ума сошли?
   - Ага,- говорю. А сам Перри киваю, чтоб кончал своего. Нельзя
уже было по-другому. Может, без них мы бы и выкрутились, кто
знает? Пол ведь не от трусости на этот подлый рейс согласился,
наверняка что-то на уме держал. Только уж слишком быстро все
понеслось, слишком скоро кончилось, так мы с ним и не успели
поговорить.
   В одном я ни минуты не сомневался: Пол честно хотел спасти и
нас, и парней. А еще точней: ребят и нас. Если б до выбора
дошло, нас и спрашивать не надо: сколько смогли, пожили, сколько
успели, отлетали. Умирать, конечно, всегда рано, но настоящий
дальник со смертью на "ты" - она нас не обходит, и мы от нее не
шарахаемся. Особенно, когда пора по счетам платить.
   Ладно, поняли вы это - хорошо, а нет - объяснять ни к чему. Одно
скажу: в тот день, напоследок, как никогда я почувствовал, что
Пол - это сила, капитан от бога. Сам-то я скис - мало радости
убивать и с трупами возиться. И растерялся: сразу все отрезано.
Гляжу на Пола, а он хоть бы выругался. Покачал головой - и
только.
   - Что делать?- спрашиваю.
   А он спокойно, равнодушно даже:
   - Садиться. Познакомимся с нашим объектом.
   - А Джек?
   - Ну если корабль не пожалели, там должна быть, по крайней мере
столица.
   - Думаете, такая диковина... перебежчик?
   - Надеюсь. Джек - мальчик любознательный, он захочет сначала
разобраться, что такое туземцы.
   И мы сели. Что за посадка, думаю, даже вы поймете. Шуточки:
тяжелый грузовик прямо на травку! На Новый Амбалор мы по трем
маякам наводились, и то риск считался. А тут?.. Сели. С трех
сторон лес, с одной горы, а посредине холмистая такая равнина,
еле нашли местечко свои тысячи тонн примостить. Отдышались и
загрустили: что делать?
   А Пол и тут не дрогнул.
   - Ждать,- говорит.
   - Чего ждать?- спрашиваю.- В новом Амбалоре наверняка засекли,
куда мы делись.
   А он спокойно так:
   - Наверняка. Давайте-ка зонд, Алек. Инфрадиапазон... ну, и
частота полевых раций... сами прикиньте.
   Пол и тут оказался прав. Джек пришел. Один - второго, как я
понял, заложником оставили.
   Дозрел мальчик. Куда и девалось щенячье - начисто выгорело.
Поздоровался, будто вчера виделись - и к Полу: как да что, да
чего мы здесь.
   - Почему вы один?- спрашивает Пол.
   - Об этом потом, капитан,- равнодушно этак:- Извините, но мне
надо разобраться. Туземцы скверно настроены... могут быть
неприятности, понимаете?
   Мы с Полом переглянулись, и он коротко объяснил что и как.
   - Интересно,- говорит Джек,- газовые бомбы? Но это ведь значит
рисковать кораблем. Я правильно понимаю?
   - Правильно,- отвечает Пол.- Риск не очень большой. Нам у ж е не
верят, а если удастся списать на туземцев, можно рассчитывать на
карательный корпус.
   - А если не удастся?
   - Удастся,- говорю.- Давай, парень, выкладывай свою историю. Нам
ведь тоже охота разобраться.
   Вздохнул он, усмехнулся невесело:
   - А вы уже давно разобрались. На Безымянной. Зря вы это сделали,
капитан. Надо было нас обоих... сразу.
   - И подлецами жить?- спрашиваю?- Дешево нас ценишь!
   - Не сердись, Алек. Мы тоже не смогли... подлецами. Если уж
знаешь, что ты такое...
   - Вы?- спрашивает Пол.
   - Я или он. Проще думать, что я. И мне, и ему.
   - Ну, и что же вы такое?
   - Шпион, надо полагать. Соглядатай. Может даже и связь есть...
знаю. Наверняка есть. Иначе тот я... который не настоящий...
знал бы, что он такое.
   - А если он знает?
   - Нет, я бы почувствовал. Разница, понимаете? А нам даже
говорить не надо - все мысли одинаковые.
   - А если все не так, Джек? Мало ли в Космосе необъяснимого?
   - Не надо утешать, капитан. Случайно можно погибнуть. А
воспоминания случайно не дублируются. У нас же все общее - с
первой минуты. Это Разум... скорей даже, Сверхразум - не нашему
чета. А что мы ему показали? Вы же об этом говорили, что люди
заплатят... той же монетой?
