уединство поклонения Игрикхо и Терксхьюм.  Это  Юл  понял,
разбираясь с манускриптами на  дворцовом  языке  и  обнаружив,  что  буквы
алфавита   Понго   созданы   на   основе   редкоупотребляемых   иероглифов
константного ряда. Теперь совершенно по-новому читались  некоторые  стихи,
обрели иной смысл географические названия, имена. Но особенно преобразился
календарь. И если буквы, составляющие слово "Ринь" - имя одного из древних
пророков   Терксхьюм   -   прочесть   как    иероглифы,    то    получится
"жертвоприношение младенца"...
     До принятия христианства - то есть еще тридцать лет назад  -  в  этом
месяце, бывающим раз в четыре года, в Священных Рощах Игрикхо  приносились
в жертву все новорожденные. На пне свежеспиленного дерева  Игри  крошечное
тельце разрубали на шесть частей ударами кривых ритуальных мечей из синего
железа. Акт жертвоприношения длился шесть с половиной минут:  от  момента,
когда солнце коснется горизонта, и до его исчезновения с небосвода. Каждый
дротх - группа из трех служителей низшего ранга и  одного  Посвященного  -
успевал за это время умертвить до пятнадцати младенцев. К утру на пнях  не
оставалось даже пятен крови: Игрикхо уносили, выскребали, вылизывали  все.
И так - до дня восемнадцатого,  когда  пни-алтари  обкладывали  смолистыми
поленьями и  сжигали...  дымом  горящего,  вернее,  тлеющего  дерева  Игри
пропитывались одежды всех, толпами стоящих вокруг костров, и дым этот  был
таков, что прикосновение его сохранялось до зимних месяцев, и носящий  эту
одежду обладал многими привилегиями, о которых и помыслить не мог  рядовой
подданный  Императора  О.  Это  странно,  поскольку  местные   жители   не
распознавали запахов; ни в одном из языков не  было  даже  самого  понятия
"запах"...
     Шестнадцать  лет  назад  Великим  Указом  Императора  О  человеческие
жертвоприношения были приравнены к  убийствам.  Но  никто  не  рискнул  бы
сказать, что они прекратились.
     В остальное время Священные Рощи тоже  не  пустовали:  многочисленные
паломники бродили по тропам, размышляя, и многие предавались  медитации  у
деревьев Игри, на которых, как огромные серые  морщинистые  груши,  висели
Игрикхо. Юл бывал в Рощах - и с Филдингом, и  до  него,  -  и  каждый  раз
приходилось тащить себя туда за шиворот, а потом  еще  подгонять  пинками;
даже  залив  ноздри   тетракаином,   чтобы   анестезировать   обонятельные
рецепторы,  и  вставив  фильтры,  нельзя  было  полностью  защититься   от
прожигающего насквозь, как нашатырь, запаха Игрикхо; запах этот,  кажется,
впитывался порами кожи, вцеплялся в глаза, оставался на языке... Потом  не
спасали ни горячая вода, ни самые сильные дезодоранты - неделю, а то и две
недели смрад преследовал, настигая в самые неподходящие моменты: например,
когда отбираешь в оранжерее мастера  Аллюса  цветы  для  Кэтрин  и  хочешь
понюхать незнакомую орхидею... Юл встал и начал одеваться. Жаль, не  успел
познакомить Петрова с Аллюсом - обоим было  бы  интересно.  Мастер  Аллюс,
известнейший ювелир - поставщик Дворца, меценат, книжник, с немалым риском
достававший  для  Юла  древние   тексты,   стихийный   естествоиспытатель,
подвергший  сомнению  догматы  обеих  религий  в  монографии   "Презумпция
непрерывности", - очень настойчиво просил  своего  друга  Юлия  Седых  при
первой  же  возможности  познакомить  его  не  только  с  работами  земных
ученых-естественников, но и с самими учеными, как  только  они  ступят  на
землю Империи О. Сделать это было очень непросто - по разным причинам.  На
памяти Юла Петров был первый естественник, который появился здесь  не  под
маской гуманитария; что-то сработало  -  или  не  сработало?  -  в  недрах
канцелярии Малой Прихожей Дворца. Юл натянул брюки, сунул ноги в  сандалии
и уже почти вышел из комнаты, когда боковым  зрением  уловил  движение  за
окном. Возвращались... так... действительно, окхрор, лицо знакомое,  видел
где-то на церемониях... и с ним - вот это да! -  иеромонах  отец  Никодим,
офицер безопасности российского  представительства...  Интересно,  подумал
Юл, отступая в темноту комнаты, он-то что тут делает? Не к добру...  Хоулх
перестроился и принял окхрора в себя. Развернулся и заскользил  к  выходу.
