ался
только в том флаконе, да еще у меня в голове, - начал я, и Арч
утвердительно кивнул. - А вы намерены, по вашему выражению,
ликвидировать утечку технологии. Будете меня брать живьем, или
вас устроит труп, как было с Лигуном?
   - Зачем такой черный юмор, - в некотором замешательстве он потер
пальцами ухо. - Мы вовсе не собираемся причинять вам вреда.
Совсем наоборот, хотим помочь. Поймите, вы даже не
представляете, какой тарарам сейчас поднялся вокруг вас. Уже
установлено, что Трандийяар и некто Хопаши - одно и то же лицо.
Помилуйте, ну зачем было стрелять в Барладага из ампульного
пистолета? На розыски брошены лучшие силы УБ и полиции, вас
всерьез считают инопланетянином, который покушался на двоих
наркоглаварей. Третий из них сейчас принимает экстраординарные
меры, чтобы обеспечить свою безопасность.
   - Какой третий? - спросил я с недоумением.
   С неменьшим недоумением Арч воззрился на меня и пожал плечами.
   - Вы что, действительно не знаете? Третий главарь наркодела в
вашей стране, которому негласно подчинялись остальные двое...
   - Адмирал? - тихо вырвалось у меня.
   - Ну конечно. Вы умудрились покуситься на основу основ,
пошатнули все, начиная с политики и кончая бюджетом. Рано или
поздно вас разыщут, и никакой пощады не будет. Поймите, вам
здесь больше не жить.
   Арч сумел-таки подрубить меня под корень, сам того не ведая.
Благообразный старец в мундире с золотым шитьем, чьи портреты
висели на каждом углу, чьими наградами я гордился, с чьим именем
ходил в атаку, этот недосягаемо великий человек вышел на поверку
заправилой бандитов и толкачей.
   - Но ведь вы мне предлагаете исчезнуть даже не из этой страны, -
заговорил я, совладав с потрясением. - И при первой встрече, как
я теперь понимаю, вы хотели на самом деле переправить меня вовсе
не через границу.
   - Смотря что считать границей, - возразил Арч. - Фактически в
космосе тоже проходит граница, это рубеж между Колонией и
остальной ойкуменой. Я предлагаю вам перебраться на жительство в
ойкумену. Да, для вас это пока пустой звук. Приходится снова
объяснять. Кстати, у вас не слишком хорошее самочувствие, как я
вижу.
   - Пустяки. Рассказывайте.
   - Опять начну издалека. Когда-то, давным давно, круг обитаемых
планет был относительно невелик. Преступность на них
представляла серьезнейшую проблему, а вместе с тем общественный
стандарт морали уже не допускал таких варварских мер наказания,
как смертная казнь. И в конце концов было принято решение,
которое вполне может показаться небезупречным, однако
выбирали-то меж двух зол. Пойманных особо опасных преступников
стали содержать в отдельных тюрьмах, и когда их набиралось
достаточно много, отправлять в бессрочную ссылку на звездолетах.
Корабли пилотировала автоматика, их курс лежал в неизведанные
области на галактической периферии. Долгое время судьба этих
людей и их потомков оставалась неизвестной. Затем на смену
старым звездолетам пришли новые, использующие для передвижения
свойства торсионных полей. В пределах гравитационно
неоднородного пространства Галактики они стали перемещаться
практически мгновенно. И тогда, со временем, было обнаружено
более двухсот планет, населенных потомками ссыльных
преступников. Возникло то, что принято называть обтекаемо
"парадоксом Колонии". Человечество оказалось разделенным надвое.
Одна его часть процветает, достигнув высочайшей степени
прогресса. Другая, несравнимо меньшая и разобщенная, прозябает в
состоянии отсталости, горчайшей полудикости. Неприглядная
ситуация, скажу прямо.
   Белобрысый Арч сделал передышку и принялся глубокомысленно
разглядывать потолок.
   Мир, в котором я обитал, опять перевернулся кверху дном. До чего
просто решается головоломка, над которой бьются целые дивизии
биологов, археологов и прочей высокоученой братии. Как и
предполагали некоторые осмеянные фантазеры, человеческая раса не
имеет явных эволюционных корней просто потому, что появилась на
планете извне. К тому же с не самой похвальной родословной,
которую лучше не поминать, забыть напрочь.
   - Что же мешает объединению этих двух частей человечества? -
спросил я.
   - Хороший вопрос, - одобрил Арч. - Научно-техническая отсталость
Колонии не проблема, разумеется. Она легко преодолима: получайте
знания, звездолеты, энергетические установки, агрегаты для
синтеза любых веществ и так далее. Вопрос лишь в том, по какому
назначению все эти чудеса будут вами, колонистами,
употребляться.
   - Боитесь, что мы возьмем звездолет и станем им в носу ковырять?