   Пол не ответил, так Джек за меня взялся:
   - А вы что скажете, Алек?
   - Ничего. Что не покажи - везде срам. Скотство.
   - Не верю,- говорит.- Есть же Земля!
   - А что Земля? Только что поверху дерьмо не плавает.
   - Значит, все дерьмо? И вы четверо - тоже?
   - Да уж не без того.
   - Врете! Если уж вы дерьмо, тогда прочих надо просто перебить...
без разговоров. Нет, Алек, понимаю, куда клоните, только я не
согласен. Люди стоят жертв. Что, не так?
   - Может и так,- говорю,- только не люблю, когда высоко забирают.
Ты давай, рассказывай.
   Они уже давно задумали перебежать. Сразу же как д о ш л о, у них
ведь и выбора не было: все отрезано - и впереди и позади. За
туземцами хоть правда: их право защищать свою землю и свою жизнь
- а что за нами? Тут только и остается, что самому человеком
быть, сдохнуть - а не разменяться.
   Но и им, конечно, по-глупому умирать не хотелось, тем более
понаслушались, как туземцы над пленными измываются (ну, тут их
грех винить: поселенцы немало на это трудов положили).
   Ладно, кто ждет - тот дождется. Пришло предупреждение, что
туземцы уже в нескольких стычках пытаются взять пленных, парни и
решились. Приключений, наверное, хватило, но Джек с этой
историей в три слова расправился: ушли, нашли, объяснились. Нам
тогда другое было важней: что за местечко нас бомбить послали.
Услышали нас кипятком обдало!
   Нозл - так оно зовется - главное святилище племенного союза
бархов. И тут как раз собрался совет племен, самая головка,
можно сказать. Был резон нашим землячкам это гнездо разбомбить!
Все вожди и великие колдуны края! Правда, еще полон лес
беженцев. Тысяч десять, по словам Джека. Старики, женщины, дети.
Кто от резни уцелел, к кому резня впритык подкатилась, а еще
сотни больных и отравленных из тех деревень, что наши сверху
всякой дрянью посыпали. Сбежались, дурачье, под крылышко своим
богам.
   - Хороши бы мы были!
   Не знаю, поймете ли, а меня прямо затрясло: что же эти подонки с
нами делают? А Пол? Я-то хоть один, как перст, а у него вы были
- как бы он вам в глаза глянул? Нет, Генри, мы не слюнтяи, но т
а к о е...
   Что-то никак я до дела не дойду. Болит, да и хочется все-таки,
чтобы вы поняли. Обиды - обидами, случайности - случайностями, а
только был один-единственный путь, и мы еще на Безымянной на
него вступили.
   Ладно, пока все переговорили, добрались-таки до нас
друзья-амбалорцы. Видно, заранее в путь двинулись, чтобы,
значит, доделать, что после нас останется. Ну, зонд наверху,
выручил, голубчик. сперва переговоры их поймал, а потом и машины
засек - по тепловому излучению.
   Мы с Перри сразу за бластеры - те, что от горилл остались.
Корабельные излучатели - штука неслабая, да местность ни к
черту. Полным-полно мертвых зон, а этих идиотов только подпусти
к кораблю.
   Джек тоже к нам, а Пол говорит:
   - А второй излучатель? Кто-то должен остаться.
   - А Джо? - спрашиваю.
   - Пойдет к генераторам. Если они доберутся до корабля, мы
взлетим.
   Опять нечего возразить. Груз-то при нас, а яд при нем. Если
взорвут... Да и какой из Джо вояка?
   Никогда не забуду, как Пол на меня поглядел. Он меня остаться
просил, в первый раз не я его - он меня. Только тут уже ничего
нельзя было переиграть. Перри не остановишь, а я его одного не
отпущу.
   Что вам сказать про этот бой? Если сами дрались - и так ясно, а
если нет - говорить ни к чему. Только одна была светлая минутка:
когда бежали мы с Перри от корабля, а навстречу, из лесу, Он.
Джек. Не подбежал - налетел; рот до ушей, обнял меня, Перри, и
кинулись мы в разные стороны - каждый в свое укрытие.
   Начал Пол. Нащупал локатором вездеход прямо в лесу и дал по нему
излучателем. Бахнуло, дым полез сквозь деревья. А эти подонки не
струсили! Что-что, а трусами они не были. Только дураками.
Вездеходы против корабельной брони, лучеметы - против
излучателя, а они еще что-то пытались. Пол успел поджечь коробок
пять, пока до них наконец дошло, что делать.
