с земли, развязала шнур, стягивавший верх ее бледно-зеленого платья, и оно соскользнуло с ее плеч. Когда оно упало на траву, Кормак сглотнул и отвел глаза. Ее тело было цвета светлой слоновой кости, груди полные, талия тоненькой, а бедра...
     - Иди за мной в озеро, - сказал он, прокашлявшись и отворачиваясь от нее. Ощутив прохладу воды на ступнях и лодыжках, она засмеялась, а потом шагнула вперед.
     - Где ты? - позвала она.
     - Здесь, - ответил он, беря ее за руку. - Повернись лицом к берегу и откинься на меня.
     - Но я же погружусь в воду с головой!
     - Я тебя поддержу. Доверься мне.
     Она упала спиной в его объятия, вскинула ноги и почувствовала, что лежит на поверхности озера.
     - Как чудесно! - сказала она. - А что мне надо делать?
     Вспомнив, чему его учил Гриста в реке Южного края саксов, он сказал:
     - Ты не утонешь, пока в твоих легких есть воздух.
     Вдохни поглубже, раскинь руки и болтай ногами.
     Он подложил руки ей под спину и увидел перед собой ее груди, матово-белый живот и треугольник медных волос, указывающий, точно стрела, на ее сомкнутые колени.
     Помотав головой, он перевел взгляд на ее лицо.
     - Вдохни побольше воздуха и не выдыхай, - сказал он и осторожно опустил руки. Несколько секунд она покачивалась на воде, а затем, словно спохватившись, что ее ничто не поддерживает, забарахталась и с головой погрузилась в сверкающую воду. Он мгновенно подхватил ее, и она обняла его за шею, кашляя и отфыркиваясь.
     - Все хорошо?
     - Ты меня отпустил! - сказала она с упреком.
     - Я же был рядом. Тебе ничего не угрожало.
     Наклонившись, он откинул мокрые темные волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Она засмеялась и ответила на его поцелуй, укусив его за губу.
     - Почему? - спросила она чуть хриплым голосом.
     - Что - почему?
     - Почему ты бы умер за меня?
     - Потому что ты поручена мне. Потому что.., я твой друг.
     - друг?
     Он помолчал, наслаждаясь прикосновением ее тела.
     - Потому что я люблю тебя, - сказал он наконец.
     - Так любишь, что отдашь мне свои глаза?
     - Мои глаза?
     " - Так любишь?
     - Я тебя не понимаю.
     - Если ты ответишь "да", то ослепнешь, а я буду видеть. Ты любишь меня настолько сильно?
     - Да, я люблю тебя больше жизни.
     Ее ладони прижались к его щеке, большие пальцы прикоснулись к векам. Его окутала тьма, жуткая сокрушающая пустота. Он вскрикнул, и она повела его к берегу, где он ушиб ногу о камень. Она помогла ему сесть, и его оледенил страх. Что, что он сделал?!
     - Ах, Кормак, так это - небо. Как чудесно! И деревья. Совсем такие, как ты рассказывал. И ты, Кормак, такой красивый, такой сильный. Ты сожалеешь о своем подарке?
     - Нет, " - солгал он, потому что гордость взяла верх над страхом.
     Вновь ее ладони прижались к его щекам, и зрение вернулось к нему. Он схватил ее в объятия, прижал к себе, потому что увидел в ее глазах слезы.
     - Почему ты вернула мой подарок? - спросил он.
     - Потому что я тоже люблю тебя. И потому что у тебя был такой потерянный, испуганный вид. Никто никогда не делал для меня, Кормак, того, что ты предложил мне. Я никогда этого не забуду.
     - Так почему же ты плачешь?
     Она не ответила. Как могла она сказать ему, что только теперь поняла все одиночество мрака?

***

     - Его гнев против тебя очень силен, - сказала Андуина, сидя рядом с Кулейном на солнышке. Миновало два месяца, и в золотистых листьях шуршал прохладный ветер. Каждый день Кулейн по многу часов занимался с Кормаком - они боксировали, боролись, бились на мечах и окованных железом дубинах. Но когда упражнения кончались, юноша отворачивался. Его чувства были скрыты маской, серые глаза оставались непроницаемыми.
     - Знаю, - ответил воин, прикладывая ладонь козырьком к глазам и следя, как Кормак упрямо бежит вверх к соснам на высоком склоне. - И у него есть на то причина. Но ты ему нравишься, он тебе доверяет.
