е  с  могучим  сыном  царя  Приама
Гектором собралось на берегу, - быстро  царапал  историк.  -  От  самого
горизонта протянулась цепочка троянских воинов,  всего  их  было  где-то
около..."
   Историк задумался, как бы не переврать.
   - А, ладно. - Софоклюс махнул рукой и быстро написал: "Всего их  было
где-то около  ста  пятидесяти  тысяч.  Великие  герои  выступали  против
греков".
   Командовать высадкой был назначен Одиссей. Но ситуация, надо сказать,
была весьма неприятной, поскольку и ежу  (морскому)  было  понятно,  что
первого, кто ступит на троянский берег, ждет неминуемая смерть.
   Что же делать?
   Но Одиссей был бы не Одиссей, если  б  не  нашел  выхода  и  из  этой
тупиковой ситуации.
   Понятно, что умирать в этой войне никому не хотелось. Герои  с  обеих
сторон рассчитывали просто  набить  друг  другу  морды  или,  в  крайнем
случае, подраться на мечах, естественно, до  первого  пореза.  Например,
было общеизвестно, что Ахилл при виде крови  терял  сознание,  ему  даже
клюквенный сок боялись подавать.
   Подумал Одиссей, подумал и  решил,  что  первым  на  троянский  берег
сойдет сам царь Спарты Менелай. Менелай, понятно, не хотел этого делать,
но его заставили, пригрозив, что в случае отказа силой выкинут за борт.
   Пришлось Менелаю первому ступить на вражескую землю.
   Немая сцена, последовавшая за этим, была достойна отдельной  главы  в
героическом повествовании Софоклюса, дощечек этак на десять.
   Троянцы в изумлении и  растерянности  взирали,  как,  согнувшись  под
тяжестью мощных лосиных  рогов,  мрачно  сходил  на  берег  царь  Спарты
Менелай.
   Грянувший после немой  сцены  раскат  заливистого  хохота  достиг  аж
самого Олимпа, разбудив дремавшего на троне Зевса.
   Словно сраженный наповал вражеской стрелой, рухнул на  землю  великий
Гектор. Побросав оружие, троянцы, сотрясаясь от  хохота  и  хватаясь  за
животы, катались по песку.
   Греки, наблюдавшие эту сцену со своих кораблей, тоже  не  сдержались,
заразившись троянским смехом.
   Не до смеха было лишь одному Менелаю.  Выхватив  из-за  пояса  меч  и
издав  громкий,  полный  ненависти  вопль,  он  погнался  за  хитроумным
Одиссеем, опрометчиво сошедшим на берег вслед за царем Спарты.
   Включив  на  Олимпе  телевизориус,  боги  с  интересом   следили   за
историческими событиями. У бедняги Ареса от смеха началась икота, и  ему
пришлось выпить чуть ли не весь фонтан  ржавой  воды,  чтобы  эту  икоту
прекратить. Сотрясавшийся от хохота Эрот подавился солеными орешками,  а
Гермес чуть  не  свалился  с  Олимпа,  нечаянно  включив  правую,  вечно
барахлящую сандалию.
   Короче, никакого сражения в этот день  не  было.  Подобрав  оружие  и
утирая катившиеся из глаз  слезы,  троянцы  вернулись  за  стены  своего
великого города. Можно сказать,  что  первую  битву  греки  выиграли  со
счетом один ноль. По полю несостоявшегося сражения бегал  лишь  площадно
матерившийся Одиссей, преследуемый разъяренным Менелаем.
   - Да-а-а-а...  -  протянул  Громовержец.  -  И  смех  и  грех.  А  мы
волновались, что они тут нам большую часть  населения  перебьют,  сорвут
демографический взрыв, запланированный Эротом на будущий год.
   - Кхэ-кхэ, - кашлял Эрот. - Ой, не могу, умора...
