росил Витя Ринар.
 
   - О, да! - ответил старичок, и его синий глаз слегка улыбнулся:
продавец смекнул, что покупатель настоящий.
 
   - Почем?
 
   - Пучок - рубль.
 
   - Всего-то? - удивился Серебряшечкин и хотел еще что-то спросить. Но
едва он отдал рубль и получил связку колючек, как старичок исчез, словно
шестиногая голубая лошадь в красном небе.
 
   - Вот это да! - пробормотал Витя Ринар, и ему мгновенно представилась
другая картина: длинноносый старичок летит в облака, держа в руках по
розе. Но это полотно он так и не написал, потому что наяву стали твориться
еще более удивительные вещи.
 
   Застилая крышу своего терема жестью, Витя скатился вниз, хлопнулся
оземь и сломал два ребра, как определил живший неподалеку доктор Фролов.
Это был далеко не старый врач, обладатель компьютеров для диагностики и
старый Витин приятель. Доктор наставил на художника самый хитрый
компьютер, напоил его настоем из секретной лесной травы, и через неделю
Виктор снова сидел на крыше и завершал покрытие своего терема.
 
   Еще через некоторое время, распиливая бревно на доски, Витя отхватил
циркулярной пилой средний палец правой руки. Витя и тут не растерялся,
завернул палец в чистый носовой платок и поспешил к волшебному доктору.
 
   - Палец? - сразу спросил Фролов.
 
   - Угу, - удивленно отвечал Витя.
 
   - Средний, на правой руке, - уточнил врач.
 
   - Точно, - отвечал Витя. - А как ты догадался?
 
   - Компьютер! - весело пояснил Фролов. - Приставил отрезанный палец к
его кровоточащему корешку, поколдовал над ним картинкой из компьютера,
туго перебинтовал и напоил художника настоем из таинственной лесной травы.
Через пять суток Витя Ринар изящно ковырял поврежденным пальцем в носу,
хотя это занятие не вполне подходит живописцу со столь красивым прозвищем.
 
   Однако ковыряние в левой ноздре средним пальцем означало, что художник
что-то вспоминает. Вспомнил! О пучке колючек, оставленном в рюкзаке.
 
   Шла середина мая. Зацветал шиповник. Высаживать розы было поздновато.
Не пропадать же добру. Две колючих веточки Витя сунул в грядку среди
хвостиков морковки, а самую длинную воткнул рядом с тощим пеньком, имевшим
загнутый книзу сучок. И надо же - наметанным лесным глазом Серебряшечкин
тотчас приметил сходство пенька с физиономией старичка из подземного
перехода: сучок, загнутый книзу, напоминал тянувшийся к нижней губе нос
продавца; седовато-зеленоватый мошок на пеньке был совсем как
растительность на его щеках; два безымянных округлых гриба над подобием
переносицы казались очками торговца колючками.
 
   Впрочем, это сходство лишь мимолетно скользнуло в Витином сознании - он
спешил настилать полы в жилой комнате своего терема. Между тем, оказавшись
в непосредственной близости от колючего черенка, старый пень не мог не
проявить присущей ему галантности.
 
   - Ради Бога, простите, что обращаюсь к Вам, но ввиду того, что нам,
очевидно, предстоит долгое соседство, считаю нужным Вам представиться, -
сказал пенек. - Мое имя Клен Квебекович. Как ни странно, мои предки
происходят из Средней Канады, что станет понятным, если вслушаться в мое
отчество.
 
   - Пардон, мне очень неловко, что вынуждена явиться перед Вами в
обнаженном виде, - ответствовал черенок. - Но мой род тоже из знатных.
Меня зовут Роза Филициатовна Горделивая.
 
   - Ну, я так и полагал, так и полагал, - зашептал Клгн Квебекович. Едва
Вы коснулись меня своей верхней колючкой, по моему телу пробежал
электрический ток, что является несомненным признаком Вашей родовитости.
 
   Никакие родословные баронов, графов и даже королей не идут ни в какое
сравнение с родословной какого-нибудь лютика, незабудки и даже заячьей
капусты. Правда, цветы куда скромнее людей, цветы не хвастают своим
древним происхождением. А если к каждой травинке и почке относиться
бережно, они поблагодарят куда щедрее, чем самый богатый король.
 
   Прошел май, в конце июня произошло важное событие. Из кончика носа
Клена Квебековича появилась маленькая веточка, а на ней - коричневатый
листочек, похожий на детскую ладошку с растопыренными пальчиками.
 