     - Мне так кажется, владыка. Но я не могу рассеять его гнев. Когда пытаюсь, это чувство откатывается от меня подобно туману. Он не хочет о нем говорить.
     - Я не пробовал с ним говорить, Андуина. Это не поможет ни ему, ни мне. Я впервые увидел его отца на этой горе, и здесь Утер полюбил Лейту, мою Гьен Авур.
     А теперь их сын... И мир все еще содрогается от войн, зло процветает, хорошие люди умирают. Я сожалею о твоем отце. Успей я раньше...
     - Он был старым воином, - сказала она с улыбкой. - Он умер, как хотел бы умереть - с мечом в руке, сражая врагов.
     - У него достало смелости отказать Вотану.
     - Это была не смелость, владыка. Он хотел получить за меня побольше. Вотан просто принял алчность за благородство.
     - Для незрячей, Андуина, ты мало что упускаешь из виду.
     - Ты уйдешь сегодня?
     - Да. Я думаю, до моего возвращения тебе ничто угрожать не будет. Сожалею, что хижина так убога. Тебе это нелегко.
     - Постараюсь как-нибудь вытерпеть, - сказала она и улыбнулась. - Не думай об этом.
     - Ты прекрасная девушка.
     Ее улыбка угасла.
     - А ты хороший человек, владыка. Так почему ты намерен умереть?
     - Ты видишь слишком уж много.
     - Ты мне не ответил.
     - Если ты задала этот вопрос, значит, ты знаешь ответ, ибо они едины.
     - Но я хочу услышать ответ от тебя.
     - Почему, госпожа?
     - Я хочу, чтобы ты услышал себя. Я хочу, чтобы ты понял тщету этого.
     - В другой раз, Андуина. - Он взял ее за руку и ласково поцеловал.
     - Нет. Другого раза не будет. Ты не вернешься, я больше никогда с тобой не встречусь.
     Кулейн некоторое время молчал, и она почувствовала, как смягчается его напряжение.
     - Всю мою жизнь, - сказал он наконец, - всю мою долгую, долгую жизнь я мог смотреть на Кулейна с гордостью. Потому что Кулейн никогда не поступал низко.
     Кулейн был истинным владыкой. Моя надменность могла бы сбрить горы. Я был бессмертен: Воин Тумана, Владыка Ланса из Ферага. Для греков я был Аполлоном, Доннером для скандинавов, Агрипашем для хеттов. Но на протяжении всех этих нескончаемых веков я ни разу не предал друга, не нарушил слова. А теперь я не тот Кулейн, да и сомневаюсь, был ли я когда-либо им.
     - Ты говоришь о королеве?
     - Нареченной Утера. Я вырастил ее - вот здесь, где мы сейчас. Она гуляла по этим горам, охотилась, смеялась, пела и радовалась жизни. Я был для нее отцом. Я тогда не знал, что она любила меня. Ведь она была дитя земли, а моей любовью была богиня вечной красоты. Но ведь ты знаешь историю Царицы-Ведьмы и ее деяний. - Кулейн пожал плечами. - Когда битва была выиграна, я не должен был возвращаться. Утер и Лейта считали меня мертвым. Тогда они поженились и были, я верил, счастливы. Но я обнаружил, что ошибался. Он пренебрегал ею, обливал ее грубым презрением. Приближал к себе других женщин, открыто поселял их в своих дворцах, оставляя мою Гьен в отчаянии на всеобщее посмешище. Я бы убил его, но она запретила.
     Я пытался ее утешить. Я жалел ее. Любил. На короткий срок я дал ей счастье. Потом они помирились, и наша любовь была предана забвению. Она забеременела от него - и все муки словно бы остались в прошлом.
     Но длилось это недолго, слишком сильным оказалось его ожесточение. Он отослал ее в Дубрис - сказал ей, что в ее положении морской воздух очень полезен. И водворил во дворце молодую девушку из племени исениев. Я отправился к Гьен.
     Он усмехнулся, потом вздохнул.
     - Глупый. Кулейн! Это была ловушка. Его люди наблюдали за домом. Они увидели меня и попытались схватить. Я убил троих - а один был моим старым другом. Я увез Гьен в Андериду, а потом мы отправились дальше по побережью, послав весть друзьям в Сикамбрии. Нас должен был встретить корабль, и мы укрылись в древней пещере, где нам ничто не угрожало - даже магия Мэдлина, волшебника Утера.
     - Как же они вас нашли?
