пятьсот человек на квадратный  километр...  Нет,  здесь  такой
плотности не было никогда... Юл вошел в ритм и двигался "волчьим скоком" -
двести шагов бегом, двести шагом. И в этом ритме в  памяти  прокручивались
Песни Паломника - именно прокручивались, написанные синей тушью на  желтой
шелковой ленте... и вдруг остановились и вспыхнули новым  смыслом:  "Отец,
два  возраста  священных  у  твоего  чада,  два  возраста,  лежащих  между
магическими  числами:  с  семи  до  одиннадцати,  именуемый  Нежным,  и  с
семнадцати до девятнадцати - то возраст Испытания... Чадо  твое  в  Нежном
возрасте укрывай для сна своим плащом паломника, и пусть он видит  в  снах
Рощу, где растут Священные Деревья...  Когда  же  придет  срок  Испытания,
направь его на дорогу, но больше не иди с ним сам..." Теперь все стало  на
свои места, и припомнился кстати старинный манускрипт: медицинский трактат
о    железе    "трезубец",    где    говорилось,    что     в     возрасте
семнадцати-девятнадцати лет  "железа  налита  кровью  и  соками  так,  что
стесняет сердце, и лишь дальняя дорога может разогнать кровь..." Главное -
дойти, подумал Юл, главное - дойти... он  уже  примерно  знал,  как  будет
действовать: шеф  контрразведки  Дворца  Министр  Дьюш  -  очень  неглупый
человек... очень неглупый...
     Ущелье оборвалось сразу, Юл даже не  заметил  этого,  а  почувствовал
другое: стало теплее. Странно:  густой  смрад  не  мешал  ему  дышать,  не
перекрывал горло, как это бывало - просто существовал, и все. Может  быть,
потому, что нарастал постепенно, а может быть, потому,  что  другого  пути
все  равно  не  было.  Несколько  раз  впереди  между  деревьями  возникал
красно-желтый свет факелов, но Юл легко  уходил  от  встречи:  проснулись,
наверное, какие-то древние инстинкты, и сквозь  боль  проступила  телесная
радость - от этого ночного, но  светлого  леса,  от  пружинящего  мха  под
ногами, от  реальной,  но  преодолимой  опасности...  он  чувствовал  себя
странно - легким зверем - и очень свободно, так свободно,  как,  наверное,
никогда в жизни...  "Вера  -  как,  впрочем,  и  сама  жизнь,  -  живет  и
развивается сама по себе, не имея ни цели, ни смысла, и тот, кто желал  бы
приспособить ее для разрешения мирских проблем, извратил бы природу ее..."
Тушхет, мыслитель реформатор первых лет династии О. Мог бы  стать  здешним
Ганди, но - не успел... "Нельзя отнять у золота его блеск; но если сможешь
ты отнять его и нанести на стены дома своего, чтобы  сделать  красиво,  то
будет у тебя только блеск на стенах, а вместо золота - ноздреватый камень;
и усмехнется над тобой Создатель..." Читайте Тушхета, отец Александр, и вы
почувствуете  дивный  вкус  сомнений...   впрочем,   вы,   возможно,   уже
усомнились... да и может ли честный человек жить, не сомневаясь?..
     Он хотел проскочить между  двумя  группами  с  факелами,  понял,  что
вылетит сейчас на открытое место, хотел вернуться  -  там  тоже  уже  были
факелы. Он попал в кольцо. Сохраняя  в  себе  звериное,  приник  к  земле,
скользнул к купе деревьев Шу, протиснулся между мохнатыми стволами, приник
к ним. Теперь его нельзя было увидеть с трех шагов.
     Деревья Шу стояли на краю поляны, а в  центре  поляны  росли  деревья
Игри: как обычно, два больших, а вокруг - с десяток поменьше. Деревья Игри
напоминали длинные толстые морковки, растущие наоборот - корнем в небо. Из
стволов под прямым углом торчали голые сучья, и только на концах  их,  как
метлы, курчавились ветви с тонкими сухими листьями, шелестящими  даже  при
полном безветрии. На сучьях висели Игрикхо - их было  множество.  По  краю
поляны стояли и ходили люди с факелами, звучала  неразборчивая  речь  и  -
изредка - брань.  Потом  все  зашевелилось,  факелы  стали  подниматься  и
опускаться, задавая какой-то ритм, а потом Юл увидел - в  полусотне  шагов
от себя - группу иерархов Терксхьюм и с ними - отца Александра!  Было  там
еще несколько православных священников, но Юл на них не смотрел.  Он  стал
выбираться из своего убежища, и тут грохнул  первый  выстрел,  пауза  -  и
началась пальба.