   - Месакун, бросьте, вы же отлично сами понимаете, о чем речь. В
Колонии любой виток технического прогресса неизбежно приводит к
новой вспышке массовых убийств.
   - То есть, к войне?
   - Разумеется. Взять хотя бы кампанию на Цапре, про которую не
мне вам рассказывать. Это же был испытательный полигон для новых
танков, самолетов и тактических ракет. Золотая жила для
промышленных корпораций. Извините, да неужто вы азбучных вещей
не понимаете?
   - Ладно, допустим. Ну, а вы-то что в своей ойкумене, разве
никогда не воюете?
   - Представьте себе.
   - Не понимаю, какие же вы мужчины после этого.
   Белобрысый развел руками.
   - Уж какие ни на есть, - сокрушенно произнес он. - Скажу больше.
Вряд ли вам легко это вообразить, однако попробуйте. В ойкумене
вообще давно забыли о том, что такое убийство. Поймите, на тех
планетах никто никого не убивает.
   Я попытался представить себе его мир. На редкость благонравно
притворный, насквозь слащавый до оскомины. Арч явно не врал, но
мне не верилось. Люди есть люди.
   - Одним словом, я уполномочен переправить вас в ойкумену. Как
понимаете, для вас это единственный шанс уцелеть. Более того, -
Арч многозначительно поднял палец. - Там вы будете практически
бессмертны, как и любой житель ойкумены. Вдумайтесь. Я вижу, вы
колеблетесь. Конечно, нелегко переварить все это сразу. Но
дилемма проста, здесь гибель, а там бессмертие.
   Особенно распинаться перед ним я не стал.
   - А знаете, ведь вы сволочи, - сказал я.
   Он скорчил снисходительную мину.
   - Довольно-таки экстравагантное утверждение. Простите, не вижу
логики.
   - Сволочи, - повторил я. - Утечка технологии, говоришь? Такое
лекарство попало к нам, а вы его отбираете? Нам, по-вашему,
лечить мозги не надо?
   - Еще как надо, - грустно согласился Арч.
   Взъярившись, я выложил ему без обиняков.
   - Нет, вам надо, чтобы мы тут сидели как дураки, никуда не
совались, не причиняли хлопот вашей ойкумене. Никуда я отсюда не
двину, понял? Это моя планета, мне чужие незачем. Я тебя добром
предупреждаю, пусть ваша поганая разведка ко мне не суется. И
флакон я не отдам, он здесь пригодится. Въехал, сволочь?
   - Жаль, что вы артачитесь, - белобрысый поднялся с кресла. -
Предупреждаю, нам придется изъять вас отсюда помимо вашей воли.
   Не тратя лишних слов, я вскочил и запустил в него стулом.
Придется брать его в заложники, а дальше разберемся не торопясь,
что и как.
   Он ловко увернулся, отскочил из угла к задней двери, принял
странную пружинистую стойку, вполоборота, плавно помавая руками.

   Я хотел сгрести его, сделал шаг, и тут у меня в груди, там, где
свербело и ныло, распустился колючий огненный шар. Подогнулись
колени, я начал падать. Сообразил, что это не выстрел в спину,
нет. Давно был сделан тот минометный выстрел, еще на Цапре.
Кажется, проклятый осколок все же достал меня. Легкие со
всхлипом всосали воздух и замерли в жгучем обруче боли.
   Мне очень хотелось жить. Странное дело, ведь я только что отверг
предлагемое белобрысым бессмертие.
   Все-таки война догнала меня и убила.
   Дикая зазубренная боль дергалась под ребрами, я валился на пол,
хотел выставить руки по ходу падения, но не было ни ног, ни рук,
лишь насаженное на свирепый вертел туловище сгибалось, быстро
проворачивалось книзу головой.
   Врачи предупреждали, что я могу помереть в любой момент, с
важным видом советовали всячески избегать перегрузок. Чепуха,
гнить потихонечку не мое занятие. Но вот все, допрыгался.
   Где-то в космосе кружатся планеты, на которых не убивают. В
отличие от моей.
   Тело мягко выстелилось по полу. В глазах тьма, боль ушла, сердце
замерло.
   Хорошо еще, не на глазах у Янты, не в постели рядом с ней.
   Напоследок я успел подумать, что смерть исполнена нестерпимой
изуверской тупости. Впрочем, точно так же, как и все остальное.

