Андрей ЛАЗАРЧУК

                                ВСЕ ХОРОШО




                            ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

     Помню, как  в  восемьдесят  четвертом  из  Москвы  приезжал  работник
Министерства культуры - закрывать наш КЛФ. Этому предшествовало  выселение
клуба из комнаты в библиотеке, которую он занимал: помещение потребовалось
для хранилища запрещенных к выдаче книг. Но на встречу  с  высоким  гостем
нас все-таки собрали. И гость под большим секретом поведал,  помимо  всего
прочего, что Стругацкие то ли уже запрещены, то ли вот-вот будут.
     - Но как же так? Ведь они написали столько коммунистических книг!..
     - Книги они писали хоть и коммунистические, а - антисоветские...
     Это было сильно сказано.
     Клуб  тогда  закрыли,  мы  "перезимовали"  год  на  квартирах,  потом
началась подвижка льда... Спустя несколько лет клуб  умер  своей  смертью,
потому что сменилась среда обитания и места в ней для КЛФ уже не было.
     Мы цитировали Стругацких наизусть. Не члены КЛФ  -  просто  студенты.
Хотите на память (потом проверите)?
     "Ну, что стоите? - сказал он книгам. - Разве для  этого  вас  писали?
Доложите, доложите-ка мне, как идет сев, сколько посеяно? Сколько посеяно:
разумного, доброго, вечного? И каковы виды на урожай? А главное  -  каковы
всходы? Молчите... [...] А можно понимать прогресс  как  превращение  всех
людей в добрых и честных. И тогда мы доживем  когда-нибудь  до  того,  что
станут говорить: "Специалист он, конечно, знающий, но грязный  тип,  гнать
его надо..."
     Полгода  назад  я  выступал   перед   студенческой   аудиторией.   Из
восьмидесяти только двое читали Стругацких. С ними мы и поговорили.
     Главным  образом  о  том,  что  никогда  не  будем  жить  в   Будущем
Стругацких. Сменилась среда обитания...
     Значит ли это, что Учителя ошибались? - Да, конечно.
     Значит ли это, что они были неправы? - Разумеется, нет.
     Высшая правота Стругацких вряд ли выразима словами, как всякая высшая
правота. Думаю, нам еще предстоит постигать и  постигать  ее.  Принимая  и
отвергая. Почему-то даже отрицание здесь - лишь особая форма  утверждения.
И, скажем, раскрытие всего страшного смысла слов "превращение всех людей в
добрых и честных"  (что  давно  держало  меня  за  горло)  почему-то  лишь
дополняет ее, эту правоту.



                                    1


                                   АЛЯ

     - Вон-вон-вон прекрасное местечко! - пропела  Лариска,  перевешиваясь
через  борт  глайдера  и  указывая   рукой   куда-то   вправо-вперед-вниз;
просторный рукав ее куртки затрепетал на  ветру,  и  в  размеренный  шорох
воздушного потока ворвался механический звук, от которого  у  Али  на  миг
остановилось сердце: точно так же звучали сирены общей  тревоги  тогда  на
"Хингане"... "Убери руку!" - крикнула она и даже сделала движение  -  дать
негодяйке  по  шее,  -  но  глайдер  тошнотворно  ухнул  вниз,  задирая  и
поворачивая нос, и надо было его удерживать,  выравнивать,  возвращать  на
курс пеленга - это отвлекало от  всего,  даже  от  глыбки  льда,  медленно
сходящей по пищеводу вниз, вниз, ничего, лед растает,  ничего...  А  когда
истекли секунды - впереди, прямо на кончике  штыря  пеленгатора,  возникла
шахматная  бело-оранжевая  башенка  с  прозрачным  куполом,  а  еще  через
несколько секунд - яично-желтая плоская крыша с синими линиями разметки  и
одиноким серебристым "стерхом", небрежно, как карандаш на  столе,  забытым
на краю поля. Не смахнуть бы его, подумала Аля.  Она  просунула  руку  под
панель, нащупала установочный узел. Вот эти бугорки... Легкими  движениями
пальцев она начала смещать вектор тяги. Достаточно...  Шум  воздуха  стих.
Аля оглянулась. Желтое поле было  теперь  слева  и  медленно  уходило  под
корму. Она развернула послушную - чересчур послушную  -  машину.  Положила
руку на регулятор тяги. В этой цепи ток был, но как  среагируют  эффекторы
на команду при выбитом доминаторе: пропорционально или дискретно -  ведомо
лишь... Она покосилась на  выдранные  с  мясом  панели  автопилота.  Ты-то
знаешь, конечно. И ответишь. Только вот не мне и не сейчас...
