сквозь меня и изливается
в никуда... Раньше ярость толп сворачивалась во мне в тугой комок, и я был
- Я БЫЛ! - я вставал вровень с молниями Инара, и сказители пели песни;  о,
какие песни они пели!.. А теперь я довольствуюсь крохами и счастлив, когда
отребье визжит при виде урода Рукошлепа! И  не  могу  уйти  с  Зуботычихи,
потому что в других местах не найду и этих крох...
     Я увидел, что Грольн заснул. Он привалился к Эйнару,  и  тот  бережно
поддерживал голову юноши, а затем осторожно переложил его на  единственную
кровать. Так  они  и  замерли  -  один  раскинулся  на  покрывале,  другой
опустился  на  пол;  палач  Косматого  Тэрча  и  убийца   Найка-Рукошлепа,
Мифотворцы, уставшие, обессилевшие люди...
     Я посмотрел на Эйнара, и он тихо улыбнулся мне.  Ничего,  мол,  Сарт,
все в порядке, пусть мальчик поспит...
     И я улыбнулся в ответ.
     Потом я прикрыл глаза, и внезапно мне почудилось, что мы - я, Эйнар и
Гро - снова в Доме, в Доме-на-Перекрестке, в  моей  неменяющейся  комнате;
Гро скорчился на лежанке, Эйнар сидит на полу, глядя на обугленный тюльпан
в знакомой вазе, а я опираюсь о косяк двери, и мне очень трудно  стоять...
Себя я не видел, но откуда-то твердо знал, что мы вернемся в Дом,  что  мы
должны вернуться во что бы то ни стало, и уйти должны, и  еще  много  чего
должны...
     Все это было так глупо, и так страшно, и так неизбежно, что я замотал
головой, вцепившись ладонями в виски - пока глухой голос Таргила не вернул
меня к действительности.
     И действительность понравилась мне ничуть не больше.
     - Брось, Махиша, - Таргил ссутулился и стал еще меньше ростом,  -  не
время... Просто ты слишком долго  прожил  под  крышей  Дома,  и  Он  успел
переварить тебя почти  целиком.  Я  сбежал  раньше  вас,  но  я  прекрасно
понимаю, что ты испытываешь сейчас. Со мной было  так  же.  Кому,  как  не
тебе, Махиша-Предстоящий, знать, что дело не в вере и богах, а в людях и в
нас самих - потому что мы тоже люди...
     Таргил говорил тихо, почти шепотом,  и  я  вдруг  сообразил,  что  он
просто  боится  разбудить  спящего  Гро.  Предстоятель  Хаалана   опасливо
поглядывал на слегка дрожащие ресницы юноши-леера, а я  вспоминал  ночь  в
Фольнарке, стилет под грудью Клейрис... О люди, воистину неисповедимы пути
ваши!
     - Боги, вера... Нет, это не костыль, на который мы  опираемся,  чтобы
не упасть в пропасть зверя - это  ключ,  образ,  помогающий  собрать  росу
чувств человеческих в НАШ  кубок  -  собрать  и  затем  вернуть  волшебной
сказкой... Злость, свирепость - это все так, ерунда,  пыль,  но  когда  за
ними встает Бог - мы говорим: "Ярость". Влечение, похоть -  грязь,  пот  и
сопение, но когда Богиня взмахивает своим плащом, мы падаем  на  колени  и
шепчем: "Страсть"... Опаска, боязнь - одна улыбка Ахайри, Матери-Ночи -  и
они превращаются в "Ужас". Бог встает над мертвецом, которого скоро сожрут
черви - и живые пишут слово "Смерть" с большой буквы. И непонятное  знание
в руке божества оборачивается Тайной...
     Таргил помолчал и жестко закончил:
     - Мы, Предстоящие, пили нектар душ человеческих, когда они переходили
порог посредственности; мы копили его  в  себе  и  возвращали  миру  сверх
естественное; но, отказавшись отдавать - мы лишились имени  Предстоящих  и
стали вампирами человечества. Вспомни, Махиша, начало всего, вспомни Авэка
Эльри... В основе Дома лежали его голод и наша  жадность,  и  Он  в  конце
концов пожрал и нас. Теперь мы остались в мире плоских бумажных людей, где
одна реальность - Дом-на-Перекрестке...
     Ты поможешь нам найти остальных, Махиша?
     - Да, - ответил Махиша, не отрывая глаз от пола. - Я помогу вам. Нет,
не вам - нам.
     - А  потом,  -  неумолимо  продолжал  Таргил,  -  потом  ты  сделаешь
неизбежное?
     Махиша резко вскинул голову и почему-то посмотрел на меня. Он  словно
увидел меня впервые, и я никак не мог понять, что происходит - но Махиша и
Таргил, по-видимому, прекрасно понимали друг друга.
     - Да, - ответил Махиша-Предстоящий. - Я пойду до конца.