Отец Никодим, подумал Юл. Он же Григорий Федорович Костерин, сорок  четыре
года, бывший полковник Охраны, переведен сюда с глаз долой после  громкого
скандала: убийства при попытке  похищения  сотрудницы  Сибирско-Балтийской
торговой компании Тамары Сунь. Замять  скандал  не  удалось,  Конфедерация
требовала выдачи преступников, и в результате тот,  кто  стрелял,  получил
двадцать пять лет строгой изоляции и  покаяния,  а  тот,  кто  организовал
акцию, отправился на новое место службы - по иронии судьбы, на корабле той
самой "Сибатко". Сейчас он стоял, весь в черном, и по мере удаления хоулха
все более сливался с темнотой...


     Кэтрин спала. То, что болезнь поражала переводчиков чаще, чем кого бы
то ни было, объяснялось просто: они - пять-семь человек - контактировали с
местным населением больше,  чем  все  остальные  земляне,  вместе  взятые.
Местные же буквально фонтанировали  летучей  органикой.  Болезнь  была,  в
сущности, атипичной аллергической реакцией на какой-то конкретный, хотя  и
неустановленный антиген. При необходимости человека можно было за  два-три
дня  поставить  на  ноги,  используя  общие  иммунодепрессанты.  Но  этого
предпочитали  не  делать:  снижать  напряженность  иммунитета  в   здешних
непростых условиях было рискованно. Больной  же  от  болезни  не  страдал,
скорее, наоборот: возвращаясь из  многодневного  сумеречного  полусна,  он
рассказывал о чрезвычайно ярких и насыщенных событиями снах  -  еще  более
ярких, чем онейропии...  или  не  рассказывал.  Кэтрин  шевельнула  рукой,
что-то пробормотала; под веками двигались глаза. Ей предстояло  пробыть  в
таком состоянии самое малое две недели. Колокольный звон поднимет ее,  она
приведет себя в порядок, поест - все это автоматически, никого не замечая;
когда запас простейших действий исчерпается, она снова ляжет в постель. Юл
провел рукой. Юл провел рукой по ее волосам и вышел, плотно прикрыв дверь.
Остановился на галерее, ловя лицом потекший из щелей в куполе предутренний
ветерок. Потом заскрипела лестница, Юл хотел обернуться, но догадался, кто
это, и оборачиваться не стал.
     - Здравствуйте, Юлий Владимирович, - сказал отец Александр, встав так
же, как стоял Юл: опираясь локтями о перила,  -  и  на  таком  расстоянии,
будто между ними стоял невидимый третий. - Как ночевали на новом месте?
     -  Здравствуйте,  Александр  Михайлович,  -  сказал  Юл.  -  Ночевал?
Спасибо, нормально. Жарко только - отвык.
     - Ваш сосед спит совершенно безмятежно, - сказал  отец  Александр.  -
Завидное здоровье.
     - Завидное, - согласился Юл. - Мы куда-то идем?
     - Идем, - сказал отец Александр. - Сейчас будет готов завтрак... - он
вздохнул.  -  Этой  ночью  Игрикхо  похитили,  самое  малое,  четырнадцать
детей... наверняка больше, потому что из  многих  мест  сообщения  еще  не
пришли. Попыток похищения было около сотни. И в двух  случаях  похитителей
удалось захватить.
     - Игрикхо? - удивился Юл.
     - Представьте, нет. В одном случае - бродяга, в  другом  -  служители
Рощ. Сейчас мы с вами направимся на Круг Посвященных. Туда их и привезут.
     - Кто привезет - Терксхьюм?
     - Нет, крестьяне, прихожане отца Филарета - помните его?
     - Помню, - сказал Юл, - отчего же...
     - А почему вы решили, что Терксхьюм?
     - Просто для них это такой подарок, - Юл замялся было, продолжать или
не продолжать, и решил продолжать, - что они вполне могли  бы  преподнести
его себе сами.
     - Такое предположение,  -  начавшим  звенеть  голосом  произнес  отец
Александр, - просто оскорбительно!
     - Возможно, - согласился Юл. - Но оно логично. И  вообще:  у  вас  не
возникает впечатления, что готовится нечто большее,  чем  просто  принятие
мер безопасности для детей? Не может быть, чтобы у вас такого  впечатления
не возникало...
