т, подумал он, проклятое солнце...
   А транспортер уже задрожал, зашлепал гусеницами о камень, и дома
в испуге шарахнулись прочь, мы мчались, не зажигая фар, и было
совсем темно, но что-то, шипя, полыхнуло над ними, и белый огонь
обозначил нас. И мы посыпались через поручень и побежали прочь,
и тут в машину влепило. Багровый столб стоял за спиной, и черные
клочья летели вверх, а потом вниз, и это было не только железо.
   - Инта! - окликнул он.- Инта!
   - Порядок, Алек,- спокойно сказала она.
   - Альд?
   - Вот это дело,- сказал Альд.- Куда теперь?
   Никуда, подумал Алек, теперь никуда, потому что на нас стеной
идет огонь, нет, это просто движется цепь и подметает все из
лучеметов, и кое-кто из наших открыл ответный огонь, не успеем,
подумал он, а Инта уже ползла на фланг, зачем? подумал он и
пополз за ней, но цепь охватила нас, и мы тоже стали палить, и
даже прожгли просвет, но он сомкнулся, и огненная струя прошла
перед самым лицом, спекая землю.
   Не хочу! подумал он, не отдам! и что-то шевельнулось внутри,
какая-то смутная память, как будто бы он не раз... И он уже
вспомнил как; тяжелая темная сила толчком поднялась изнутри,
готовая унести, но он выгонял ее из себя, вытаскивал наружу,
чтобы оно накрыло Инту и Альда, и красный язык огня лизнул
невидимую броню, и тогда он рванулся назад - в не сейчас, в не
так.
   
