не понял, как вы выбирали тех, первых.
Из тех, кого назначили, остался только один, остальные - другие.
     - Что я их, всех в лицо должен помнить? - возмутился Полковник.  -  И
какая разница - кого? Количество ведь соблюдено, а это главное.
     - Разумеется, - сказал Клерк.


     - Кто-то идет, - сказала Физик, и Мастер тут же  накинул  брезент  на
рабочий стол.
     Вошел Пастор. Молча сел. Покачал головой.
     - Что-то еще?... - спросила Физик.
     - Это немыслимо, - сказал Пастор. - Они продолжают убивать.
     - Всех подряд? - спросила Физик.
     - Пожалуй, да. Но главным образом интеллигентов.
     - Как всегда, в первую очередь.
     - Естественно. Самая непокорная фракция.
     - Скоро примутся и за нас.
     - Лично за вас - вряд ли. Вы необходимы как деталь  жизнеобеспечения.
Это делает вас неуязвимой и уязвимой одновременно.
     - Пастор, что вы предлагаете делать дальше?
     - Не знаю. Рано или поздно Полковник совершит серьезную ошибку. Этого
нельзя упустить. Хотя... Одну он уже точно совершил: он  пытается  создать
общество.
     - То есть?
     - То есть  он  считает,  что  в  наших  условиях  может  существовать
общество. Не может оно существовать. Ведь мы задуманы не как общество.  Мы
- живые консервы. Консервы. Банку должны вскрыть  через  две  тысячи  лет.
Чтобы сохраниться, мы обязаны не меняться.  А  перестать  меняться  мы  не
сможем  тогда,  когда  изменимся  радикально.  Полковник  положил   начало
изменениям и уже вызвал к жизни факторы, которые уничтожат его самого...
     - Вы верите  в  инстинкт  самосохранения  у  человека?  -  вступил  в
разговор Мастер.
     - Вы хотите сказать, что история этого не  подтвердит?  -  усмехнулся
Пастор.  -  Но  ведь  то,  что  случилось  -  это  вовсе  не  коллективное
самоубийство. Это катастрофа. Резонансное  накопление  неблагоприятностей.
Вы знакомы с теорией катастроф?
     - Почти нет.
     - Это интереснейшая дисциплина. Когда-нибудь мы побеседуем с вами  на
эту тему. В человеческом обществе, в сущности, идут те же процессы, что  и
в иных сложных системах. Помните анекдот о соломинке,  переломившей  спину
верблюду? Типичный образчик катастрофы. Об этом же говорит и диалектика...
     - Вы ждете, что кто-нибудь положит эту соломинку?
     - Кто знает, что может оказаться этой соломинкой?
     - И что же может оказаться?...
     - Во всяком случае, не физическое уничтожение Полковника.
     - Я уже ничего не понимаю, - сказал Мастер.  -  Пастор,  у  вас  что,
склероз? Вы не помните, случайно, что именно вы говорили вчера  в  это  же
время?
     - У меня нет  склероза,  -  сказал  Пастор,  -  меня  проверяли.  Что
касается вчерашнего, то об устранении  Полковника  я  не  говорил  ничего.
Сейчас, поймите вы, устранить его, с одной стороны, уже поздно, с другой -
еще рано. Клерк много бы дал, чтобы какой-нибудь...  э-э...  ну,  ладно...
убил Полковника. Поясню. Поздно потому, что Полковник  успел  захватить  и
начал осуществлять власть, пользуясь поддержкой  части  населения.  У  них
есть  организация,  есть  программа,  кстати,   весьма   забавная;   такое
впечатление, что составлял ее типичный  половой  неврастеник,  налицо  все
признаки перманентной сексуальной неудовлетворенности. Это было бы смешно,
если бы не требовало уничтожения почти половины населения... Так что  если
Полковника убрать, власть все равно останется в руках этой  шайки.  Это  -
почему поздно. А рано потому,  что  вся  оппозиция  пока  состоит  из  нас
четверых, хотя потенциально она велика.  Но  пока  это  "потенциально"  не
перейдет в "кинетически", трогать Полковника глупо.
     - Значит, в перспективе - гражданская война? - спросил Мастер.
     - Очень вероятно, - сказал Пастор.
     - Огромные жертвы - ведь  эмиграция  невозможна,  -  разруха,  голод,
может быть, всеобщее уничтожение,  ну  да  ладно,  авось  обойдется,  наша
победа... А потом? Опять тепло и сытость? Что же вы молчите?  Что  говорит
ваша диалектика? А ваше предвидение, Физик? Ну что вы молчите?