     - Юлий Владимирович, - сдерживаясь, сказал отец  Александр,  -  а  не
кажется ли вам, что вы... м-м...
     - Переступаю черту? - подсказал Юл.
     - Что  вы  разговариваете  со  мной,  как  богатый  дядюшка  с  нищим
племянником? Да, мы бедны, а вы богаты, да, мы целиком зависим  от  вашего
благорасположения - да, да, да! Но не забывайте, что мы  ступили  на  этот
путь сознательно, имея целью сохранить  Господа  нашего  Иисуса  Христа  в
душах... извините.
     - Это вы меня извините, - сказал  Юл.  -  Поймите,  я  встревожен  не
меньше вас, и когда чувствую, что от меня что-то скрывают...
     - Да не скрывают, - поморщился отец Александр. - Просто  пока  ничего
достоверно  не  известно.  Слухи,  обрывки  слухов...  может,  сейчас,  на
Кругу...
     Но и на Кругу ничего стоящего узнать не удалось. Из трех  захваченных
Служителей один умер по дороге, а  двое  были  без  сознания.  Посвященные
утверждали, что преступные Служители таковыми не являются, поскольку давно
изгнаны из рядов. Терксхьюм утверждали обратное. В подчеркнуто  корректных
репликах, которыми  обменивались  стороны,  содержалось  множество  мутных
намеков и  ссылок  на  скользкие  обстоятельства.  Юл  переводил,  пытаясь
ухватить все смысловые  пласты,  часто  не  успевал  за  разговором,  отец
Александр переспрашивал, и это еще больше сбивало темп. Своего "жучка"  Юл
настроил на передачу, информация шла в посольство, и после полудня, уже на
обратном пути, Юла вызвал Лейкунас, офицер безопасности.  Он  сказал,  что
посольство окружено многотысячной толпой и в толпе замечены лица,  имевшие
отношение к "Купели". Одновременно  поступают  сведения,  что  большинство
активистов "Купели" покинули столицу. С "Европы"  сообщают,  что  замечено
движение нескольких пеших  колонн  в  направлении  Долины  Священных  Рощ.
Лейкунас просил Юла принять меры к  тому,  чтобы  до  наступления  темноты
разместить группу Филдинга на территории миссии;  посол  уже  обратился  к
архиепископу  с  соответствующей  просьбой.   Компьютерное   моделирование
ситуации,   произведенное   на   "Европе",   дает   восьмидесятипроцентную
вероятность  религиозного  мятежа,  "варфоломеевской   ночи"   в   местном
антураже: физическое  уничтожение  Служителей  Священных  Рощ  совместными
усилиями Терксхьюм и "Купели" при сочувственном нейтралитете Дворца. Из-за
условий рельефа эвакуация  группы  Филдинга  и  прочих  незаинтересованных
землян непосредственно на "Европу" практически невозможна. Планы эвакуации
прорабатываются.
     Та-ак... Юл почувствовал, как заломило  между  лопаток.  Ах,  черт...
думать, приказал он  себе.  Думать.  Он  вызвал  Филдинга  и  передал  ему
распоряжение Лейкунаса. Филдинг сказал, что он уже в курсе и пусть  Юл  не
занимает частоту. Юл сунул крокодильчика в карман и ускорил  шаг,  нагоняя
отца Александра. Солнце стояло в зените, небо было белое, дорога тоже была
белая, и мягкая белая, как мука, пыль лениво поднималась  над  дорогой  на
высоту колен и так и висела, не оседая. Под ногами нервно дергалась черная
клякса тени. И черная, гордая, как знамя, фигура отца Александра  шагах  в
ста впереди, отделенная от Юла дрожащим маревом, была  совсем  из  другого
мира.


     На хозяйственном дворе миссии оживленно обсуждались утренние события.
Оказывается, Петров сумел, объясняясь когда на пальцах, когда  в  пределах
той сотни русских слов, которыми владели подчиненные завхоза, монаха  отца
Сергия, - сумел  очаровать  их  и,  каким-то  образом  пролавировав  между
ритуальными запретами, взять у всех пробы крови, соскобы кожи и слизистой,
и даже - совершенно невероятно  -  слюну  и  волосы.  Оставив  прислугу  в
состоянии приятного, приподнятого обалдения, он с садовником, прихваченным
в качестве толмача  и  проводника,  отправился  в  монастырь  Бойбо...  Юл
выслушал все  это,  покрутил  за  цепочку  "жучка",  забытого  Петровым  в
комнате,  и  пошел  к  отцу  Сергию  выпрашивать   мотоцикл.   Разумеется,
потребовалось разрешение архимандрита, и в путь  Юл  отправился,  имея  за
спиной пассажира: инока Георгия, в миру Олега  Улько,  двадцатипятилетнего
крепкого парня со скупыми  движениями  мастера  рэддо.  С  ним  Юл  был  в
предельно близких отношениях - то есть на "ты". Олег не  скрывал,  что  Юл
ему интересен не только сам по себе,  но  и  как  праправнук  того  самого
майора Седых, который остановил гражданскую войну.  Юл  не  исключал,  что
интерес инока подогрет отцом Никодимом, но семейную легенду рассказал.
