на. Он был лыс и тощ  -  кожа  да  кости.  У  него  были
длинные руки с выпирающими суставами. На шее болтался  галстук,  верхняя
пуговица на рубашке  была  расстегнута.  Кожа  на  шее  имела  сероватый
оттенок, на ней виднелись следы раздражения от бритья.
   - Садитесь, Чарли.
   Я сел и сложил руки так, как это умею делать только я. Эту привычку я
унаследовал от отца. В окно позади мистера Денвера я мог видеть лужайку,
но не дорогу к зданию.
   - Трудновато увидеть дорогу отсюда, не правда ли? - хрюкнул он.
   Мистер Денвер хрюкал неподражаемо. Если  бы  существовал  Конкурс  на
Лучшего Хрюкальщика, я бы поставил на него все свои  деньги.  Я  откинул
волосы с глаз.
   На столе мистера Денвера, загроможденном всевозможными предметами еще
более, чем стол мисс Марбл, лежала фотография его семьи. Семья выглядела
хорошо упитанной и ладно скроенной. Жена толстовата, но  дети  миловидны
как пуговички и ни капельки не похожи на Джона Каррадина. Две  маленькие
девочки, обе - блондинки.
   - Дон Грейс закончил свой доклад, он  находится  у  меня  с  прошлого
четверга. Я тщательно ознакомился с его выводами и рекомендациями.  Дело
очень серьезное. Я имею в виду случай с Джоном Карлсоном.
   - Как он? - спросил я.
   - Неплохо. Я думаю, что он вернется через месяц.
   - Это радует.
   - Да? - моргнув глазами как ящерица, спросил он.
   - Я не убил его. Это радует.
   - Да, - мистер Денвер смотрел на меня пристально. - Вы  сожалеете  об
этом?
   - Нет.
   Он наклонился вперед,  пододвинул  свой  стул  к  письменному  столу,
покачал головой и начал:
   - Я пребываю в замешательстве, когда я вынужден  разговаривать  таким
образом как с Вами, Чарли. Я озадачен и опечален. Я работаю  в  школе  с
1947 года, и до сих пор не могу понять многих вещей. В 1959 году  у  нас
был  странный  мальчик,  который  избил  школьницу  из  младшего  класса
бейсбольной  битой.  Недавно  нам  пришлось  отправить   его   в   Южный
Портлендский Исправительный Институт. И  все  из-за  того,  что  она  не
захотела пойти с ним погулять. Это единственное, что он смог  сказать  в
свое оправдание. Затем он громко рассмеялся.
   Мистер Денвер покачал головой.
   - Не пытайтесь.
   - Что?
   - Не пытайтесь понять того парня. Не стоит тратить на это время.
   - Но почему, Чарли? Почему ты сделал это? Боже  мой,  мистер  Карлсон
находился на операционном столе почти четыре часа.
   - "Почему?" - вопрос мистера  Грейса.  Он  -  школьный  сыщик.  А  Вы
спрашиваете  об  этом,  просто  чтобы  украсить  свою  проповедь.  Я  не
собираюсь отвечать на Ваши  вопросы.  Мистер  Карлсон  мог  умереть  или
выжить. Он жив. Я рад этому факту. Вы делаете то, что должны делать. То,
что Вы намерены делать. Но не пытайтесь понять меня.
   - Чарли, понимание - часть моей работы.
   - А на мне не лежит обязанность Вам в этом помогать, - отпарировал я.
- Но я помогу, если Вы намерены общаться в открытую, о'кей?
   - О'кей.
   Я положил руки на колени. Они дрожали.
   - Меня тошнит от Вас, мистера Грейса  и  вам  подобных.  Вы  привыкли
держать меня в  страхе  и  все  еще  продолжаете  меня  запугивать.  Это
утомляет, и я не намерен мириться с таким положением  вещей.  Плевать  я
хотел на Ваше мнение.  Вы  не  имеете  на  меня  никаких  прав.  Поэтому
отойдите в сторону. Я предупреждаю : отступитесь. Не вмешивайтесь.
