Было еще темно и  холодно.  Сеялся  мелкий  утренний  дождь,  остаток
большого ночного. Город просыпался, и нужно было идти.
     - Пока, - сказал я.
     Майка наконец посмотрела на меня, и я вдруг задохнулся.
     - Они и тебя убьют, - сказала она. - Я знаю, они убьют  и  тебя.  Они
всех готовы убить.
     - Меня бесполезно убивать, - сказал я.  -  Убьют  здесь,  и  я  снова
появлюсь там. И вернусь к тебе...
     - Не вернешься ты. Никто никогда не возвращается.  Это  легенды,  что
кто-то когда-то вернулся. Все уходят и исчезают.
     Мы вместе сходили с ума...
     Но в нашем безумии была система.
     Мы так и не дали друг другу уснуть  в  эту  ночь,  и  я  боялся,  что
сорвусь, разнесу всю электронику в ближайших кварталах, а  потом  у  Майки
будет инсайт, и тогда...
     Не представляю, что будет тогда.  Что-то  страшное.  Оказаться  между
двух зеркал...
     Теперь у меня была вода, пища, нормальная одежда. Мне не о  чем  было
заботиться, кроме как о главном.
     - Если ты не вернешься к полуночи, я... я не знаю, что  сделаю.  Нет,
знаю. Знаю. Ты им скажи: если они тебя не отпустят, я отдам  детонаторы...
тем. Я знаю, кто из них где...
     - Они уже не боятся этого.
     - Боятся. Ты не знаешь, а они боятся.
     - Хорошо...
     Я поцеловал ей руку и шагнул в кабину.
     В подземелье было еще прохладно. Я  повернулся  к  пульту  видеофона.
Вызвал БВИ. Через полчаса довольно хитрых поисков нужный номер был у  меня
в голове. Я почему-то помедлил, прежде  чем  набрал  его.  Замигал  вызов.
Ждать пришлось довольно долго.
     Человек, появившийся на экране, напоминал  старую  черепаху.  Он  был
абсолютно лыс, морщинист и пятнист. Огромные безобразные мешки висели  под
глазами, и сами глаза были водянистые и невероятно спокойные. Тонкие  губы
кривились как бы презрительно...
     - Здравствуйте, - сказал я. - Меня зовут  Стас  Попов.  Я  из  "детей
дюн".
     - Попов?.. - Он наморщил лоб. - А, так вы с Пандоры...
     - Нет. Я на Земле.
     - Зачем?
     - Хочу вас увидеть.
     - Меня? Как странно... Ну, вот он я, смотрите. Кстати, кто вам сказал
мой номер?
     - Я его вычислил. Это не так сложно. Особенно...
     - Вы ведь должны быть под наблюдением,  не  так  ли?  Причем,  как  я
понимаю, добровольно.
     - Это  очень  относительная  добровольность...  Значит,  вам  еще  не
сообщили, что произошло на Пандоре?
     - Нет. Что там могло произойти?
     - Очень многое. Простите, но мне было бы...  приятнее...  говорить  с
вами непосредственно.
     - Что - действительно что-то серьезное?
     - Да.
     - Хорошо, приходите... - и он назвал адрес.


                                   АЛЯ

     Первым говорил Максим.
     - Должен отметить, что операция нами блистательно провалена.  Погибли
люди, погибли андроиды - боюсь, специально для  этого  оставленные  здесь:
чтобы погибнуть... а к разгадке феномена мы не  приблизились  ни  на  шаг.
Больше того, мне почему-то кажется, что мы отдаляемся от нее,  что  кто-то
умнее нас подбрасывает нам квазиважные проблемы, на разрешение которых  мы
расходуем все свое время и силы. Не исключено, что "дело  Пирса",  которое
всплыло таким необычным образом, тоже является предметом отвлечения...
     - Вы считаете, что вам сказали правду? - спросил  кто-то  незнакомый,
при бороде и  загорелой  блестящей  лысине;  их  было  несколько  человек,
появившихся недавно и пока Але не представленных;  она  сидела  в  уголке,
слушала, но молчала; так велел Горбовский: слушать и молчать. - Или же это
была заведомая дезинформация?
     - Боюсь, что в  нашем  случае  одно  от  другого  отличить  нельзя  в
принципе, - странно сказал Максим. - Поскольку именно эти понятия являются
объектом деятельности сторон.