     Сжавшись, она потянула ручку на себя. И журчание двигателя послушно и
плавно сменило тон.
     Аля откинулась на спинку. Хорошо, что ветерок... а то бы  так  разило
потом... Лариска, кажется,  поняла  все:  смотрела  прямо  перед  собой  и
неслышно  дудела  на  губе.  Зато  Тамарка  с   заднего   своего   сиденья
перегнулась, просунулась вперед и сыпала вопросами, и Аля, как спикербокс,
отвечала, отвечала, отвечала, изо всех сил стараясь,  чтобы  голос  звучал
легко. Глайдер медленно снижался  и  медленно  скользил  вперед,  описывая
неправильную спираль вокруг посадочной площадки, и кружился вокруг  буйный
лес с редкими свечами цветущих поднебесников, и синий, синее неба,  хребет
Оз, до  которого  так  и  не  долетели,  сменялся  белым  далеким  хребтом
Академии, от подножия которого, позавтракав, вылетели на прогулку...
     Ну, все. Аля направила глайдер  вдоль  посадочной  площадки,  задрала
нос, сбрасывая остатки  скорости,  и  выключила  двигатель.  Генератор  по
инерции крутился еще несколько секунд, и  этого  как  раз  хватило,  чтобы
сесть без лишнего шума.
     Лариска хмуро посмотрела на нее и вдруг  молча  полезла  через  капот
раздатчика, давя и разбрасывая остатки автопилота, и обхватила Алю за шею,
и запричитала тоненьким голоском,  неразборчиво  и  торопливо,  и  Тамарка
басом подхватила и тоже повисла на шее, и все поплыло,  и  Аля,  мгновенно
ослабев, заревела в голос. Она видела через завесу слез, как кто-то  бежит
к ним - два или три человека. Но это не имело никакого значения...


     Она даже поспала немного -  переживания,  избыток  кислорода,  глоток
чего-то горько-сладкого сделали свое дело. Странно: обычно она  запоминала
свои сны, а момент пробуждения тем  более:  это  были  секунды  подлинного
счастья. Иначе оказалось на этот раз: помнить и понимать себя  Аля  начала
лишь после душа; все предыдущее было смазано, нереально, расплывчато. Зато
и  полет  на  свихнувшемся  глайдере  воспринимался  легко,  как   событие
позапрошлого года. Можно было продолжать жить, не обмирая  от  ужаса,  что
под тобой и девчонками - непроходимые  болота  и  джунгли,  полные  жутких
зубастых прожорливых тварей...
     Приведенный в порядок охотничий костюмчик издавал запах озона и будто
бы потрескивал - настолько был чист. Аля, ежась,  натянула  его  на  себя,
вспушила волосы, похлопала себя по щекам: полевые косметические процедуры.
Всмотрелась в отражение. Неплохо, прямо скажем. Особенно  когда  вот  так:
взгляд вполуприщур... Она засмеялась и пошла к людям.
     Было, наверное, за местный полдень, а  если  по  внутренним,  земным,
кейптаунским еще часам - то  поздний  вечер.  На  открытой  галерее,  куда
выходила дверь ее комнаты, никого не оказалось, лишь маленький кибер  полз
вдоль стены, доводя чистоту до абсолютной. Аля постояла у  перил.  Джунгли
были вот они - протяни руку.  Синеватые,  в  сиреневых  прожилках,  листья
лягушачьей  пальмы  качались  перед  лицом,  и  вереница   жуков-оборотней
двигалась по  ним,  тропя  новый,  имеющий  неявный  смысл,  маршрут.  Про
жуков-оборотней вчера  рассказывал  доктор  Пикач  -  может  быть,  слегка
привирая для интереса. Якобы,  помещенные  в  нужные  условия,  они  могут
развиться в любой живой организм Пандоры, а как доктор Пикач  предполагает
еще - и не только Пандоры. Что - неужели и в человека?  Ну,  если  удастся
подобрать ключ к коду... Но это же ужасно! Ужасно, согласился доктор Пикач
и непонятно  задумался.  Аля  всмотрелась  в  жуков.  Размером  в  ладонь,
темно-бронзового цвета, длинноусые,  очень  похожие  по  форме  на  земных
бронзовок, они ритмично шагали по пальмовым листьям, перебираясь с  одного
на другой, и если расфокусировать взгляд и смотреть вдаль,  казалось,  что
пальму обвивает свободно брошенная бесконечно длинная  бронзовая  цепочка.
