Алекс ПАНШИН

                              ОБРЯД ПЕРЕХОДА




                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

     Если честно, я не в состоянии вспомнить все, что происходило со  мной
до и во время Испытания, так что кое-где я заполнила  пробелы  выдуманными
событиями - ложью, если угодно.
     Совершенно  очевидно,  что  я  никогда  не  умела   высказываться   и
наполовину  так  гладко,  как  излагаю  свою  историю   здесь.   Некоторые
происшествия  целиком  мною  вымышлены.  Однако  это  не  имеет  значения.
Описанные  события  достаточно  близки   к   тому,   что   происходило   в
действительности, но главное в этом рассказе - не столько события, сколько
перемены, имевшие место во мне (и со мной) семь лет назад. Именно за  ними
вам и нужно следить в оба глаза.  Не  начнись  эти  перемены  -  я  бы  не
выучилась на ординолога, не вышла бы замуж за того человека,  за  которого
вышла, и даже - меня не было бы в живых. Перемены здесь переданы  точно  -
никакой выдумки.
     Я помню, что прошло много времени, прежде чем  я  начала  расти.  Для
меня это  было  важно.  Когда  мне  исполнилось  двенадцать  лет,  я  была
черноволосой, черноглазой девочкой, худенькой,  маленькой,  без  признаков
фигуры. Мои друзья незаметно менялись, а я оставалась все  такой  же,  как
раньше, и уже начинала терять надежду. Хотя бы потому, что по словам Папы,
он заморозил меня в моем тогдашнем виде. Такой вот удар  он  нанес  мне  в
один прекрасный день, когда мне еще было десять лет; Папе вдруг захотелось
меня подразнить.
     - Миа, - сказал он, - ты мне нравишься такой, какая ты  сейчас  есть.
Если ты вырастешь и станешь другой, это будет сущим безобразием.
     - Но я хочу вырасти! - возразила я.
     - Нет, - задумчиво произнес Папа. - Лучше я возьму и  заморожу  тебя.
Вот такой. Прямо сейчас. - Он взмахнул рукой. - Считай себя замороженной!
     Я настолько  всерьез  обиделась,  что  Папа  продолжил  эту  игру.  К
двенадцати годам я изо всех сил старалась не обращать на нее внимания,  но
это удавалось с трудом: с десяти лет я так  и  не  выросла  по-настоящему,
оставаясь по-прежнему маленькой и плоской. И когда Папа  в  очередной  раз
принимался меня дразнить, единственное, чем я могла ответить, что все  это
неправда... А потом я вообще перестала ему отвечать.
     Однажды, перед тем, как мы переехали из Альфинг-Куода, я пришла домой
с синяком под глазом. Папа глянул на меня и спросил только:
     - Ты победила или проиграла?
     - Победила, - буркнула я.
     - Ага, - произнес Папа, -  значит,  я  могу  тебя  не  размораживать.
Незачем, раз ты можешь за себя постоять.
     Это произошло, когда мне было двенадцать лет. Я ничего  не  ответила,
мне нечего было сказать. И, кроме того, я и так уже была зла на Папу.
     То, что я не взрослела, было лишь одной из  моих  проблем.  С  другой
стороны, мне мешало мое балансирование на натянутом канате:  я  не  хотела
идти вперед - мне не нравилось то, что я там видела; но и назад я тоже  не
могла идти  -  ничего  хорошего  не  встретилось  мне  на  уже  пройденном
жизненном пути. Но нельзя всю жизнь провести на натянутом канате, и  я  не
знала, что мне делать.
     На  Корабле  есть  три  главных  праздника  и  несколько   неглавных.
Четырнадцатого августа мы празднуем Старт Корабля - в прошлом августе была
164-я годовщина. Затем, между тридцатым декабря и первым января отмечается
Конец Года. Пять дней - никакой школы, никаких домашних  заданий,  никакой
работы. Повсюду застолья, повсюду висят украшения, тебя навещают друзья...
Подарки,  вечеринки...  Каждый  четвертый  год  добавляется  один  день  к
календарю.
     Это - два веселых праздника.
     Девятое марта - другое дело. Именно в тот день была уничтожена Земля,
а события такого рода не празднуют. Это то, чего нельзя забывать.
