иссохшей рыжей земле и
глядел в тяжелое серое небо. Немногим приятней, чем белое и
голубое.
   Он вскочил и увидел плавную цепь холмов, утекающих к зыбкому
горизонту. Что-то серое морщилось в округлых горбах, ветер,
подумал он, здесь настоящий ветер, и ветер пахнет какой-то
травой, сухою и горькой. Я один, подумал он, куда меня занесло?
   - Алек! - крикнул он,- Инта! - и вялое эхо неспеша шевельнулось
вдали.
   - Алек! кричал он,- Инта!
   Никого. Надо было куда-то идти, и он куда-то пошел. Тишина и
безлюдье, только ветер ерошит траву на склонах, но откуда-то
появилась тропинка и повела его вниз, в лощину, а потом потянула
наверх. Что-то странно знакомое, знакомое нехорошо и тревожно:
черный зубчик, отравленное острие в серой мякоти низкого неба.
Корабль. Вот таким я впервые увидел его с вершины Заргиса.
   И сразу он почувствовал, что он безоружен. Только пустые ножны
на поясе да кобура на бедре.
   Он усмехнулся. Жестоко и безрадостно усмехнулся и пошел
поскорей. Мертвого не убьют, а я еще может быть...
   Кончилась тишина, теперь впереди было шумно. Грохнуло раз,
другой, рыжий всполох встал над рыжим холмом, черный дым
заклубился в небо; ветер сразу вцепился в него, разорвал на
полосы, поволок; крики - теперь уже близко; Альд сошел с тропы и
пошел по низу; здесь не было хороших укрытий, но сноровка уже
вернулась к нему. То, чему он никогда не учился, но оно вдруг
явилось само, словно многие поколения спало в генах и ждало
только войны, чтобы себя показать.
   Топот. Они бегут по тропе, и нельзя оставаться внизу. Наверх,
пересечь тропу, затаиться за поворотом; здесь дожди вымыли землю
из-под корней и можно вжаться в рыжую стену.
   Они пронеслись - несколько странных существ в безмолвном и
отчаянном страхе, и вот уже Он , в черном мундире, с лучеметом
на сгибе руки, с пустым и цепким взглядом носителя несвободы
старательно топает мимо меня.
   Альд прыгнул сзади и сшиб его с ног. Все правильно: лучемет
отлетел, и теперь только сила против силы, только выучка против
инстинкта. Ну-ка, убей мертвеца! Ненависть полыхнула в нем,
счастливая ненависть, дорвавшаяся до мести. Нет боли - есть лишь
чужая кровь и стекленеющие чужие глаза. И когда он встал, было
чуточку жаль, что это кончилось так скоро. Он еще не за все
отплатил...
   Кому? подумал он. Мертвецу? И тут он сразу почувствовал боль. И
тут он увидел, что он не один.
   Кучка этих существ стояла в сторонке и смотрела на них - на него
и на мертвеца. У них были круглые птичьи глаза, и один держал в
руках лучемет. И лучемет тоже глядел на него. Альд отпрыгнул, и
огненная струя опалила место, где он только что был.
   За что? тоскливо подумал он, но дуло опять отыскало его, и Альд
что есть силы рванулся прочь - в не сейчас, в не так.
   ...А там была ночь. Чужая ночь и чужие звезды, и все еще
клокотало в нем.
   - За что? - спросил он свирепо - и громко расхохотался, и смех
беспомощно и одиноко угас среди темноты. Требовать логики от
кошмара? Справедливости от издевки? Здравый смысл не годиться
для искаженного мира. Вот Инта - та бы даже не удивилась...
   Инта, подумал он, Алек. Кажется здесь их тоже нет. Надо уйти из
этого мира, но любопытство вздрогнуло в нем: зачем меня сюда
занесло? И что меня ждет среди этой ночи?
   Никуда не пойду, пусть отыщет меня само.
   Он стоял и глядел на чужие звезды; незнакомый рисунок созвездий,
все непонятное и чужое, но это звезды, я вижу звезды, подумал он
умиленно, не может этого быть но это есть: огромная и просторная
ночь, густая трава под ногами, и воздух пахучий и живой,
живительный запах ночи. И все это очередной обман, одна из
хитростей лабиринта. Крысы, подумал он, мы трое - лишь крысы в
лабиринте, и мы должны пройти лабиринт, чтобы добраться до
приманки. А какая это приманка? Смерть.
   Он улыбнулся и сел в траву. Прохладная и живая трава, он нежно
гладил ее рукой, травинки скользили между пальцев, и кто-то
зашевелился в траве, настроил скрипку и запиликал.