   Гефест  чинил  у  фонтана  правую  сандалию  босому  Гермесу.  Вторую
сандалию надел Арес и теперь задумчиво висел вниз головой  под  потолком
тронного зала.
   - Полезная вещь, - философски заметил он, - располагает к  длительным
размышлениям.
   - Зевс, - сказал Гермес, вдруг  вспомнив  мучившую  его  в  последнее
время мысль, - ты знаешь, Гера пропала.
   - Ну и сатир с ней, - огрызнулся  Громовержец.  -  Надеюсь,  что  она
пропала навсегда.
   - Кто знает, - хмыкнул Гермес, осторожно разглядывая золотые  бараньи
рога на голове владыки Олимпа.
   Естественно,  боги  не  могли  не  заметить  сие  чудесное  украшение
Громовержца, появившееся вчера вечером,  но  все  благоразумно  молчали,
зная, каков Зевс бывает  во  гневе,  тем  более  что  его  настроение  в
последние дни сложно было назвать мажорным. Умница Гефест  успел  убрать
на Олимпе все зеркала, не дожидаясь, пока Тучегонитель проснется.
   Многие уже догадывались, куда и зачем отлучилась Гера.
   На Олимпе назревала очередная буря.
   -  С  этого  дня,  -  заявил  Громовержец,  грустно  глядя  на  экран
телевизориуса, - я запрещаю вам  помогать  этим  придуркам.  Пусть  сами
между собой разбираются. Кто меня ослушается, за  ноги  вниз  головой  в
Тартар. Два раза, вы знаете, я повторять не буду.
   "Лишь бы он не  заметил  эти  проклятые  рога,  -  испуганно  подумал
Гермес. - Не дай Крон, заметит".
   Тем временем на земле Софоклюс все творил бессмертную историю.
   "Десять лет осаждали греки Трою, - написал он, услышав,  как  Одиссей
сказал Агамемнону, что войну они закончат в  два  дня.  -  Много  героев
полегло с обеих сторон. Обагрилась Земля-матушка Гея кровью смертных".
   - Как назовешь свою книгу?  -  поинтересовался  Ахилл,  проходя  мимо
камня, на котором сидел историк.
   - Как назову? - переспросил Софоклюс, отрываясь от работы. - Пожалуй,
назову я ее: "Троянская возня".
   - Как-то уж не очень величественно, - заметил герой.
   - Ну так вы же сами  просили  ничего  не  приукрашивать!  -  удивился
историк.
   - И то верно, - согласился Ахилл. - Ну ты, это, пиши давай, пиши...
   И Софоклюс писал. Так писал, что у потомков глаза  от  этой  писанины
лезли на лоб, а их историки кончали с собой,  не  в  силах  разобраться,
была ли на самом деле такая война или нет.
   А на флагманском корабле не просыхавший ни на час прорицатель  Калхас
внезапно стал буйствовать, вопя, что на него  сошло  очередное  знамение
прямо с Олимпа. Прорицателя связали и хотели  уже  окунуть  в  море,  но
Одиссей  остановил  греков,  различив  в  пьяном  лепете  оракула  часто
повторявшиеся два ключевых слова: "Менелай" и "рога".
   Послали за царем Спарты, и когда Менелай вышел из трюма, Калхас вдруг
начал вещать чужим голосом (голосом прикалывавшегося на Олимпе Ареса.  -
Авт.).
   - И тогда падут рога у царя Спарты, - бормотал прорицатель,  -  когда
он ранит в поединке Париса в известное мужское место.
   - В задницу, что ли? - не понял Менелай.
   - Нет, - удивился Калхас и на  себе  показал  куда.  Представив  себе
подобное ранение, греки поморщились.
   - Отрезать бы тебе твой длинный язык, - зло бросил Одиссей. - От тебя
одни неприятности: то Ахилла ищи, то Париса кастрируй.
   - Вот-вот, - согласился Ахилл, - сидел бы я сейчас на острове Скиросе
в гостях у царя Ликомеда и забот никаких не знал.