   * * *
   
   Они подходили к Городу, и Город тянулся к ним. Сначала плотная
кучка башен. Потом башни раздвинулись, расползлись, выпустили
бурую поросль домов...
   - Стойте! - крикнул Альд. Огонь, темнота и теплый ствол лучемета
в руках...
   Под белым небом лежала лазурная степь, и только Город темнел
впереди.
   И теплый ствол лучемета в руках...
   - Алек,- спросил он,- это было?
   Алек кивнул. Стоял и молчал, огромный и надежный, а под глазами
круги, а в глазах тоска, и лучемет уже заброшен на спину.
   - Было,- сказала Инта и поглядела в глаза. Ненавистная форма и
золото на рукаве, но все это так далеко, словно и не было
никогда. Никогда - Латорн. Никогда - жизнь. Только Город и
степь, и лучемет в руках.
   - Это не Легион,- сказала она.- Но и только.
   А Алек угрюмо молчал. Что он об этом знает? подумал Альд. Что и
на что мы сменяем?
   - А если не в Город? Что скажешь, Алек?
   - Все равно. Ребята - не дураки. Если б так просто...
   А Инта вдруг засмеялась. Короткий недобрый смех и темный огонь в
глазах.
   - Каждому свое, так? Ну что же, это второй вариант. Если
хочешь...
   - Хочу,- ответил Альд.
   И Город остался сбоку, сбился в тяжелый ком, спрятался за
горизонт, и только голубизна и белесое небо...
   Что-то должно случиться, подумал он.
   И ничего не случилось.
   Они просто шли, и было, как в жизни: голод, жажда и тяжесть в
ногах; мы живы, подумал он, вот чепуха, я знаю, что это обман,
но так хочется верить...
   Он вскинул голову - тревога? нет, радость. Воздух ожил и запахло
дымом - не мертвою гарью пожарищ, а сладким дымком костра.
   И они добрели до костра. Совсем небольшой, игрушечный костерок,
и люди сидели вокруг него, а нелюди в стороне.
   - Свои! - негромко ответил он, и лучеметы отправились по местам,
а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню.
   Их никто ни о чем не спросил. Им просто налили из фляги воды и
сунули Алеку полупустой котелок.
   И удивление до немоты, потому что вода вливается в рот, и ты
глотаешь ее, и чувствуешь, что ты жив. И даже испуг, когда
ощущаешь вкус - почти забытое чувство: вкус еды, и голод,
который подстегивает тебя, и скрежет ложки о дно котелка.
   Совсем как в жизни, подумал он, жалко, что не в горах...
   Он встрепенулся, откинув сон. Игрушечный костерок умирал, и люди
молчали возле огня, а непохожие на людей в стороне. А Алек спит.
Уткнулся в колени лбом и заснул, а Инта сидит с оружием под
рукой, готовая ко всему...
   - Меня зовут Альд,- сказал он соседу, и сосед поглядел на него.
У соседа было чудное лицо: зеленые глазки в багровой шерсти и
челюсть, скошенная назад.
   - А я - Эфлал,- ответил он.
   - Чего мы ждем?
   - Тем, чего еще?
   - Зачем?
   - А вы что, не на прорыв?
   - Не знаю,- ответил Альд.- Мы еще ничего не знаем,- сказал он.-
Только из Легиона.
   - А в Городе были?
   - Да. Успели подраться. А потом прижало и...
   - Рокирнулись? Лихо с первого раза.
   - А что это значит?
   - Через время,- сказал Эфлал.- Это когда назад. А можно
форсануться - это вперед. Только трудней.
   - А зачем? - спросил его Альд.- С кем вы воюете? За что?
   - Ни с кем,- ответил Эфлал.- Тут без времени. Надоело,- сказал
он.
   - А прорыв?
   - Не знаю,- сказал Эфлал.- Куда-нибудь. Надоело.
   Умер костер, только угли еще живут, но из них уходит багровый
свет, и смерть подползает к нам. Темнота без звезд, без ветра,
без голосов. Я не жалею, подумал он, ни дня, ни часу не выкинул
бы из жизни. Только война... война - не моя работа, подумал он.
Ненавижу войну, подумал он, просто это есть у меня в крови, я не
верил в такое наследство, но, оказывается, это есть, предки мои
- далхарские пираты - передали мне этот дар. Я умел воевать,
хоть ненавижу войну, и последний упал на том перевале,
расстреляв свой последний патрон. Неужели за это? подумал он.
Неужели я недостоин просто смерти? Простого и честного Ничто?
   А небо темнело. Сгорело, спускалось, сгущалось в беззвездную
ночь, и надо идти. Он глянул на Алека, но тот уже был на ногах,
и Инта была рядом с ним. Могучие нечеловеки подняли тяжелые
трубы, и черная степь приняла нас в себя.
   Мы шли. Было очень темно, и не сразу привыкли глаза; темнота
наверху и темнота впереди, и красные искры уже зароились в
степи.
   Мы шли, слившись в цепь, молчаливою одномыслящей массой , и
только шуршала трава, и гремели шаги больших.
   А из красных искр уже выросли красные вспышки.
   Остановились. Те, что несли орудия, спокойно и четко приладили
их на опоры, и трубы плюнули красным огнем; засвистело над
головами, но мы уже шли вперед, и их снаряды легли у нас за
спиной, а наши накрыли кого-то; столб пламени встал впереди, и
клочья летели в огне, но мы уже вскинули лучеметы и шли,
прожигая дорогу, а степь отвечала огнем, и кто-то упал, но мы
шли вперед, прожигая дорогу, ответный огонь ослабел и, кажется,
мы прорвемся...
   Они рубанули нас справа. Подпустили и дали огня, и Альд увидел,
как наши вспыхивают на ходу, и факелами рушатся на траву, и
кружатся, и гаснут, но Инта уже побежала на фланг, и мы несемся
за ней, а цепь все идет вперед, и мы прорвемся, прорвемся! но
это уже пришло: рев моторов и рев разрывов. Снаряд разорвался
над цепью и Альд увидел все: несущиеся транспортеры и дальний
набросок башен; злость и тоска, но об этом некогда думать,
только одно осталось, и он ухватился за время, за это проклятое
неподатливое время, сжимая его в комок, и оно поддалось, и стало
сжиматься, свиваясь в упругий кокон, и он охватил им себя, а
потом Алека и Инту, и рванулся отсюда прочь - в не сейчас, в не
так...
   И они подходили к Городу, а Город тянулся к ним...
   