                                    30

     ...И был день,  и  был  вечер,  когда  я  проклял  прошедший  день  -
последний из той бешеной недели, в течение которой мы с  Таргилом  рыскали
вдоль излучины Хриринги, разыскивая следы Лайны-Предстоящей. Нас  направил
сюда Махиша, но при этом он все время  старался  не  встречаться  со  мной
глазами и под конец намекнул, чтобы я ехал один. Или, в крайнем случае,  с
Таргилом.
     Не знаю, почему, только я послушался Махишу,  и  мы  выехали  вдвоем,
погоняя купленных у хозяина двора  Арх-Ромшит  лошадей.  Правда,  примерно
через час я заметил в голубизне неба над собой черную  точку,  описывавшую
круги, и не удивился, когда возмущенный  Роа  свалился  нам  буквально  на
головы и полдороги обзывал нас всякими нехорошими птичьими словами.
     Но все по порядку, или хотя бы относительно по порядку. А порядок был
такой: редкие леса с колючими вечнозелеными  деревьями,  такие  же  редкие
хутора с  хмурым  и  неразговорчивым  населением  и  изматывающие  попытки
разговорить хуторян и выжать из них хоть слово, способное навести на  след
Лайны. Дважды Таргил натыкался на Перекрестки, но один из них не  подходил
Лайне, а другой находился в труднодоступном месте, и  люди  там  давно  не
жили. И в конце недели, когда я уже готов был убить Махишу по возвращении,
нам встретилась та крестьянка.
     Роа уже приучился во время  таких  разговоров  сидеть  где-нибудь  на
ветке и помалкивать, не привлекая к себе лишнего  внимания.  Алиец  лениво
клевал крупную шишку, сбивая чешуйки на плечи и платок полной  круглолицей
женщины лет сорока - сорока пяти, с объемистыми корзинами в  обеих  пухлых
руках.
     - Вы  не  из  столицы,  господа  мои?  -  поинтересовалась  почтенная
толстушка после того, как мы купили у нее абсолютно ненужную  нам  рыбу  и
круг пористого козьего сыра.
     - Из столицы, - подтвердил Таргил, я же только кивнул.
     - И часто у вас в столице казни публичные вершат? - с  милой  улыбкой
осведомилась крестьянка. - Соседи говорили, что в неделю до пяти, а  то  и
шесть раз случается, - да врут небось, шиши языкатые...
     Слюна в моем рту стала вязкой и горькой, и по спине  пробежал  зябкий
ночной холодок, хотя было еще не поздно.
     - Бывает, - неопределенно пошевелил пальцами Таргил, словно затягивая
петлю на невидимой шее, и сам Предстоящий вдруг стал  подозрительно  похож
на заплечных дел мастера, ушедшего на покой в связи с возрастом.  -  Всяко
случается, хозяйка... А тебе-то что с  того,  в  глухомани  вашей?  -  или
курицу свою четвертовать собралась?
     Похоже, что "глухомань" обидела нашу собеседницу.
     - Да уж тоже не дегтем мазаны! Хриринга  -  место  известное,  отсюда
куда хошь - рукой доплюнуть, хоть до столицы, хоть куда... А спрашиваю  по
делу, не просто так говорилом болтаю...
     - Это что ж за дело такое? - я постарался  состроить  самую  любезную
физиономию, на какую был способен, и, кажется, мне это удалось.
     -  На  Черчековом  хуторе  ведьму  жгут,  -   доверительно   сообщила
крестьянка, сцепив руки под необъятной грудью  и  придвигаясь  поближе.  -
Думали, всех повывели, ан нет, об явилась одна... У старого Черчека коровы
уксусом доятся, младшенький его женился осенью, а детей до сих пор нету...
град, опять же, зачастил... А тут и шепнули знающие люди, что на Кроапской
пустоши черная одна жить стала, и ворожит по ночам. Вот парни Чековы ее  и
вынули, порчу тощую, и теперь жгут под закат, возле елок, да не знают, как
оно положено, по правилам-то, чтоб заклятья на себя не накликать. Хотела я
остаться, посмотреть, только поздно уже, мужик мой драться станет, а мужик
у меня жилистый - все знают...
     - Черчек далеко живет? - тихо спросил Таргил, и  было  в  голосе  его
что-то такое... этакое. - Хутор где лежит?
     ...Роа сорвался с ветки и метнулся вслед двум  всадникам,  горячившим
лошадей так, словно за ними гнались все демоны этого  проклятого  леса,  и
предзакатное солнце забрызгало беркута кровью.
     - Рыбку-то, рыбку, -  заблажила  вдогонку  испуганная  крестьянка,  -
рыбку забыли! И сырок тоже... ой, горе-то какое, а я ж деньги брала,  дура
старая, стыдобища одна... Видать, не так Черчеки ведьму палить  собрались,
не по правилам! - вот городские и спешат предупредить... заботливые  люди,
сразу видно, душевные, легкие на подмогу... рыбку бы им,  да  забыли,  ай,
жалость...