   Самое странное из приключений, потому что здесь со мной ничего
не случиться.
   Он сидел на траве и смотрел на звезды, и простые, ясные, четкие
мысли... Словно я - это я. Словно не было никакой войны, и я
свободен. А могу ли я быть свободен? подумал он, и могу ли я
быть собой? Но что это значит: быть собой? Кем собой?
   Он напрягся, и тот прежний, почти забытый, поднялся на
поверхность и стал рядом с ним. И тоскливое удивление: нас никак
нельзя совместить. Вот он рядом, стоит и смотрит с сожалением и
тревогой и никак не может меня понять. Я и сам понимаю его с
трудом, потому лишь что смутно помню то, что было простым и
ясным...нет! Единственным и бесспорным. Миг назад я убил врага.
О н не стал бы его убивать. Да, вмешался бы. Постарался бы
обезвредить - но убить? Не раздумывая, не сомневаясь - потому
лишь, что это враг. Нет. Тот, кто ценит свою жизнь и свою
свободу, уважает чужую свободу и ценит чужую жизнь. Отнимающий
жизнь отнимает чужую свободу, право выбора, право распорядиться
своею судьбой.
   Детский лепет, подумал он, но ведь это основа жизни. Я никогда
бы не смог думать, как прежде, потому что уже привык убивать.
Потому, что меня коснулась война, и я изувечен. А другие?
подумал он. Те, кому посчастливилось выжить, как они будут
думать и как они будут жить? И что они сделают со своею жизнью?
Латорн, в тоске и смятении подумал он, что с ним будет, что они
сделают с ним? Неужели он станет когда-то похожим на Землю?
   Тихая кроткая ночь окружала его, но он сидел, зажав в кулаке
травинки, и горькие, четкие мысли...
   Могла ли война изуродовать все поколение?
   - Да,- сказал он себе,- могла. Сначала она убивает честных,
потом - храбрых, и выживает только тот, кто усвоил урок.
Скверный урок: своя жизнь всегда важнее чужой, и прав только
тот, кто умудрился выжить.
   - Дурак! - сказал он себе и заставил себя усмехнуться.- Что ты
тревожишься о Латорне? Может быть он уже мертвее, чем ты. А если
нет...
   - А если нет,- сказал он себе,- тем более нечего волноваться. У
нас нет привычки к войнам, мы были цивилизованны и разумны, и
если мы победим... что значит одно поколение? - сказал он себе.-
Представь, сколько поколений надо было сломать, чтобы на свет
могла появиться Инта. И сколько еще поколений надо было сломать,
чтобы такие, как Алек и Инта пришли убивать на Латорн. Все будет
нормально, лишь бы мы победили...
   Он вскочил и в последний раз принял в себя эту ночь -
просторную, полную звезд, голосов и запахов жизни - самое
странное из приключений: мгновение смысла среди безумия. а еще
через миг он бросил себя сквозь времена и миры, сквозь...
сквозь... в красное и зеленое, но здесь их нет, и опять рывок -
серое и дождь, но это снова пустышка, и надо собрать все силы,
все до капли, и первый страх: а вдруг я их не найду? и первую
тревогу: что со мной будет, если я их не найду? - все, все в
упругий тяжелый ком, до темноты, до удушья, и снова рывок, но
сил уже нет, ты вязнешь, ты рвешь в отчаяньи вязкие нити - и
белый-белый, мертвый, пустой мир? пространство? но в белом,
пустом и мертвом две черные, будто обугленные, фигурки.
   Он сидел, бессильный, словно мешок с тряпьем, и они подбегали к
нему. Твердая рука Алека, тревожный взгляд Инты - и он ответил
им вяло и облегченно:
   - Ну вы и забрались, ребята!
   
   * * *
   
   Да уж, забрались, подумал Алек, поганое место, но лучше бы не
уходить, потому что где-то внутри он знал: это не повториться.
Это могло быть только здесь, но мы отсюда уйдем. Вот Альд
очухается, и уйдем...
   - Странно,- сказал Альд,- почему нас так разбросало? Вырвались
вместе...
   Я усмехнулся, Инта пожала плечами. Глупое слово "почему", будто
и здесь у всего есть своя причина.
   - Инта,- спросил Альд,- ты нашла Алека или он тебя?
   - Ну я,- угрюмо ответил он. Нашла бы она меня! Очень ей надо!
   - А где оказался ты?
   - Еще увидишь,- буркнул он хмуро. Дурацкая мысль, почему я так
подумал? Моя улиточка, мой командир, зря я так про тебя подумал.

   - А в чем дело? - спросила Инта.