     - Послушайте, Каммерер, - сказал другой, смуглый, узколицый и  смутно
знакомый; но где она  видела  этого  человека,  Аля  вспомнить  не  могла;
возможно, его видела не она сама, а Стас, пришло вдруг в голову...  -  Про
девиацию информационных потоков мы знаем. И знаем условия, в  которых  она
происходит. Объясните лучше, какова цель всех этих  мероприятий?  Мы  что,
опять защищаемся от вторжения?
     - Да, - кивнул Максим.
     - Но это же смешно!
     - Вы думаете?
     - Конечно. Судя по результатам...
     - Знаете такого зверя - чарли-хохотунчик? С Яйлы?
     - Не знаю. А при чем здесь какой-то зверь?
     - Он очень смешной и неуклюжий, и будто бы и сам себя  высмеивает,  и
передразнивает вас, и все здорово, пока он не приблизится метра на три. Но
даже зная, что он опасен, вы все равно попадаете  под  его  обаяние  и  до
последней секунды не можете поверить, что вас просто хотят съесть.
     - Максим, здесь взрослые люди, а вы  пытаетесь  рассказывать  притчи.
Говорите нормально.
     - Это не притча. Это грубый зоологический факт. Жертва, хихикая, сама
лезет в глотку к зверю. Ей кажется, что  это  такая  шутка.  Мы  почему-то
совершенно неадекватно  оцениваем  степень  опасности,  и  это  никому  не
кажется  странным.   Больше   того,   мы   готовы   всяческими   способами
инактивировать тех, кто указывает  нам  на  это.  И  больше  того:  я  сам
чувствую внутреннюю потребность не думать ни о  какой  опасности,  а  если
думать, то иронически...
     -  Послушайте,  -  опять  сказал  тот,  смутно   знакомый.   -   Тема
просачивания и вторжения инопланетян на Землю настолько затаскана, что  об
этом всерьез даже говорить как-то неловко.  Тем  более,  что  и  в  данном
конкретном случае нет ни малейших доказательств того, что  все  это  имеет
неземное происхождение.
     - Разумеется, нет, - пожал плечами Максим. - Как и у обитателей Саулы
нет ни малейших доказательств прогрессорской деятельности землян.
     - Мы спорим обо всем этом уже сорок лет, -  сказал  Горбовский.  -  И
давно уже пришли к мысли, что требовать друг  от  друга  доказательства  -
неэтично и даже недопустимо. Поскольку, как верно заметил  Максим,  именно
информация,   информационные   массивы,   являются    основным    объектом
воздействия. Кроме  того,  в  ряде  случаев  мы  имеем  дело  с  явлениями
единичными, уникальными. А следовательно...
     - Тогда мы имеем моральное право оперировать понятиями черной  магии,
алхимии, начинать вертеть столы... что там еще делали?..
     - Оживляли мертвецов.
     - Вот я и... - и вдруг узколицый замолчал. Огляделся беспомощно...
     - Ничего, Фил, - сказал Максим.  -  Все  нормально.  Привыкай.  Добро
пожаловать в страну Оз.
     Тут Аля вспомнила, почему этот человек казался  ей  знакомым.  Филипп
Шеллер, контактер с негуманоидами. Лет десять назад про него много писали.
Удивительная адаптивность, четкость и цельность интеллекта...
     - Я понимаю Максима, который  не  хочет  разбивать  задачу  на  более
простые элементы и решать ее именно поэлементно, - сказал тот, с  бородой.
- Это внесет, скорее всего, очень существенные  искажения...  Но,  в  свою
очередь,  я  хотел  бы,  чтобы  уважаемый  Максим  понял  меня.  Нас.  Нам
предложена смесь из ксенологии официальной  и  апокрифической,  логических
загадок,  странных  явлений  психики,  возможно,  даже  патологических,  и
природного феномена, механизм которого абсолютно не прояснен, хотя феномен
наблюдается уже сколько? Лет десять?
     - Немного меньше.
     -  Неважно.  За  это  время  можно  было  бы   исследовать   все   до
субвакуумного уровня...
     - Исследовали, Питер.  Никаких  загадок.  Все  ясно.  Неясна  мелочь:
откуда что берется и зачем?
     - И - кто это затеял, - тихонько подсказал Горбовский.
     - Именно так.
     Але  вдруг  показалось,  что  здесь  есть  что-то  неправильное.  Так
описывают "дежа вю".  Будто  бы  она  уже  в  пятый  раз  смотрит  любимый
спектакль, и  вдруг  актеры  начали  путать  реплики.  Даже  не  путать  -
упрощать. Выпускать что-то. И будто бы бородатый Питер  должен  сидеть  не
там, где сидит, а справа, и говорить торопливо и  непонятно,  а  вон  там,
между Филом  и  девушкой-квазибиологиней,  не  хватало  кого-то  пожилого,
белоголового, с эспаньолкой... Ощущение было  настолько  острым,  что  она
приподнялась  со  своего  места.  Хотелось  подойти  и  потрогать,   чтобы
убедиться.