                                    31

     ...Закатное солнце, вскипая и пузырясь, лениво растекалось по  острым
верхушкам колючих елей - я наконец узнал от Таргила,  как  называются  эти
растрепанные деревья - и бор  стоял  единым  монолитом,  резной  пластиной
черного металла, опущенной в расплавленную лаву драгоценных камней.
     И это было красиво.
     ...Ближе к западному краю опушки, отсчитав три-четыре крохотных бугра
с редким кустарником, расположился хутор - никаких деталей, снова сплошной
контур островерхих черепичных крыш, по которым бродили загулявшие одинокие
искорки; словно огромный ребенок вырезал их из двух листов бумаги - бор  и
хутор - и расставил под углом друг к другу для  неведомой  и  таинственной
игры.
     И это тоже было красиво.
     ...Между  двумя  плоскостями  декораций  (все   выглядело   до   того
ненастоящим и ирреальным, что я не мог  воспринимать  происходящее  иначе)
растревоженным осиным роем гудело многоголовое и раздраженное  существо  -
толпа, сбившееся в кучу население Черчекова хутора, человек сорок, и  пред
ними торчал вкопанный в землю столб, заваленный вязанками хвороста.
     К столбу была привязана маленькая хрупкая фигурка,  плохо  различимая
на таком расстоянии, и это тоже было красиво.
     ...А за спинами хуторян, в двух минутах галопа от  страшного  столба,
на вершине пологого холма стояли два всадника, одним из которых был я, - и
это, несомненно, было очень красиво, только плевать я на это  хотел.  Руки
мои тряслись, мелкая противная дрожь вцепилась  в  тело,  и  липкий  озноб
бродил внизу живота.
     Там, у столба, еле видимая из-за  вязанок,  замерла  Лайна,  Лайна  -
Предстоящая Ахайри, насмешливый хрусталь моих ночей, и я,  как  испуганный
ребенок, повернулся к Таргилу.
     - Что ты можешь сделать, Таргил?
     - Ничего, - ответил он, и я увидел капельки пота на его переносице. -
Сверх естественное ушло из мира в Дом, и я, Предстоятель Таргил  -  шут  и
шарлатан, а их там внизу  -  сорок  человек,  озлобленных  и  звенящих  от
ненависти, как струна, которая того и гляди порвется.
     Я снова посмотрел вниз, где Судьба и Время наперегонки  стремились  к
жуткому живому факелу в надвигающейся ночи.
     - Она не может умереть. Предстоящим нет смерти вне их воли и желания.
Вы сами сто раз говорили это при мне...
     Я судорожно цеплялся за память, за эти детские  слова,  но  соломинка
трещала под пальцами, и я закоченел в холодном ужасе Таргилова голоса.
     - Да, не может. Она будет гореть и жить, жить и  гореть...  И,  может
быть, кто-нибудь дотронется потом до обгорелого корчащегося  трупа,  чтобы
она смогла передать Дар - и уйти навсегда. Будем надеяться...
     Молчание встало между нами, и я почувствовал, как во мне зреет что-то
отрешенное и суровое; и понял безумие Эйнара.
     - Твой чернокнижник зажигал огонь на ладони, - тихо произнес я. -  Ты
тоже можешь так?
     Таргил ошарашенно глянул на меня, потом  раскрыл  ладонь,  и  на  ней
закачался язычок пламени. Я протянул ему  свою  руку,  Предстоящий  как-то
странно причмокнул, и второй огненный лепесток осветил линии моей жизни  и
судьбы, без боли вспыхнув в оправе пальцев.
     Я сжал руку в кулак, и  пламя  исчезло.  Роа  недовольно  захрипел  и
взъерошил перья, клацая клювом.
     - Ты спустишься вниз, Таргил, и незаметно смешаешься с толпой. Что бы
потом ни происходило - молчи и жди. Когда я вскину руки вот так - как чаши
- зажигай свой огонь у меня на ладонях. После сосчитай до  пяти  и  кричи.
Громко  кричи,  Таргил-Предстоящий,  страшно  кричи  -  и   беги.   Только
обязательно толкни кого-нибудь. Понял? Или повторить?..
     Он глядел на меня, как, должно быть, смотрит  волк  на  взбесившегося
кролика.
     - Что можешь ты, Сарт, - Таргил выговаривал каждое слово так,  словно
это был адский, нечеловеческий труд, - что можешь  ты  там,  где  бессилен
Предстоящий?
     Я покосился на свою ладонь, где еще недавно горел огонь.
     - Увы, Таргил, отец Дома... Где недороги Предстоящие  -  там  в  цене
Сарт-Мифотворец. Всему свое время: и силе, и отчаянью, и тому, что пока не
имеет имени.
     И на миг мне показалось,  что  невдалеке  сгустился  и  колыхнулся  в
вечернем воздухе силуэт Дома, Дома-на-Перекрестке, и  у  нас  стало  одним
зрителем больше.