   Рига, 1996


   



   Николай Гуданец

   НАРУШИТЕЛЬ

   фантастический роман

   Он переделать мир хотел,
   чтоб был счастливым каждый,
   а сам на ниточке висел,
   ведь был солдат - бумажный...

   Булат Окуджава


   ЧАСТЬ 1. УЙТИ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ

   1.

   Судейский попался молодой - небось, прямо из учебки. Пухленький
такой, выпендрежный. Он то и дело поправлял форменный бант с
полосками двенадцатой категории, украдкой косился на свое
отражение в оконной пленке.
   Вместо ответа на мое "здрасьте" молча протянул руку и взял
жизняк.
   Я стою как полагается, навытяжку, руки по швам. Стараюсь не
раздражаться попусту. Мне так и так светит триста восьмой
параграф, ни больше ни меньше. А прочее - никому не нужная
комедия.
   Судейский вставил жизняк в гнездо, глянул на экран.
   - Имя, год? - спрашивает.
   - Арч Ку Эхелала Ди, 4011 года, - отвечаю.
   - Местожительство?
   - Квадрат М8, 6-й квартал, дом 43-70, каюта 14.
   - Место работы?
   - Компьютерный техник в ремонтном бюро квадрата, лимитная
категория 17.
   - Судимости, привлечения к суду?
   - Две 109, две 308 УОЛ. И еще три привлечения.
   - Причина явки?
   - Вчерашний привод в седьмой пункт спокойствия. Нашего квадрата,
разумеется.
   Уставившись в экран, судейский потрогал бантик. Потом набрал код
и соединился с компьютером седьмого пункта.
   - Объясняю возможности подсудимого согласно Процессуальному
Уложению, - пробурчал он себе под нос. - Подсудимый имеет
возможность оправдываться, представлять факты и свидетельства в
свою пользу, а также возможность не считать себя виновным или же
умолять Верховный Разум о снисхождении. Ясно?
   - Точно так, - говорю.
   Ну да, имею возможность оправдываться, параграф 27 ПУ. А
попробуй что-нибудь толком объяснить, мигом накинут годик за
пререкания в суде, параграф 93 ПУ. Знаем, ученые.
   Тем временем из участка пришел ответ.
   - Оглашаю данные по делу, - напыжившись, объявил судейский. -
Одно увечье средней тяжести и одно нанесение побоев без особых
последствий. Признаете?
   - Признаю.
   Правильно, первого я приложил здорово, с разбегу. Он как рухнул,
так больше и не шелохнулся. Со вторым детиной пришлось
повозиться, но и ему крепко досталось бы, кабы не подоспел
патруль.
   - Имеете ли что-либо заявить по существу?
   Сложный вопрос. Того и гляди, потянешь добавку. А, была не была.