   Мой голос повысился до звенящего крика.
   Мистер Денвер вздохнул.
   - Это Вы так думаете, Чарли. Но законы штата говорят о другом.  После
ознакомления с  отчетом  мистера  Грейса  мне  стало  ясно,  что  Вы  не
понимаете своих поступков и  последствий  того,  что  Вы  натворили.  Вы
неуправляемы, Чарли.
   Вы неуправляемы, Чарли.
   У ирокезов есть обычай - разрезать женщинам носы...  Чтобы  каждый  в
племени мог видеть, какая часть тела ввергает его в беду.
   Эти слова отдавались эхом в  моей  голове,  как  камни,  брошенные  в
колодец. Слова-акулы, слова-челюсти, намеревающиеся меня сожрать.  Слова
с зубами и глазами.
   Так все и началось. Я знал это, поскольку нечто подобное случилось со
мной во время разборки с мистером Карлсоном. Мои руки перестали дрожать.
Боль в желудке утихла. Внутри все будто заледенело.  Я  чувствовал  себя
независимым не только от мистера Денвера и  его  бритой  шеи,  но  и  от
самого себя. Мое тело было почти невесомым.
   Мистер Денвер что-то говорил о подходящем адвокате и  психиатрической
помощи, но я прервал его.
   - Идите к черту!
   Он запнулся и уставился на меня, оторвав взгляд от  бумаг.  Наверняка
это было что-то из моего личного дела. Великое Американское Досье.
   - Что? - спросил он.
   - К черту! Не судите, да не судимы будете. А как насчет  ненормальных
в Вашей семье?
   - Мы обсудим это, Чарли, -  сказал  он,  чеканя  каждое  слово.  -  Я
никогда не участвовал...
   - ...в аморальных сексуальных оргиях, - закончил я вместо него. - Ну,
здесь больше никого нет. Только Вы и я, о'кей?  Помастурбируем  немного.
Дайте-ка Вашу руку, продавец индульгенций.  Ну,  а  если  зайдет  мистер
Грейс, то это даже к лучшему. Устроим групповуху.
   - Что...
   - Каждому когда-нибудь  приходится  с  кем-либо  заниматься  взаимной
мастурбацией, не правда ли? Кто Вам дал право судить меня,  решать,  что
для меня правильно, а что нет? Это позиция дьявола. Дьявол заставил меня
посту пить таким образом, и я очень  сожа-аа-лею.  Почему  Вы  допустили
это? Вы торгуете моим телом. Я - лучшее, что Вы имели с 1959 года.
   Мистер Денвер уставился на меня с открытым ртом. С одной стороны, ему
хотелось потакать мне. С другой - он уже давно работал в школе  (как  он
только что сообщил мне), а Правило Номер Один для Педагогов гласит:  "Не
Разрешайте Школьникам Дерзить Вам".
   - Чарли...
   - Заткнитесь. Мне надоело, что все  меня  имеют.  Ради  Бога,  мистер
Денвер, будьте мужчиной. А если не можете быть мужчиной, наденьте  штаны
и будьте директором колледжа.
   - Заткнись! - хрюкнул он. Его лицо покраснело  от  злобы.  -  Молодой
человек, Вы - порядочный засранец, которому  повезло,  что  он  живет  в
прогрессивном  штате  и  ходит  в  прогрессивную  школу.  Ваше  место  в
исправительной колонии для несовершеннолетних.  Там  Вы  будете  толкать
свои речи, отбывая срок. Это  единственное  подходящее  для  Вас  место.
Вы...
   - Спасибо, - сказал я.
   Директор уставился на меня, его сердитые глазки буравили мое лицо.  -
Вы ведете себя со мной как с человеком,  хотя  я  и  не  даю  для  этого
никаких оснований. Это действительно прогресс, - отметил я.
