, сработал! У них с Адькой не на шутку закрутился роман, и
Алекс увез Ариадну в Америку.
 
 
   В бочке Диогена 
   Я одевалась экстравагантно.
   Соседка Галина Сергеевна меня спросила:
 
   - Наташа, вы случайно не у Зайцева работаете? Всегда так модно одеты...
 
   Точно. У Зайцева. Работала.
   Фамилия директора музея, как у популярного модельера, тоже Зайцев. У
нас там даже кооператив был при музее, создающий новые фасоны одежды в
стиле "фолк", как шутили, "зайцевские".
 
   Праздники кончились, начались будни. Надо было искать работу. О такой,
как в музее, не приходилось и мечтать.
   Заглянула в бюро по трудоустройству: чем черт не шутит? Черт пошутил и
на этот раз. А может, то была чертова бабушка. Симпатичная женщина
сказала, никуда не заглядывая:
 
   - У нас только одно предложение интеллигентной профессии - научный
сотрудник Философского общества.
 
   - Прекрасно, меня немного интересовали философские проблемы физики.
 
   - Звоним?
 
   - Конечно!
 
   Так стала я работать не референтом у Соломона, но Диогеном в бочке.
Бочка была винная. И дня не проходило, чтобы в Философском обществе
что-нибудь не отмечалось.
 
   Адриан мне устроил Философское общество на дому, ибо тоже начал пить,
чего до сих пор не случалось.
   Оказывается, он не пил в Голубом заливе потому, что боялся запоя, в
который он время от времени впадал. Свое поведение Адриан оправдывал тем,
что затосковал, ведь теперь я целыми днями на работе.
 
   ***
 
   К месту выступления непринужденно вышел профессор Фунтиков. Несмотря на
свой малый рост и хрупкое телосложение, он изобразил весомую позу,
несколько расставив ноги так, что центр тяжести его внушительного тела
расположился в устойчивом равновесии. Фунтиков источал взглядом любовь и
внимание к каждому отдельно и ко всему человечеству в целом. Из-за своего
маленького роста он не мог поглядывать на всех сверху вниз, а потому сумел
сразу же установить контакт со зрительным залом. Фунтиков привел две
альтернативные точки зрения:
 
   - Вселенная - не физический объект, а психофизический. Поэтому
измерения в квантовой механике без участия сознания проводить невозможно,
- с жаром утверждал профессор Фунтиков, наблюдая не только за реакцией
слушателей, но как бы подключаясь к ним своими мыслями и дыханием, всем
своим массивным корпусом и сердцебиением, своею душой.
 
   В Институте философии проходил семинар по проблеме: "Сознание и
измерение в квантовой механике", где я и присутствовала от нашего
Диогенового общества. Вечный вопрос.
 
   - Сначала происходит взаимодействие микрочастицы с макроскопическим
объектом - прибором. Затем человек, являясь также макроскопическим
объектом, снимает показания с макроскопического счетчика, что приводит к
неопределенностям разного рода и неожиданностям, - Фунтиков смотрел на
широко раскрытые глаза слушателей, как смотрит влюбленный на предмет
своего обожания. Было ясно, что слушатель отвечает докладчику теми же
чувствами. - Если максимально точно измерен импульс исследуемой частицы -
непредсказуемыми будут и координаты. Нос вытащишь - хвост увязнет. И
наоборот, - Фунтиков казался совершенно свободным от себя и своего
собственного веса. Его личная внутренняя устойчивость и убежденность стали
его плотью и кровью и не требовали уже никаких подтверждений. Он и забыл о
том, что надо играть "значительную" роль, фокус его внимания переместился
вне его, в другого, в каждого сидящего в зале.
 
   Вторая точка зрения опровергала первую: счетчик сработает и вне
сознания, оно тут не при чем.
 
   К залу обратился господин Квантман. Это был физик-теоретик, сухарь,
"публичный одиночка". Его глаза отрешенно скользнули по сидящим в зале,
затем он отвернулся к доске и стал писать длинную цепь расчетных формул.
Доказывал, что сознание влияния не оказывает. Необходимо учитывать нулевую
флуктуацию при взаимодействии, именно она и мешает при измерении, в
измерения входит фаза поля, с которым взаимодействует частица.
 