   - Имею. Те парни вдвоем били одного. Вот я и заступился.
   - Можете ли представить свидетелей?
   - Нет. Я даже не заметил, как тот, третий, удрал. Он был в
полосатой куртке, вроде.
   Мало ли, вдруг в рапорте патрульных это отмечено...
   - Подтверждений нет, - говорит судейский. - А потерпевшие
утверждают, что вы напали первым, без очевидного повода.
   Он подловил меня, как маленького. Теперь влепит годик-другой за
попытку обмануть суд, параграф 84 ПУ. Ах, как этот мозгляк
важничал, будто он и есть Подземный Папа собственной персоной.
Влип Арчик, глупее некуда.
   - Вы настаиваете на своей версии?
   - Нет.
   - Тогда будем считать, что ее не было.
   Вот это да. Я подумал, что ослышался. Судейский занялся
клавиатурой, отщелкивает приговор. Большой оригинал мне попался,
не гляди, что молодой. Обычно их братия ловит кайф на том, чтобы
припаять добавку. А этот - милует с неменьшим кайфом.
   - Считаете ли себя виновным?
   Ну, в эту западню только младенец угодит. Стоит ответить "нет" -
и получай годик за нераскаяние. Процессуальное, параграф 130.
   - Да, считаю.
   - Итак, вы осуждены по триста восьмому параграфу Уложения об
Охране Личности, с учетом злостного рецидива.
   Правильно, теперь я прохожу по делу как злостный. Намотал сроки
по молодости, по дурости, потом закаялся руки распускать. И -
вот тебе, вляпался. Может, в другой день удержался бы, если б не
разговор с Амой, не злоба на весь белый свет. Может, они того,
полосатого, за дело учили - в тихом уголочке, не торопясь.
Может, он гад последний, может... Мало ли что может быть.
Попутала меня нелегкая.
   Судейский нажал на обменный регистр, и по кабелю побежала
знаменательная весть, дескать, Арч Ку Эхелала Ди, 4011 рожд., а
проще говоря, Арчик-Гвоздь, намотал себе из чистого идиотизма по
третьему разу параграф 308 УОЛ. Хотя мог бы выйти чистым по
параграфу 405, если б тот полосатый побитый паршивец не задал
деру.
   Прошли положенные десять секунд. Я смотрел на лампу отказа. По
правде говоря, никто не припомнит случая, чтоб проект приговора
был отменен. И на сей раз лампа не зажглась, торчала тусклым
прыщом на пульте.
   - Можете идти, - сказал судейский и покосился на свое отражение
в окне.
   - Желаю долго жить, - машинально брякнул я, сделал налево кругом
и вышел.
   Очередь топчется в коридорчике, и у всех взгляд тоскливый,
снулый. Иные пялятся в упор, щупают глазами - сколько получил да
как держусь. А ничего держусь. Мне теперь плевать через палец,
мне уже второй день все до дверцы-задницы, и ежели б меня прямо
от дверей определили на каторгу или споки прихлопнули, глазом бы
не повел. Сколько бы жить не осталось, все одно это уже не
жизнь.
   Вышел наружу, а там хмарь, дождичек сеется. Накинул капюшон,
руки в карманы, плетусь, куда глаза глядят, с яруса на ярус.
Занесло меня в лавочные ряды - вокруг толчея, суета, потому как
декада кончается, и надо выбрать лимиты до упора. На мостках и
лестницах грохот стоит, как в кузне. Все пыхтят, все прут
кошелки, шныряют, давятся. А мне глядеть тошно - вдруг подумал,
да ведь они покойники. Наполовину ли, на четверть, какая
разница. Для каждого припасена пуля. И для того, с банками
тушеных водорослей. И для этой, с набитым рюкзаком. А для того,
с палочкой, пуля уже, небось, дослана в ствол. Вот, мельтешат,
вроде живые. А сами поголовно записаны двоичным кодом на
ферросплавных дисках, вплоть до подноготной, каждому отмерен
срок, и в конце - пуля и печка.
   Хотя кому-кому так рассуждать, но уж не мне, грешному; осталось
ведь всего лет семь. Еще утром, по дороге на работу, прикинул:
дадут триста восьмой, а поскольку рецидивист, это с накруткой -
шесть лет. По прежним залетам набежало от восьми до двенадцати.
Итого, от четырнадцати до восемнадцати. Получается, в сорок два
я уже - внезак. И лучше не тянуть с прошением. Тут игры
безвыигрышные - подперла тебе черта, всяко может приключиться, в
любой момент. А в сорок два, надо полагать, я буду еще крепким
мужиком, и мне светит отсрочка. Но кто его разберет - чем шахта
или ферма, может, лучше сразу...
   Ама не знает, что мои тринадцать лет - уже не тринадцать, а
семь. И не узнает. Сейчас она, наверно, у лекаря. От мысли этой
до того засаднило душу, словно меня, а не ее по живому скребут.
   Вот и все, Арчик. Допрыгался. Осталось тебе семь годков
копошиться потихонечку, и неизвестно, зачем так долго, ежели
жить стало ни к чему после вчерашнего разговора. Семь годков
ошиваться в жвальнях, долбаться в слякоть, чтобы эти годики
быстрее пролетели, а после - всему черта, и ничегошеньки не