   - Да вот никак не пойму. Что-то не так...
   Все не так, подумал Алек, только я не хочу говорить.
   - Инта, прости, если...ты что-то помнишь...из жизни?
   - Почти ничего,- сказала она спокойно.- Обрывки.
   - А ты, Алек?
   А я промолчу. Пусть сам разгрызает, если охота.
   - Такая мысль...глупая, да? А если это связано с нами...ну, то,
куда мы попадаем?
   - Не понимаю.
   - Я тоже не понимаю,- грустно ответил он.- Просто подумал: а
вдруг это мы придумываем Лабиринт? Это ведь самое подлое...
   - Какой лабиринт?
   - А! - сказал он.- Долго объяснять. Это место, где мы сейчас...
оно твое, понимаешь?
   - Ну да,- сказала она с усмешкой.- Мне место именно здесь.
   - Не обижайся! Ты просто не могла ничего придумать, раз почти
ничего не помнишь. А знаешь, где очутился я? Веселое такое
местечко, где был ваш корабль и можно было убить кого-то в
черном мундире. Проекция подсознания,- сказал он задумчиво,-
наверное, это все время во мне сидело. И, понимаешь, я все время
чувствовал, что это неправда. Сплошные натяжки, понимаешь?
   - Нет, конечно.
   - Ну-у... сама ситуация... словно это было разыграно для меня.
Там не было города - я бы это почувствовал... даже самый чистый
город излучает много тепла. А если нет, зачем было нападать на
небольшое селение... что-то взрывать или жечь? Зачем было
солдату гоняться за кучкой аборигенов? Да и этот... черный - он
был слишком неуклюж для профессионала. При всей моей к вам любви
- уж драться-то вы умеете.
   - Ну и что?
   - Погоди,- сказал он,- это не все. Когда я смылся оттуда...
понимаешь, тогда я не осознал... только ощущение: что-то не так,
надо додумать. И я оказался в месте, где можно думать. Оазис,-
сказал он,-и я создал его сам. Даже не я - потребность выскочить
из игры и подумать.
   - Ну и что? - снова сказала Инта.- Может и Легион ты придумал? И
нас с Алеком заодно?
   - Нет,- ответил Альд,- Просто смотри: мы прошли уже два... этапа
и каждый характеризуется большим числом степеней свободы. Видимо
здесь мы сами задаем параметры... мира. Сами творим для себя
лабиринт. Плохо то , что при таком раскладе нам нельзя прыгать
из мира в мир. Нас опять разбросает, потому что... ну, то, куда
мы попадаем, это мы сами, то, что в нас. И мы только и будем без
конца друг друга искать.
   - Алек,- сказала Инта,- ну, ради бога, скажи хоть что-то, пока я
не сошла с ума!
   - Она не поверит,- сказал Алек,- а я не смогу. А ты?
   - Я попробую,- тихо ответил Альд.
   
   
   5. ТЕНИ
   
   Что-то вдруг полыхнуло перед глазами, опалило, грохнуло,
укатилось прочь. И тут Алек увидел, что трава зеленая , а небо
синее, как в воде. И по синему облака - беленькие волоконца. А
трава шуршит.
   Он сел, где стоял, прямиком на живую траву. И потрогал е› рукой.
И поглядел на свою руку. Грязнущая была рука - в пятнах копоти и
въевшейся сажи.
   Он послюнил палец и осторожно потер пятно. Ни единой мысли не
было в голове, даже удивления не было в нем. Даже привычной
тоски не было в нем.
   - Где мы? - спросила Инта и вскочила с травы.
   - Может быть, на Лоторне,- ответил Альд. А Алек ничего не
сказал, потому что и это обман. Надо просто вставать и просто
идти вперед.
   И они пошли вперед.
   Небо было синее, трава зеленая, и солнце стояло уже высоко.
Слишком синее небо, слишком яркое солнце, слишком зеленая
трава...
   Я просто забыл, подумал он. Давненько я умер, подумал он, и мне
неохота быть живым. Хочу назад в Легион. Игрушечный бой, а потом
Простор, и чтоб от меня никто ничего не хотел...
   Трава хрустела, когда он ее давил, и солнце жгло, и синие тени
далеких гор уже выступали из синевы.
   А, может, это Земля? подумал он. Да нет, конечно, не Земля и не
Альдов Латорн, балаган, со злостью подумал он, размалеванный
балаган, кого они хотят обмануть? И они все шагали вперед, Альд
спешил, что-то гнало его, и он все смотрел по сторонам, словно
помнил - и узнавал.