     И вышло так, что она стоит, а все смотрят на  нее  и  ждут,  что  она
скажет.
     Она еще раз посмотрела вокруг себя.  Невозможно  было  отделаться  от
ощущения странной нарочитости происходящего.
     - Знаете, - сказала она, - я ведь в какой-то степени Попов. Слепок  с
него. Ментальный снимок. Говорят, это пройдет, но пока что - держится. Так
вот, этот внутренний Попов говорит, что ответ на заданный вами вопрос  был
получен, ответ четкий, однозначный, достоверный. И  был  получен  не  один
раз, а - множество... Но каждый раз этот  ответ  будто  забывался,  и  все
начиналось снова.
     - Так, - сказал Максим. - И каков же этот ответ?
     - Не знаю... - Аля вдруг растерялась. - Не могу это...  открыть.  Там
как бы дверь... А кто такой Ященко?
     Она заметила, как переглянулись Максим и Шеллер.  Горбовский  почесал
подбородок.
     - Не расстраивайтесь, Сашенька, - сказал он. - Тут дело,  получается,
непростое. Ященко - это Камилл. Фамилия у него такая.  Камилл  Ященко.  Ее
почему-то мало кто помнит...


                                   СТАС

     Мы сидели на  веранде  и  пили  какой-то  травяной  настой.  Сикорски
утверждал, что трава эта проясняет  мысль.  Остров  был  каменист  и  мал.
Сосны, скрученные ветрами, держались за  край  террасы,  дальше  начинался
океан. Черные скалы поднимались за нами четырьмя быками. Небо было  низким
и  серым.  Внизу  глухо  бил  прибой.  Ветер  с   юга   доносил   льдистый
антарктический запах.
     Святая Елена, маленький остров...
     Это была не Святая Елена, но что-то похожее присутствовало во всем.
     -  Я  восхищен  вашими  способностями,  Попов,  -  сказал   Сикорски,
отставляя свою кружку, огромную и коричневую, с  изображением  всадника  с
копьем. - Жаль, что вас не было с нами  тогда.  Может  быть,  со  мной  не
случилась  бы...  неприятность...  Абалкин  бы  остался  жить,  а   служба
продолжала бы  -  служить...  -  он  вздохнул.  -  Знаю,  что  не  смешно.
Старческое слабоостроумие.  Извините.  Так  вот,  о  главном...  Все,  что
рассказал вам Суворов, - правда. Но это такая невинная часть  правды,  что
даже... нежность пробирает. Нежность. На самом же деле...
     Он медленно встал, обошел  вокруг  стола,  остановился  передо  мной.
Движения его были медленны и осторожны.
     - Я вам расскажу. Потому что вы все равно все узнаете.  Но  вдруг  вы
узнаете потом, когда будет поздно? Как я, например...
     Он помолчал, глядя, как вдали летит, почти касаясь  воды  и  оставляя
белый прерывистый след пены, маленький оранжевый глайдер.
     - До поры все было так, как он рассказал. До недоброй памяти двадцать
девятого.
     - Нашего века? - зачем-то уточнил я.
     - Что? Ну да, конечно, нашего. Кому-то из гипногенистов пришла  мысль
передоверить некоторые управляющие функции машине.  Сделать  ее  арбитром,
поскольку противоречия между владельцами ключей зашли далеко. И что бы  вы
думали - сделали машину...
     - Массачусетскую?
     - Совершенно верно. Именно ее,  родную.  Собрали,  запрограммировали,
запустили. Функции: сбор всей формализованной информации.  С  целью:  всем
сделать хорошо. Ну, а по мелочам - управление погодой, транспортом, и  так
далее... Вы спросите: почему не сеть,  не  что-то  попроще?  Зачем  такого
монстра отгрохали? Ответ: чтобы полностью исключить возможность  перехвата
управления. Мотивы понятны.
     - И что же помешало возложить на ее плечи это бремя?
     - Ничто. - Сикорски посмотрел на  меня  как-то  по-птичьи,  боком.  -
Машина работает. Уже больше пятидесяти лет.
     - Как - работает? Ведь известно же... - я осекся. Я все понял.
     - Машина работает. Более того, она создана так, что перехватить у нее
управление могут только все шестнадцать гипногенистов  одновременно,  если
соберутся за пультом. Этого не происходило никогда.