     В  сентябре  девяносто  седьмого  года,  когда   фронты   замерли   в
неустойчивом равновесии  и  дело  должно  было  вот-вот  дойти  до  обмена
ядерными ударами - пальцы уже лежали на кнопках, -  к  Казанскому  вокзалу
подошел воинский эшелон, и две роты морских пехотинцев, прибывших на  нем,
почти без боя захватили здание вокзала, станционные службы и  прочее  -  и
тут же вынесли на руках из вагонов и установили на перронах  и  помещениях
вокзала  какие-то  контейнеры.  Майор  Седых,  командовавший   всем   этим
безобразием, позвонил по телефону в Генштаб и заявил, что  в  его,  майора
Седых, распоряжении имеются  двадцать  два  ядерных  заряда  мощностью  от
сорока до шестисот  килотонн  и  что  он  намерен  детонировать  их,  если
Временный комитет граждан  и  Генштаб  в  течение  трех  суток  не  начнут
переговоры с сепаратистами. Переговоры не начались,  и  тогда  со  станции
вышел тепловоз, толкая перед собой один вагон. Доставив вагон на  тридцать
восьмой километр, тепловоз вернулся; предупрежденное окрестное население в
панике бежало. Ровно в двадцать один  час  облака  над  Москвой  озарились
голубым нестерпимым сиянием, и землю тряхнуло; ударная волна,  от  которой
повылетало  немало  стекол,  и  мощный  гул  добавили  генералам  ощущения
реальности  происходящего;  наконец,  над   горизонтом   медленно   встал,
освещенный закатным солнцем, кошмарный гриб...  ветер  дул  от  города,  и
смертельный след не лег на кварталы, но на триста километров к юго-востоку
люди не селились потом лет двадцать... Утром  группа  генералов  и  высших
священнослужителей вылетели в Астрахань; через  три  недели  был  подписан
договор о мире и границах. После этого ядерные заряды были демонтированы и
увезены, а сам вокзал окружен полком "Пересвет"; бой  длился  двое  суток.
Морские пехотинцы и  их  командир  погибли.  На  следующий  день  все  они
поименно были преданы анафеме; тела их погребли  бесчестно.  На  некоторых
фресках Страшного Суда майор морской пехоты  Седых  изображен  в  огненном
озере по соседству со Львом Толстым... Все это, конечно, весьма отличалось
от текста "Предания о новом Искариоте", одной из первых  глав  "Повести  о
воспрении  земли  Русской"  -  официального  курса  истории   Православной
Российской Империи... как там: "И воссташа Россы  на  зверя  средиземного,
поганого, ведомые Словом Божьим..."  Юл  испытывал  почти  физиологическое
отвращение к "Повести..." - к ее бессовестной лжи в  большом  и  малом,  к
бездарной стилизации под старину, - и в  то  же  время  никак  не  мог  не
возвращаться к ней - высмеивая, издеваясь,  но  возвращаться...  это  было
что-то  болезненное.  Шестьдесят  миллионов  убитых  и  умерших   в   годы
гражданской войны... и как оправдание крови  -  двенадцатиметровой  высоты
стальная сетка вдоль границ... Новый Иерусалим со стенами из ясписа...