     Из всего, чему меня научили в школе, вытекало, что истинной  причиной
всех войн является перенаселение. В 2041 году на  одной  лишь  Земле  жило
восемь миллиардов человек, и никто не мог спокойно даже чихнуть, чтобы  не
попало на других. Не хватало домов, не  хватало  школ  и  учителей,  узкие
дороги  не  справлялись  с   чудовищным   движением,   природные   ресурсы
истощились, и каждый человек постоянно недоедал, хотя до настоящего голода
еще далеко. Никто не смел повысить голос: сделай он это, он побеспокоил бы
сотню других людей, нарушив законы  и  кучу  постановлений  по  соблюдению
порядка. Такая жизнь, наверное, - все равно что находиться в библиотеке со
строгим библиотекарем все двадцать четыре часа в сутки.  А  население  все
продолжало расти. Есть предел тому, как долго такое может продолжаться,  и
предел этот был достигнут сто шестьдесят четыре года назад.
     Я знаю, мне повезло, что я  вообще  живу.  Мои  прапрадеды  оказались
среди тех, кто понимал, что надвигается на людей, и  именно  их  я  должна
благодарить за то, что родилась на свет здесь, на борту Корабля.
     Переселиться  куда-нибудь  еще  в  пределах  Солнечной  Системы  было
нельзя.  Земля  представляла  собой  не  только   единственную   приличную
недвижимость в округе, но и, когда ее уничтожили, та  же  участь  постигла
все колонии в Системе. Первый из больших Кораблей был закончен в 2025 году
- один из восьми, которые сейчас в полете. Два  улетели  недостроенными  с
остальными людьми в 2041 году.  Между  этими  двумя  датами  мы,  Корабли,
основали 112  колоний  на  планетах  стольких  же  звездных  систем.  (Сто
двенадцать их было вначале, но немало колоний погибло, и по  крайней  мере
семь вели себя плохо, и их пришлось "морально дисциплинировать".  Так  что
сейчас существует около девяноста колоний.)
     Мы усвоили  урок.  И,  хотя  на  Корабле  лишь  небольшое,  замкнутое
общество, мы не выродимся. И перенаселения у нас тоже не будет. У нас есть
предохранительный клапан. Не позднее трех месяцев  с  того  дня,  как  вам
исполнится четырнадцать  лет,  вас  забирают  с  Корабля  и  высаживают  в
одиночку на одну из планет-колоний. И вы обязаны -  в  меру  своих  сил  и
возможностей - прожить там тридцать дней. Не бывает никаких исключений,  и
имеется разумно высокий процент смертей. Если ты глуп, придурковат, незрел
или просто неудачник, то ты не проживешь этот месяц. Но если  ты  вернулся
домой - ты становишься взрослым.
     Так вот, проблема моя заключалась в  том,  что  в  двенадцать  лет  я
боялась не умереть, я боялась покинуть Корабль. Я даже не  могла  найти  в
себе мужества оставить тот Куод, в котором мы жили.
     Месяц проживания мы называем Испытанием, и кажется, с  тех  пор,  как
мне минуло одиннадцать, не было дня, чтобы оно хоть однажды  не  приходило
мне на ум. Как раз в то время сын одного  человека  по  фамилии  Чаттерджи
должен был,  как  полагается,  отправиться  на  Испытание.  Отец,  однако,
сомневался, что парень в нем преуспеет. Стараясь облегчить  сыну  экзамен,
он пошел на большие хлопоты: выяснил, куда предполагали забросить парня, а
затем проинструктировал его обо всех опасностях, которые,  как  он  узнал,
должна была таить та планета.  Потом,  перед  самым  отправлением,  мистер
Чаттерджи подсунул сыну целую кучу оружия, которое не разрешается брать на
Испытание, и посоветовал сразу после посадки найти  какое-нибудь  убежище,
укрыться там и месяц не высовываться. Так, он полагал,  у  мальчика  будет
больше шансов выжить.
     Мальчику это все же не удалось. Наверное, он был не очень умен. Я  не
знаю, какой была  его  смерть:  он  мог  не  справиться  с  какой-либо  из
опасностей,  о  которых  его  предупреждали,  мог  столкнуться  с   чем-то
непредвиденным, мог случайно оторвать себе голову тем оружием, которое ему
не полагалось иметь, а мог и  просто  споткнуться  о  собственную  ногу  и
сломать шею. Короче, он не вернулся домой.
     А мистера Чаттерджи изгнали с Корабля. Скорее всего, он тоже умер.