   - Я готов внять предсказанию, - кивнул Менелай и  сошел  с  мечом  на
берег.
   Его, конечно, тут же  поймали  и  уложили  спать.  Утро  вечера,  как
говорится, длиннее, но на следующий день мешать царю Спарты сразиться  с
Парисом никто уже не смел. А что, если и вправду  рога  отпадут?  Нельзя
мужика такого шанса лишать, никак нельзя.
   Парис вызов с радостью принял, ибо  еще  не  успел  сделать  утреннюю
зарядку.
   Вместе с Парисом к кораблям греков  пришел,  позевывая,  Гектор.  Ему
было любопытно посмотреть на битву героев. Старший сын царя Трои тут  же
поспорил с Ахиллом на мешок золота, что Парис победит Менелая.
   И вот поединок начался.
   С первой же минуты стало ясно, что Менелаю страшно  мешают  сражаться
его рога, креня царя Спарты все время куда-то назад и вправо. С  Парисом
же дела обстояли и того хуже. Испугавшись за жизнь  юноши,  Гектор  даже
был готов сбегать в Трою за мешком  золота,  признав  победу  Менелая  и
прекратив таким образом поединок. Парис был не то пьян,  не  то  еще  не
совсем  проснулся,  но  вместо  Менелая  он  все  время  тыкал  мечом  в
уворачивавшегося  от  него  Одиссея,  взявшего  на  себя  роль   арбитра
(секунданта. - Авт.).
   Менелай пыхтел и страшно потел, борясь одновременно и с Парисом, и  с
рогами, мешавшими нормально держать равновесие. В этой  ситуации  ранить
юношу в известное место представлялось  абсолютно  невозможным,  как  бы
Менелай  того  страстно  ни  желал.  Один  раз  он  даже  сделал   очень
рискованный выпад, чуть не выколов себе при этом глаз собственным  мечом
и еще раз пожалев о том, что из чистого упрямства не согласился  драться
на копьях, как с самого начала предлагал Парис.
   Окончательно  отчаявшись  ранить  юношу,  Менелай  попросил   Одиссея
подержать Париса, но арбитр гневно, в грубой  форме  отказал,  мотивируя
это вопиющим нарушением правил поединка.
   Но случилось непредвиденное (или предвиденное? - Авт.).
   Непонятно,  как  Парису  это  удалось,  но  он,  немыслимым   образом
изловчившись, одним метким ударом  снес  Менелаю  его  позорный  лосиный
атрибут.  От  неожиданной  свободы  и  внезапно  навалившейся   легкости
Менелай, не удержав равновесия, упал на землю.
   - Ура! - закричал Гектор.
   - Ё-моё, - прошептал Ахилл и пошел к кораблям  за  обещанным  Гектору
мешком золота. Обнялись великие герои.
   - Спаситель мой, - сказал Менелай, по-отечески в лоб целуя  недавнего
врага.
   - Но на Трою мы все равно  нападем,  -  философски  заметил  Одиссей,
наполняя чаши героев вином.
   - Держи свой выигрыш, приятель, - сказал  Ахилл,  отдавая  довольному
Гектору мешок с золотом.
   Богиня   Афина,   проигнорировавшая   угрозу    Зевса    по    поводу
невмешательства и подговорившая продажного Калхаса сделать  сенсационное
предсказание, гневно топнула на  Олимпе  изящной  ножкой.  Она  все-таки
надеялась, что Менелай ранит Париса, и тогда не миновать грекам  скорого
сражения с троянцами.
   Но планы ее с треском провалились.
   Когда Гектор с Парисом ушли (Гектор с мешком золота, а Парис с рогами
Менелая, которые царь Спарты подарил юноше в знак их  дружбы),  Одиссей,
глядя вслед троянским героям, сообщил Ахиллу, что у него уже есть план и
что завтра они Трою наконец возьмут.