     - У Гьен была любимая боевая собака по кличке Кабаль. Конюший Утера, хромой бригант по имени Прасамаккус, спустил суку с поводка за стенами Дубриса, и она бежала следом за нами до самой пещеры. Гьен так ей обрадовалась! А я ничего не заподозрил, потому что радовался ее радости и потерял способность думать.
     Собака ощенилась пятью щенками до того, как Гьен родила Кормака. Горьким и черным был этот день! Младенец появился на свет мертвым, в этом не было сомнений. Но Гьен оставила ему свою цепочку с Сипстрасси, и каким-то образом магия вернула его к жизни. Но к тому времени погоня настигла нас. Я убил всех преследователей и отнес Гьен на вершину обрыва. Утер уже был там. Верхом на своем боевом коне. Он был один, и я хотел его убить, но Гьен вновь меня остановила. Я поглядел вниз на море. Там в бухте стоял сикамбрский корабль. У меня не оставалось выбора: я схватил Гьен в объятия и прыгнул вниз. Я чуть не потерял ее в волнах, но мы все-таки спаслись. Только дух ее так и не оправился. Предательство Утера и смерть сына слились в ее мыслях в Божью кару, и она отослала меня навсегда.
     - Что с ней сталось? - прошептала Андуина.
     - Ничего. Она была мертва и все-таки жила. Вступила в общину искательниц Бога в Бельгике и оставалась там тринадцать лет: мыла полы, ухаживала за огородом, стряпала, изучала древние рукописи и искала прощения.
     - Она его нашла?
     - Как? Во Вселенной нет Бога, который карал бы ее. Но она презирала себя. И больше не хотела меня видеть. Каждый год я отправлялся в Бельгику, и каждый год привратник шел к ней, возвращался и отсылал меня. Два года назад он сказал мне, что она умерла.
     - А ты, владыка? Куда уехал ты?
     - В Африку. Я стал Откровением.
     - И ты ищешь прощения?
     - Нет. Забвения - вот чего ищу я.

***

     Кулейн сидел напротив молодого воина в осеннем солнечном свете, очень довольный тем, насколько Кормак преуспел за два месяца. Юноша стал сильнее, его длинные ноги не знали усталости, сколько бы миль он ни пробежал по самым трудным тропам. На его руках и плечах бугрились мышцы, упругие и могучие. Выцветшая красная туника стала ему мала, и теперь он носил рубаху из оленьей кожи и шерстяные штаны, которые Кулейн купил у странствующего торговца, направлявшегося через Каледоны в Пинната-Кастру на востоке.
     - Нам надо поговорить, Кормак, - сказал Владыка Ланса.
     - Почему? Мы же еще не упражнялись с мечами.
     - - И не будем. После нашего разговора я уйду.
     - Я не хочу разговаривать! - объявил Кормак, вставая.
     - Познай своего врага, - негромко сказал Кулейн.
     - О чем ты?
     - О том, что с этого дня ты сам будешь все решать... и беречь жизнь Андуины. О том, что только ты и твое умение окажутся между Андуиной и Лезвием Жертвоприношений, когда Вотан найдет вас, а он вас найдет.
     - Ты нас покидаешь?
     - Да.
     - Почему? - спросил юноша, снова садясь на упавший ствол.
     - Я не отчитываюсь перед тобой. Но прежде чем мы расстанемся, Кормак, я хочу, чтобы ты понял природу своего врага - ведь только так ты сможешь нащупать его слабости.
     - Но как мне сражаться с богом?
     - Поняв, что такое этот бог. Мы говорим не об Источнике Всего Сущего, мы говорим о бессмертном - о человеке, который нашел средство жить вечно. И тем не менее он - человек. Погляди на меня, Кормак. Я тоже был бессмертным. Я родился, когда Атлантиду еще озаряло солнце, когда мир принадлежал нам, когда Пендаррик, наш царь, открыл Врата Вселенной. Но океан поглотил Атлантиду, и мир изменился навсегда. Здесь, на этом Острове Туманов, ты видишь последние остатки власти Пендаррика, ибо тут лежали северные пределы его империи. Стоячие камни были вратами путешествий внутри нее и вовне. Мы породили всех богов и демонов мира. Зверей-оборотней, драконов, кровососов - всех их выпустил на волю Пендаррик.
     Кулейн вздохнул и протер глаза.