     Возможно, это жестоко - не мне судить. Хотя на самом  деле  вопрос  о
жестокости не имеет смысла, потому что это изгнание было неизбежно,  таков
закон, а о неотвратимости исполнения закона я знала отлично еще  до  своих
одиннадцати лет. В то время, однако, этот случай произвел на меня огромное
впечатление, и если бы я  заставила  себя  взглянуть  в  лицо  тому  миру,
который находился за границами родного  Куода,  остальное  далось  бы  мне
намного легче.
     Могли быть и другие причины, но я подозреваю, что именно  из-за  меня
Папа решил, что мы должны переехать, когда он  стал  Председателем  Совета
Корабля.
     И мальчики, и девочки, все дети на Корабле растут,  играя  в  футбол.
Наверное, я умела играть в него уже в четыре  или  пять  лет  и,  конечно,
гоняла мяч еще раньше. Обычно мы играли при каждом удобном случае,  и  вот
однажды - дело было во дворе нашего Альфинг-Куода, на Четвертом Уровне,  -
во время игры мне велели идти домой.
     Двор имеет три яруса в высоту и по двести ярдов в каждой стороне. Там
есть  футбольное  поле  стандартных  размеров,  зеленое  и  в   прекрасном
состоянии, но ребята постарше, недавно вернувшиеся с  Испытания  и  оттого
чувствующие себя словно вдвое выше ростом, от  зазнайства  решили  забрать
поле себе. Пришлось нам перейти на устроенное в противоположном конце поле
поменьше и играть там.
     В футбол играют пять  человек  передовой  линии;  три  полузащитника,
являющиеся первой линией обороны; два защитника, которые находятся  только
в обороне, и голкипер -  он  охраняет  ворота.  Игра  требует  постоянного
движения, остановки бывают, только  когда  назначаются  пенальти  или  мяч
уходит за пределы  поля.  Или  когда  забивается  гол.  Но  и  тогда  игра
останавливается лишь на мгновение.
     Я играла левым полусредним, так как у меня сильный удар левой. Это  у
меня ударная нога от природы.
     С середины поля, стараясь перевести дух  после  длинной  пробежки,  я
следила, как наш голкипер бросился на  сильный  прострел  по  воротам.  Он
почти сразу же поднялся, подкинул разок мяч - и по  высокой  длинной  дуге
послал в поле. Вратари - единственные игроки, которым разрешается касаться
мяча руками. Остальные должны работать только головой, ногами  и  локтями.
Это-то и делает игру интересной.
     Наш правый полузащитник сбил мяч и поймал  его  ногой.  Мгновение  он
подержал его, потом отпасовал центральному полузащитнику Мэри Карпантье, и
наша команда рванулась в атаку на ворота.
     Мяч метался за нами по полю, словно он жил своей собственной  жизнью;
круглый коричневый шар юлил  и  подскакивал  в  воздух,  но  всегда  бывал
пойман, все время находился под контролем и почти не терялся. Лишь однажды
противник перехватил мяч, и он оказался на нашей половине  поля,  но  Джей
Виндер срезала неудачную передачу, и мы снова пошли вперед.
     Наконец, когда я на мгновение осталась без прикрытия, Мэри  Карпантье
отдала пас мне. Параллельно бежала Вени Морлок,  игравшая  против  меня  в
защите. Она была рослой, но медлительной. Даже  сосредоточившись  на  том,
чтобы гнать мяч перед собой, я бегала быстрее  ее.  У  меня  уже  открылся
хороший выход для удара по воротам, когда Вени увидела,  что  мяча  ей  не
отобрать. Она круто свернула и, толкнув меня в спину, заставила  тормозить
носом. Я ничего не смогла  сделать  -  слишком  велика  была  скорость,  и
покатилась по земле, а мяч прошел мимо штанги.
     Я поднялась, давясь от злости.
     - Футбол - не контактный спорт! - воскликнула я.
     Именно такие фокусы  и  выкидывает  Вени,  когда  не  видит  никакого
другого способа избежать поражения, а особенно - от меня. Мы с ней  давние
враги, хотя такая политика велась больше с ее стороны, чем с моей.
     Как раз в тот момент, когда я  поднялась  с  земли,  громкоговорители
дважды просвистели, требуя внимания. На сей раз вызывали меня.
     - Миа Хаверо, тебя просят домой. Миа Хаверо,  тебя  просят  вернуться
домой, - донеслось из динамиков.
     Обычно  Папа  никогда  не  вызывал  меня  по  общей  связи,  позволяя
приходить, когда я вдоволь  нагуляюсь.  Была,  правда,  одна  женщина,  по
фамилии Фармер, которая не уставала твердить Папе,  что  я  -  непослушное
создание, но  это  вранье.  Когда  Папа  меня  звал,  ему  не  приходилось
повторять вызов.