   - А где вообще доказательства того, что это та же частица, которая была
до взаимодействия? Может прибор регистрирует другую частицу? - задал
риторический вопрос профессор-отшельник и быстро принялся чертить новые
формулы.
 
   Биолог Лобик, мужчина рекламного вида, стремился очень хорошо сыграть
свою роль, демонстративно поднимая руки вверх и слегка протягивая их к
слушателям, привел интересное резюме. Поведение квантовомеханической
частицы непредсказуемо, человеческое сознание также отличает большая
свобода выбора: нас нельзя заменить машинами! Открытия человека часто
сравнивают с прыжком через барьер. Это напоминает квантовомеханический
туннельный эффект. В таком ключе и следует искать путь к проблеме. Мир -
един. Границы - условны.
 
   Вещи он говорил интересные, однако слушатели ощущали не условную, а
явную границу между собой и выступающим. Голливудский оскал выдавал
отношение лектора: блестяще исполняя роль, он плохо видел других и
воспринимал их лишь как дополнительное украшение к собственной персоне,
одобряющее или неодобряющее. Внутренний мир другого человека ему был не
только непредсказуем, но и вовсе недоступен.
 
   - Физики не ставят такой проблемы! - закричали физики.
 
   - Таких физиков следовало бы исключить из внешнего мира, раз они не
хотят изучать его во всех проявлениях, - улыбался своей неизменной
голливудской улыбкой биолог. - Пускай наденут замки на свои рты, очки на
свои глаза, и варятся в своем тесном физическом котле!
 
   Очки были надеты на каждом члене нашего общества. И каждый варился в
своем котле.
 
 
   Бунтарские редкоименцы 
   "Молодой человек, абсолютно голый, с почти таким же выражением лица,
удобно расположился на пергидролевой блондинке, чьи шлепанцы и прочие
детали интимного туалета расставляли необходимые профессиональные
акценты", - читала я описание картины с выставки.
 
   - Девушка, а как вас зовут? - прервал меня мужской голос.
 
   Это был военной выправки красавец. Он принес реферат, который изобразил
для поступления в докторантуру.
 
   - А нельзя вас сегодня в ресторан пригласить? А почему нет?
 
   - Я замужем.
 
   - Извините, я не хотел вас обидеть. Очень жаль.
 
   Я спешила домой, чтобы напоить Адриана зельем от пьянства. Чудесное
зелье бабка Сониха велела готовить из чернобыльника, который она мне
даровала. Рвала она его на закате Солнца в день Ивана Купалы. Помогал от
молнии, злых духов, от очарования и эпилепсии. Есть легенда о том, как в
яму к змеям упала девочка, которая провела с ними всю зиму и получила от
Царицы змей дар понимать язык трав, при условии не произносить слова
"чернобыль". Девочка забыла наказ, произнесла это слово и тотчас лишилась
своей чудесной способности. Вероятно, я не заметила, как произнесла это же
слово, - и тоже лишилась способности помочь Адриану.
 
   С ним случился самый настоящий Чернобыльский взрыв. Он был заражен
вирусом алкоголизма, который время от времени активизировался. Врачи давно
были бессильны. Рекламные обещаторы тем более. Пока я была для Адриана
наркотиком более сильным, - он держался. Теперь смыслом его жизни все чаще
становилась бутылка. Горько и обидно терять человека, которого я так долго
искала, полюбила, полюбила сильно. А он изменил. С бутылкой. Мужчина-боль.
   Мужчина-потеря.
 
   Все чаще и чаще местом наших встреч становилась больница Ганнушкина.
Чтобы не растворяться в океане своих разочарований, я занялась делом,
проблемой имени, которой начала увлекаться еще в этнографическом музее.
Сейчас меня интересовали имена в основном с точки зрения филологии, при
этом самыми интересными были послереволюционные, потому что от крещения
Руси до Октябрьской революции был длинный и скучный период канонических
имен, даваемых людям по святцам. После революции развернулось такое
имятворчество, которого не знает ни одна эпоха человечества.
 
   Дядя Адриана был известным писателем этого времени. Герои его
произведений носили презабавные имена.
   Ученики безбожно кромсали имена свих преподавателей: Никпетож (Николай
Петрович Ожегов), Алмакфиш (Алексей Максимович Фишер). А сами учителя
тогда назывались шкрабами, то бишь "школьными работниками". В то время
вообще вошли в моду всякие сокращения. Родители не уступали своим чадам в
чувстве юмора. Два мальчика получили имена Цас и Главсп - "Центральный
аптечный склад" и "Главспирт".
 