     - Я знаю, что слишком многим тебя обременяю. Но тебе необходимо постичь хотя бы часть истории, забытой людьми, если не считать легенд. Пендаррик открыл другие миры и, открывая врата этих миров, выпустил существа, совсем на людей не похожие. Атлантида погибла, но многие ее обитатели уцелели. Пендаррик увел тысячи и тысячи нас в новое царство - Фераг. И у нас был Сипстрасси, Камень с Небес. Ты видел его магию, испытал на себе его силу. Он избавил нас от старения, но не мог одарить нас мудростью или избавить от страшной сокрушающей скуки. Человек по натуре охотничье животное, соперничающее с себе подобными. Если у него нет честолюбивых целей, им на смену приходят апатия и хаос. Мы нашли себе цели. Многие из нас вернулись в старый мир и благодаря своим особым силам стали богами. Мы создавали цивилизации и воевали друг с другом. Мы воплощали свои мечты в явь. И некоторые из нас замечали, какими опасностями это грозит.., другие не замечали. Неограниченная власть сеет семена безумия. Войны становились все более кровопролитными, все более страшными. Количество убитых не поддается исчислению. Один из нас стал Молеком, богом хананеев и амореев. Он требовал кровавых жертвоприношений от каждой семьи. Все первенцы, будь то сын или дочь, предавались огню. Пытки, изуродованные тела и смерть были его символами. Исторгнутые муками вопли его жертвы были ему слаще звуков лиры. Пендаррик созвал совет в Фераге, и мы соединили силы, чтобы противостоять Молеку. Война была долгой и кровавой, но в конце концов мы уничтожили его царство.
     - Но он остался жив, - сказал Кормак.
     - Нет. Я нашел его на стене Вавилона с его телохранителями-демонами, проложил себе дорогу к нему, и мы схватились высоко над полем павших. Никогда больше я не встречал человека столь искусного в бою, но тогда я был на вершине моих магических сил и сразил Молека, снес голову с его плеч, а туловище сбросил на камни внизу.
     - Так как же он вернулся?
     - Не знаю. Но я докопаюсь до правды и снова с ним встречусь.
     - Один?
     Кулейн улыбнулся:
     - Да, один.
     - Но ты ведь больше не на вершине своих сил.
     - Верно. Меня чуть было не сразили двадцать пять... нет, двадцать шесть лет назад. Сипстрасси излечил мои раны. Но с тех пор я не использовал его магию для себя. Я хочу вновь стать просто человеком. Прожить одну жизнь и умереть, как все смертные.
     - Тогда тебе его не победить.
     - Победа не важна, Кормак. Истинная сила родится из настойчивости. Когда ты в первый раз побежал к тем соснам, ты вернулся, когда тень далеко проползла мимо второй палки. Но разве ты сказал: "Ну ладно, какой смысл бежать еще раз?" Нет. Ты бегал вновь и вновь, становясь сильнее, выносливее, быстрее. То же и когда сталкиваешься со злом. Ты не станешь сильнее, если убежишь. Важно равновесие. Гармония.
     - Но как же ты победишь, если он тебя убьет? - спросил Кормак.
     - Посеяв сомнение в нем. Я могу не победить, Кормак, но я буду близок к победе. Я докажу ему его слабость, и тогда боец лучше меня сможет его сразить.
     - Получается так, что ты уходишь, чтобы умереть, - Возможно, это правда. Как ты проживешь тут один?
     - Не знаю, но Андуину я буду защищать ценой собственной жизни.
     - Это я знаю. - Кулейн опустил руку в кожаный кошель на поясе и достал цепочку с Сипстрасси, которую Кормак бросил в Кругу Камней. Юноша напрягся, его глаза блеснули гневом.
     - Он мне не нужен!
     - Он дал тебе жизнь, - мягко сказал Кулейн. - И что бы ты ни думал обо мне, ты должен знать, что твоя мать, потеряв тебя, так и не оправилась. Мысль о: тебе преследовала ее до смертного часа. Добавь это к бремени твоей ненависти ко мне. Но это не мой дар тебе - это был ее дар. С его помощью ты сможешь защищать Андуину куда с большим успехом, чем мечом.
     - Я не умею им пользоваться.
     Кулейн наклонился к нему.
     - Возьми его, и я объясню.
     - Отдай его Андуине, а я подумаю и решу, когда ты. уйдешь, - сказал Кормак и снова поднялся на ноги.
     - Ты упрям, Кормак, но мне хотелось бы, чтобы мы расстались друзьями.