Аля двинулась вдоль перил в сторону трапа, ведущего на крышу. За пальмой в
ряд стояли минные деревья - сейчас в цвету. Алые и  белые  шары,  издающие
запах свежевыпеченного хлеба. Плоды  их  будут  смертельно  опасны.  Всех,
ступающих на землю Пандоры, учат - до синевы под глазами и нервного  тика,
- как распознавать и обходить семенные коробочки минных  деревьев,  и  все
равно ни одна осень не  проходит  без  смертей  и  увечий.  Об  этом  тоже
рассказал доктор Пикач. Он мог бы рассказать еще о тысяче  вещей,  но  тут
набежали девчонки, и доктор стушевался: видимо, в  его  планы  не  входило
семейное развлечение.
     Аля почти поднялась на крышу, когда все вокруг на мгновение потемнело
и джунгли скрылись за молочно-белой стеной: кто-то нежелательный и сильный
попытался  преодолеть  защитную  мембрану.  Потом  мембрана  вернула  себе
прозрачность, и Аля увидела  нарушителя:  трехметровая  птичка,  состоящая
практически из одного клюва,  молотила  по  воздуху  куцыми  крылышками  и
размахивала длиннющими ногами. Как-то она сумела наконец  развернуться,  в
этих  ногах  не  запутавшись,  расправила  межпальцевые  перепонки   -   и
потрещала,  не  оглядываясь,  между  пальмами,   над   верхушками   минных
деревьев... Гарпия гнусная ногокрылая - было полное  имя  этой  пташки.  А
также - скунс перелетный.
     Все были тут - наверху,  на  ветерке.  Девчонки,  подвязавши  волосы,
прыгали - хвосты пистолетом - и  бестолково  размахивали  ракетками  перед
двумя парнями, которые им явно подыгрывали. А  третий  абориген  грустного
вида сидел, опершись спиной о ее глайдер, и пил что-то из высокого черного
бокала. Увидев Алю, он поднял бокал, салютуя, и похлопал ладонью  рядом  с
собой: приземляйся, мол, еще раз. Нравы у аборигенов были простые.
     Этот, по имени Стас, наверное, местный вождь, подумала Аля. Он старше
всех, и оба воина племени слушаются  его.  Вековая  мудрость  тяжелит  его
веки, и темнит взор, и серебром покрывает власы...  нет,  правда:  молодое
лицо, вряд ли сорок, а глаза старые,  и  какая-то  усталость  во  всем:  в
жестах, в позах... Она вспомнила, как слушал он ее рыдания и ругань.  И  -
улыбнулась.
     - Здравствуй, вождь, - сказала она. - Ты позволяешь мне сесть с тобою
рядом?
     - Садитесь, садитесь, - сказал Стас и зачем-то подвинулся.  -  Хотите
вина? Оно местное, но из настоящего винограда.
     - Немного, - сказала Аля. - Попробовать.
     Она села. Бок "джипси-мот" был теплый и пружинисто-податливый.
     - Я еще не говорил, что восхищаюсь вами? - спросил Стас, наливая ей в
такой же, как у него, бокал бледно-розовое вино. - Так вот, я  восхищаюсь.
У "джипси" боковая устойчивость  отрицательная,  считается,  что  его  без
автопилота не то что посадить - развернуть нельзя.
     - Хорошо, что я этого не знала, - сказала Аля. - Приятное вино.
     - Вино доброе, - сказал Стас. - Жаль, что о планете этого не скажешь.
     - Вам не нравится Пандора? - удивилась Аля.
     - Почему же не нравится? Замечательная планета. Только вот доброй  ее
не  назвать...  -  Стас  запрокинул  голову  и  посмотрел  в   небо.   Аля
непроизвольно повторила его движение.
     В  зеленоватом,  океанского  цвета,   небе   на   немыслимой   высоте
сталкивались и сминались когтистые крылья облаков.
     - Поэтому люди и стремятся сюда,  -  продолжал  он.  -  Отдохнуть  от
чересчур доброй Земли.
     Аля промолчала. В разговор проникли странные нотки; в  таких  случаях
она, чтобы не выглядеть дурой, предпочитала пропускать ход.
     - Чем вы занимаетесь? - немного  другим  -  более  живым?  -  голосом
спросил Стас; головы он, впрочем, не повернул и продолжал смотреть в небо.
- Космос? Биосферы?
     - Не угадали, - засмеялась Аля.  -  Я  библиотекарь.  Гутенберговский
центр, Кейптаун, слышали?
     Это  вождя   проняло.   Он   мгновенно   сел   прямо   и,   по-грачьи
наклонив-повернув голову, буквально впился взглядом  в  ее  лицо  -  будто
силился узнать. Так продолжалось не меньше секунды. Потом он  расслабился,
обмяк, отвел взгляд.