   Затем я сел, скрестив ноги.
   - Не хотите ли поговорить о том, как Вы бегали  за  каждой  юбкой  во
время учебы в университете? Помните, какой Вы устроили скандал?
   - Вы развращены, молодой человек. У Вас не только грязные слова, но и
грязные мысли.
   - Да пошел ты... - сказал я и расхохотался ему в лицо.
   Он побагровел и встал со стула. Он  медленно  подошел  к  письменному
столу, медленно, как будто его тело нуждалось в смазке, и  схватил  меня
за шиворот.
   - Вы должны разговаривать более уважительно со мной.
   Он произнес это почти не дыша, поэтому его голос напоминал сдавленное
хрюканье.
   - Гадкий маленький подонок, Вы должны  разговаривать  со  мной  более
почтительно.
   - Поцелуй меня в задницу, - сказал я. - Ну-ка, расскажи, как ты бегал
по бабам. И тебе полегчает. Брось нам свои трусы! Брось нам свои трусы!
   Он отошел от меня, прижимая  руки  к  телу,  словно  его  только  что
укусила в пах бешеная собака.
   - Вон отсюда! - заорал он. - Принеси свои учебники, оставь их  здесь,
а затем убирайся.  Твое  исключение  из  школы  и  перевод  в  Гринмэнтл
вступает в силу с  понедельника.  Я  поговорю  с  твоими  родителями  по
телефону. А сейчас убирайся. Я не хочу больше тебя видеть.
   Я встал, расстегнул две нижние пуговицы на  рубашке,  вытащил  ее  из
брюк и расстегнул ширинку. До того,  как  он  успел  сделать  какое-либо
движение, я открыл дверь и, шатаясь, вышел в приемную. Мисс Марбл  и  Эл
Латроп сидели за письменным столом. Они оба посмотрели на меня с испугом
и переглянулись. Они  явно  решили  сыграть  в  знаменитую  американскую
салонную игру под названием "Мы  действительно  ничего  не  слышали,  не
правда ли?"
   - Вам лучше присмотреть за нашим директором, - прошептал я.
   - Мы сидели за столом и разговаривали о  его  успехе  у  женщин,  как
вдруг он перепрыгнул через стол и попытался меня изнасиловать.
   Мистер Денвер смотрел на меня через  стекло  двери.  Я  удрал,  а  он
остался  стоять  там,  злой   как   фурия,   растерянный   и   виноватый
одновременно. - Пусть кто-нибудь позаботится о нем, - сказал я, а  затем
прошептал мистеру Денверу:
   - Брось нам свои трусы, о'кей?
   Я открыл дверь и медленно вышел из приемной,  застегивая  пуговицы  и
ширинку, заправляя рубашку.  Это  был  самый  подходящий  момент,  чтобы
оправдаться. Но он не сказал ни слова.
   Я знал, что старина Том просто был не в состоянии что-нибудь сказать.
Он был велик, когда объявлял по  внутренней  связи  о  начале  школьного
ленча, но это совершенно разные вещи - абсолютно разные.  Он  ничего  не
мог поделать со мной. Может быть, он ожидал, что после всего этого мы  с
улыбкой пожмем друг другу руки и торжественно  отметим  восьмой  семестр
моего обучения в  Пласервилльской  высшей  школе.  Но  несмотря  на  все
случившееся, он действительно не ожидал от меня такого  непредсказуемого
поступка. Вся эта история могла быть предназначена только  для  клозета,
скомканная вместе с теми непристойными журналами, которые вы никогда  не
показываете своей жене. Он стоял там, и ничто ему не приходило в голову.
Несмотря на все инструкции о том, как вести себя с детьми-хулиганами, он
не ожидал, что будет иметь дело со студентом, атакующим  его  на  личном
уровне.