                                    32

     Я подождал, пока Таргил спустится с холма, привяжет  коня  у  одиноко
растущего дерева и нырнет в людское месиво  с  равнодушно-заинтересованным
видом  случайного  проезжающего.  Потом  взгляд  мой   выхватил   крупного
обрюзгшего мужика с факелом в мощной лапе - по-видимому, это и был Черчек,
глава хутора - и я стал легонько поглаживать Роа по хребту,  от  хвоста  к
затылку.
     Беркут встрепенулся и захлопал крыльями. Он вертел головой,  не  видя
добычи,  не  понимая,  откуда  должна  взяться  дичь,  а  мои  пальцы  все
настойчивее говорили алийцу о начале охоты.
     Когда возбуждение птицы достигло предела, я  успел  учесть  все,  что
нужно было принять в расчет - наполовину скрывшееся за горизонтом  солнце,
расстояние  от  холма  до  столба  и  от  столба  до  леса,  настроение  и
нервозность толпы, где было всего с дюжину мужиков, а остальные - женщины,
старики и дети...
     Человек с факелом направился к куче хвороста, и  время  для  раздумий
истекло.
     - Роа, - коротко  бросил  я,  указывая  на  добровольного  палача,  -
ррай!..
     Алиец сорвался с моего плеча и стал набирать высоту.
     За мгновение до его охотничьего  крика  я  привстал  на  стременах  и
заорал что было сил:
     - А-ХАЙ-РИИИ!!!
     Последний звук я провизжал на самой высокой  ноте,  на  которую  было
способно мое многострадальное горло.
     Черчек чуть не выронил свой факел, и  вся  его  многочисленная  родня
немедленно обернулась на крик.
     Я отчетливо понимал, что они сейчас должны  видеть  и  чувствовать  -
нарушение ритуала, неуверенность и  одинокая  фигура  всадника  на  холме,
раздражающе неподвижная.
     Кроме того, мой вопль хлестнул по и так  натянутым  нервам  толпы,  а
резкий поворот голов добавил багровости толстым рожам любителей  публичных
сожжений.
     Секунду  мы  смотрели  друг  на  друга,  и   тут   же   им   пришлось
поворачиваться обратно, поскольку рухнувший с небес Роа  вцепился  в  лицо
Черчека-факельщика, и  тот  завопил  еще  похлеще  меня,  бросив  факел  и
бестолково размахивая руками.
     Я не дал хуторянам времени  на  осмысление  происходящего.  Я  только
отметил, что мне повезло - факел  упал  не  на  хворост,  а  сразу  у  ног
перепуганного Черчека, и край его штанины уже начал тлеть - и вонзил шпоры
в бока моей кобылы, донельзя возмущенной таким обращением.
     Копыта загрохотали за спинами всполошившихся людей -  звук  отражался
от глухих стен бора и хутора, и казался раза в  три  громче,  чем  был  на
самом деле - а у груды вязанок надрывался полуослепший и дымящийся Черчек,
над которым хлопал крыльями взлетевший Роа, и хуторяне завертели  головами
туда-сюда, пытаясь  уследить  за  всем  одновременно,  в  результате  чего
полностью перестали что бы то ни было понимать.
     Это дало мне те две минуты, две  шумные  бестолковые  минуты,  и  моя
бесящаяся кобыла грудью разделила толпу на две неравные части, а еще через
мгновение мы сбили с ног несчастного Черчека.
     Впрочем, мне сейчас было не до жалости.
     - Роа, - рявкнул я во всю глотку, поднимая храпящую лошадь на дыбы, -
рри!..
     Беркут сложил крылья и упал  на  мое  левое  плечо,  больно  разодрав
когтями кожу и дрожа от охотничьего азарта.
     Бросив поводья и пытаясь удержать танцующую лошадь на задних ногах, я
вскинул руки к полыхающему небу. Я молил это небо об одном - чтобы  Таргил
не утонул в возникшей суматохе, чтобы он сумел, не забыл...
     Он не забыл. И сумел.  И  два  огненных  тюльпана  расцвели  на  моих
ладонях.
     Толпа замерла. Они глядели против солнца и видели лишь силуэт, контур
черного всадника с горящими руками и призрачной птицей на  плече  -  и  им
было страшно.
     Пять томительных ударов сердца, пять толчков крови  в  висках  царила
тишина.
     И ее разорвал вопль ужаса. Кричал Таргил, и смею заметить, кричал  он
отлично  -  громко,  с  хрипом,  треснувшим  фальцетом,   точно   выдержав
необходимую паузу. И тут же рядом с ним завизжала женщина.
     Этого хватило с  избытком.  Крестьяне  ринулись  прочь,  подальше  от
дикого места, от черного всадника,  от  страшного  имени  Ахайри,  и  крик
Таргила затерялся в многоголосом вопле.
     Я видел, что мужики помоложе на бегу  оглядываются,  и  понимал,  что
вскоре они опомнятся и могут захотеть вернуться.  Но  я  не  собирался  их
ждать.
     Лопнули веревки  под  короткими  косыми  ударами  ножа,  я  перекинул
невесомое тело Лайны через круп лошади, и мы  поскакали  так,  словно  нас
несла крылатая колесница Темной Матери, а не почтенная кобыла средних лет.
     Только тут я заметил, что истерически смеюсь, и из нижней прокушенной
губы у меня течет кровь.
     За нами ударили в землю копыта коня Таргила.