     Люди с факелами  и  ружьями  окружили  деревья  и  стреляли  вверх  и
Игрикхо, как перезрелые плоды, срывались с сучьев и падали вниз,  на  лету
раскидывая руки и ноги - и становясь безобразно похожими на  людей,  потом
кто-то, надрываясь, кричал: разойдитесь, разойдитесь!  -  и  сквозь  толпу
потащили телегу с бочкой, взревел  мотор  помпы  -  и  из  шланга  хлынула
огненная струя, и три дерева сразу заполыхали огромным  костром.  Игрикхо,
горя, посыпались на  землю  и  бросились  бежать  сквозь  толпу,  раздался
нечеловеческий вой, снова затрещали  выстрелы...  один  из  Игрикхо  бежал
прямо на Юла, упал и стал корчиться - сквозь  охватившее  его  пламя  было
видно, как лопается кожа и расползается плоть  -  но  он  был  еще  жив  и
пытался ползти...
     Юл как сквозь воду видел, как наплывает на него - неровно,  колыхаясь
и покачиваясь -  группа  иерархов  с  отцом  Александром  среди  них,  как
поворачиваются в его сторону головы и как движутся - медленно, преодолевая
сопротивление - люди. Факелы пылали, и справа с ревом взлетело вверх пламя
горящих деревьев. За иерархами стояли еще кто-то, и Юл не сразу понял, что
это студенты - "ведомые Создателем"; факелы  и  ритуальные  синего  железа
мечи были у них... и то ли показалось, то ли правда - среди многих лиц  он
узнал отца Никодима - но это было совсем неважно... Юл стоял  перед  отцом
Александром и должен был немедленно, прямо сейчас ему все объяснить  -  но
отец Александр смотрел сквозь него, и в  глазах  его  плясало  пламя...  в
безумных, широко  открытых  глазах...  "Остановитесь!  -  закричал  Юл.  -
Остановитесь!!!" Отец Александр смотрел на него и не узнавал. В  последней
надежде прорваться к нему Юл протянул к нему  руки  -  а  мысль  метнулась
сразу в двух направлениях: позвать отца Никодима и объяснить ему все  -  и
обратиться к иерархам и попытаться растолковать, как бы  трудно  ни  было,
что такое запах, гормоны и все остальное...  Он  повернулся  к  одному  из
иерархов - и  тут  боковым  зрением  увидел  мгновенный  синий  высверк  и
почувствовал томящую боль в плечах... и земля подлетела и ударила в  лицо,
и повернулась, замерев косо над головой. Небо, полное звезд, было под ним,
и в небо это падал огненный поток, скручиваясь спиралью, и по одному  краю
неба занималось от пылающих факелов, а на другом краю неба стоял  великан,
воздевший руки так, будто кричит кому-то далеко - только лица  у  великана
не было, и это было мучительно неправильно, а потом небо стало  вздуваться
громадным нарывом - великан  сделал  шаг  -  черный  огонь  разрывал  небо
изнутри и готов был прорваться, и прорвался - великан  сделал  еще  шаг  и
стал падать вперед - и хлынул, затопляя все в мире -  и  из  шеи  великана
ударили черные струи,  и  Юл  закричал  в  ужасе  и  бросился  бежать,  но
двинуться не смог и крика своего не услышал...


     - Скотоложец, - сказал иерарх, трогая носком сапога голову, лежащую в
траве. - Можешь пойти и вздрючить сам себя. Ты хотел, чтобы мы  продолжали
скармливать своих детей этим скотам. Но Создатель распорядился иначе...
     Отец Александр не слышал его. Он мучительно старался понять, чего  от
него хотят эти люди вокруг. Слишком много огня, слишком много огня,  огонь
мешает сосредоточиться...


     Инок Георгий посреди темноты, воздев к небу скованные руки, молил:
     - Вразуми, Господи!  Вразуми,  Господи!  Вразуми,  Господи,  вразуми,
вразуми!..
     Ответом было молчание.


     К концу шел двенадцатый  день  священного  месяца  Ринь.  Новый  день
наступал только с восходом солнца...





                             Андрей ЛАЗАРЧУК

                                  МУМИЯ




     О том, что  одеваться  надо  нарядно,  Руська  вспомнил  в  последний
момент.
