разбогатеть. Но вы остались обрабатывать поля.
     Что ты чувствуешь к этой земле?
     - Я родился не здесь, Прасамаккус.
     Бригант улыбнулся и протянул ему левую руку. Гриста посмотрел на нее, потом взял в свою и пожал пожатием воина - запястье к запястью.
     - Думается, это хорошее первое применение для твоей левой руки.
     - Она научится и владеть мечом. Меня зовут Гриста.
     - Я тебя уже видел. Ты сражался в великой битве под Эборакумом в тот день, когда король вернулся домой.
     Гриста кивнул:
     - У тебя хороший глаз, а память еще лучше. Это был День Двух Солнц. Такого я больше никогда не видел, да и не хочу увидеть. В тот день мы сражались бок о бок с бригантами и их трусливым королем Элдаредом. Ты был с ним?
     - Нет. Я стоял под двумя солнцами вместе с Утером и Девятым легионом.
     - День Кровавого короля. С тех пор все шло плохо. Почему его нельзя победить? Каким образом он всегда знает, где нанести удар?
     - Он - эта земля, а земля знает.
     Гриста ничего не сказал. Он не ждал, чтобы бригант выдал ему тайну своего короля.
     От семи тысяч сакских воинов, которые ринулись в сечу, остались какие-то одиннадцать сотен. От них Утер потребовал, чтобы они преклонили колени и поклялись Кровавой Клятвой никогда больше не восставать на него.
     А взамен земля останется их землей, как и раньше, но теперь по закону, а не как добыча завоевателей. И еще он оставил им их собственного короля Вульфира - сына Орсы, сына Хенгиста. Это был смелый ход. Гриста встал на колени вместе с другими в свете утренней зари перед шатром короля и смотрел на Утера рядом с мальчиком, с Вульфиром.
     Саксы улыбались, хотя и были побеждены: ведь на колени-то они встали не перед победителем, а перед своим верховным вождем.
     И Кровавый король прекрасно это знал.
     - Я даю вам слово, что наша дружба крепка, как этот меч, - сказал он, высоко подняв Меч Кунобелина, и в лучах восходящего солнца клинок вспыхнул пламенем. - Но дружба имеет свою цену. Этот меч не потерпит других мечей в руках саксов. - Среди коленопреклоненных прокатился гневный ропот. - Будьте верны своему слову, и это, возможно, изменится, - продолжал король. - Но если вы его не сдержите, я вернусь, и от Андериды до Венты в живых не останется ни один мужчина, ни одна женщина, ни единый плачущий младенец. Выбор за вами.
     Через два часа король удалился со всем войском, и растерянные саксы собрали Совет Вотана. Вульфир в свои двенадцать лет голоса в Совете не имел, и Колдера избрали майордомом, чтобы он помогал ему править.
     Остаток дня ушел на выборы в Совет. Из прежних восемнадцати его членов уцелело лишь двое, но к ночи положенное число их было восстановлено.
     Через два часа после восхода солнца Восемнадцать собрались для важных решений. Некоторые хотели отправиться на восток под руку Драды, сына Хенгиста, - как-никак он же дядя Вульфира и кровный родич. Другие предлагали повременить, пока не удастся собрать, новое войско. А еще некоторые настаивали на том, чтобы послать за помощью через пролив: меровейские войны сгоняли многих молодых мужчин с насиженных мест, и им оставалось только браться за оружие.
     Два события придали делу совсем иной оборот. В полдень прибыла повозка с золотом и серебром, дарами короля, чтобы ими распорядились, "как сочтет нужным Совет". Дары эти сами по себе означали, что можно купить съестных припасов, чтобы выдержать наступающую суровую зиму, и одеяла и всякие припасы у меровеев в Галлии.
     А во-вторых, майордом Колдер произнес речь, которая надолго запечатлелась в умах, если не в сердцах всех, кто его слушал.
     - Я сражался с Кровавым королем, и по моему мечу струилась алая кровь его телохранителей. Но почему мы вступили с ним в бой? Спросите себя об этом. Я отвечу: потому что нам казалось, что его можно победить и нас ждет богатая добыча в Венте, Лондиниуме, Дубрисе и всех других торговых городах. Но теперь мы знаем, его победить невозможно.., для нас.., и наверное, и Драда не может. Вы видели повозку - столько монет нам не принесла бы и победа. Я говорю: нам следует подождать, взвесить его слово. Вернуться в свои дома, починить их или выстроить заново, собрать урожай - то, что от него осталось.