   У Адриана в детстве даже кота назвали, следуя той же логике, - Дипка,
что означало "Догнать и перегнать кота Алешку!". Это был лозунг-подражание
другому актуальному в то время лозунгу - "Догнать и перегнать Америку!".
Такие имена носили и люди, в конце которых следовало бы ставить
восклицательный знак как отпечаток времени, подобно тому, как в моем имени
был задокументирован мягкий знак. Вадим Шефнер двух близнецов, мальчика и
девочку, назвал именами Дуб! И Сосна! К каждому имени были прикреплены
восклицательные знаки, потому что имена эти были вовсе не древесными, а
выражали сокращенные призывы: "Даешь улучшенный бетон!" и "Смело
овладевайте современной научной агротехникой!".
 
   Имена давали не только новорожденным. Взрослые меняли свои имена и
фамилии на благозвучные. Тимофей Какашкин объявлял себя Гарольдом
Первоцветовым, Авдей Пердунов становился Самолетом Комсомольцевым.
Музыкант Карп Гаврилович Хер поменял свое имя и фамилию на скромненькое -
Владимир Ленский. Но и настоящее его имя не кануло в Лету, бывало, возьмет
оркестрант-трубач фальшивую ноту, а ему: "Эх, ты, Карп Гаврилович!".
 
   Сколько редкоименцев дала эпоха, с которыми сложно, как с любыми
бунтарями! Оказалось, что одним из редкоименцев был мой земляк Никандр
Александрович Петровский, врач "Скорой помощи". У него примерно в это
время появилось уникальное хобби - собирать картотеку имен. Он составил
первый советский словарь русских имен, которым мы пользуемся по сию пору.
Что заставило врача заниматься столь экзотическим делом - не совсем ясно.
   Может, это произошло потому, что он каждый день встречался бок о бок с
рождением и смертью? Это чем-то напоминало мое рождение в роддоме с окнами
на кладбищенскую сирень. Возможно, его редкое имя с переводом "видящий
победу"
   привело его к столь оригинальным изыскам...
 
   Узнала я о Петровском, как ни странно, уже здесь, в Москве. Все дело в
том, что моим московским соседом оказался художник-иллюстратор детских
книг Леонид Викторович Владимирский. Он иллюстрировал "Волшебника
Изумрудного города" и многие другие сказки Александра Мелентьевича
Волкова, который тоже вырос в Усть-Каменогорске и в юности помогал
Петровскому составлять картотеку имен, а потом переехал в Москву и стал
преподавать математику в одном из московских вузов, а уж позднее сделался
сказочником. С математиками это случается. Вот сколько
пространственно-временных совпадений раскрылось вдруг. И все это магически
было связано с ИМЕНЕМ.
 
   В мир имен я стала уходить не только сиреньсенью.
 
   ***
 
   Я в мастерской Владимирского. У нас под окнами воркуют одни и те же
голуби: его мастерская находится рядом с нашим домом. Рассматриваю его
репортерские зарисовки. Сидней, с его портовой жизнью и яркими витринами,
худая, стройная фигура женщины, как сигарета, которую она курит. Чилийский
крестьянин с печальными глазами, глядящими внутрь себя, поглаживающий усы.
   Арки, башни, стокгольмская устремленность куда-то ввысь...
 
   Вдруг среди этих картинок мне бросилось в глаза игриво улыбающееся лицо
Чарли Чаплина. Этот автопортретик Чарли подарил Владимирскому, когда они
летели в одном самолете из Австралии.
   Художник сначала долго соображал: где он мог видеть эту удивительно
знакомую улыбку? Он тихонько спросил у стюардессы - нельзя ли узнать, как
зовут джентльмена в сером костюме из предпоследнего ряда. В ответ
стюардесса назвала имя и фамилию, отчего русский подскочил, как на
пружинке, выхватил из портфеля альбом и карандаш, уселся прямо на ковровую
дорожку напротив мистера и принялся набрасывать его портрет. От волнения у
художника дрожали руки.
 
   Вдруг мистер встал и, положив Владимирскому на плечо руку, попросил
взглянуть, что получилось.
 
   - Нет, опять не похоже. Похожим рисую себя только я сам. Дайте,
пожалуйста, карандаш, - произнес Чарли.
 