     - Значит, машина работает... и вторгнуться в ее работу  нельзя?  И  -
проконтролировать нельзя?
     - В общем, да. Только косвенными способами.
     - Например?
     - Ну, самое главное... Стас, сколько сейчас на Земле людей?
     - С Системой?
     - Ну да. С Системой, с Периферией... Сколько насчитывает наше племя?
     - По последним данным - пятнадцать и тридцать шесть сотых миллиарда.
     - Да. И это все знают. И люди должны умирать время от времени, да? Их
кремируют,  пепел  ссыпают  в  такие  урночки...  Я   собрал   данные   по
производству этих урночек. Так вот, судя по этим  данным,  на  Земле  и  в
Системе сейчас живет около одного миллиарда человек.
     - Что?
     - Один миллиард. Один, а не пятнадцать. Но мы знаем, что  пятнадцать.
И живем так, как будто бы - пятнадцать... - он закашлялся. -  Ошибки  нет,
Стас. Данные проверены перекрестно. Расхождение на порядок как минимум.
     - И это значит...
     Порыв ледяного ветра налетел, ударил в лицо. Мелкая водяная пыль...
     -  Это  значит  только  одно:   машина   поняла   задачу   по-своему,
по-машинному. И по-своему ее исполнила.  Получив  результат.  Человечество
похудело, совершенно этого не заметив. Вписалось наконец в экосферу.  И  -
без катастроф, без горя...
     -  То  есть  -  как?  Ведь  получается  -   уничтожено   четырнадцать
миллиардов?..
     - Может быть, и уничтожено. А может быть, и нет. Про планету  Надежда
вы знаете? Пример грубой, провальной  работы.  В  нашем  случае  -  работа
тонкая, мастерская...
     - То есть - вы... как бы сказать... - одобряете все это?
     - Разве важно, как я к чему-то отношусь? По большому  счету,  это  не
интересует даже меня самого.
     - А вам не кажется, что это имело бы смысл прекратить? - спросил я.
     - Не знаю. Ведь идет постоянное облучение. Снимите его -  и  наступит
глобальный шок. У  вас,  как  я  знаю,  психическая  резистентность  очень
высокая. Но и вам, наверное, будет не по себе, когда вы  сможете  смотреть
на мир новыми глазами...
     - Он что - слишком отличается?
     - Формально - нет. Но впечатление от него совсем другое.
     - И все-таки: не решит ли машина, что нас может быть еще меньше?  Или
что мы должны стать пониже ростом? Отпустить хвосты? Жить под водой?
     - Вполне возможно. И тогда мы будем жить под водой. Боюсь, что сейчас
гораздо опаснее - с точки зрения сохранения того, что мы имеем...  что  от
нас осталось... - это менять способ существования. Древние  говорили:  "Не
навреди".
     - Но ведь машина не вечна. Рано или поздно она придет  в  негодность,
разрушится...
     - Попробуйте поговорить об этом с Бромбергом. В конце  концов,  он  -
один из...
     - Бромберг?!
     - Да. Старый Айзек Бромберг. Жизнь положивший на...
     И тут раздался сигнал вызова. Сикорски недовольно  махнул  в  сторону
экрана, но тот уже осветился.
     - Экселенц! - почти крикнул появившийся человек. - Мы раскопали,  что
произошло с Абалкиным! Раскопали до конца... - Тут он увидел  меня.  Глаза
его распахнулись. Светлые холодные глаза.
     - Очень хорошо, Максим, - сказал Сикорски. - Я доволен. Но  стоит  ли
врываться без предупреждения?
     - Да, Экселенц. Не стоит. Стас, вы?..
     - Со мной пока все в порядке, - сказал я. - Мы беседуем о жизни.


                                   АЛЯ

     Все самое главное приходило к ней в полудреме.
     ...она знала откуда-то, что просто глазами увидит это иначе, не  так,
как сейчас: изумрудный песок, черные волны,  иссиня-серый  айсберг  вдали.
Волны ворошили сероватые льдинки, шугу, прибитую к берегу.  Это  значит  -
лето. Она стояла, широко  расставив  ноги,  и  смотрела  вдаль.  Громадная
оранжевая  туша  лежала,  полузарывшись  в  песок.  Торчала  вверх   очень
человеческая, но  чересчур  огромная  рука.  По  белому,  с  лиловатыми  и
желтоватыми пятнами небу ползла  цепочка  багровых  огоньков.  Стоило  мне
захотеть, и  черные  воды  расступятся  передо  мной,  открывая  дорогу  в
таинственную бездну. Там мой дом, мой  истинный  дом.  И  в  горах.  И  за
болотами, в глубоких расселинах, откуда восходят дымы, пахнущие целебно. Я
никого никогда сюда не пущу, я сделаю так, что пришедшие  забудут  дорогу.