   Но камни уже разогнали траву, и горы повисли над головой -
округлые, в зеленом меху, и мы идем по тропе, странно, подумал
Алек, не было никакой тропы, но она упрямо тащила их вверх,
мотала и путала в валунах, а под ногами лежал спокойный мир -
равнина с ярко-синей рекой и желтыми полосами полей, но тропа
завернула их за утес и полезла в каменную трубу, и остался
каменный бок скалы и клочок невозможно синего неба, и мы
карабкаемся вверх, хватаясь за жесткие ребра скал, сорвемся к
черту, подумал Алек, но тропа завернула последний раз и прыгнула
на наклонный лужок.
   И опять распахнулась даль. Долина подтягивалась сюда -
просторная, с той самой до глупости синей рекой, закованная в
обрывы, закутанная в курчавый лес, протянутая прямиком в
горизонт.
   Удачное место, подумал Алек,если уж тут засесть...
   - Алек,- негромко окликнул Альд, и пришлось на него посмотреть.
Он не хотел на него глядеть, ведь он сразу заметил ту плиту, а
могилы - они одинаковые везде.
   Хорошая плита, из здешнего камня, в завитках непонятных письмен.

   - Это я,- тихонько сказал им Альд и коснулся верхней строки.
   Ишь ты, подумал Алек, значит, командир, раз первой строкой. А
Инта спросила:
   - Ну и что? Разве ты не знал?
   - Знал, конечно.
   - Мне легче,- сказала она,- после меня ничего не осталось.
   А я? подумал Алек. Черт его знает, наверняка гиены сожрали.
   - Я был последним,- сказал им Альд.- Видел, как всех...
   Снова он отвернулся к плите и стал негромко читать имена. Чужие
звонкие имена, и снова Алек услышал звон чужого железного языка,
и теперь ему было не все равно, что-то такое поднялось в нем,
словно колокол на Последней косе, поминальный звон по тем, кому
не доплыть домой.
   Мы ждали отца, но колокол отзвонил по нам...
   
   * * *
   
   Мы спустились, и с нами спустилась ночь. Сначала вечер в цветных
огнях, слишком много красок для мертвеца, но он уже начал
привыкать, только внутри что-то саднит, но ночь, наконец,
затерла все, дырявая ночь, и тут он вспомнил, что эти проколы в
небе зовутся звезды, но так и не смог припомнить их имена, он
помнил только, что раньше знал.
   - Никак не определюсь, сказала Инта.- Вот это, кажется
Лебедь?... ага! Ясно.
   А Альд ничего не сказал.
   Инта споткнулась, и Алек ее подхватил, и ее рука осталась в его
руке, и они все шли сквозь чужую звучащую ночь прямо на желтый
тепленький огонек.
   И пришли. Домик, приткнувшийся под горой, темная груда деревьев
и журчанье воды. Альд с размаху толкнул тяжелую дверь, она
распахнулась, и там был каменный ящик, в котором горел огонь, и
что-то то уходило во мрак, то выступало на свет; у этих вещей
были свои имена,которые не спеша поднимались наверх: старые
кресла, резные шкафы с корешками книг, перила лестницы, ведущей
во тьму.
   А у огня сидел человек, укрытый чем-то мохнатым.
   Старик, подумал Алек, старый-престарый старик.
   Мы стояли на середине и старик разглядывал нас. Спокойно, будто
ему не впервой.
   - Альд? - спросил он без удивления.- Ну да, правильно. Завтра
ведь праздник Сожж›нных Кораблей.
   - Дарен?
   - Я рад тебя видеть,- спокойно ответил старик.- Странно, что ты
явился только теперь.
   - А другие?
   - Приходят, но не так как ты - лишь в память и мысли. Но ведь и
я никогда еще не был так близок... к Ней.- Поглядел с
любопытством на Алека и Инту.- Странные у тебя спутники, Альд.
Наверное кто-то из них тебя убил?
   - Нет,- угрюмо ответил Альд.- Они умерли гораздо раньше, чем я.
   Старик вынул руку из того, во что он был завернут, показал, куда
сесть, и мы с Интой уселись в уютные старые кресла, а Альд так и
остался стоять перед ним. Стоял и глядел на этот маленький
св›рток и на маленькое, старое, еще живое лицо. И спросил - как
будто бы даже со страхом:
   - Значит, не зря?
   - Да,- спокойно ответил Дарен.- Мы все-таки остановили их у
Азрана. Я успел перехватить ополчения Гарасола Карза, и у Азрана
мы зацепились.
   - И мы победили?!