     - Я не ненавижу тебя, Кулейн, - сказал юноша. - Ты ведь спас меня от Агвайна и сразился с демонами, ради Андуины. Но если бы не ты, меня миновала бы жизнь, полная боли и печали. Я сын короля, а рос как прокаженный. По-твоему, я должен благодарить тебя?
     - Нет. Ты - мой воплощенный стыд. Но я любил твою мать и отдал бы за нее жизнь.
     - Но не отдал. Гриста как-то сказал мне, что люди всегда находят извинение своим слабостям, но, к твоей чести, ты их не искал. Постарайся понять, Кулейн, то, что я скажу. Я восхищаюсь тобой. Я жалею тебя. Но ты отец моего одиночества, и друзьями мы не можем быть никогда.
     Кулейн кивнул.
     - Ну, хотя бы ты не питаешь ко мне ненависти, и это уже что-то, чтобы взять с собой. - Он протянул руку, и Кормак взял ее. - Будь бдителен, юный воин.
     Упражняйся каждый день. И помни три тайны: Жизнь, Гармония и Дух.
     - Я буду помнить. Прощай, Откровение.
     - Прощай, принц Кормак.

6

     После восстания триновантов в Британию вошел мир, хотя и тревожный. Утер мерил шагами залы Камулодунума, словно запертый в клетке боевой пес, и из окон своих покоев в северной башне всматривался в дороги. Всякий раз, когда прибывал вестник, король спешил в большой зал, срывал печати с грамот и пожирал глазами строки, ища известия о восстании или набеге.
     Но все лето и дальше осенью царил мир, урожай был убран, ополченцы распущены по домам.
     К Утеру все приближались с опаской, ощущая его беспокойство. По ту сторону Галльского моря в сикамбрские королевства Бельгику и Галлию вторглось страшное войско, уничтожая их войска, сжигая их города.
     Римский епископ объявил вражеского вождя Вотана.
     Антихристом, но в этом не было ничего необычного.
     Десяток варварских королей и вождей уже объявлялись антихристами, а затем многие из них были приняты в лоно церкви.
     Рим послал пять легионов на подмогу сикамбрам. Они были полностью уничтожены, их орлы захвачены.
     Однако в Британии люди наслаждались жарким летом и отсутствием войны. Амбары ломились от запасов, цены на хлеб и вино стремительно падали. Жаловались только купцы, потому что война положила конец привозу ходких галльских товаров. Теперь в Дубрисе и Новиомагусе торговые суда появлялись лишь изредка.
     Каждое утро Утер поднимался на северную башню, запирал дубовую дверь и вкладывал Меч Силы в желоб, вырубленный в сером камне. Затем опускался перед ним на колени, сосредоточивал мысли и ждал, пока в его мозгу не возникали видения: его дух парил над страной от Пинната-Кастры на севере до Дубриса на юге, от Гарианнонума на востоке до Мориодунума на западе, высматривая вооруженные отряды. Не увидев ничего подозрительного, он обращал взгляд на побережья: не показались ли на серых волнах длинные корабли, не приближаются ли разбойники-викинги.
     Но море было пустынным.
     Как-то в ясное солнечное утро он попытался заглянуть за Галльское море, но его остановила сила, которую он не сумел ни увидеть, ни преодолеть, точно стену из прозрачного хрусталя.
     В растерянности он вернулся в свою башню, открыл телесные глаза и вынул Меч из желоба. Потом вышел на парапет, всей кожей ощутил прохладу осеннего бриза, и на некоторое время его смутные страхи улеглись.
     В полдень к нему вошел его слуга Бальдрик с вином, холодным мясом и блюдом темных слив, особенно любимых. Утеру не хотелось разговаривать. Он сделал Бальдрику знак уйти, сел у окна и уставился на море вдали.
     Он знал, что Викторин и Гвалчмай встревожены его настроением, но не мог объяснить нарастающий в его душе страх. Он чувствовал себя как человек, который идет по темной дороге и знает - без каких-либо доказательств, но с неколебимой уверенностью, - что за следующим поворотом его подстерегает чудовище. Безликое, бесформенное, но несущее неотвратимую смерть.
     Не впервые за последние десять лет он пожалел, что рядом с ним нет Мэдлина. Владыка волшебник либо рассеял бы его страхи, либо - в худшем случае - установил бы, что за опасность им угрожает.
     - Будь желания лошадьми, нищие разъезжали бы верхом, - пробормотал Утер, изгоняя воспоминания о том, как Мэдлин его покинул. Злые слова, более едкие, чем кислота, извергал Утер в тот день.