     - Тебе пора домой, - сказала Вени. - Беги скорее.
     Первая вспышка гнева уже прошла, но я все еще дымилась.
     - Я еще не хочу уходить, - ответила  я.  -  Мне  полагается  штрафной
удар.
     - За что?! - взвилась Вени. - Я не виновата, что ты на меня налетела.
     Если бы я врезалась носом в землю по своей собственной вине,  у  меня
не было бы причин жаловаться. Но раз виновата была Вени, то мне  полагался
штрафной удар по воротам или даже пенальти. Таковы правила  футбола.  Вени
же думала, что если она  будет  отрицать  свою  вину  достаточно  долго  и
громко, то кто-нибудь примет ее слова всерьез.
     Тут заговорила Мэри Карпантье, моя лучшая подруга:
     - Да брось ты, Вени. Все видели, что  произошло.  Пусть  Миа  пробьет
свой пенальти, а уж потом пойдет домой.
     Еще несколько минут поспорив с Вени, все  сошлись  на  том,  что  мне
действительно полагается пенальти. И я поставила мяч на отметку "X"  перед
воротами.
     Вратарем был сын миссис Фармер, Питер; он был  младше  меня  и  такой
медлительный, что его ставили только в ворота. Он принял стойку,  руки  на
коленях, и замер в ожидании. Размеры ворот  -  восемь  футов  в  высоту  и
двадцать четыре в длину, а мяч устанавливается в тридцати  футах  от  них.
Вратарю приходится перекрывать большую площадь, но,  сделав  пару  быстрых
шагов, он может достать мяч, летящий в любой угол ворот. Чтобы забить гол,
нужен хороший удар.
     Обе команды стояли позади меня и смотрели, как я отошла  от  мяча  на
несколько шагов, затем разбежалась, сделала обманный финт  левой  ногой  и
провела правой несильный удар - прямо меж растопыренных пальцев вратаря  в
угол ворот.
     Потом я ушла.
     Свернув в наружный коридор, я направилась прямо к своему излюбленному
кратчайшему  пути.  Отжав  настенную   решетку,   преграждавшую   путь   в
воздуховоды, я приподняла ее  и  протиснулась  сквозь  узкое  отверстие  в
темноту. Потом, уже изнутри, поставила решетку на место. Это  всегда  было
самым  трудным  делом  -  ставить  решетку  изнутри.  Сначала  нужно  было
просунуть палец, затем вывернуть локоть так, чтобы палец мог добраться  до
зажима, и теперь уже крутить зажим, пока он не попадал в паз. Наверное,  у
меня  слишком  короткие  пальцы,  потому  что  мне  постоянно  приходилось
испытывать пару-другую неприятных  минут,  пока  решетка  не  вставала  на
место.
     Закрепив решетку, я повернулась и пошла в темноте, обдуваемая  легким
встречным ветерком, щекотавшим щеки. И, проходя мимо,  я  считала  боковые
отводы.
     Превращение  Корабля  из   грузового   транспорта   для   колоний   в
Корабль-город  потребовало,  вероятно,  таких  же  огромных  трудов,   как
перевоплощение моей матери в художницу - это было, насколько я  помню,  ее
постоянным желанием. В самом деле, здесь много общего:  ни  в  том,  ни  в
другом случае не было достигнуто полного успеха, по крайней  мере  с  моей
точки зрения. В обоих  случаях  за  кадром  оставалось  много  болтающихся
хвостов, которые следовало бы подобрать и связать в аккуратные узелки.
     Вот пример: граница, где кончается наш Куод и  начинается  другой,  -
чисто номинальна, физически она никак не обозначена. Сам Куод, а  все  они
похожи,  представляют  собой  лабиринт  глухих  стен,   тупиковых   аллей,
бесконечных  расходящихся  коридоров  и  лестниц.  Так  было   сделано   с
определенной целью - не дать людям заскучать и разлениться, а на  Корабле,
вроде нашего, это очень важно.
     Так или иначе, прямых путей в Куоде очень мало, и поэтому,  чтобы  не
совершать долгих переходов, надо  знать,  как  идти.  В  чужом  Куоде  без
провожатого запросто можно заблудиться, и  часто  передаются  сообщения  о
том, что  организуются  поиски  какого-нибудь  заплутавшего  трехлетки.  И
теперь, покинув двор Куода, я  направилась  именно  по  кратчайшему  пути,
чтобы наверстать упущенное время.