останется от Арчика, потому что Ама решила пойти к лекарю.
Может, сходила уже.
   Она кругом права, ничего не скажешь. И впрямь, какое право я
имею ломать ей жизнь? В тридцать два была бы вдовой, да с
дитенком, куда тут денешься? Попадаются, правда, несуеверные,
которым наплевать, что вдова.
   И тут я понял окончательно: нет больше Амы, нет и не будет
никогда. И я для нее все равно, что умер. Рано ли, поздно,
появится у нее другой, у кого жизнь подлиннее, с кем не боязно
объединять лимиты и рожать...
   Очухался я оттого, что едва не налетел на дуло пневмача.
   - Стоять! - рявкнул патрульный. - Ну-ка, предъявись.
   Как обычно, второй спок зашел сзади и приставил к затылку ствол
- холодный, твердый, и от него за шиворот скользнула паскудная
дрожь. Не знаю, может, кто другой и привыкает, а я ни в какую.
Особенно после того, как впервой увидел размозженную пулей
голову.
   Рука сама вынула жизняк, язык назвал имя, адрес и прочее.
   - Чего прешься, как чумной? - полюбопытствовал старший спок,
глядя на экранчик считывателя.
   - Задумался.
   - Что, умный шибко?
   - Да вроде нет. Средне.
   - Оно и видно, - осклабился тот, извлекая жизняк из колодки. -
Параграфов у тебя хватает. Ладно, гуляй пока.
   Споки вразвалочку двинулись дальше. Я стал запихивать жизняк в
карман, потом вспомнил, что у меня не выбраны пять жвачек и еще
какая-то мелочевка по съестной части. Приметил задрипанную
лавчонку, где очередь поменьше. Отоварился двумя брикетами - на
ужин и завтрак, хватило как раз.
   Тем временем дождик перестал. Я облокотился о перила угловой
площадки, развернул брикет и вдумчиво начал ужинать, глядя, как
вокруг на мостках, лестницах, ярусах кишат ополоумевшие
покупатели.
   На той стороне улицы, ярусом ниже, из-за угла появился патруль.
Сразу перед ним расчистился проход. А какой-то высокий мужик в
низко надвинутой каскетке повернулся - резко, слишком резко, и
чересчур суетливо стал шуровать локтями, прокладывая дорогу в
давке. Даже я его заприметил, что уж говорить о споках.
   - Эй ты, стоять! - гаркнул патрульный на всю улицу.
   Толпа, словно с ней играли в "замри-отомри", мигом шарахнулась к
стенке, замерла. Головы заворочались туда-сюда, ища, кто кричал
и кому. Только высокий в каскетке не остановился, не оглянулся,
наддал ходу. Споки вскинули оружие. Тут уже никаких команд не
потребовалось - каждый лег, где стоял. А высокий побежал,
перескакивая через лежащих. Хлопнул выстрел. Мимо. На соседних
переходах и лесенках обезумевшая публика давилась, рвалась прочь
от шальной пули.
   Беглец ринулся вниз по первой попавшейся, обезлюдевшей лестнице.
Перед поворотом он ухватился за перила и одним махом перебросил
тело на следующий лестничный марш. Ловкий финт. Я подумал было,
что у него есть шанс выкрутиться. Однако снова раздался хлопок
пневмача. Второй из патрульных не стал заниматься догоняшками, а
свесился через ограждение и хорошенько прицелился. Он срезал
бегущего на втором повороте, в прыжке. Тот рухнул, кубарем
прокатился по ступенькам и затих в изломанной, несуразной позе.
Каскетка слетела, обнажились коротко обкромсанные, седые сплошь
волосы. Вот оно что.
   Я запихнул остаток брикета в карман, кусок не лез в глотку.
Повернулся и пошел. Молодчагой оказался этот старик, жалко, не
смог уйти. Да мне ли его жалеть, он уже отмучился. Сам-то и
поседеть не успею.
   Остановившись возле уличного автомата, я допил остаток воды,
опять наполнил флягу. На табло обозначился недобранный лимит -
полторы десятых куба. Этого добра мне не жалко, пусть подавятся.
С другой стороны, раз сэкономишь, два сэкономишь, потом возьмут
и урежут тебе декадную порцию. Так что я убрал флягу из-под
краника, снова нажал кнопку, и мои лишние полторы десятых ушли
прямиком в канализацию.
   Прежде, чем сунуть жизняк обратно в карман, я прикинул, нет ли в
нем еще чего, кроме пяти жвачек. Вроде нет. Ну, а зажевать новый
приговор - дело святое, вроде добровольной повинности, тут
хочешь не хочешь, обязательно удолбаешься.
   Только не один я такой, и опять же, декада на исходе. Толкнулся
в одну жвальню, в другую, всюду народу невпроворот. Ища, где бы
приткнуться, добрался до угловых турникетов и решил заглянуть в
припортовый квадрат, благо у меня туда служебный допуск.
   Заведение на набережной забили до отказа флотские. Оставалось
попытать удачи в круглосуточной буфетной, что возле пакгаузов.
Авось там посвободнее, у портовиков пересменка еще не скоро.
   Немного я постоял у парапета, глядя на заходящее солнце.
Дымчатая кромка океана перерезала баг