   * * *
   
   - Ну что,- сказала Инта,- круг замкнулся? Альд промолчал, и Алек
хлопнул его по плечу.
   - А здорово мы в себя палили! Во дают, а? Похлеще, чем Легион!
   - Смешно,- отозвалась Инта. В самом деле, смешно. Интересно,
могу ли я себя победить?
   - К черту! - сказала она.- Объявляю перемирие. Не хочу воевать с
собой,- сказала она.- Боюсь, что я себя пристрелю. Не терплю
самоубийц,- сказала она.
   - А вторая ты? - спросил ее Альд.
   - Попробуем объясниться. Раз мы смогли в себя стрелять, сможем и
говорить.
   - А договориться? - спросил Алек.- Черта два я с собой
сговорюсь!
   - Вы спятили, ребята! - сказал Альд.- Рыбы небесные - и только!
   - Ну и что? - сказала она.- Надо идти до конца.
   А время уже сжималось вокруг. Они сжимали его все вместе,
стягивали в упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже
невозможно дышать, как тогда, в норе, подумал Альд, вот что это
было, но время уже вырывалось из рук, распрямилось огромной
пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к костру...
   - Свои! - негромко ответил Альд, и лучеметы отправились по
местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню...
   - Стойте! - воскликнул Альд. Не тот, что еще подходил, а тот,
что сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у
огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже
не спал, а держал в руках лучемет, но Инта, что была у костра,
положила руку ему на плечо.
   - Тише,- сказала Инта - та, что пришла.
   Они обе глядели друг на друга, не отрывая глаз.
   А я еще ничего, подумала вдруг она. Оказывается, меня еще можно
любить.
   - Мы уже были там,- сказала она - себе.- Мы пошли на прорыв, а
вышли к Городу. Мы шли из степи, а они вышли из Города, и
начался бой - тот самый. И мы палили в себя с обеих сторон -
пока не поняли...
   - Ты врешь! - зарычал Эфлал и выпрыгнул из-за костра. Он, и
вытянувшись, был ей по грудь - сутуленький гуманоид в багровой
шерсти, и глазки его горели зеленым огнем.
   - Посмотри на нас,- спокойно сказала она.- На меня и на нее.
   - Это. Может. Быть.- рокотнул другой - огромный и черный.- Во
времени. Я. Встречал. Себя.
   - Врешь! - прорычал Эфлал.- Можно вырваться! Можно!
   Они уже все окружили нас - и те, что сидели рядом с огнем, и те,
что поодаль - они сдавили нас плотной стеной, душной, как кокон
из времени, источающей ярость и страх, и мы - все шестеро -
встали плечом к плечу, и уже не понять, кто из нас кто.
   - Стойте! - воскликнул Альд (мой или ее) - Не будьте дураками,
ребята! Давайте разбираться. Чего вы хотите? - спросил он нас -
меня и меня - и я поняла, что это другой Альд. И я не стала
отвечать - пусть он ответит себе.
   - Вырваться,- ответил ему мой Альд.- Надоело ходить по кругу.
   А Алеки хмуро глянули друг на друга и уставились на нас - меня и
меня.
   - Ты говоришь: мы были с обеих сторон?
   - Да,- ответил он - себе.- Наверное, в Городе не так уж много
... нас. Наверное, все мы деремся с обеих сторон. Прыгаем по
времени, пока не сойдемся в одном мгновеньи.
   Здорово говорит! подумали мы - я и я - и улыбнулись ему. Я
только лишь становлюсь собой и начинаю думать, как я, а он
свободен. Если мы вырвемся, подумали мы - я и я - он крепко
припомнит мне свой Латорн.
   - Ребята! - сказал мой Альд толпе - этим взглядам и этим лицам,
и этому облаку злобы и страха.- Вы поймите: нас трое. Поодиночке
и мы бы не догадались. Но нас трое, и мы думаем вместе. Алек!
Ну, что ты молчишь, как колода?
   Алеки усмехнулись и положили руки каждый на свой предмет. И
сказали, недобро прищурясь в толпу:
   - А ну, расступись, кто жить хочет. С меня хватит. Наигрался.
   И пошли вперед - плечом к плечу - раздвигая нам путь в толпе.
   - Стойте! - рявкнул Эфлал, и они обернулись к нему и лучеметы
хмуро уставились на него. Но он не испугался - эта обезьянка с
багровой шерстью, и обе мы - я и я - почувствовали, что он -
командир, офицер, собрат.- Ат-ставить глупости! Все мы тут
на-игрались! Т-ты! - длинной когтистой лапой он почти дотянулся
до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб не сдернуть с
плеча лучемет.- Знаешь выход?
   - Нет,- ответили мы - я и я - и опять поглядели друг на друга, и
она кивнула, уступая мне разговор.
   - Мы пришли, чтобы остановить себя,- сказал я им.- И, наверное,
шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона...
   Как он глядел на нас, этот рыжий зверек! Адмирал, подумали мы -
я и я - не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с
доски на доску в Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать
во фрунт: руки по швам, и отвечать по уставу. Стыдное, сладкое
чувство, но это вернулась я, именно я, та, что когда-то...
   - Значит, сквозь время?- спокойно сказал Эфлал. Старая школа:
спокойствие после разноса, кипяточком - и под холодный душ. Его
зеленые глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало
возможно дышать. И я почувствовала, как легко подчиняюсь его
воле, я не знала, куда он меня поведет, но знала, что я пойду.
   И только Альды торчали особняком, красивые упрямые оборванцы, и
я испугалась за них, потому что если Эфлал...
   - А ты? - спросил у них командир.
   - Смотря куда,- ответил какой-то Альд.
   - Куда-нибудь,- угрюмо сказал Эфлал.- За кольцо.
   - Годится!
   А время уже сжималось вокруг, и мы опять поглядели друг на друга
- я и я - и схватились за руки, потому что я скоро останусь
одна, единственная я, которая есть на свете. Какой уже нет на
свете, подумала я, и наши руки сжались еще тесней. Я скоро
останусь одна, подумала я - она, и буду только я, одна в своей
скорлупе...
   И нас уже не было - обеих - и не было всех остальных, не было
совсем ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не
было; небытие, несуществование, но я где-то была и как-то
существовала, и знала, что я есть, и я существую, но тьма вдруг
разлетелась горячим огнем, и я, наконец, перестала существовать.