   - Кстати, Парис ничего с Еленой не имел, - радостно  сообщил  друзьям
Менелай. - Он носит обувь сорок первого номера, а  та  сандалия,  что  я
нашел под подушкой Елены, принадлежала, оказывается, Энею. Это только  у
него во всей Греции, при росте метр  сорок  с  шлемом  в  прыжке,  обувь
пятьдесят второго размера. Парис сказал, что Эней уже несколько дней как
куда-то пропал, и это также подтверждает подозрения против него.
   - Но Трою мы все равно разрушим, - кивнул Одиссей.
   - До основанья, а затем... хохотнул Ахилл, вспомнив слова знаменитого
боевого гимна эфиопов.
   - А затем построим вторую Итаку, - ответил Одиссей и под недоуменными
взглядами приятелей направился искать Агамемнона, дабы поделиться с  ним
своим хитроумным планом взятия Трои.
   - Чего это он? - удивился Ахилл. - Так упорно рвется в бой...
   -  Чего-чего,  -  передразнил  Менелай,  через  столько  дней   снова
получивший возможность надеть на голову боевой  шлем.  -  Будто  сам  не
знаешь. Агамемнон ему за участие в войне жемчужину  пообещал  во-о-о-о-т
такую... - И Менелай показал какую.
   - Ого! - изумился Ахилл. - Пожалуй,  ради  такой  жемчужины  можно  и
Спарту заодно разрушить.
   - Но-но, - пригрозил герою Менелай. - Ты это, смотри, говори, говори,
да не заговаривайся.
   - Да я только предположил, - смутился Ахилл.
   - Тоже мне коринфский мечтатель нашелся, - фыркнул царь  Спарты  и  с
оскорбленным видом направился к кораблям.
   Ахилл задумчиво потеребил кучерявую бородку.
   - Это что ж получается? - удивленно пробормотал он. - Из-за чего весь
сыр-бор, из-за какой-то жемчужины или из-за Елены?
   Первое явно выглядело  правдоподобнее,  чем  второе.  Хотя  Софоклюс,
конечно, рассудит по-своему, ну, оно и понятно, историк все-таки человек
творческий, с масштабным полетом фантазии.
   Профессионал, короче.
   План взятия Трои Одиссеем был придуман  гениальный.  Он  абсолютно  и
полностью строился на природной тупости троянцев,  сыгравшей  с  ними  в
конечном счете злую шутку.
   Вдохновил же царя Итаки на этот план не кто  иной,  как  царь  Спарты
Менелай, за последние дни буквально доставший всех своими рогами.
   Итак, хитроумный Одиссей придумал Троянского лося.
   - Вот, - Одиссей продемонстрировал сомневавшемуся Агамемнону дощечку,
- я все здесь нарисовал. Это подробный чертеж лося. За  ночь  мы  быстро
соорудим его, разобрав пару кораблей.
   - Это что? - взвился Менелай,  гневно  тыча  пальцем  в  карикатурный
рисунок. - Очередная твоя издевка надо мной? Сколько можно  трепать  эту
тему, и так анекдоты обо мне уже всю Аттику обошли.
   - Меня, успокойся, - проговорил Одиссей, - завтра мы возьмем Трою.
   - Я что-то не совсем понимаю, - сказал Агамемнон, внимательно  изучая
дощечку. - Это что, лосиха?
   - Да нет, это лось, - поморщился Одиссей. - Друг мой, не  воспринимай
сей чертеж так уж буквально, тебя ввел в заблуждение створчатый люк.
   - А зачем он?
   - Ну как зачем, ведь в лосе будем сидеть мы, греки. Пожалуй,  в  него
влезет вся наша армия, и еще место для выпивки останется.
   - Идея неплохая. - Агамемнон одобрительно похлопал Одиссея по  спине.
- Молодец, приятель, я немедленно распоряжусь о начале постройки лося. К
утру, думаю, управимся.
   В общем, закипела работа.