   Казалось, мистер Денвер сходит с ума. Это ужасно его раздражало.  Кто
мог понять его лучше, чем я? Я собирался защищаться. Я был готов к этому
с тех пор, когда понял, что люди могут следить за мной и  контролировать
мои действия.
   Я предоставил ему шанс.
   По пути к лестнице,  я  ждал,  что  за  мной  погонятся.  Убегать  не
хотелось. Я загадал, что либо  дойду  до  угла,  либо  не  достигну  его
никогда. Погони не последовало.
   Это и спровоцировало меня на дальнейшие действия.
 
Глава 7 
 
   Я спускался по лестнице, насвистывая, и  чувствовал  себя  прекрасно.
Иногда так бывает. Когда дела плохи, нужно выбросить  все  из  головы  и
уехать на некоторое время во  Флориду.  Уходя,  вы  бросаете  взгляд  на
горящий мост, который подожгли собственными руками.
   На втором этаже я столкнулся с незнакомой прыщавой девицей в очках  в
роговой оправе.  Она  несла  связку  учебников  по  секретарскому  делу.
Повинуясь какому-то неясному порыву, я обернулся и посмотрел  ей  вслед.
Со спины она  могла  претендовать  на  звание  Мисс  Америка.  Это  было
замечательно.
 
Глава 8 
 
   Холл первого этажа был пуст. Ни души.  Слышно  было  только  пчелиное
жужжание  печатных  машинок,  благодаря  которому  все  школьные  здания
современные, из стекла и  бетона,  либо  старые,  воняющие  краской  для
полов, похожи друг  на  друга.  Шкафчики  для  одежды  стояли  стройными
рядами, как часовые. Между ними виднелись проемы дверей и  фонтанчики  с
питьевой водой. В кабинете номер 16 шел  второй  урок  алгебры,  но  мой
шкафчик находился в другом конце зала. Я подошел поближе  и  внимательно
осмотрел его.
   Мой  шкафчик.   Надпись,   собственноручно   напечатанная   мною   на
специальном бланке, гласила: "Чарльз Деккер". Эти бланки нам выдавали  в
начале нового учебного года. Мы подписывали их с особым  усердием  и  на
первой перемене  приклеивали  на  дверцы.  Ритуал  был  так  же  стар  и
священен, как Первое Причастие. На втором курсе  мы  уже  не  испытывали
былого трепета. Помню, после раздачи бланков, продираясь через  толпу  в
холле, ко мне подошел Джо МакКеннеди с наклеенной  карточкой  на  лбу  и
похабной улыбкой на лице. Сотни шокированных  первокурсников,  на  груди
которых красовались маленькие  желтые  таблички  с  именами,  взирали  с
ужасом  на  это  святотатство.  Я  чуть  не  надорвал  живот  от  смеха.
Естественно, Джо оставили после уроков, но это было великолепно. Это был
мой день. Вспоминая об этом, я думаю, что это был мой год.
   И вот я снова здесь, между шкафчиками Розанны Дебенс  и  Карлы  Денч,
девушки, которая душится розовой водой каждое утро. Этот запах отнюдь не
способствовал удержанию завтрака в моем желудке.
   Но все это в прошлом.
   Серый шкафчик, пяти футов в  высоту,  на  замке.  Висячие  замки  нам
выдавали вначале года вместе с бланками. "Тайтус" -  было  выгравировано
на нем. Я - Тайтус, Полезный Замок.
   - Тайтус, старина, - прошептал я. - Старый верный мудак!
   Я протянул к нему руку, но в  этот  момент  на  меня  нашло  какое-то
странное оцепенение. Тайтус медленно начал удаляться. Казалось, моя рука
непонятным  образом  удлинилась   на   тысячи   миль,   заполняя   собой
образовавшееся пространство. Черная блестящая поверхность замка  взирала
на меня успокаивающе, не осуждая,  но,  конечно,  и  не  оправдывая.  На
мгновение я закрыл глаза. Мое тело, казалось, обвивали чьи-то  невидимые
руки.