   - О, это великий знак, - прошептал Клен Квебекович. - я молодею. Ведь
именно такими листьями одевались мои предки - клены, да и сам я когда-то
облачался в такой же наряд. Сначала он был нежно-зеленым, потом
красно-коричневым, а когда наступала осень, моя листва окрашивалась в
желтый, красный, оранжевый цвета...
 
   - Но и со мной происходит нечто странное, - молвил колючий черенок,
известный нам под именем Розы Филициатовны.
   - Вы посмотрите на эти острые коричневые бутончики, покрывшие мое тело.
Из каждого выглядывает зеленый язычок. Выходит, я тоже молодею.
 
   - В моих глазах Вы всегда молоды и прекрасны - от души воскликнул Клен
Квебекович.
 
   Миновало еще несколько солнечных дней. Окрестные березы вовсю шумели
листвой, местный соловей устал петь и лишь изредка пускал раскаты своего
голоса под самые белые облака, а мальчик Димка, сын художника Вити Ринара,
уже не раз выдергивал пышные хвостики морковок и с хрустом поедал
бледно-розовые корешки. И вот этот Димка, у которого глаза были далеко не
такими зоркими, как у его отца, однажды утром заметил, что на ветке Розы
Фелициатовны, кроме зеленых листиков наливается толстенький, багровый
остроконечный бутон.
 
   - Ур-ра! - завопил Димка. Наша роза собирается расцвести! - он поспешил
к отцу, который в ту минуту головою вниз, свесившись с острого конька
крыши, приколачивал очередной виток деревянного узора, и рот его был набит
мелкими гроздями.
 
   - Папа, где у нас пила? - крикнул Димка.
 
   Папа в ответ пробурчал нечто маловыразительное - гвозди мешали
говорить, а мчаться в очередной раз к доктору Фролову с гвоздями в желудке
ему совсем не хотелось. Лишь заняв на крыше позицию вверх головой и
выплюнув гвозди в кулак, Витя Ринар спросил:
 
   - На что тебе ножовка?
 
   Дима, сбиваясь от восторга, сообщил отцу о примечательном событии на
огороде и добавил, что необходимо срочно спилить старый уродливый пенек,
чтобы не мешал любоваться расцветающей розой.
 
   - Ну, это еще надо исследовать, что чему мешает, - Виктор съехал на
пузе вниз по крыше. Он подошел к Клену Квебековичу и Розе Фелициатовне,
оглядел их со всех сторон и многозначительно свистнул. Во-первых, он
окончательно узнал в старом пеньке Странного Старичка, исчезнувшего в
подземном переходе, тем более что в кольцах грибных наростов на коре
пенька уселись два мотылька - синий и желтый - и это был точь-в-точь
строгий взгляд продавца колючек. Во-вторых, Витя Ринар увидел, что от
подножья Клена Квебековича поднялся к небу добрый десяток прутиков с
нежно-багровыми листиками, напоминавших детские ладошки. В-третьих же, и
на колючих стебельках розы, слегка трепетали теперь продолговатые округлые
листики, отороченные коричневатыми зубчиками. Тут папа Витя нанес сыну
Диме легкий, но обидный подзатыльник.
 
   - Ты чего дереш-шся?- проверещал Димка. - Чего я такого сделал?
 
   - Учись смотреть! - сказал Витя Ринар. - В прошлом году был пенек, как
пенек. Я и сам хотел его выкорчевать. А теперь смотри, как он
возрадовался. Значит, ожило его старое сердце, значит, снова жить
захотелось.
 
   - Какое у него сердце, - все еще обидчиво верещал Димка. - Пенек и
пенек.
 
   За это высказывание Серебряшечкин-младший заработал второй, более
ощутимый подзатыльник и шмыгнул носом, что означало, что он вот-вот
побежит жаловаться маме Тоне, нередко награждавшей Диму шлепками, но не
разрешавшей отцу обижать маленького.
 
   Тут Витя сбегал в терем, вытащил из гвоздя розовую шелковую ленту и
соединил ею макушку Клена Квебековича с верхушкой розового куста.
 
   - Ты понимаешь? - весело спросил он сына, - ты понимаешь, что
произошло? Корни старого пенька срослись под землей с корнями розы. Это
значит, что они теперь неразлучны. Между ними возникла любовь! Любовь!
 