     Если бы Корабль был живым существом, то воздуховоды выполняли бы роль
его кровеносной системы. У человека кровь циркулирует от сердца к  легким,
там она насыщается кислородом и из нее удаляется углекислый газ;  затем  -
снова к сердцу и оттуда - по всему телу, где происходит газообмен. Процесс
этот повторяется снова и снова, раз за разом.
     На Корабле  воздух  поступает  по  воздуховодам  к  Третьему  Уровню,
обогащается там кислородом, оттуда - в жилую зону, а  затем  -  на  Первый
Уровень - к Инженерам, где из него удаляют вредные примеси, углекислый газ
и микробы. Только потом, после очистки, воздух снова  подается  на  Третий
Уровень. Процесс этот тоже циклический.
     Воздуховоды тянутся прямолинейно, и если  идти  внутри  них,  проходя
сквозь стены, то почти куда угодно попадешь быстрее, чем по коридорам.  Но
человек крупнее меня -  слишком  велик,  чтобы  протиснуться  сквозь  едва
приоткрытую  вентиляционную  решетку.  Для  ремонтников   есть   отверстия
побольше, но их держат на запоре, - а  другие  ребята,  которых  я  знала,
скорее всего, побоялись бы следовать моему  примеру.  Так  что  кратчайший
путь пока что оставался моим личным путем. Все, кто знал о  нем,  считали,
что  я  дурачусь,  бродя  по  воздуховодам,  и  престижа  ради  я   иногда
притворялась, будто они правы, хотя, конечно, это не так.  Пока  избегаешь
гигантских вентиляторов, все будет о'кей.
     И если честно, меня больше пугали люди, а не вещи.
     Добравшись до нашего отвода, я отжала  решетку  и  выбралась  наружу.
Потом задала взбучку своей прическе - никак она не хотела вести  себя  как
полагается. Волосы, глаза, прямой нос и цвет кожи я унаследовала от  своих
предков, испанцев и индейцев, с  отцовской  стороны.  И  хотя  мои  черные
волосы всегда коротко острижены, ведут они себя отвратительно.
     - Привет, Папа, - сказала я, входя в нашу квартиру. - Я опоздала?
     В гостиной царил самый  настоящий  кавардак.  Книги  и  бумаги  кучей
валялись на полу, мебель была сдвинута в угол. Квартира наша обычно  имела
вполне жилой вид, но сейчас она выглядела как после погрома.
     Папа сортировал книги, сидя на стуле. Папу  зовут  Майлс  Хаверо,  он
небольшого роста, среднего возраста, на его лице обычно сложно  что-нибудь
прочесть, но все говорят, что у него  очень  трезвый  ум.  Папино  главное
занятие - математика, хотя уже много лет он заседает в  Совете  Корабля  и
имеет большой опыт по этой части. В этой квартире мы с  ним  живем  с  тех
пор, как в девять лет я покинула интернат.
     Папа вопросительно глянул на меня.
     - Что с тобой случилось? - спросил он.
     - Я не хотела опаздывать.
     - Я не это имею в виду, - пояснил Папа. - Что с твоей одеждой?
     Я опустила голову. На мне были белая рубашка и желтые шорты,  спереди
все в полосах пыли и грязи.
     Корабль - такое  место,  где  почти  невозможно  испачкаться.  Прежде
всего, земля во дворах  Куодов  -  это  не  настоящая  почва  и  трава,  а
искусственное покрытие,  изготовленное  на  основе  молотого  фибропласта.
Когда один квадрат покрытия изнашивается, его  отдирают  и  кладут  новый,
точно так же, как ремонтируют пол у вас в  гостиной.  Единственное  место,
где есть грязь, в любом количестве, это Третий Уровень.  Там,  собственно,
ничего, кроме нее, и  нет.  Конечно,  немного  пыли  разносится  по  всему
Кораблю, но в конце концов она всасывается  в  коллекторы  воздуховодов  и
продувается  к  Инженерам,  на  Первый  Уровень,  где  ее  используют  для
подкормки Конвертеров, которые производят тепло  и  энергию.  Короче,  вам
ясно, что на Корабле у вас немного шансов вывозиться в грязи.
     Однажды я спросила у Папы, почему конструкторы  не  создали  систему,
которая удерживала бы грязь в единственном месте  ее  возникновения  -  на