   Когда я пришел в себя, Тайтус был  зажат  у  меня  в  руке.  Пропасть
исчезла.
   Комбинация цифр на школьных  замках  несложная.  Чтобы  открыть  мой,
нужно повернуть диск влево до цифры  шесть,  затем  вернуться  вправо  к
тридцати, после чего дважды набрать ноль.  Тайтус  был  больше  знаменит
своей прочностью, а не интеллектом.
   Откуда-то сверху раздавался голос мистера Джонсона:
   -  ...Гессианцам,  которые  были  наемниками,  не  очень-то  хотелось
сражаться, особенно, когда бои шли в сельской местности, где прибыль  от
грабежа была гораздо больше их жалования...
   - Гессианцы, - прошептал я, обращаясь к Тайтусу. Затем я бросил его в
первую попавшуюся мусорную корзину. Он  простодушно  уставился  на  меня
из-под груды исписанных бумаг и оберток от сандвичей.
   - ...Гессианцы, эти страшные германские убийцы... Я нагнулся,  поднял
замок и положил в нагрудный карман, из которого он выпирал, словно пачка
сигарет.
   - Запомни это, Тайтус, старый грязный киллер, - сказал я и вернулся к
своему шкафчику.
   Я распахнул его. Там находилась моя школьная форма, а также сверток с
объедками, обертки от конфет, почерневший огрызок яблока и  пара  черных
кроссовок. Все это было свернуто в  потный,  грязный  ком.  Мой  красный
нейлоновый пиджак висел на вешалке, а на полке стояли учебники. Все,  за
исключением алгебры: "Гражданское право", "Французские рассказы и басни"
и "Книга о здоровье" - современное издание,  на  обложке  которого  были
изображены студент и студентка. Изначально в этой книге был  параграф  о
венерических  заболеваниях,  тщательно  вырезанный  после  единогласного
решения школьного комитета. Подозреваю, что эту и другие книги привез  в
школу старина Эл Латроп. Я  взял  ее,  открыл  где-то  посередине  между
"Составные части питания" и "Плаванье для здоровья" и разорвал ее на две
части. Это оказалось совсем несложно. С остальными учебниками я поступил
точно  так  же,  за  исключением  "Гражданского  права",  которое   было
напечатано на жесткой бумаге. Я бросил  все  кусочки  на  дно  шкафчика.
Затем переломил пополам свою логарифмическую линейку.  Фотография  Рэкел
Уэлч осталась висеть на задней стенке. За книгами у меня  была  спрятана
коробка с патронами.
   Я вытащил ее и открыл. В коробке находились двадцать два  патрона  от
винчестера. Маловато. Я добавил еще несколько патронов,  которые  стащил
из ящика письменного стола отца, стоящего в  его  кабинете.  Над  столом
висела голова оленя. Зверь уставился  на  меня  остекленевшими  глазами,
когда я брал патроны и ружье. Это был не тот олень, которого отец  убил,
когда мне было  девять  лет.  Пистолет  находился  в  другом  ящике,  за
коробкой, в которой лежали конверты для  деловых  писем.  Я  сомневаюсь,
помнил ли отец о том, что оружие все еще там. Фактически, его там уже не
было. Сейчас пистолет лежал в кармане моего пиджака.  Я  вытащил  его  и
засунул за пояс, ощущая себя не Гессианцем, а Биллом Хичкоком.
   Я положил патроны в карман штанов и вытащил зажигалку. Я не курил, но
зажигалка привлекала внимание окружающих к моей персоне. Я высек искру и
поджег вещи, находящиеся в шкафчике.
   Пламя, злобно  оскалясь,  пожирало  форму,  обертки  от  завтраков  и
конфетные фантики, затем перекинулось на книги. В воздухе запахло гарью.