   - Гы, - сказал Димка. - Гы. Он слишком часто рассматривал пипишки на
отцовых картинах и уже не верил в любовь.
   Но в любовь верил художник Витя Ринар, твердо верили его мудрая жена
Тоня и тихая дочка Анна. Верили белые березы, обступившие терем
Серебряшечкина, верили даже хвостики петрушек на грядках.
 
   Поэтому еще через три дня произошло чудо. Расцвела роза. Огромная.
Теперь она полностью заслуживала свое имя - Роза Фелициатовна Горделивая.
Она была похожа на удивительную музыку. Она благоухала так, что запах ее
долетал до недалекого шоссе, по которому сновали автомобили, и удивленные
шоферы останавливались и открывали дверцы машин, стараясь угадать, откуда
исходит божественный запах.
 
   А когда стало темнеть, и люди ушли, к грядке, где высились пенек и
роза, слетелись три тысячи ночных бабочек, пять тысяч комаров-долгоножек и
семь тысяч безымянных мошек. На противоположной грядке уселись тридцать
семь лягушек, пять ящериц и три жабы. И все говорили, шептали, пищали:
 
   - Они сплелись корнями... Но у них же огромная разница в возрасте...
Эротика! Секс!... Погодите, у них пойдут дети!..
 
   Это было похоже на свадьбу, только гораздо красивее. А утром, когда
взошло солнце, на ветвях розового куста появились еще шесть бутонов. И
Клен Квебекович восхищенно вскричал:
 
   - Посмотри, любимая, это наши дети!
 
   Бутоны стали розами. Не такими, как Роза Фелициатовна, но все же
чудными розами. Через полмесяца, стало, увы, заметно, что наружные
лепестки главной Розы стали жухнуть и опадать. Потом пожелтел передний
листок на носу Клгна. То же стало твориться с листьями березок.
 
   Витя Ринар устроил персональную выставку в одном из престижных
московских салонов. Одни посетители смущенно пожимали плечами, другие
восхищались, тем более что в прихожей было бесплатное шампанское и вафли.
Одна старенькая искусствоведьма - божий одуванчик - произнесла речь о том,
что живопись Серебряшечкина люди начнут глубоко понимать лет через сто.
Ибо ей присуща перфиртиально-кульфюдерлиальная фалибердность.
   Из-за океана прилетел ковбой в красном пиджаке, привез с собой
брокеров, менеджеров, спонсоров, дистрибьюторов, и Виктор получил
необходимую сумму для завершения терема и постройки бани.
 
   А за окном кружились снежинки.
   Снег засыпал грядки. Только уродливые останки напоминали то место, где
сплелись корнями Роза и Клен. Они спали. Снился им лес, где клены шевелили
красными и оранжевыми листьями, а под ними цвели сотни роз".
 
   Меня охватила мучительная грусть. Я глянула на Адрианову фигурку из
корня. Она заулыбалась, подмигнула, как мне показалось, голубым глазом,
похожим на глаз нашего Луиски и глаз продавца колючек, и исчезла. Я
дотронулась до того места, где она лежала, рукой, почувствовала, будто
дотронулась до кленового листочка, но это было обманчивое ощущение,
которое вскоре сменилось холодом. Какой может быть сон?.. Вот тебе и
здрасьте, я ваша тетя!
   Ася. Высокая блондинка с бурым носом.
 
   ***
 
   Был уже полдень, когда я первый раз проснулась. Уснула поздно, под
утро. Я обнимала что-то острое. Это была фигурка Адриановой головы. Саша
давно ушел на работу, и я снова закрыла глаза.
 
   ***
 
   Много незнакомых людей. Нам дают задание нарисовать психологический
рисунок моря (!). Люди рисуют море, похожее на аквариум, с яркой голубой
водой и разноцветными рыбками, напоминающими леденцы. Я нарисовала два
крутых обрыва. Море у меня получалось какое-то темное и трагическое.
Смертоносная стихия, готовая в любой момент разыграться.
 
   Пришел автобус, стали собирать рисунки. Я не успела дорисовать своего
моря. Листок с рисунком выхватили прямо из моих рук, как контрольную
работу в школьные годы, когда звонок уже прозвенел.
 