   И настала наша очередь. Там было два таких паршивых холма, и
лощинка между ними выводила прямо к кораблю. Мы хорошо сели:
ребята на флангах, а я просто на макушке, в корявых зарослях.
Чтобы нас обойти, им пришлось бы выйти из мертвой зоны, а там бы
их уже Пол достал.
   И мы встретили их, Генри! Перри с первой очереди снял двоих, а
еще трое кинулись в кусты- как раз под луч к Корну.
   Нет, Генри, мы их не жалели - как и они не пожалели бы нас. И
дрались мы не за эту планету, не за свою жизнь - за право не
стыдиться того, что мы люди.
   Я долго не стрелял - все выжидал свою минуту. Ребята прижали их
с флангов, и они в лощину - прямо мне на мушку, но я мог бить
только наверняка. Проклятые заросли были совсем сухие - как раз
на один выстрел. Так и получилось: сначала я крепко накрыл их в
лощине, а потом кусты загорелись, и мне пришлось улепетывать под
крылышко к Джеку.
   Мы стреляли, меняли позицию, опять стреляли, иногда Пол для
острастки давал излучателем поверх наших голов, и времени словно
совсем не было - одна проклятая, пропахшая дымом бесконечная
минута.
   Холмы уже были в огне, и у нас не осталось места для маневра.
Только длинная россыпь валунов, где мы хоть вкось простреливали
эту лощину. Бой уравнивался; они залегли, попрятались в
выбоинах, и дым скрывал их не хуже, чем нас. Я понимал, да и
ребята тоже - теперь недолго. Нас зажимали все туже, и когда
накроют...
   Я подобрался к Джеку. Ободрить? Попрощаться? Не знаю. Просто
была передышка, и я к нему подполз.
   Он повернул закопченное лицо - все мы были, как трубочисты,-
улыбнулся... растерянно? Нет , не так. Странная была улыбка:
радостная и испуганная.
   - Ты чего?
   Он глянул, словно не сразу узнал, схватил за руку.
   - Вспомнил! Это я! Я, понимаете?
   - Что ты? - я даже разозлился, до того у меня все вылетело из
головы.- Спятил?
   - Алек? - он держал меня за руку, и в глазах у него было что-то
такое...
   - Вы сможете? Я знаю, что делать! Это надо вдвоем... я и он,
понимаете?
   - Что? - опять тупо спросил я.
   - Алек, вы продержитесь? Полчасика... клянусь!
   Я кивнул - все так же тупо. Ни черта я не понял, только внутри
что-то шевельнулось. Или нет? Не помню. Последние минуточки
утекали, я уже чуял это нутром. А бой еще шел, опять что-то
завозилось в дыму, и я схватился за бластер.
   Когда я сумел оглянуться, Джек исчез. А бой разгорался,
кончилась моя передышка, и я уже не мог глянуть, как он там,
дополз до "Каролины" или нет. Сжималось кольцо, затягивало нас
все туже, и если я о ком и думал - так только о Перри.
   Он выбрал хорошую ямку - это он умел, но я видел, что к нему уже
пристрелялись. Ему давно было пора менять место, но он, похоже,
вошел в азарт и обо всем забыл. Я хотел было пробиться, но между
нами торчал голый гребень, я бы на нем смотрелся, как муха на
тарелке.
   Почему я не плюнул и не рискнул? До сих пор себе простить не
могу. Нет, не от трусости. Слишком это крепко сидело во мне:
нельзя умирать без толку. Это как дезертирство: сдохнуть и не
сделать того, что должен. Я не пошел. Крикнул Перри, чтоб он
менял позицию, но он то ли не услыхал, то ли не захотел
услышать.
   Да нет, конечно, просто не захотел. Отводил душу. Что ему была
эта Земля и это человечество? Он расплачивался за Салинар, за
горечь нашего поражения, за загубленную надежду своей нищей
планеты начать все сначала в новом, еще не испоганенном мире. Он
тоже знал, как мало нам осталось, и не хотел даже на один
выстрел обокрасть свой последний час.
   И его накрыли. Я видел, как он взметнулся живым факелом и рухнул
на камни. И я видел, как его добили.
   И я не побежал к нему. Я только переполз в другую щель и перевел
затвор на одиночные выстрелы.
   Сколько я дрался один? Не знаю. Не до времени было. Сухая
шершавая боль стояла внутри, и я только хотел убить еще хоть
сколько-то прежде, чем убьют меня.