     - Мама! - позвал он. - Слушай, нам Галя Карповна вчера  сказала,  что
вместо уроков мы пойдем в театр и надо надеть что-нибудь такое...
     - Галина Карповна, - автоматически поправила мама,  не  отрываясь  от
плитки. На сковородке скворчали картофельные оладьи. -  Подожди,  а  какой
такой театр?
     Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?
     Всегда предупреждали... - нахмурилась мама.  -  Что  же  ты  вчера-то
молчал?
     - Забыл, - вздохнул Руська.
     - Забыл... ах, ты же...
     - Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже в театрах, и
ничего...
     - Может, и ничего, - мама смотрела  куда-то  в  угол,  -  а  может  и
чего... и отец ушел...
     - Да ладно  тебе,  -  Руська  не  понимал,  из-за  чего,  собственно,
расстройство. - Ты мне лучше дай  какую-нибудь  деньгу,  я  там  в  буфете
чего-нибудь посмотрю...
     - Господи, - сказала мама. - Добытчик ты наш...
     Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие и любил,  но
мама почему-то всегда старалась делать бледные, мягкие.  Оладьи  он  запил
большой кружкой приторного морковного чая.
     - Вот это наденешь, - сказала мама.
     - Он колючий, - запротестовал Руська. - И жаркий.
     - Потерпишь, - отрезала мама.
     - Но ведь в театр же...
     - О, господи, - сказала  мама  предпоследним  голосом.  -  Не  будешь
забывать вечерами... сказал бы вчера, попросила бы Раду Валерьевну,  чтобы
выписала тебе освобождение...
     Это уже было настолько ни к селу, ни к городу,  что  Руська  перестал
сопротивляться - даже мысленно - и натянул "секретный"  свитер.  Секретным
свитер был потому, что в него мама ввязала сплетенный косицей  волос,  так
что от некоторых чар и от дурного глаза свитер оберегал неплохо.
     - А вот это - на шею,  -  сказала  мама  и  завязала  на  семь  узлов
шелковую веревочку. - Будут отбирать - отдай. И говори, что нашел.
     - Что я, совсем маленький, что ли? - обиделся Руська. - Учишь как все
равно...
     - Большой ты, большой, - сказала мама. - Потому и  говорю.  С  малого
какой спрос...
     Ха! Возле школы уже стоял автобус, и Галя Карповна  махала  рукой  из
двери. Класс плющил носы о стекла.
     - Вечно ты, Повилихин, приходишь в последнюю минуту, -  с  полоборота
завелась Галя Карповна. - Ты да Хромой, двое вас таких гавриков...
     - Не опаздываю же, - резонно возразил Руська.
     - Я сколько раз говорила: приходить за  пятнадцать  минут  до  начала
уроков! Звонок не для вас, звонок для учителя! - и что-то  еще  в  том  же
духе.
     Руська молча обогнул ее с наветренной стороны и двинулся по  проходу,
ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.
     - Ксива есть? Ксивы нет. До свидания, - пробормотал он  негромко,  но
так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседка по двору и по алфавиту,
фыркнула.
     - С тобой не занято? - спросил Руська.
     - Садись, - сказала Машка. - Она все равно не придет.
     - Откуда ты знаешь?
     - Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?
     - Ну?
     - В Кремль!
     - Как - в Кремль? Вчера же говорили, что в театр...
     - Ты и поверил, глупышка?
     - В лоб дам, - пообещал Руська.
     - Ну и как хочешь, - обиделась Машка, хотя уж не ей обижаться. -  Вон
- мест много...
     - Подожди. А зачем - в Кремль? Что там делать?
     - А то ты не знаешь?
     - Чего?
     - Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?
     - Слышал, - неохотно сказал Руська. - Только все это как-то... как-то
не  так...   Мама   рассказывала:   их   возили   торжественно,   отбирали
самых-самых... они цветы дарили, рапорт читали...
     - Говорят, что всех возят только не велят  об  этом  рассказывать,  -
прошептала Машка и резко отвернулась.
     - О чем вы тут шепчетесь? - возникла рядом Галя Карповна. - Я миллион
раз говорила, что шептаться нельзя,  хочешь  что-нибудь  сказать  -  скажи
громко, при всех.
     - Вон Хромой идет, - громко и при всех сказал Руська.
     Толик Хромой - это у него настоящая фамилия,  прозвище  у  него  было
Костыль - запыхавшись, вскочил в автобус.
     - Тебя одного и ждем, - сказала Галя Карповна. - Сорок  человек  тебя
ждут!