   - Да,- безрадостно ответил Дарен,- в конце-концов. Слишком долго
и слишком дорого, Альд. Слишком долго не могли между собой
столковаться, слишком дорого платили за неумение воевать.
Слишком много было у нас перевалов, и на каждом мы оставляли
лучших.
   - Но мы победили?
   - Присядь, Альд,- спокойно сказал Дарен.- Ты пришел слишком
поздно, когда мне уже незачем лгать ни себе, ни другим.
   - Так победили мы или нет? Они ушли?
   - Нет,- угрюмо ответил Дарен,- почти никто из них не ушел.
Оказывается, им уже некуда было уходить. Мы просто их перебили и
уничтожили их корабли.
   - Почему? - тревожно спросила Инта.- Как так: некуда?
   В первый раз надломился ее голос, в первый раз страх промелькнул
на лице, и Алек вдруг понял: это о нас. Это наших всех перебили,
потому что нам некуда было уйти.
   И - ничего. Наплевать.
   - Потому, что вас уже выгнали отовсюду. Вы всем мешали и всюду
несли несвободу, и нам приходилось вас убивать, чтобы не стать
такими, как вы.
   - И что вы вы играли? - спокойно ответила Инта, и в лице е›
больше не было страха.- Во Вселенной достаточно много таких, как
мы. Когда-нибудь они навестят вас опять, и сколько тогда вы
заплатите за свободу?
   Альд обернулся и поглядел на не›. А потом тяжело отошел и сел в
свое кресло.
   И - тишина.
   - Ты - женщина,- сказал наконец Дарен,- и ты - солдат, а,
значит, убийца. Не понимаю. Мне пришлось убивать, спасая свой
мир, и эта тяжесть лежит у меня на душе. А ты?
   - Точно так же: спасая свой мир,- неохотно сказала она.- Тогда
мы еще защищались,- сказала она,- и , может быть, мы тогда
защитили вас. Ты просто не знаешь, что такое война.
   Старик усмехнулся - мол, это я не знаю?
   - Конечно не знаешь. Ты сам говорил, что вы не умеете воевать, a
в нашей истории, кажется, нет ни единого года без войн, и эта,
моя война, затянулась на два поколения. Война любит лучших,-
угрюмо сказала она,- и если бы воевали одни мужчины, она бы
сожрала всех честных и смелых за несколько лет, и женщинам все
равно бы пришлось воевать, спасая ублюдков и трусов. Мы выращены
войною,- сказала она,- и то, что такие, как вы, привыкли считать
несвободой - для нас просто жизнь.
   - Тогда хорошо, что вас нет.
   - Не радуйся,- грустно сказала она.- Мы были всего лишь одними
из многих. Война к вам вернется,- сказала она,- и сделает вас
такими, как мы - или сотрет навсегда.
   - Нет! - закричал вдруг Альд,- нет!
   - Да,- спокойно сказала она.- Знаешь, что не смеет тебе
рассказать Дарен? Вы стали другими после этой войны. Вы отдали
лучших - и теперь лучший тот, кому удалось выжить. Так?
   - Так,- ответил Дарен.- К сожалению. Настоящие герои забыты,
очевидцы, никому не нужные, умирают от давних ран, а в героях
теперь другие - те, кто спрятался от войны. И жизнь идет как-то
иначе - в суматохе и лжи, и такие, как Альд - привыкшие жить по
чести, сейчас не в моде. Ну и что? Это пройдет. Мы жестоко
переболели войной, но Латорн выздоровеет. А если он будет
здоров, мы сумеем себя защитить.
   - Не знаю, Дарен,- угрюмо сказал ему Альд,- недавно я тоже так
думал. Но там, где я был... это очень скверное место, там тысячи
разных существ... люди или не люди... но все они принадлежали
войне. И когда я думаю: сколько же их таких во Вселенной? И что
будет с Латорном, если это повториться еще хоть раз?..
   Они говорят, а к Алеку подобрался сон. Огонь в камине и мягкие
взмахи теней, и вещи то прячутся в темноте, то выступают вперед,
а могила на перевале давно забыта, и пыль затянула узоры чужих
письмен. Они говорят, а колокол на Последней косе уже отзвонил
по нас... Спросите меня, что такое война, подумал он, чистюли
чертовы, что вы можете знать... А волны ползут себе на косу, и
размашистый проблеск маяка...
   ...Размашистый проблеск маяка, но ветер упруго ударил в лицо, и
мы оказывается идем по черной равнине - к маяку.
   Ветер в лицо, и зв›зды вверху, и хрустит под ногами спекшийся
шлак...
   Луч метнулся по небу и лег на нас, и мы теперь идем по лучу.
Светящий