   Не успел русский и глазом моргнуть, как на листке появилась та самая
рожица, которая теперь улыбается в мастерской Владимирского, какие бы беды
не обрушивались.
 
   Владимирский всегда много рассказывал о работе над волковскими сказками
и самом Волкове. Когда они начали сотрудничать, оказалось, что живут они
рядом, в соседних переулках, в домах и квартирах с одинаковыми номерами.
Почти как в фильме "С легким паром!". Это о совпадениях. Волков тонко и со
вкусом придумывал имена сказочным персонажам, видимо, не прошла даром
совместная работа со знатоком имен Петровским.
 
   В одной сказочной повести говорилось о том, как ведьма по имени Арахна
напустила на страну ядовитый желтый туман. Надо было ее нарисовать в
нескольких видах.
 
   Владимирский обычно рисовал свои персонажи с натуры. Едет, например, в
метро и набрасывает в блокнотике лица старушек. Так появилась и его Арахна.
 
   Показал ее писателю, - тот недоволен:
 
   - Что за сонная рожа? Моя Арахна должна быть энергичной, свирепой и
зловредной. А ваша тетка мухи не обидит!
 
   Стал Владимирский обходить московские вокзалы, где полно пожилых
пассажиров. Сидят, как изваяния - рисуй, сколько хочешь. Родился другой
набросок Арахны.
 
   А Волков опять сердится:
 
   - Какая же это ведьма? У нее такое выражение лица, словно ей колбасы в
очереди не досталось! Это Клава или Шура. А вы вслушайтесь в имя:
Ар-р-рахна!
 
   Опечаленный художник отправился домой, а навстречу ему по лестнице
спускается с мусорным ведром квартирная соседка Тамара Гнатовна - могучая,
свирепая, сварливая тетка. Художника осенило: "Чего же я мучаюсь? И имя
соседкино созвучно Арахне: Тамара..."
   Бросился в свою комнату рисовать.
 
   Соседкин портрет писатель принял.
 
   - Ар-р-рахна! - вскричал довольный Волков, разглядывая рисунки.
 
   Повесть "Желтый туман" вышла в свет, и художник вдруг перепугался: а
если попадется книжка Тамаре Гнатовне и та узнает свое изображение? Как
пить дать устроит тарарам на весь дом!
 
   Решил художник действовать смело и дипломатично. Пошел на кухню, -
Тамара там над щами колдовала.
 
   - Тамарочка, - нежно обратился художник к соседке, - у меня вот новая
книжка вышла. Посмотрите, пожалуйста, рисунки. Нет ли кого похожего на
знакомых?
 
   Не переставая следить за щами, соседка искоса глянула в книжку, увидела
ведьму и возрадовалась:
 
   - Так это же Агнесса Титовна с пятого этажа! Вылитая! Такая, скажу я
вам, скандалистка...
 
   Рассказал мне эту байку Владимирский - и я начала коллекционировать все
истории, которые касались этого таинственного предмета, ИМЕНИ.
 
   Сам Владимирский тоже имел вкус к имени. Дочку, например, свою он
назвал Ая, соединив первую и последнюю букву алфавита. Подобным образом
было составлено всесильное алхимическое слово, содержавшее в себе тайну
мира и возможность его познания.
 
 
   "Все та же музыка, все та же вишня и та же Катерина..."
 
   Мы с Адрианом возвращались из Тверской губернии, куда отправлялись за
брусникой. Выходим из метро, - танки стоят. В наш переулок не пускают,
документы спрашивают. Вместо паспорта пришлось предъявить бруснику. Это
было перед сиренсенью, в августе.
 
   Всю ночь я варила брусничное варенье и собирала чемодан. У нас давно
были куплены билеты на юг. Перед этим я ткнула пальцем в карту - и попала
в Феодосию, куда мы и устремились в отпуск.
 
   - Может, не поедем? - осторожничал Адриан.
 
   - Наоборот, надо рвать когти. Ты спал, а ночью стреляли, я слышала.
 
   Зазвонил телефон.
 
   - Это "Ку-ку-руку"? Я звоню из Ташкента. Я майку выиграл.
 
   - С чем вас и поздравляю. Вы хотя бы имеете представление, сколько
времени в Москве? Шесть утра! И вообще, о какой майке может идти речь? - У
нас тут танки стоят.
 