     - Я опять опоздал? - удивился Толик.  -  Ну  никак  не  могу  к  этим
трамваям приспособиться.
     - Объяснять будешь директору, - сказала Галя  Карповна.  -  Так,  нет
Полубояринова, он болеет, и нет Стеллы Мендельсон... Галя Карповна поджала
губки. - Водитель, поехали!
     Толик плюхнулся на пустое сиденье - как раз через проход  от  Руськи.
Расстегнул портфель, вынул кляссер и подмигнул Руське. Руська  привстал  -
Галя Карповна как раз отвернулась и говорила что-то водителю -  и  шмыгнул
через проход.
     - Во, как и обещал... - начал Толик, но Руська его перебил:
     - Знаешь, куда едем?
     - Ну... куда? - вздрогнул Толик.
     - В Кремль... - от Толикова испуга Руська немного растерялся.
     - Как же так... мне же нельзя, я ведь уже был... - зашептал Толик,  -
почему вчера не сказали?.. я ведь был весной, мне нельзя...
     - Так скажи Гале, - предложил Руська.
     - Не отпустит... а то еще мамке на работу сообщит - и все... ох,  как
же это я... осел, ведь так не хотел идти, думаю: ногу бы сломать...
     - Так ты там был? - прошептал Руська?
     - Ну да, я же говорю - весной, еще когда в той школе...
     - Слушай, а что там?
     Толик замолчал, уставился куда-то в бок.
     - Так что? Почему все так бояться?
     - Сам увидишь... да никто и не боится... а так... я не знаю. Я правда
не знаю. Водят,  все  показывают...  Глав-пушку,  Глав-колокол...  картины
разные, сабли, пистолеты старинные... ну и это...
     - К самому?
     - Ну... Слушай,  Руська,  хочешь  я  тебе  все  свои  марки  отдам  и
расскажу, что мне один большой парень рассказывал, а за это буду  там  все
время за тебя прятаться? Потому что ты не ходил еще, тебе можно, а  я  уже
ходил...
     - Хорошо. А что он тебе рассказывал?
     - Значит так. Когда-то давно сам умер - или как будто  бы  умер...  и
те, которые с ним были,  соратники  -  они  решили:  сохранить  его  тело,
сделать мумию и выставить в музее, чтобы все видели и знали, какой он был.
Ну и вот... сделали мумию, а потом к ним приходит один маг  и  говорит:  а
хотите, я его... ну, мумию, то есть... оживлю? А те без него не знают, что
делать, говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было...
     - Опять  шепчетесь?  -  налетела  Галя  Карповна.  -  Я  сколько  раз
говорила: шептаться нельзя! Хочешь что-нибудь сказать  -  встань  и  скажи
громко! Повилихин, а кто это тебе разрешил пересаживаться? Сядь немедленно
обратно!
     - Так мы договорились? - одними губами спросил Толик.
     Руська кивнул.


     Их долго не пропускали в Красный Круг - проверяли какие-то  бумаги  у
водителя, что-то еще. Потом в автобус вошла толстая тетка в черной кожаной
куртке с железной пентаграммой на рукаве и наганом на поясе.
     - Какие красавцы! - сказала она, разглядывая класс. -  Наше  будущее!
Поезжайте, водитель...
     Когда автобус пересекал Красный Круг, Руська вдруг озяб. Он покосился
на Машку: у Машки дрожали губы. Ни фига себе... Автобус свернул направо, и
Руська увидел Кремль -  во  всей  его  красе:  красные  с  золотом  стены,
бронзовые шестиконечные щиты на зубцах, башни с железными пентаграммами на
шпилях -  и  сверкающая  в  лучах  солнца  тонкая,  как  кружево,  золотая
сеть-оберег, натянутая между башнями...
     - Ух ты! - восхитился Руська.
     - А вот эту сеть моя бабушка вязала, -  сказала  Машка.  -  Не  одна,
конечно...
     Ворота перед автобусом открылись, пропустили его, закрылись.
     - Выходите и стройтесь! - скомандовала тетка с наганом. Снаружи остро
пахло ладаном: трое в таких же, как  у  тетки,  кожаных  куртках  обходили
автобус  кругом,  махая  кадилами  и  шепча  заклинания.  Класс  топтался,
озираясь.
     - Построились, построились! - торопила тетка. -  Чему  вас  только  в
школе учат?
     Наконец, класс выстроился в одну линейку.  Галя  Карповна  бегала  за
спинами, топая, как шумное приведение.