     Последний участок дороги к монастырю Бойбо был слишком крут, мотор не
тянул, и иноку пришлось идти пешком. Это было километра два. Юл,  безбожно
газуя и рискуя сжечь сцепление, вылетел под стену  монастыря  и  тормознул
юзом: навстречу ему двигалось странное шествие, и он не сразу  понял,  кто
это и что это. В аккуратных  светло-серых  костюмах:  рубаха  до  колен  и
широкие  штаны,  -  босые,  брели,  попарно  взявшись  за  руки,  какие-то
толстяки...  одутловатые,  плохо  выбритые   бледные   лица...   студенты,
сообразил, наконец, Юл. Вот, значит, где они теперь.  Заглушив  мотор,  он
стоял и смотрел, как они проходят мимо него, не видя, не глядя,  и  только
один,  восхищенный  блеском  хрома,   с   шумом   втянул   слюни...   Факт
существования этих людей был не то чтобы запрещен к упоминанию - просто об
этом  неприлично  было  говорить.  Пять  лет  назад  эти  люди   -   тогда
семнадцатилетние выпускники монастырских  школ  -  отправились  на  Землю,
учиться в Московской и Владимирской духовных академиях. Год спустя за ними
стали  замечать  некоторые  странности,  а  потом  началась  стремительная
деградация, и когда они вернулись, то были уже полными идиотами. Где-то  в
недрах Дворца содержалась еще  одна  подобная  же  группа  -  те  начинали
учиться в университетах. Судьба их ничем не отличалась. По слухам,  в  той
группе были мальчики императорской крови - впрочем, как посмеивался мастер
Аллюс, "они там, во Дворце,  все  немножечко  родственники".  И,  вспомнив
Аллюса, Юл  вспомнил  и  то,  как  Аллюс,  поблескивая  хитрыми  глазками,
рассказывал о перипетиях своего последнего паломничества в Священные Рощи.
Но, мастер, сказал тогда Юл, как же это совмещается: ваше свободомыслие  -
и паломничество, да еще с приключениями? Именно, сказал Аллюс,  стало  еще
интереснее, молодежь просто в восторге. Раньше это было  для  меня  только
отдыхом, а теперь и отдых, и воспитание духа... это как ваш  альпинизм.  И
что, многие занимаются таким альпинизмом,  спросил  Юл.  Вы  не  поверите,
магистр, сказал Аллюс, но - поразительно... молодые-то уж точно - все; это
мы, старые задницы, кто ленится, кто боится, кто слушается попов...  Не  в
силах оторвать взгляд, Юл смотрел вслед уходящим  -  по  узкой  каменистой
тропе под стеной монастыря, в обход - он знал - горы и затем вниз, в сырое
тенистое ущелье, открывающееся в Долину Священных Рощ... это  нельзя  было
назвать догадкой, скорее,  предположение,  одно  из  многих,  но...  слова
"слабоумный" в Понго не  было,  было  "Ведомый  Создателем",  и  проверить
догадку было почти невозможно, земных  ученых  к  "Ведомым"  и  близко  не
подпускали, - но связать деградацию студентов  с  невозможностью  посещать
Священные Рощи можно было и без исследований... и, вспомнив  хозяйственный
договор миссии, Юл подумал вдруг, что Петров мог преуспеть и здесь.
     Так и оказалось. Петров быстро нашел общий язык с иерархом,  осмотрел
нескольких   студентов,   у   двоих    взял    анализы    и    со    своим
проводником-садовником отправился в обратный путь. Так, по  крайней  мере,
он сказал иерарху. Ну, что же... Поблагодарив иерарха, Юл дождался инока -
тот, весь мокрый, но ничуть не запыхавшийся, взбежал на гору, -  преподнес
ему известие, Олег развел руками: бывает, мол...  Ехать  круто  вниз  было
труднее, чем круто вверх, вся  нагрузка  приходилась  на  слабую  переднюю
вилку, и Юл сосредоточенно всматривался в дорогу, чтобы не  напороться  на
какой-нибудь ухабчик - поэтому протянутую поперек дороги  веревку  заметил
поздно - слишком поздно для того, чтобы остановиться, и можно было  только
положить мотоцикл на бок, что Юл и сделал... их крутнуло раза два, а потом
из придорожных кустов посыпались непонятно кто, человек семь, а  Юл  никак
не мог встать, потому что  зацепился  штаниной  за  мотоцикл,  и  все  его
последующие действия были  действиями  заинтересованного  наблюдателя.  Он
впервые видел рэддо как оно есть. Мастеру рэддо, в общем-то,  безразлично,
сколько у него противников. Олег сначала оборонялся,  а  когда  нападавших
осталось трое, перешел  в  наступление  сам.  Те  тоже  владели  какими-то
приемами - слегка, а потом один из них выволок  из-под  полы  меч.  Кривой
ритуальный меч. Олег, сморщившись, сделал движение руками - будто  хлопнул
в ладоши, и в руках у него оказалась тонкая цепочка.  Один  из  нападавших
вдруг повернулся и прыгнул в кусты. Тот, что с мечом, сделал выпад -  цепь
обвилась вокруг клинка, движение - и меч взв