   Пару раз к стану греков приходили Парис с Гектором,  приносили  вино,
шутили и пели неприличные песни вместе с  Ахиллом,  который  рассказывал
троянцам уморительные истории о том, как он  в  виде  женщины  обрюхатил
пышнотелых дочерей царя Ликомеда.
   Заинтересовавшись строительством, Гектор, отличавшийся редкой  силой,
помог грекам при постройке лося, даже внес в  чертежи  некоторые  весьма
полезные  доработки,   как,   скажем,   удобная   веревочная   лестница,
выстреливаемая  из  главного  люка  деревянного  животного.   Гектор   с
легкостью поднимал тяжелые  бревна,  которые  с  трудом  могли  сдвинуть
четверо греков. В ту ночь не нашлось ни одного героя, который бы не  пил
вместе с великим троянцем за падение Илиона.
   Особенно греки  намучились,  прилаживая  своему  гигантскому  изделию
рога, но все их трудности с  лихвой  окупились.  Лось  вышел  на  славу.
Правда,  морда  его  сильно  напоминала  бессмысленным  выражением  царя
Менелая, но это уже детали, как вышло, так вышло.
   По совету хитроумного Одиссея герои,  перед  тем  как  погрузиться  в
лося, обильно поужинали  гороховым  супом  (или,  скорее,  позавтракали,
поскольку приближалось утро).
   Короче, с рассветом все уже было готово.
   Корабли греков отплыли восвояси, и на берегу остался стоять один лишь
Троянский  лось  с  прибитой  на  копыте  дощечкой  такого   содержания:
"Здравствуй, Приам. Сердечно поздравляю тебя с днем рождения  и  дарю  в
подарок  и  в  знак  моего  уважения  этого  скромного  лося.  Пусть  он
напоминает в грустную минуту тебе обо мне. Целую".
   И подпись: "Твоя П." (Пандора. - Авт.).
   Высыпали из Трои герои на берег, смотрят на лося, удивляются, записку
по несколько раз перечитывают и все равно ни хрена понять не могут.
   Позвали, короче, царя Приама. Приехал  Приам  на  золотой  колеснице,
записку прочел, покраснел и, сказав  громкое  "кхэ",  приказал  заносить
лося в Трою.
   Естественно, дальше последовала семейная сцена с Гекубой,  но  оно  и
понятно, грешил в молодости Приам, ох как грешил,  и  красавица  Пандора
лишь открывала длинный список его сердечных побед. Сама же  Гекуба  была
где-то в середине.
   М-да.
   Понесли троянцы лося себе в город. Тяжелый оказался, зараза. Сетовали
троянцы, что не догадалась щедрая "П." ему колеса вместо копыт  сделать.
Единственный, кто по поводу чудесного подарка возбухнул,  так  это  жрец
бога  Аполлона  Лаокоон.  Вредный  был  старикашка  до  жути.  Стал   он
отговаривать своих сограждан вносить лося в Трою, мол, уж больно морда у
этого лося на царя Спарты Менелая  похожа.  Присмотрелись  троянцы  -  и
впрямь лось на Менелая смахивает, вот только рога у него вроде  поменьше
будут.  Но  разве  это  причина  бросать  на   произвол   судьбы   такое
великолепное сооружение?
   Послали троянцы Лаокоона  куда  подальше  и  лося  все-таки  в  город
занесли.
   Занесли, значит, его в город и слышат: звуки какие-то странные из его
деревянного чрева доносятся, словно кто ткань  истлевшую  рвет.  Позвали
троянцы Приама, и Лаокоон тут как тут прискакал.
   Знакомы были эти звуки троянцам, очень знакомы, но где они их  раньше
слышали, припомнить никто не мог. Лаокоон тут  же  предложил  на  всякий
случай лося сжечь, но его снова не послушали, чуть  не  побив  при  этом
камнями.
   А странные звуки из  чрева  лося  продолжали  доноситься  с  завидной
регулярностью.