   
   
   4. ЛАБИРИНТ
   
   Открыла глаза - и белый безжалостный свет ... Высадка на Гианте.
Мы десантная группа, черные на белом, и надо смести все огнем,
пока не смели нас...
   Она засмеялась. Короткий безрадостный смех, ведь после Гианта
был Ивхар и был Ордален. Я помню - значит я существую, а если я
существую, это значит, надо идти.
   И она поднялась и пошла, черная на белом, и нет ни земли, ни
неба, только безжалостное сияние и блестящая твердь под ногами.
   - Алек! - закричала она,- Альд! - и слова угасли у самых губ,
истаяли как дымок.
   - Алек! - кричала она,- Альд! - но ни ответа, ни эха, и что-то
толкнуло в грудь изнутри - холодный, костлявенький кулачок.
Страх? подумала она, неужели страх?- и это было приятно,
человеческое и живое: если страшно - значит, есть что терять.
   И она пошла скорей, потому что страх все толкал изнутри, и ей не
хотелось его терять. Облегчение новизны: все остальное было, и
можно все угадать наперед, даже то, чего не было, и чего нельзя
угадать.
   Но и в этом тоже нет новизны: крик, гаснущий прямо у губ, и
затихающий робкий страх.
   Мой первый корабль, подумала вдруг она, старушка "Арит", тихоход
планетарной охраны. И нежность: как я его любила!
   Всего-навсего командир боевого расчета, лейтенантик с вылетом по
зачету...
   Нас бросили в печь отвлекающего маневра, мишень, разменная пешка
в начале игры. А если бы я не стреляла? подумала вдруг она, но
как я могла не стрелять, если была жива и генераторы были
заряжены к залпу? Мы потеряли ход, и корабль горел, но огонь ещ›
не дошел до боевого отсека, и цель сидела как раз на кружке
наводки. Райдер - линкор класса ноль, ох, какая роскошная цель,
он вспух далеким облачком света, и в нас всадили очередной залп.

   - Как я могла уцелеть? - спросила она себя.Мы были в скафандрах,
но что такое скафандры, когда корабль превращается в свет? И
все-таки я плыла среди звезд, и голос ОАБрайена глухо метался в
шлеме. Мой первый помощник, вечный сержант, проклятие всех
командиров. В бою он держался, как надо, а теперь он меня
поливал, полоскал в ядовитом настое ругательств, я даже не
понимала, что он говорит, знала только: нельзя отвечать, и мне
стало легче, когда он умолк. Оборвалось на полуслове, и я
поняла: умер. Одна, как сейчас, подумала вдруг она, но тогда
ведь не было страха, только тоска, потому что погиб мой корабль
и умерли все, с кем я прослужила полгода, потому что я не могла
не стрелять, хоть и знала, что убиваю нас всех, и знала, что это
случиться еще не однажды: я буду любить корабли и людей, и буду
стрелять и стрелять, убивая всех нас...
   - Алек! - кричала она,- Альд! - и слова угасали у самых губ, и
только белое и пустое...
   - Что я такое? - спросила она себя.- Неужели я только затем,
чтобы драться и убивать?
   - Я - женщина,- сказала она себе.- Я - женщина! - закричала она,
и слова угасали у самых губ.- Я - женщина,- прошептала она и
прикоснулась к груди.
   Грубо и жадно ее руки стиснули грудь, но мундир отвердел,
защищая от боли, и безумная мысль: надо вырваться из мундира,
сбросить его и стать тем, что я есть.
   И безумный страх: мундир - это и есть я сама. Страшнее, чем
потерять свой дом, больней, чем остаться без кожи. Мундир - это
вся моя память и вся моя жизнь. Я не хочу быть собой, тем, что я
есть - без мундира. Мягкая, беззащитная плоть и ничем не
прикрытое сердце...
   - Алек! - кричала она,- Альд! Я найду их, и мы прорвемся.
   - Мы прорвемся,- сказала она себе,- и я отыщу того,кто это
придумал. Бог или черт,- сказала она себе,- но он мне заплатит
за то, что я существую.
   