     - Вся беда в  том,  Мастер,  -  сказал  медленно  Пастор,  -  что  вы
абсолютно правы. Цугцванг - вы знаете это слово? Нельзя пропускать ход,  а
любой ход ведет к проигрышу. Что делать в такой ситуации?
     - Изменить правила игры.
     - Ради бога. Если сумеете..
     - Знаете что? - сказала Физик. - Пойдемте к Художнику. А  то  он  там
все один да один...
     - Надо спрятать бомбы, - сказал Мастер.
     - Я знаю куда, - сказала Физик. - В реакторный отсек. Они боятся его,
как огня.
     - Я не пойду с вами, - сказал Пастор.  -  Я  хочу  еще  поговорить  с
Принцессой... А ведь программа Полковника, как бы уродлива  она  ни  была,
сулит выживание человека как вида - хотя и сильно измененного,  как  члена
социума. Может быть, стоит подумать - да и поддержать ее?
     - Это вы так шутите? - спросил Мастер.
     - Это я так размышляю, - сказал Пастор и вышел.
     - Ну и что вы на это скажите? - обратился Мастер к Физику.
     Физик молча развела руками.


     Последние двое суток Принцесса прожила как  в  кошмаре  -  неимоверно
подробном и затянувшемся кошмаре. Она металась по своим комнатам, но выйти
из них ей мешал откуда-то взявшийся ужас перед этими  пустыми  полутемными
коридорами; она часами сидела в одной позе, напряженно  размышляя,  но  не
могла удержать в голове ни одной мысли. Клерка следовало  убить,  это  она
знала точно. Но как? Яда одна только порция.  Если  отравить  Клерка,  как
тогда быть с Полковником? И во что насыпать яд?  Вино  из  ее  рук  он  не
возьмет, не дурак ведь. А во что больше? Один раз ей  пришла  дикая  мысль
отравить Мастера, избавить его от мук и обрести самой свободу действий - и
она долго не могла  очиститься  от  омерзения  к  себе.  Самое  простое  -
отравиться, ее много раз подмывало  это  сделать,  она  буквально  ощущала
горький вкус яда на языке; но нет, нельзя, надо жить, чтобы жил он, жил  и
ни о чем не  догадывался,  а  она  побудет  немного  куклой  на  ниточках,
немного, до момента... Будет же какой-нибудь момент. Потом она вспомнила -
и поразилась, как могла забыть о таком необходимом предмете. Она  перерыла
все саквояжи и в одном  нашла  то,  что  искала  -  маленький  браунинг  с
перламутровой рукояткой. Она вытащила обойму и  заплакала:  в  обойме  был
всего один-единственный патрон. Коробочку с патронами она так и не нашла -
невероятно, коробка была среди тех вещей, что остались наверху. Но и  один
патрон  нес  в  себе  пулю.  Она  положила  пистолет  под  подушку,  сразу
успокоилась и стала ждать. Ждать ей пришлось всего несколько часов.
     Принцесса любила Мастера всю жизнь, и если в  прежние  времена  такая
любовь могла быть только безнадежной или преступной, то  теперь  Принцесса
готова была благодарить небо за это пожизненное заточение.  Пусть  он  все
еще видит в ней только августейшего ребенка - она  объяснит  ему,  что  он
ошибается, она такая же женщина, как и другие - но никто из этих других не
любит его так, как она. Почему она не сказала  ему  этого  несколько  дней
назад? Почему не решилась? Господи, как обидно...
     Клерк вошел к ней без стука, уверенными шагами прошел через прихожую,
вошел в гостиную; Принцесса сразу узнала его шаги, его наглую развинченную
походку  -  и  внутренне  подобралась,  приготовилась.  На   секунду   она
испугалась, что руки будут дрожать от волнения, быстро взглянула на них  -
руки не дрожали. Она откинула со лба  волосы,  улыбнулась  и  села  прямо,
опираясь руками о диван - так, что кончики пальцев  правой  руки  касались
гладкой рукоятки пистолета. Клерк вошел в кабинет.
     - Привет, - сказал он. - Ну как, куколка, готовишься понемногу?
     - Уже приготовилась, - почти весело сказала Принцесса.
     - Прелестно! - сказал Клерк и  плюхнулся  в  мягкое  кресло  рядом  с
журнальным столиком. Когда он снова поднял на Принцессу глаза,  то  увидел
только маленький и очень  черный  четкий  кружок  пистолетного  дула;  все
остальное будто терялось в тумане.