   Не знаю, что заставило меня оглянуться. Не было ни звука - за
это я вам поручусь, я и в предсмертном ряду распознал бы рев
стартовых генераторов. Не было ни звука - и "Каролины" тоже не
было.
   Исчезла. Растаяла без следа.
   Это было так страшно, что я забыл о врагах. Так страшно, что я
вскочил на ноги, чтобы бежать туда, где уже нет корабля.
   И тут меня достали. Боль была дикая, но катаясь по земле, чтобы
сбить с себя пламя, я выл и рычал не от боли - от невыносимого
ужаса потери.
   Как я выжил? Туземцы помогли. У этих парней свои понятия о
чести. Пока мы дрались - это был наш бой. А вот когда нас
уложили, они ударили в спину поселенцам, да так удачно, что
перебили всех за один заход. Они же меня и выходили. Трое старух
сидели надо мной, жевали какие-то листья и клали на горелое
мясо. В земной клинике я провалялся бы год, старухи починили
меня за месяц.
   Собственно, дальше вы сами все знаете. Силовое поле запеленало
планету и отрезало нас от всех. И, конечно, знаете, сколько
амбалорцы и армада Управления колоний долбили эту скорлупу, чтоб
до нас добраться.
   Я-то все узнал гораздо позже - от пленных. Можете плеваться, но
я, как встал на ноги, сразу вместе с бархами пошел воевать.
Выхода не было, потому что эти сволочи совсем озверели. Идиоты!
Несколько сотен против целой планеты, а они продолжали убивать
только от злости, что не смогли уничтожить нас. В конце концов
мы загнали их в поселок за проволочные заграждения и минные поля
- грызться между собой.
   Шесть лет назад - тогда я еще мог далеко ходить,- наведались мы
туда с сотней ребят. Там уже никого не было. Черт знает, от чего
они вымерли, только я их не жалею. Им повезло.
   Вот и все, Генри. Я ничего не знаю о судьбе "Каролины" и о вашем
отце. Знаю одно: "Каролина" не взлетала. Я не мог пропустить
взлет, а Пол не мог бы - слышите? никогда! - так по-подлому
бросить нас с Перри. Исчезновение "Каролины" и защитное поле
вокруг планеты - звенья одной цепи, и это сделал он (или оно?
Черт знает, как его называть - то, что мы вывезли с
Безымянной?). Погибли мои товарищи или существуют ...но как? Все
только домыслы, и я знаю об этом не больше вас. Смерть или
бессмертие, но, уверен, они на это пошли, как мы с Перри на тот
безнадежный бой. И если я в чем уверен - так это в том, что мы,
пятеро, заставили грозное нечто уважать людей и может - кто
знает? - пощадить человечество.
   Последний ответ на последний из незаданных вопросов: откуда я
знаю, что творится вне моей планеты, и как к вам попало мое
письмо? Извините, не отвечу. Собственно, что я о вас знаю? Да и
письмо может попасть не в те руки - в местах цивилизованных
такое случается. Так, что простите и прощайте навсегда.
   Друг вашего отца
   							Алек Хейли.
   
   Документ 2.
   
   Данные о зондировании силового поля планеты Новый Амбалор.
Приложение: 4 листа. Примечание: без изменений. Документ 3.
   Данные о зондировании силового поля планет Нолахор, Честер,
Глория и Латебра. Приложение: 15 листов. Примечание: без
изменений.
   Дополнительные сведения:
   Данные о появлении на планете Латебра непосредственно перед
закукливанием двойников (феномен раздвоения Артура Хейли,
б/инж., корабль "Арчер") считать подтвержденными.
   Данные о появлении двойников на планете Земля пока не
подтверждены. Расследование ведется.
   


   ЕЛИЗАВЕТА МАНОВА
   
   СТАЯ
   
   Будильник задребезжал, и женщина шевельнулась. Она повернулась
на спину, не открывая глаз, и мужчина чуть отодвинулся, выпуская
ее.
   -- Холодно,-- сказала она. Тихо и жалобно, не открывая глаз,
мужчина опять потянулся к ней, но она уже выскользнула из
постели в холод и темноту нетопленного жилья, в душный смрад
закупоренных наглухо комнат.
   Она одевалась в темноте, судорожно натягивала на себя одежду,
чтобы сохранить хоть немного тепла, но холодная одежда не
согревала, перепутывалась в руках, и мужчина обнял ее за плечи,
прижимаясь грудью к ее спине.
   -- Жаль, что тебе уходить,-- сказал мужчина.
   -- Я скоро,-- сказала она.-- Спи.