   * * *
   
   Серое небо и серый песок. Он лежал на песке и серая пустота...
Уже? Он медленно сел и увидел, что он один. Серое небо и серая
вода, и он один...
   - Инта! - сказал он,- Альд!
   - Инта! - взорвалось внутри. Отчаянный безнад›жный крик сквозь
времена и сквозь миры: пусть и меня не будет, раз е› нет, я не
могу без нее!
   - Я не могу без нее! - закричало в нем, и он рванулся назад,
назад и назад, сквозь миры и сквозь времена, и черное небо
мелькнуло над ним, мелькнуло и погасло, раз здесь ее нет,и он
рванулся опять, назад и назад, сквозь миры и сквозь времена, и
белое встало над ним, над ним и вокруг него, и тут он увидел ее
- черную в белом, тоненькую фигурку в слепящем Нигде.
   Она побежала к нему.
   Он сделал шаг на мягких тряпичных ногах, но ноги согнулись, он
молча стоял на коленях и глядел, как она подбегает к нему. Не
радость и не боль, а блаженная пустота: я ее отыскал, и она со
мною. Пока.
   Мы стоим на коленях, глаза в глаза, и горькая нежность... Эти
отчаянные глаза и отчаявшиеся губы, неужели мы все-таки живы?
подумал он,но если мы живы, я тебя потеряю. Только мертвые не
предают, подумал он и обнял ее за плечи, нет, он обнял только
мундир - неподатливое и ледяное, словно под этим нет тела.
   - Погоди,- тихонько сказала Инта.- Погоди,- сказала она
торопливо, и мундир раскололся и стек с нее.
   В первый раз он увидел это смуглое тонкое тело, полудетскую
грудь и белый звездчатый шрам под плечом.
   Они лежали, сплетенные, в бесконечном слепящем Нигде, и страсть
приходила и уходила, и даже когда наступал отлив, он не мог ее
отпустить, потому что она уйдет, он знал, что она уйдет, и не
будет беспощадного тонкого тела и сухих беспощадных губ, и
звездчатого рубца над маленькой твердой грудью, и он все сжимал
ее, сплетал ее тело с собой, чтоб между ними не было даже кожи,
потому что она уйдет, я опять ее потеряю, и она отвечала ему
торопливо и исступленно, словно спешила дожечь отведенные ей
минутки, и когда они все дожгли, она ушла.
   И мундир проглотил ее.
   И они сидели вдво›м, и Алек не мог ее даже обнять, потому что
броня мундира, как стена, разделила их.
   - Прости,- сказала она устало,- я только то, что я есть.
   - А что ты есть? - вопросом ответил он. Ее невозможно обнять, но
можно глядеть на нее, и он глядел на нее, обиженный и
счастливый; спокойный лоб и спокойный взгляд, и только в губах
еще что-то от той, неистовой и беспощадной.
   - Урод,- спокойно сказала она.- Военный в одиннадцатом
поколении.
   - А я все равно тебя люблю.
   - Наверное, я тоже тебя люблю насколько мне это дано. Я - просто
машина,- сказала она.- Рожденная для войны, воспитанная для
войны, живущая войной.
   - А я все равно тебя люблю.
   - Не мучай меня,- попросила она.- Я вырвалась и, может, сумею
опять, но я - только то, что я есть.
   И оба мы знаем, что это вранье. Ты просто боишься, мой командир.
Боишься, как глупенькая девчонка, которую я затащил в постель.
   Все это неправда, Алек, я просто боюсь. Оказывается, я очень
боюсь свободы. Мундир - это мой наружный скелет, пока я в
мундире, все безвариантно: я знаю, что я такое, зачем я и что
мне делать. Но если я откажусь от своей брони, то что я такое?
Зачем я? Что мне делать?
   - Надо искать Альда,- сказала она вслух.
   - Не надо, сам найдет.
   
   * * *
   
   Серое небо над рыжей землей. Он лежал на