     Принцесса впервые в жизни видела, как  человек  мгновенно  становится
синим. Лицо Клерка изменилось страшно, глаза остекленели,  рот  оскалился,
он вдавился в спинку  кресла  и  сползал  все  ниже  и  ниже,  прикрываясь
вытянутыми вперед растопыренными  руками;  он  был  настолько  жалок,  что
Принцесса помедлила - и в следующее мгновение Клерк ногой подбросил  вверх
столик, журналы и книги разлетелись веером, а сам он в каком-то немыслимом
прыжке перелетел, изогнувшись, через подлокотник кресла и на  четвереньках
бросился к  двери,  Принцесса  вскочила  на  ноги  и  опять  промедлила  с
выстрелом, боясь промахнуться - и вдруг в дверях оказался Пастор. Никто не
слышал, как он вошел. Клерк налетел на него,  поднырнул  ему  пор  руку  и
вдруг оказался позади, за спиной Пастора, одной рукой держа его за шею,  а
другой что-то нашаривая у себя в кармане; Принцесса сделала еще  два  шага
вперед, Пастор прохрипел: "Стреляй!", а Клерк вытащил из кармана пружинный
нож, раскрыл его и приставил лезвие к груди Пастора.
     - Брось пистолет! - крикнул он сорвавшимся голосом.
     Принцесса еще шагнула вперед, продолжая ловить на мушку его лицо.
     - Брось пистолет, сука! - зажмурившись, завизжал Клерк, и в этот  миг
Пастор рванулся. Несмотря на свои без малого семьдесят лет,  он  оставался
сильным и крепким  человеком,  годы,  проведенные  в  сельве  и  джунглях,
закалили его; локтем левой руки он ударил Клерка  под  ложечку,  а  правой
попытался перехватить руку с ножом, но промахнулся и схватил за  запястье,
за рукав пиджака, материя с треском разорвалась, и Принцесса увидела,  как
лезвие все, по рукоять, погружается в грудь Пастора; он коротко и  страшно
вскрикнул, выгнулся дугой и, обмякнув, повис на руках Клерка; Клерк разжал
руки, и тело Пастора, неестественно ломаясь в суставах, с  громким  стуком
упало на пол.  Клерк  стоял,  прижавшись  к  стене  и  ловя  ртом  воздух.
Принцесса еще шагнула вперед - теперь их разделяло шага три, не больше,  -
направила пистолет  на  его  грудь  -  Клерк  конвульсивно  дернулся,  без
прикрытия он был как голый - и нажала спуск. Курок  сухо  щелкнул.  Патрон
дал осечку.
     Несколько  секунд  они  неподвижно  стояли,  как  стояли:   Клерк   -
прижавшись к стене, а Принцесса - держа уже ненужный пистолет в  вытянутых
руках. Позы их не менялись,  но  менялись  лица.  С  лица  Клерка  пропала
бледность, закрылся рот, глаза сузились, потом лоб и щеки стали все больше
и больше краснеть, приобретая  свекольный  оттенок;  Принцесса,  наоборот,
побледнела,   и   лицо   ее   делалось   спокойным,   слишком   спокойным,
противоестественно спокойным, отрешенным... Вдруг щеку ее свело судорогой,
она в досаде закусила губу и бросила пистолет в  Клерка.  Пистолет  ударил
его в грудь, в то место, куда должна была  попасть  пуля,  и  Клерк  будто
очнулся. Он перевел дыхание, наклонился,  не  спуская  глаз  с  Принцессы,
левой рукой нащупал нож и вынул его из раны. Потом перешагнул  через  труп
Пастора и двинулся на Принцессу. Она  отступала,  пока  не  наткнулась  на
диван. Клерк сильно ударил ее по лицу тыльной стороной кисти.  Она  упала,
но продолжала смотреть на него. Он отвернулся, подошел к  портьере,  вытер
об нее нож и сунул его в карман;  потом  посмотрел  на  разорванный  рукав
пиджака, покачал головой и пошел из кабинета. В дверях  он  остановился  и
оглянулся.
     - Ну что же, - сказал он. - Тебя никто не неволил. Сама выбрала, -  и
он криво усмехнулся.
     И только в эту секунду Принцессе стало страшно.  Не  просто  страх  -
ужас обрушился на нее, заглушив мгновенно все остальные  чувства,  все  на
свете, все, кроме одного:  того,  что  должно  было  последовать  за  этим
неудачным восстанием, нельзя было допустить, нельзя - любой ценой,  любыми
средствами, любыми, совершенно  любыми...  Она  бросилась  к  Клерку,  она
стояла перед ним на коленях, она хватала его за руку, молила его, валялась
у него в ногах - а он стоял и смотрел... И улыбался.