   
   Уже светало, когда она выходила. Еще не свет, но чуть
разреженный мрак, и в нем размытые очертания домов, и что-то
чуть посветлее в разрывах крыш -- то ли дальнее зарево, то ли
рассвет.
   Сумка оттягивала руку, она и пустая была тяжела, но женщина
только чуть подтянула ее, перемещая тяжесть с кисти на локоть.
Она застыла в темном подъезде, вдыхая морозную вонь безжизненных
улиц, вглядываясь в сумрак, слушая тишину, и только тяжесть
сумки была опорой, то, что в ней, и оттого, что э т о с ней, она
осилила страх и вышла.
   Первый громкий шаг по скрипучему снегу, снег выдавал ее, и она
жалась к стенам, там темнели вмороженный мусор и скользкие пятна
замерзших помоев, но теперь она двигалась очень тихо, и только
пар от дыхания шевелился вокруг лица.
   Стало почти светло; тускло-серый безрадостный свет, и все уже
видно, и теперь она видела их -- женщин своей стаи. Они
сходились бесшумно, выскальзывали из-за углов, ощупывая друг
друга взглядами и снова таяли, исчезали, втягивались в стены.
   Совсем обычные лица -- молодые и не очень, но это были обычные
женские лица, неумытые -- потому что в домах давно уже нет воды,
шелушащиеся от холода и от грязи, только, может быть, какая-то
муть в глазах, но этого никто не увидит, а если увидит...
   Они продвигались вперед согласно и непреклонно, а утро медленно
проявляло город, он проступал все ясней громадой стылых домов,
выстуженных насквозь, как это зимнее утро, заляпанных черными
пятнами бессветных окон.
   Стая текла через город, и, может быть, не в одном из оконных
пятен чье-то лицо прилипло к стеклу и с ужасом и тоскою смотрит
им в след, но сегодня у них другая цель, они текут через город,
и этот дом такой же, как все другие дома, но они затаились
вокруг, прилипли к стенам, исчезли в подъездах, и кругом все
пусто -- ни шороха, ни дыхания, и даже белые клубы пара не
срываются с губ. И только холод -- холод сквозь все одежки,
холод сквозь напряженную плоть, холод до костей, холод до самого
сердца.
   Женщину они пропустили. Она была не из стаи, но они ее
пропустили, потому что женщина -- это опасная дичь. Она долго
стояла в подъезде, вглядываясь, вслушиваясь, обоняя, но ни
шороха, ни дыханья, и она вышла из темноты на свет, на хрустящий
предательский снег.
   Она была молода и очень худа подо всем, что было на ней надето,
и в глазах ее был отчаянный страх и отчаянная злоба; она шла по
улице, по неистоптанной середине, вглядываясь, вслушиваясь,
обоняя, но нигде ни шороха, ни дыханья -- и она поверила тишине
и вернулась.
   И тогда появился мужчина.
   Они дали ему отойти. Он торопился, но стая была быстрей, потому
что голод подточил его силы, а стае еще не пришлось голодать.
Они крались за ним, текли, скользили, и их взгляды опутывали
его, наверное, он почувствовал эти взгляды, потому что внезапно
отпрыгнул к стене.
   Но стая уже была вокруг, она стягивалась, зажимала, была
безысходна и неотвратима, и мужчина понял, что это конец.
   Он был один среди них, молодой и, наверное, когда-то красивый,
пока голод и страх не иссушили его. Но теперь в его лице не было
страха, отвращение было в его лице и какое-то смутное
облегчение: самое страшное совершилось -- но это все же лучше,
чем ждать.
   Никто не ударил первым. Все тесаки упали сразу, и сумки стали
легкими, когда из них выхватили тесаки.
   Он упал, и быстрые руки сорвали с него одежду; безысходная и
беспомощная нагота, но тесаки знали свою работу: уверенно,
быстро и деловито, розовато-белые кости и куски парного,
багрового мяса, и сумки отяжелели; раздутые, сытые сумки и
тряпки, которыми вытирают кровавую сталь.
   И только кровавый снег и сизые внутренности, и разрубленная
голова с отвращением смотрит на мир.
   
   Она бросила сумку в кухне. Обледенелая лестница совсем доконала
ее, и холод сидел внутри, как железный стержень.
   -- Это ты? -- спросил из спальни мужчина.
   -- Я,-- сказала она невнятно.-- Замерзла,-- сказала она.
   Пальто, сапоги и куча платков и шалей, она поскребла стекло,
собрала иней и немного оттерла кровь на руках.
   -- Сегодня ты быстро,-- сказал мужчина.-- Иди греться.