   Надоело троянцам голову над этой загадкой ломать, и от нечего  делать
решили они устроить праздник, установив лося в центре города. Плясали, в
общем, эти идиоты до упаду, а из лося тем  временем  заструился  ужасный
серый туман, обволакивая все вокруг и оседая на  землю.  (В  этом  месте
жена автора назвала его дураком и, пропустив целую  страницу,  принялась
читать роман дальше. - Авт.)
   - Что такое? - ругался во дворце царь Приам. - Неужели опять прорвало
канализацию? Говорил я тебе, Гекуба, что надо повременить с  праздником,
ведь в это время канализационная система города терпит большие  нагрузки
и даже перегрузки...
   - Не мели ерунды, дурень, - огрызнулась Гекуба. -  Лучше  скажи  мне,
куда эта сатирова Елена пропала. Никто ее уже неделю не видел.
   Царь Приам пожал плечами.
   - Да Тартар с ней, небось Энея своего искать отправилась. У них  это,
как же оно называется, - царь задумчиво пожевал губами, - этот  животный
магнетизм, обоюдосторонняя эротическая зависимость...
   - Старый пошляк, - сказала Гекуба. - Ты уже  в  таком  возрасте,  что
вообще должен был бы давно забыть, что эти слова значат.
   - Еще чего! - обиженно возразил жене Приам. - Как же такое  забудешь,
ведь это смысл всей моей жизни...
   - О боги, - воскликнула Гекуба, - и  за  что  это  я,  такая  нежная,
должна слушать весь этот бред...
   Ядовитые пары, сочившиеся тем временем сквозь щели деревянного  лося,
сделали  свое  ужасное  дело.  Теряя   сознание,   валились   на   землю
веселившиеся троянцы. План  хитроумного  Одиссея  переходил  в  решающую
фазу.
   Ужасные пары не затронули лишь царский дворец, ибо  он  находился  на
значительной возвышенности по сравнению с другими строениями города.
   Но налетел внезапно северный ветер Борей, по просьбе сжалившейся  над
своими подопечными Афины унося прочь из  Трои  клубы  секретного  оружия
греков.
   Практически все троянцы лежали без  сознания,  покрыв  своими  телами
узкие улицы Трои. Кошмарно было это зрелище,  ничего  подобного  еще  не
случалось за всю историю Греции. Ужаснулись даже боги на Олимпе.  Грозно
нахмурив густые брови, внес Зевс очередной  раз  в  свой  черный  список
хитроумного царя Итаки...
   Ошарашенно застыв у открытого окна с видом на установленного в центре
города лося, царь Приам со своей женой Гекубой с  изумлением  наблюдали,
как  в  животе  деревянного  монумента  вдруг  открылись  створки  и  по
выскочившей из них веревочной лестнице на землю спустился их сын  Гектор
с деревянной прищепкой  на  носу.  Вслед  за  великим  троянским  героем
спустился малость пошатывавшийся из стороны в сторону Парис.
   - Ну, греки, - сказал Гектор, снимая с носа прищепку. - Не ожидал...
   И, придерживая норовившего свалиться на землю Париса, Гектор  поволок
слабого братца к ближайшему фонтану освежиться.
   Затем внутри деревянного лося послышались  звуки  борьбы  и  матерная
ругань. Монументальное изделие покачнулось, и из его чрева выпал, съехав
по веревочной лестнице вниз, хитроумный Одиссей. Вслед за  ним  из  лося
появился царь Спарты Менелай с мечом.
   - Убью! - ревел он, воинственно размахивая оружием.
   - Ну не хватило прищепок, - кричал в ответ Одиссей, - ну  просчитался
я.
   - Сволочь! - рычал  Менелай,  спрыгивая  на  землю,  и  герои  смешно
забегали вокруг фонтана, в котором блаженно отмокали Гектор с Парисом.
   Затем из лося не