     - Ладно, - сказал он наконец. - Пусть он поживет. Но платить тебе все
равно придется. Раздевайся.
     И  Принцесса  дрожащими  пальцами,  торопясь,   начала   расстегивать
платье...
     Оля! Простите, что я заставил Вас прочитать все это.  Понимаете,  все
так и было, и что-то пропускать и недоговаривать, мне  кажется  -  значит,
проявить неуважение к тем, кто это  перенес  и  пережил.  Художник  как-то
сказал мне: "Какой смысл говорить правду, если говорить не всю правду?"  Я
долго пытался придумать возражение, но так и не  смог.  Как  и  на  жуткий
афоризм одного японца: "Терпение - это романтическая трусость".
     Сегодня я не могу больше писать, я страшно устал. До свидания.
     10.09.84.



                                ПИСЬМО ПЯТОЕ

     Здравствуйте, Оля!
     Начинаю это письмо с твердым намерением дорассказать  все  до  конца.
Получится или нет, не знаю, но постараюсь.
     Будет, думаю, лучше, если я сразу перескочу через  три  дня,  коротко
перечислив основные  события.  Продолжалась  выбраковка,  хотя  и  не  так
интенсивно, как в первый день: исчезало  по  два-три  человека  за  сутки.
По-прежнему ссылались на заговор. Согласно официальной версии, заговорщики
злодейски убили Пастора, мстя ему за участие  в  разоблачении  сообщников;
похороны Пастора завершились всеобщим траурным парадом, который принимали,
стоя рядом на дощатом помосте, напоминающем эшафот, Полковник и Клерк: оба
при орденах и с черными бантами на груди. На  строевую  подготовку  теперь
отводилось меньше времени, зато  каждый  должен  был  пять  часов  в  день
отработать на благоустройстве - под наблюдением  инспекторов  ДИСа.  Физик
вела рискованные разговоры и к концу третьего дня у нее  уже  была  группа
человек в семь. Клерк развернул тайную торговлю презервативами, получая за
них разные милые безделушки или услуги; кстати, члены ДИС  снабжались  ими
бесплатно. Полковник не без труда  одолевал  Наполеоновский  Кодекс  -  он
желал знать, как в тех  или  иных  случаях  поступал  его  предшественник.
Доктора в преддверии свадьбы  подкармливали  его  стимуляторами,  а  Клерк
раздобыл  где-то  порнографический  журнал,   и   Полковник,   разглядывая
картинки, ощутил кое-что полузабытое  и  очень  обрадовался.  Клерк  часто
заглядывал на  полчасика  к  Принцессе.  Мастер  продолжал  делать  бомбы.
Художник закончил картину.
     - А вам не кажется, что вы акцентировали внимание не на том,  на  что
следовало? Представьте себе, какого  мнения  о  нас  будут  потомки,  если
оставить все как есть? - вопрошал Полковник, переводя взгляд  с  Художника
на картину и обратно.
     - Но вы же не собираетесь оставлять все как есть, - пытался возразить
Художник. - Я слышал, грядут перемены. Поэтому  изображение  тягот  и  мук
предков только оттенит счастливую жизнь потомков. Кстати, давайте я напишу
ваш портрет.  В  полный  рост,  а?  Вот  здесь,  рядом?  Мне  кажется,  вы
пренебрегаете портретами. Все великие диктаторы обожали свои портреты.
     - Это позже. Это мы с вами обязательно обсудим, но сейчас давайте  не
отвлекаться.  Ведь  согласитесь:  военное  правление  было  жестокой,   но
вынужденной мерой...
     - Скорее вынужденной, но жестокой.
     - Не вижу  разницы.  Не  перебивайте.  Так  вот:  уроки  его  учтены,
виновники  злоупотреблений  наказаны,  так  стоит   ли   ворошить   былое?
Тревожить,  так  сказать,  тени?  У  нас  ведь  с  вами  иные   цели:   не
предупреждать о чем-то потомков, а нести им свет и радость  мирного  труда
землепашца и садовника, ученого и конструктора, военного и э-э... этого...
антрепренера. Почему у вас все так мрачно? Разлейте синеву на холст, пусть
наполняются ветром паруса, колосятся хлеба, вздымаются  мосты  и  плотины,
пусть люди поют и танцуют, мечтают  и  смеются,  читают  мемуары  античных
авторов и стихи великих поэтов, любуются красотами гор и долин, городов  и
парков, а вот здесь, в углу, пусть обнаженные девушки  купаются  в  волнах
прибоя. Отринем излишнее пуританство! Пусть знают потомки,  что  мы  умели
повеселиться, умели выпить и закусить, любили женщин и музыку - кстати, на
вашей картине совсем нет музыки! - и так далее. А этого, вашего, не  надо.