     - Странно... - он сглотнул.
     - Мне самой странно, - заговорила, чтобы  погасить  неловкость,  Аля.
Она улыбалась и чувствовала, что улыбка идиотская, но согнать ее с лица не
получалось, и переменить  тон  -  тоже.  -  Я,  понимаете,  девчонкой  еще
занималась воздушными гонками, двадцать  лет  прошло,  думала,  перезабыла
все, в глайдер сажусь утром - будто в первый раз пульт  вижу,  и  вдруг  -
высота километр, и он мне начинает выдавать черт-те что...
     - Доминатор сварился, - сказал Стас. - Здесь иногда такое  случается.
Я  переналадил  автопилот,  теперь  он  совсем  безмозглый,   зато   очень
послушный. Как велосипед.
     - Вы смогли его наладить?! - восхитилась Аля. - Я его так ломала, что
думала - навсегда...
     - Очень трудно что-то сломать навсегда.
     - Значит, нам уже можно лететь?
     - Как только вам наскучит с нами.  Девушки  уже  рассказали  о  ваших
планах. Кстати, для такого маршрута вам было бы  разумнее  взять  "стерх".
Например, наш.
     - Спасибо, но это... мне даже неловко...
     - Для неловкости  нет  оснований.  Впрочем,  жажду  благодарности  вы
можете утолить очень простым способом.
     Аля приподняла бровь:
     - Очень простым?
     - Самым  простым.  Когда  вернетесь  домой,  пришлите  мне  реставрат
первого русского издания "Графа Монте-Кристо".
     - Диктуйте адрес.
     - Пандора, Академия, точка "Ветер".  Нуль-связи  здесь  нет,  поэтому
шлите на любой номер Академии, мне передадут.
     - Простите, а фамилия?
     - Ах, да. Попов. Станислав Попов.
     - Я обязательно сделаю. А почему здесь нет нуль-связи?
     - Не может же она быть везде.
     - Наверное...
     Они помолчали. Здесь что-то не в порядке, вдруг  поняла  Аля.  Острое
чувство неловкости накатило и задержалось -  будто  она  неожиданно  стала
свидетелем чужой семейной  ссоры.  Только  здесь  не  было  ни  семьи,  ни
ссоры...
     - А вы здесь живете? - спросила Аля. - В смысле - постоянно?
     - Пожалуй, да, - неуверенно сказал Стас. - Пожалуй, постоянно. Знаете
что?  Давайте  устроим  праздничный  ужин.  Не  каждый  день  сюда  падают
гостьи-красавицы. На Земле, если  я  не  путаю,  двадцать  первое  ноября?
Сегодня  же  день  рождения  Вольтера!  Четыреста  восемьдесят  шесть  лет
старичку. Отметим?
     - Вы заранее готовились?
     - К чему?
     - В смысле Вольтера?
     - Нет, я просто знаю. О, это пустяк. Можете задавать любые вопросы  -
отвечу быстрее БВИ. Хотите попробовать?
     Стас заметно оживился: заблестели глаза, появилась улыбка:  азартная,
мальчишеская.
     - Н-ну... - Аля задумалась. - Автор "Свинцовых обелисков"? Год первой
публикации?
     - "Свинцовые обелиски" - первый роман Сергея Закревского,  выпущенный
им под псевдонимом Алан  Шварцмессер.  Астрахань,  издательство  "Дельта",
тысяча девятьсот девяносто седьмой год. Четыреста пятьдесят пять  страниц,
газетная бумага, тираж две с половиной тысячи  экземпляров.  О  творчестве
Закревского рассказать?
     -  Не  надо...  -  Совпадение,  неуверенно  подумала  она.   Или   он
действительно знает все? - Сейчас придумаю посложнее.  Какое  произведение
Кливленда Дина Кегни выдержало максимальное количество изданий?
     - Учебник  "Основы  математической  статистики"  издавался  на  языке
оригинала и в переводах на протяжении семидести лет. Общий тираж...
     - Ой, нет! Подождите. Удивительно... Это касается только литературы?
     - Нет, - покачал головой Стас. - Всего.
     - Всего?
     - Да. Я знаю практически все. Разумеется, поверхностно.
     - И что такое "принцип Смогула"?
     - Это из области инфраинформатики.  Якобы  в  крупных  информационных
сетях имеет место инверсия причинно-следственных связей. Следствие  влияет
на причину, и в результате возникает  как  бы  обратный  ход  времени:  мы
начинаем получать информацию из будущего. Безадресную и рассеянную,  но  -
информацию. Смогул пытался ее уплотнять и обрабатывать...