Некоторое время я смотрел на отблески огня, а затем закрыл  дверцу.  Как
раз над тем местом, где было напечатано мое  имя,  находились  небольшие
отверстия, через которые доносился  гул  пожара.  Через  минуту  из  них
вырвались маленькие оранжевые язычки пламени. Краска, которой был покрыт
шкафчик, начала шелушиться и облезать.
   Из кабинета мистера Джонсона вышел  мальчик.  Он  посмотрел  на  дым,
клубящийся из моего шкафчика, затем на меня и заспешил в ванную комнату.
Мне кажется, мальчик не видел  пистолет.  Иначе  он  смылся  бы  гораздо
быстрее. Я спустился вниз и подошел к комнате номер 16. Перед  тем,  как
взяться за ручку двери, я оглянулся. Дым валил изо всех отверстий шкафа.
На дверце расплывалось темное пятно.  Бумага,  на  которой  еще  недавно
красовалось мое имя, обуглилась.
   Я повернулся и взялся за ручку двери. Я еще на  что-то  надеялся.  Но
уже не знал, на что.
 
Глава 9 
 
   - ...отсюда следует, что при увеличении числа переменных аксиомы сами
по себе не изменяются. Например... Миссис  Андервуд  взглянула  на  меня
настороженно, водружая пестрые очки на нос.
   - У Вас есть допуск на урок, мистер Деккер?
   - Да, - сказал я и вытащил из-за пояса пистолет. У меня даже не  было
уверенности, что он заряжен. Я выстрелил ей в  голову.  Миссис  Андервуд
так и не узнала, что ее ударило, я уверен. Она упала боком на письменный
стол, затем скатилась на пол. Выражение ожидания навсегда застыло на  ее
лице.
 
Глава 10 
 
   Можно жить, убеждая себя, что жизнь  логична,  прозаична  и  разумна.
Прежде всего разумна. Я в этом уверен. Я потратил много времени на  этот
вопрос. Никогда не забуду предсмертную декларацию миссис Андервуд:  "При
увеличении числа переменных аксиомы сами по себе не меняются".
   Я действительно верю в это.
   Я мыслю - следовательно, я существую. На моем лице волосы, поэтому  я
бреюсь. Моя жена и ребенок погибли в автокатастрофе, поэтому  я  молюсь.
Все это абсолютно логично и разумно. Мы живем в наилучшем  из  возможных
миров, поэтому дайте мне  "Кент"  в  левую  руку,  стакан  -  в  правую,
включите "Старски  и  Хатч"  и  слушайте  мелодию,  полную  гармонии,  о
медленном  вращении  Вселен  ной.   Логично   и   разумно.   Реально   и
неопровержимо как кока-кола.
   Но у каждого человека есть два лица: весельчак по имени Джекил и  его
антипод - мрачный мистер Хайд, зловещая личность по ту сторону  зеркала,
которая никогда не слышала о бритвах, молитвах и  логичности  Вселенной.
Вы поворачиваете зеркало боком и видите в  нем  отражение  своего  лица:
наполовину безумное, наполовину осмысленное.  Астрономы  называют  линию
между светом и тенью терминатором.
   Обратная сторона говорит, что логика Вселенной - это логика ребенка в
ковбойском костюмчике, с наслаждением  размазывающего  леденец  на  милю
вокруг себя.  Это  логика  напалма,  паранойи,  террористических  актов,
случайной карциномы. Эта логика пожирает сама себя. Она утверждает,  что
жизнь - это обезьяна на ветке, что жизнь истерична и непредсказуема  как
монетка, которую вы подбрасываете, чтобы выяснить, кто будет  оплачивать
ленч.
   Я понимаю, что до  поры  до  времени  вам  удается  не  замечать  эту
обратную сторону. Но все равно вы неминуемо с ней  сталкиваетесь,  когда
несколько бравых парней решают прокатиться по Индиане, попутно стреляя в
детей на велосипедах. Вы сталкиваетесь с ней, когда ваша