   Мы все же попрощались с Москвой.
   Очень соскучились по путешествиям, да и Адриан вот-вот скиснет,
начнется снова запойный мрак.
 
   Народ с юга рвался назад, домой.
   Месяц мы провели чудный, хотя погода была как перед концом света:
холод, а в последний день августа в Коктебеле, где мы остановились, даже
снег повалил и мороз случился. Потом с гор полились такие потоки талой
воды, что у хозяйки в огороде все с корнем смело.
 
   - Не к добру это, к страшным переменам, - говорили старожилы, которые
никогда ничего не припомнят.
 
   Ничего подобного не припоминали и на этот раз.
 
   Мы вернулись в Москву с сухими коктебельскими букетами и были вполне
счастливы. Однако счастье длилось недолго. Адриан снова запил.
 
   ***
 
   Денег нам давно перестало хватать. Адриан уходил в свой виртуальный мир
все чаще и чаще. Над Манежной площадью висел огромный плакат: "Масленица -
широкая боярыня. Всем веселой масленицы!". Но всем было не до веселья. По
радио жалобный детский голос протяжно пел: "Ах, зачем я на свет
появи-и-ился, ах зачем меня мать родила?!".
   Голодные люди с протянутой рукой сидели в переходах вместе с голодными
собаками, которым подвывали голодные певцы и подыгрывали бродячие
музыканты. И у нас с Адрианом есть было нечего. Тогда-то я и вспомнила о
ремесле, которому научилась у Сонихи.
 
   Заклинаю огонь и воду и слушаю очередную исповедь молодой девушки:
 
   - Я думала, Олег меня на руках носить будет - слишком большая разница в
возрасте. Я как дочь ему. А он за два месяца даже в больницу ко мне не
пришел. А вроде замуж предлагал. Цветов ни разу не подарил. Только часы.
Да и те сама выпросила - старые сломались.
 
   В поисках заокеанского Грэя пошла Катя в проводники международных
рейсов.
 
   - Думала хоть там кого-нибудь встречу. Да что вы! Ездят совсем дряхлые
старикашки путешествовать. Иногда прямо на платформе умирают. Выйдут на
остановке прогуляться - и все. По вагону - таблетки, флакончики, челюсти -
сплошной подвижной состав. Даже если среди них подходящего возраста
встречаются , мы для них - только обслуживающий персонал. Девчонки
стараются, даже вещи их тяжелые таскают, чтобы хоть что-то на чай
получить, а в награду "thank" и все. В прошлом году один англичанин
засмотрелся, заговорил. А я плохо понимаю по-английски. Нам все время
твердят, чтобы мы язык учили, а зачем он мне нужен?
   Лучше их обслужишь или хуже, какая разница? Самая большая благодарность
- губнушка, подводка для глаз или жвачка. Сыта я этой жвачкой да
чулочками. Иной раз домой приезжаешь, снимаешь с натертых ног туфли и
закидываешь их в самый дальний угол. Ненавижу! Босоножки не разрешают
носить даже в жару: никаких голых пяток и колен. Поэтому Джона я не
коленками соблазнила, а сама не знаю чем. Разговорник откуда-то притащил.
Выяснил, как меня зовут, да не замужем ли.
   Тетки аж подпрыгнули - быть тебе, Катька, леди! Остановились мы рядом с
русским поселком. Ребятня шумной толпой из школы вывалила. А Джон со своим
другом переговаривается, смотрят на наших детишек-оборванцев, брезгливо
физию скривили: Африка, мол. Уж это без перевода было понятно. Я дверь
захлопнула - и больше до конца рейса с ним не разговаривала. Плох или
хорош, - наш нужен, отечественного производства. Хотя ему не я нужна, а
денежки мои. А нам сейчас столько платят, что только на чулки и хватает.
Где уж тут замуж разбежишься! И уголь разгружать самим, и воду таскать, я
на этом свое здоровье испортила. Безбилетников пускать не разрешают, сразу
с работы вылетишь. А долларов даже во сне не обещают. Родителей жаль. Я
пищевой институт закончила. Технолог. Но сейчас с моей специальностью
работы не найдешь. Особенно отец расстраивается, что дочь - проводник, он
человек старых представлений, а ведь как считается: все проводники -
женщины легкого поведения... Вот и нашла себе чуть ли не
шестидесятилетнего, влюб