                                    33

     Когда мы остановились, я спешился, осторожно снял Лайну  с  лошади  и
уложил на землю, вернее, на подстеленный Таргилом плащ. Капюшон ее  сбился
в сторону во время скачки, и я увидел ее лицо.
     И тогда я проклял угасающий день за то, что успел увидеть.
     Она была стара. Она была уродлива. И лишь на самом дне запавших  глаз
билась пленная Лайна, прежняя Лайна - Предстоящая Ахайри.



                                    34

     ...Мы с Таргилом украдкой пробирались  по  ночному  кладбищу.  Мрамор
плит и гранит надгробий были обильно припорошены лунной пылью, видно  было
довольно хорошо - и, тем не  менее,  мы  продвигались  вперед  медленно  и
осторожно, рассчитывая каждый шаг. Нет, мы нисколько не опасались приятной
встречи с призраком, вампиром или загулявшим покойничком...
     Мы  боялись  спугнуть  нескладную  приземистую  фигуру,   по-хозяйски
расположившуюся на одном из свежих надгробий в дальнем конце кладбища.
     Однако, опасения наши были слегка преувеличены. Сидевший на могильной
плите человек настолько увлекся своим занятием, что не  замечал  ничего  и
никого вокруг. Мы с Таргилом тихо подкрадывались к нему, а  у  меня  перед
глазами все стояло лицо Лайны,  отмеченное  печатью  увядания  -  каким  я
увидел это лицо там, в излучине проклятой Хриринги...
     ...Когда она, наконец, осознала, что это я, Сарт, смотрю на нее - она
вскрикнула и попыталась закрыться руками, и ей это даже удалось, а  я  все
смотрел на  костлявые,  старческие,  обтянутые  сухой  пергаментной  кожей
руки...
     Всю дорогу она ехала позади меня, и временами мне казалось,  что  это
та, прежняя Лайна обнимает мои плечи - и инстинктивно пытался  обернуться,
но вовремя одергивал себя. А по возвращении Лайна немедленно  заперлась  в
отдельной комнате и согласилась говорить только с Таргилом.  Когда  Таргил
вышел от нее, он лишь молча кивнул - да и то не мне, а хмурому Махише.
     Теперь оставались еще двое - Трайгрин и Варна. За Предстоящей  Сиаллы
отправились Эйнар и Гро - вездесущий и всеведущий Таргил рассказал им, где
ее искать; а вот Трайгрин...
     Трайгрин  сейчас  сидел  перед  нами  на  рыхлом   могильном   холме.
Наконец-то я разобрал, чем он так увлечен -  бывший  Предстоятель  Эрлика,
Зеницы Мрака, ел. Кушал. Чавкая и пуская слюни, довольно жмурясь в  лунном
св