глаза.  -  Все...
Зовет....
     Он уходил, то  и  дело  оборачиваясь  и  совершая  странные  движения
поднятой рукой, словно потрепывал ласково по вычесанной шерсти  невидимого
зверя. Взобравшись на крыло, потрепал в последний раз и скрылся...
     - А тебе никогда не приходило в голову, - задумчиво промолвил Дик,  -
что наша так называемая  гуманность  для  них  -  особо  изощренная  форма
жестокости?..
     Он помолчал, не столько ожидая ответа, сколько озадаченно вслушиваясь
в им же самим произнесенную фразу. Потом вздохнул и утопил клавишу...
     Выпуклый прозрачный панцирь опустился. Влада  больше  не  было.  Была
присевшая посреди округлого пепелища, медленно задирающая  мощный  клюв  к
небу стальная птица.
     Стальная птица... Усмехнувшееся мертвое лицо Армая...  Уткнувшийся  в
землю  Стрый  со  снесенным  затылком  и  неподвижные  мечтательные  глаза
Колченогой... Смертельная змейка металлического лезвия и  убитый  всадник,
зависший с раскинутыми ногами над  метнувшимся  к  земле  зверем...  Конец
кочевью... Последний год живем... И взрывающееся  оружие  в  руке  владыки
металла, с грохотом оползающий склон...
     Стальная птица закричала, ударила в землю огнем и прянула  ввысь.  На
краю пепелища нехотя занялась, задымила молодая  трава.  Истошно  затрубил
Седой. Сотрясая воздух, крылатый металл восстал над холмом, сверкнул, и  у
зверей подломились ноги. Все трое припали к земле.
     Чага стояла, запрокинув  голову,  как  когда-то  в  неглубоком  голом
овражке,  посреди  стальной  вьюги...  Кружившаяся  в  высоте  серебристая
мошкара растерянно метнулась в стороны, пропуская металлическое  чудовище,
а затем, словно спохватившись, кинулась запоздало вслед и, не догнав, косо
чиркнула по лиловому вечереющему небу.
     Чага взяла костяную лопатку и пошла к дымящейся, тлеющей траве. Забив
огонь, бросила лопатку в пепел и  вернулась  к  перепуганным,  не  смеющим
встать  зверям.  Похлопывая  по  горбоносой  с  закрытыми  глазами  морде,
уговорила подняться Рыжую, а за  ней  поднялись  Седой  с  Угольком.  Чага
освободила зверей от пут и снова запрокинула голову. Стальная  птица  была
еще видна. Крохотная, она карабкалась все выше и выше, но крик ее  уже  не
достигал земли.
     Он так и не отнял у нее  камни...  Медленным  шагом  Чага  взошла  на
голую, как череп, вершину холма и увидела тлеющие развалины заката и  алый
краешек падающего за горизонт солнца. Под ногами  розово  блеснул  крупный
изогнутый, как кость, осколок.  Чага  поискала  глазами  тающую  в  зените
стальную крупинку, но найти уже не смогла...
     Она стояла одна, посреди пустой степи, оставленной людьми,  и  только
сбитый  с  толку  металл,  которому  пригрезилось  на   секунду   стальное
возносящееся чудовище, рыскал над холмами. Металл, чьего  приближения  она
уже не могла, не умела почувствовать...
     В конце концов, она всегда  знала,  что  проклятие  Матери  рано  или
поздно сбудется. Чага поднялся осколок и, удивившись  его  нежному  теплу,
прижала к груди.
     Быстрый, светлый, разящий без промаха на этот раз  почему-то  медлил.
Потом, подкравшись сзади, с визгом вспорол воздух у самого уха, и Чага  от
неожиданности уронила осколок. Некоторое время она оцепенело  глядела  под
ноги, потом заставила себя нагнуться, но подобрать не успела.
     Металл ударил в плечо, развернул и, не  дав  даже  упасть  на  землю,
поразил ее в сердце.
     В сердце, а не в печень и не  в  горло,  как  предсказывала  когда-то
Мать.