   Проснулась. Испытываю сильную фрустрацию. Это от незавершенности
действия. Психологи проделали эксперимент.
   Посадили нескольких мужиков нанизывать на нитку бисер. Мотивировали
тем, что проверяют внимание. Работу было предложено оставить незадолго до
того, как нитку бисера каждый почти что собрал. Испытуемые старались
доделать работу до конца даже после того, как им было объявлено, что
сейчас придет другая группа, поэтому бессмысленно продолжать это пустое
занятие: через несколько минут весь бисер снова будет снят с нитки.
   Однако испытуемые, здоровые дяди немалых габаритов, просили
экспериментатора не мешать им доделать дело, которое до этого им казалось
глупым и зряшным. Те, которым так и не удалось завершить работу,
испытывали жуткую фрустрацию. Доказали, что фрустрация вызвана
незавершенностью действия и всегда возникает в аналогичных случаях, каким
бы бессмысленным это действие ни было.
 
   Стало быть, надо было снова погрузиться в свое сновидение и дорисовать
море. Фигурки на подушке рядом уже не было. Я замерзла и встала. Завтра мы
с Сашей уезжали в Болгарию проводить медовый месяц, где нарисовалось море
реальное...
 
 
   Медовый месяц с оборотнем 
   В Болгарии мы попали на свадьбу моей подруги. Люба выходила замуж за
Эмила. Мать Эмила болгарка, а отец - испанский еврей. Фамилия моей подруги
теперь будет Мизрахи. Это переводится не то с испанского, не то с
еврейского, но уж точно не с болгарского, как не то "сияющая", не то
"мерцающая звезда". В любом случае - красиво.
 
   - Наташа, ты знаешь, я случайно услышала, как переговаривались сестры
Эмила.
 
   - Ну и что? Ты чем-то обеспокоена?
 
   - Про меня было сказано, что я "страхотна булка". Я, конечно, отъелась
на свекровиных харчах: банницы, баклава, штрудел... Все такое вкусное. Но
не до булочного же состояния! Я измеряла талию и остальное - все в порядке!
 
   - Чакай малко! - кому-то кричал вошедший в комнату Эмил.
 
   - Эмил, как переводится "страхотна булка"? - спросила я Эмила.
 
   - Это кому такой комплимент сделали? Саше? Что у него страхотна булка?
 
   - Да как тебе сказать?..
 
   - Это переводится, - размеренно проговорил с акцентом Эмил, сильно
округляя "о", - "красивая молодая жена".
   Одним словом, "красивая молодоженка". А! Кажется, лучше сказать:
"только что вышедшая замуж", почти что еще невеста. Поняла? Ты ведь у нас
только что замуж вышла.
 
   Эмил собирался стать свидетелем нашего с Сашей брачного союза.
 
   - Это твоей Любе сделали комплимент.
 
   - Да?! Я рад! Любашечка, перчик ты мой! - поцеловал он свою
"молодоженку".
 
   - Не перчик, а персик! - закапризничала Любашечка. - Сколько раз я тебе
буду повторять?
 
   - Ну ладно, перчик, меня там зовут. Мне еще, знаешь, куда надо
пендюрить?
 
   - Ха-ха-ха! Эмил, ты где такие слова выучил?
 
   - Это Любашечка моя говорит.
 
   Он убежал.
 
   - Ты знаешь, он так меня опозорил! Мы ехали в машине с его партнерами
по бизнесу. Он ка-а-ак выругается по-русски. А партнеры русские, смеются,
спрашивают, где он таких слов набрался.
   А он им говорит, что это Любашечка научила. Представляешь, стыд какой?
Можно подумать, что я только словами ненормативной лексики объясняюсь! -
Любаша была филологом. - Хорошее он трудно запоминает, а тут... Когда мог
такое услышать?
   Или подшутить решил?
 
   - Да ладно, Любаша, зато ты у нас страхотна булка! А спасительные
русские слова мы все употребляем, когда прижмет, это наши старинные
воззвания к языческим богам. Ничего страшного.
 
   Я вспомнила Сониху и поделилась с подругой текстом заговора на счастье
в браке, которому меня выучила бабка. А позднее мы узнали, что у болгар
есть даже имя Страхил. И означает оно совсем не то, что у нас, а совсем
наоборот: привлекательный, симпатичный.
 
   ***
 
   Мы шли вдоль моря, в направлении бывшей правительственной дачи Живкова.
Вдруг на Сашу надвинулся огромный коричневый медведь. Это была необъятных
размеров загорелая, как лесной орех, пожилая женщина. Она была в евином
костюме и поигрывала своими огромными, будто мячи, грудями.
 
   - Саш, тебя чуть титьками не задавили.
 
   - Да...уж...
 