     - И - что?
     - Вы не знаете?
     - Н-нет, наверное...
     -  Он  покончил  с  собой.  Оставил  письмо.  Совершенно  непонятное.
Цитирую: "Тем,  кто  живет.  Финал  провален.  Скучно.  Спасибо  за  роль.
Увидимся после всего. Рышард Смогул".
     - Грустно, - сказала Аля. - Только что уж тут непонятного.
     - Вы не представляете себе,  сколько  толкований  этого  текста  было
сделано.
     - Ладно. Тогда, если можно, еще вопрос... я вам не надоедаю?
     - О, конечно, нет.
     - Кто вы, Стас?
     Аля спросила это - и похолодела. Лицо Стаса на миг застыло, сделалось
ледяной маской, а когда ожило  -  было  почти  лицом  старика.  И  улыбка,
насильственно возвращенная на место, растянувшая сероватые губы, -  ничего
прежнего уже не вернула.
     - Кто я? - тихо сказал он и зачем-то тронул себе ладонью подбородок и
щеку. - Пожалуй... - и замолчал.
     - Кажется, я  нашла  вопрос,  на  который  вы  не  знаете  ответа,  -
прошептала Аля.
     Стас посмотрел ей в глаза. Она почувствовала, как  первобытный  страх
вливается в нее с этим взглядом. Потом лицо Стаса сделалось почти прежним.
     - Да, - сказал он равнодушно. - Один из примерно полутысячи.


     Праздничный  в  честь  господина  Вольтера  ужин   прошел   чинно   и
благородно.  Стас  был  весел  и  легок,  произносил  тосты,   рассказывал
анекдоты,  а  также  обильно  цитировал  виновника  торжества.  Его  более
молчаливые товарищи тоже не оставались в тени, хотя - Аля отметила это  не
без удивления - не производили никакого впечатления. Люди без качеств. Она
все еще не очень твердо знала, кто из них Тони, а кто  Мирон.  Не  потому,
что были похожи друг на друга, а потому, что были похожи на  всех  молодых
людей сразу. С  непонятным,  но  напоминающим  брезгливость  чувством  она
осознала, что уже завтра, встреть она Тони-Мирона, - не  узнает  его.  Для
Лариски же и - подавно - Тамарки это были блистающие рыцари без  страха  и
упреку. Паладины. Или тамплиеры. Девчонки таяли и щебетали.
     Нет, что-то крупно не в порядке здесь, на этой "точке "Ветер". Что-то
здесь не так, как подобает быть. Слишком никого нет - в разгар  курортного
сезона. Два десятка комнат - пустые. И не  научная  это  станция,  хотя  и
принадлежит Академии. Впрочем, Академии принадлежит много чего...
     - ...а техника там - девятнадцатый век, все на уране,  изношено,  как
черт знает что: сравнить не с чем. Но ездят они и летают - и  мы  с  ними,
что же делать. И вот такая ситуация: над джунглями - а летим мы  впятером,
двое местных и нас трое - мотор вертолета  начинает  чихать,  чихать  -  и
останавливается. Хорошо, высота приличная была, автораскрутка сработала  -
сели. А джунгли там не чета пандорским... скажи, Тони.
     - Древний укрепрайон. Пятьдесят  лет  его  строили,  потом  десять  -
долбили, но столько всего осталось...
     - Сели мы на полянку, винт крутится еще,  тишина,  только  шестеренки
урчат да мотор потрескивает - остывает, значит. Сидим, в себя приходим.  И
вдруг - тихое такое... не гудение, не звон, а -  по  краю  бокала  пальцем
провести...
     Прогрессоры, с облегчением подумала Аля.  Я  навоображала  себе  черт
знает чего, а это - просто Прогрессоры. Говорят, где-то здесь у них то  ли
база, то ли центр реабилитации, туда не пускают посторонних...  хотя  нет,
это не здесь,  это  в  южном  полушарии  -  Алмазный  пляж...  Все  равно,
Прогрессоры - это отдельно. Она огляделась.  Девчонки,  конечно,  внимали,
открыв рты, Мирон из посуды и собственных  рук  творил  панораму  события,
Тони ему помогал, улыбаясь чуть снисходительно и отпуская  комментарии,  а
Стас... Лицо его было безмятежным, и он, казалось, с удовольствием слушает
рассказчика - но костяшки пальцев, сжимавших нож и вилку, побелели;  стейк
так и лежал перед ним  на  тарелке,  нетронутый.  Поймав  взгляд  Али,  он
осторожно положил предметы на стол, виновато улыбнулс