Переделайте. Да, и вот еще что: вы  слышали,  я  так  понял,  что  принята
программа  улучшения  рода  человеческого.  Это  значит,  что  в  грядущих
поколениях число мужчин будет в десять раз меньше числа  женщин.  В  своих
работах вы должны руководствоваться этими соотношениями.
     - Но ведь это же прямой подлог!
     - Вы это называете подлогом,  а  мы  -  профилактикой  неоднозначного
восприятия.
     - Послушайте, Полковник:  у  нас  было  прошлое,  сложное,  жестокое,
запутанное, странное, но наше, понимаете - наше реальное  прошлое!  Оно  у
нас с вами в нашей памяти - и больше нигде! И если мы  сейчас  начнем  его
изменять сообразно нашим сегодняшним капризам и интересам, то мы неизбежно
его лишимся! А дальше - больше, и  кто-то  решит  стереть  нас  с  вами  и
нарисовать что-то посимпатичнее - цветочек  или  бабочку.  А  потом  будут
переписывать не только историю, но и современность, и вот тогда  уж  точно
все пойдет прахом!
     - Да в гробу я видел эту твою историю! Что ты  там  нашел-то  такого,
что  стоит  ценить  и  помнить?  Нам  сейчас  предоставилась  единственная
возможность наконец-то привести ее в порядок! Мы вычеркнем и  забудем  все
грабежи и глупости, все эти заговоры и революции - на кой они  нужны?!  Мы
заново напишем все - и  вот  тогда  это  будет  поистине  великая  история
великого народа!
     - Кто это - мы? Вы и ваш Клерк?
     - Я и мой министр.
     - Ну  представляю,  что  вы  там  напишете!  Так  вот,  запомните:  с
сегодняшнего дня я тоже начинаю создавать историю! У меня хорошая  память,
и работаю я быстро. И я знаю, где прятать мою работу, чтобы  вы-то  уж  ее
никогда не нашли. Но я - учтите -  буду  свято  придерживаться  фактов,  и
когда потомки сравнят вашу стряпню и то, что было  в  действительности,  -
неужели, вы думаете, они не поймут, где правда?  Вот  уж  точно  получится
бомба времени!
     - Вы даже не успеете пожалеть, - сказал Полковник и удалился.
     - Посадить его в какую-нибудь пещерку, закрыть - и пусть малюет  ваши
портреты, - предложил Клерк.
     - Нет, - сказал Полковник. - Он такое намалюет...  Надо  его  убрать.
Только сделайте это тихо - и так, чтобы я  ни  о  чем  не  догадывался.  А
портреты - это любой сумеет.


     Поздним вечером этого дня, дня накануне бракосочетания  Полковника  и
Принцессы, в Ковчеге началась  и  закончилась  партизанская  война.  Отряд
Физика был заперт в отдельной пещере патрулями ДИСа и почти весь  перебит.
У партизан было  три  бомбы,  но  одна  не  взорвалась.  У  патрулей  были
арбалеты. Однако Физик и один из  партизан,  оба  раненные,  прорвались  и
скрылись. Ночью  партизан  умер.  Физик  сумела  пробраться  в  мастерскую
Мастера.
     - Господи, что с вами? - ужаснулся Мастер.
     - Не спрашивайте, - прошептала Физик, - я не могу...
     - Ложитесь скорее.
     - Меня ищут.
     - Здесь не найдут, я вас спрячу.
     - А солнце светит сильнее, я видела...
     - Давайте я вас перевяжу.
     - Не надо, я сама. Дайте только бинт. Я не брежу, правда, сильнее.  Я
шла и видела.
     - Хорошо, хорошо, молчите. Потерпите чуть-чуть...
     - Больно...
     - Все уже.
     - Они всех перестреляли. Как в тире.
     - Молчите ради бога, вам ведь больно говорить.
     - Ерунда. Как в тире, понимаете? Пока мы подошли на бросок...
     - Держитесь мне за шею, я вас перенесу в другое место.
     - Так обидно - как в тире.
     - Все, здесь вас не найдут.
     - Какой-то тайник?
     - Не знаю,  для  чего  это  предназначалось.  Я  случайно  наткнулся.
Снаружи дверь совсем незаметна.
     - Здорово. Дайте воды, а?
     - Нельзя, наверное?
     - Меня же не в живот.
     - Если не в живот, то можно?