     - У кого есть магические  предметы,  амулеты,  обереги  -  сдайте!  -
потребовала тетка.  -  Потом  то,  что  дозволено  к  ношению,  будет  вам
возвращено.
     - У меня - вот... сказала Машка, протягивая кусочек янтаря.
     - И у меня, - Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.
     -  И  у  меня...  и  у  меня...  -  класс  сдавал  оружие:  маленькие
пентаграммки, старинные монеты, кроличьи лапки, крошечных костяных кошек и
слоников...
     - Не стыдно быть такими суеверными? - укорила тетка. - А еще в  школе
учитесь... Теперь мы проверим вашу честность. Федор, где ты?
     Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучелом  обезьянки
на плече. У Руськи упало сердце: теперь все... Прикинься шлангом, велел он
себе, бить ведь не будут...
     Горбун медленно шел  вдоль  выстроившегося  класса,  что-то  шепча  и
прихихикивая. Он дошел до Руськи и вдруг остановился, будто  принюхиваясь.
Со слабым хрустом, слышным так, как если бы ломался лед на реке, обезьянка
приподняла веки и стала выпрямлять скрюченную,  прижатую  к  груди  ручку.
Тонкий черный палец уставился Руське пониже подбородка. Страх  был  такой,
что Руська перестал чувствовать себя - тело стало чужое и как из ваты.  Не
описаться бы... Он, может быть, упал бы - но сзади подхватили, обшарили  и
нашли, конечно, веревочку.
     - Эт-то что? - грозно нависла над  ним  тетка.  -  Это  что,  я  тебя
спрашиваю?
     - В-веревочка...
     - Веревочка? А какая веревочка?
     - Кра... красивая...
     - Я тебе покажу - красивая!  Шелковая  веревочка  с  семью  сионскими
узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?
     - Не... не знаю...
     - Учительница! - воззвала тетка, потрясая рукой с  веревочкой  -  она
держала ее двумя пальцами, брезгливо, будто это был глист. -  Учительница!
Почему ваши дети не знают самого элементарного?
     И тут Галя Карповна удивила Руську.
     - Простите, - сказала она. -  В  школу  поступает  список  предметов,
запрещенных к ношению. Насколько я знаю, этого предмета там  нет.  Поэтому
претензии могут быть предъявлены к наблюдающим инстанциям, но никак  не  к
школе и не к ученикам.
     Тетка еще поворчала для порядка и  куда-то  ушла,  унося  запрещенный
предмет, и никто не догадался, что веревочка эта отвела  взгляд  обезьянки
от Руськиного свитера...
     - Где ты взял эту гадость? - ненавидяще глядя  куда-то  мимо  Руськи,
прошипела Галя Карповна.
     - Нашел... - Руська отходил понемногу от пережитого страха.
     - Что ты врешь - нашел...
     - Правду говорю... клянусь... Лениным клянусь... - прошептал Руська.
     Он при этом сложил крестом пальцы левой  руки.  Это  подействовало  и
гром не поразил Руську.


     Их долго-долго водили по Кремлю, показывая все, что там  было.  Возле
Глав-колокола Толик потерялся, но его нашли и вернули.  Потом  экскурсовод
рассказывал много интересного про  Глав-пушку.  Глав-пушку  отлил  великий
русский мастер Андрей Чохов за много лет до рождения Ильича, но специально
для  того,  чтобы  охранять  вождя  от  злоумыслов.   Обычными   снарядами
Глав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Но  вот  если
кто задумает что-то злое против Ильича, то  Глав-пушка  тут  же  испепелит
негодяя магическим огнем... Руська подумал было, а как же тогда история  с
Каплан?.. но спросить не решился.
     - А теперь пойдемте - Ильич ждет вас, - сказал экскурсовод с  широкой
неподвижной улыбкой.
     Класс построили попарно и повели к дверям в большом  доме.  У  дверей
стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли "на караул" и  не  шевельнулись
ни одним мускулом, пока класс проходил мимо них.  По  ту  сторону  тяжелых
дверей ждали люди в кожаных куртках.
     -  Пойдемте,  дети,  -  сказала  другая  тетка,  чем-то  похожая   на
предыдущую, хотя и совершенно не такая:  худая,  с  длинным  носом.  -  Не
шумите, не галдите, не задавайте вопросов сами. Ильич будет  спрашивать  -
отвечайте по одному, я буду показывать, кому отвечать. Ильич будет уг