   За "медведем" телепался "медведин муж". Маленький, плюгавенький,
слюнявенький. Был он, как видно, белокож, но, повсюду следуя за титьками
своей жены, совершенно сгорел от солнца, и был красный, как выползший из
воды вареный рак. Он робко прикрывал свой, возможно, обгоревший пенчик.
 
   К слову вспомнился смешной простодушный Матвей Федорович, которого я
встретила в одной из командировок по деревням, когда работала в музее. В
деревне все уже давно забыли, какое имя-отчество было у мужика. Для всех
он был просто Мотей. В войну попал Мотя в плен к немцам. Работал у
богатого крестьянина батраком. Мотю страшно поразили немецкие коровы. Он
то и дело рассказывал, вернувшись в родную деревню:
 
   - У них коровы знашь каки? Бока - во! Рога - во! А титьки-то, титьки!
Титьки - во!!! - изображал Мотя своими лапищами огромные объемы, как в
рыбацком анекдоте о размерах рыбьего глаза.
   Попал Мотя в тюрьму аж на пять лет за низкопоклонство перед Западом. Но
про титьки до сих пор вспоминал...
 
   Этот нудистский пляж нам очень понравился. Людей на нем было мало.
Иногда рядом предавались медитации йоги.
   Иногда приходили молодые парни, поглазеть сквозь темные очки на
голеньких женщин. В основном же здесь обитали философы и
натуралисты-любители. Весь сезон мы купались только там.
   Фотографировались всласть.
 
   - Теперь найдем свои фотографии где-нибудь в порножурнале, - высказала
я опасения.
 
   Обожали купания под луной. Тогда пляж был вовсе пустой, для нас двоих.
Выбирались из воды, - на столе нас ждала свежеприготовленная в маленьком
прибрежном ресторанчике цаца - жареная килька.
   Ужин был тоже на двоих. Есть рай на Земле!
 
   - Вам кофе приготовить?
 
   - Если можно - чай.
 
   - Чай? Хорошо. Русские любят чай!
 
   Болгарский билков чай (чай из трав) мы обыкновенно гоняли под русские
эмигрантские и блатные песни, которые заводили ресторанные работники.
Должно быть, в их представлении, это тоже любят русские. Наверное, это
представление им помогли составить разъезжающие по заграницам "новые
русские".
 
   - А тыквички есть? - спросили мы у официанта.
 
   Он помотал головой в стороны.
 
   - А салат по-шопски?
 
   Официант повторил жест головой.
 
   - А суп таратор?
 
   Снова этот жест.
 
   - Так что же есть, наконец?
 
   - Все, что вы перечислили есть. Еще есть гювеч, печено сирене... Много,
что есть.
 
   Мы долго смеялись, когда разобрались, что жест головой, означающий для
русских "нет", для болгар означал "да".
 
   Ездили верхом на лошади. У меня долго не получалось говорить
"тп-р-р-р". Конь Арап не выдержал и после моего очередного неудачного
произнесения, сам поправил меня на своем лошадином языке:
   "тпр-р-у-у!". Зато у меня замечательно выходило: "Айдэ, Арап, айдэ!"
Это по-цыгански. Арап был конем Киро, цыгана. Я вообще чуть было не ушла с
табором, потому что кроме симпатичных лошадей, с цыганами ходили
изумительные мишки.
 
   Однажды мы попали в ресторан, где исполнялся болгарский танец на углях.
Его обычно танцуют в честь святых Елены и Константина, наиболее почитаемых
у болгар, покровителей здоровья и плодородия. Мужчина и женщина ступили
босыми ногами на пышущие жаром угли и под национальную музыку, сначала
медленно, потом все быстрее и быстрее стали танцевать. Они совершенно
вошли в экстаз. Женщина взяла на руки ребенка, которого вывела из
зрительского круга, и продолжала танцевать уже с ребенком на руках. Это
было здорово.
 
   - А ты знаешь, Сашуля, английский физик Прайс пытался разгадать загадку
"ходящих по огню". Он доказал, что для этого не требуется каких-либо
сверхъестественных способностей. Любой человек, по его мнению, обладающий
достаточной решимостью и уверенностью, может без всякого вреда для себя
пройти по поверхности, нагретой до восьмисот градусов по Цельсию. Весь
секрет - в чрезвычайно кратковременном соприкосновении ноги с раскаленными
углями... Может, рискнем здоровьем, попробуем?
 
   После дегустации прекрасного виноградного вина мы уже были в том
состоянии, когда никакие тлеющие угли