Но мне тоскливо без них, и я творю их перед собой из остатков воображения.
Темный город возникает на пляже, и волны обтекают его, не  смывая.  Тонкий
звук поднимается кверху, к небу, зажигая концентрические кольца...
     Аля очнулась и, вскочив, осмотрелась. Все было слишком просто,  чтобы
казаться ужасным.
     Пустые стулья стояли неровным полукружием, как бы беседуя. В открытые
окна влетали голоса. Доносились удары мяча, невнятные механические звуки и
электрические потрескивания.
     Вошел  Горбовский,  по-прежнему  озабоченный.  Сел  на  стул  верхом,
посмотрел на Алю, вздохнул и покачал головой.
     - Нашелся наш Стас, - сказал он. - Только не знаю, хорошо ли это...
     - Где он? - быстро спросила Аля.
     - На Земле. У Сикорски.
     - А кто такой Сикорски?
     - Неужели не знаете? Это была громкая история.
     - Первый раз... - она замолчала. Внутри лопнул пузырек. -  Знаю.  Да.
Все знаю. Но - зачем он Стасу?
     Горбовский пожал плечами.
     - Мы безнадежно опаздываем... главным  образом  -  вот  здесь,  -  он
дотронулся до лба. - А кроме того - некий паралич воли...
     - Паралич волн, - повторила Аля. - Жалко.
     - Как вы себя чувствуете? - спросил Горбовский. - В  такой  переделке
побывали.
     - Не знаю. Никак не чувствую. Еще не прожгло.
     - Да, это я понимаю. Ну, что - оставим работу профессионалам?
     - Нет, - сказала Аля.  -  Я  так  не  могу.  Должен  же  кто-то,  кто
понимает...
     - Через полчаса Максим улетает на Землю. Туда,  к  Сикорски.  Я  пока
остаюсь. Вы - как намерены?
     - Я полечу, - твердо сказала Аля.
     - Стас для вас... что-то значит?
     Аля посмотрела на  Горбовского.  Неясно  было,  он  действительно  не
понимает - или спрашивает о чем-то другом?
     - Он у меня вот здесь, - повторяя жест Горбовского,  она  дотронулась
до лба. - И я уже почти не могу это выносить...


                                   СТАС

     - Вы  ничего  не  понимаете,  Попов,  -  хрипло  сказал  Бромберг.  -
Допускаю, что вы все знаете, но не понимаете вы ни черта.
     - Ну, почему же? - вежливо ответствовал я. - Древний способ  отучения
от наркотиков: медленно и постепенно уменьшать дозу. Девятнадцатый век.
     - А от пищи вы так никого не пытались отучать? От воздуха?  Нет?  Ну,
так попытайтесь, попытайтесь...
     - Бросьте, Бромберг. Это не я, это вы не понимаете,  что  предприятию
вашему все равно пришел конец. Остановлюсь я - не остановятся другие.  Это
же выстрел дробью. За нас взялись всерьез.
     - Кто? Кто взялся? Что вы несете, идиот?!
     - Некий весьма сведущий разум, который мы ассоциируем с Малышом.  Им,
видите ли, не нравится наше поведение...
     - Я же сказал: идиот! Повторить? Я повторю: идиот! Какой Малыш? Какой
разум? Это все выдумки нашей разлюбезной! Она пичкает нас  байками,  чтобы
мы...
     Я подождал, когда он прокричится, и спросил:
     - Скажите, а вы сами-то подвержены этому внушению?
     - Я? Конечно, нет. Я знаю, что оно существует, что оно направлено  на
модификацию моего поведения, и веду себя с поправкой на оное.
     - Вы давно снимали спектр этого излучения?
     - Регулярно. А что?
     - Вам не бросилось в глаза ничего необычного?
     - Нет. И не могло броситься. Потому что ничего необычного там нет.
     - Понятно. Так вот, слушайте меня внимательно. Я жил на планете,  где
гипноизлучения нет. На Земле я около  суток.  Даже  на  обычного  человека
излучение еще не окажет влияния за такой срок... эффект его накапливается,
не так ли?
     - Ну, в некотором роде - да.
     - Отлично. Вам, когда вы возвращаетесь, не бросаются в глаза  простор
и пустота на З