     - Мужчины без мечей, Колдер? Как же мы обретем путь в Валгаллу? - крикнул высокий воин.
     - Сам я иду за Белым Христом, - сказал Колдер, - а потому Валгалла меня не заботит. Но если, Снорри, тебя это тревожит, отправляйся к Драде. Пусть каждый, кто хочет сражаться, поступит так же. Нам предложили дружбу, и уж конечно, повозка золота - это ведь далеко не самое худшее, чего можно ждать от победителя.
     - А он нас боится, вот и прислал ее! - сказал Снорри, рывком поднявшись на ноги. - На его золото надо нанять воинов, купить оружие и напасть на Камулодунум.
     - Ты, наверное, возьмешь в поход свой амбар, - сказал Колдер, и раздался общий хохот. Ведь все знали, что Снорри спрятался от римлян под одеялом в амбаре и выскочил оттуда, когда враги подожгли амбар. В Совет его выбрали только потому, что он владел большим количеством земли.
     - Меня совсем окружили, и только так я мог избежать гибели, - сказал Снорри. - Я возьму свою долю золота и уйду к Драде.
     - Ни у кого своей доли золота нет, - объявил Колдер. - Оно подарено Совету, и мы обсудим, как его употребить.
     В конце концов Снорри и еще четыре землевладельца ушли с двумястами своих керлов к Драде, остальные остались учиться жить по-новому: вассалами Кровавого короля.
     Гристу это решение преисполнило горечи. Но он был керлом Колдера и обязался повиноваться ему. К тому же решения знатных редко его касались.
     В ту ночь, когда он в одиночестве поднялся на Высокий холм, к нему пришел Колдер.
     - Тебя гнетет тревога, мой друг? - спросил майордом.
     - Дни Крови снова настанут. Об этом мне шепчет ветер. И воронье тоже знает об этом.
     - Это мудрые птицы. Два ворона - глаза Одина.
     - Я слышал, как ты сказал, что следуешь за Белым Христом.
     - По-твоему, у Кровавого короля не было ушей на нашем Совете? По-твоему, Снорри и его керлы доберутся до Драды живыми? Или хоть один из нас остался бы живым, если бы я не сказал того, что сказал? Нет, Гриста, я следую за Древними Богами, которые понимают сердца людей.
     - Ну а договор с Утером?
     - Мы будем его соблюдать, пока нам это выгодно.
     Но придет день, когда потеря твоей правой руки будет отомщена. Вчера ночью мне привиделся сон: Кровавый король стоял на вершине холма совсем один. Все его воины валялись вокруг мертвые, и знамя его было сломано. Я верю, что этот сон мне послал Один; это его обещание.
     - Пройдет много лет, прежде чем мы станем настолько сильны.
     - Я терпеливый человек, мой друг.

***

     Кровавый король медленно спешился и отдал поводья боевого коня безмолвному оруженосцу. Повсюду вокруг него валялись трупы убитых там, где они упали; под низко хмурящимся небом кружила черная туча воронья, ожидающего, когда можно будет приступить к пиршеству.
     Утер снял бронзовый шлем, подставляя лицо прохладному ветру. Как он устал! И гораздо больше, чем позволил бы кому-нибудь догадаться.
     - Ты ранен, государь, - сказал Викторин, появляясь из сумрака и тревожно сощурив темные глаза при виде крови, сочащейся из раны над локтем короля.
     - Пустяк. Сколько человек мы потеряли?
     - Носильщики еще ходят по полю, государь, а лекарю считать некогда. Я бы сказал, около восьмиста, но, возможно, и меньше.
     - Или больше?
     - Мы оттесняем врагов к берегу. Может, ты передумаешь и сожжешь их корабли?
     - Нет. Без кораблей им некуда будет отступать. И чтобы полностью уничтожить их войско, придется пожертвовать легионом. А у меня нет лишних пяти тысяч людей.
     - Разреши, государь, я перевяжу твою рану.
     - Да перестань же меня нянчить! Рана закрылась... ну, почти. Погляди на них! - сказал король, указывая на луг между речкой и озером, на сотни изувеченных трупов. - Они приплыли ради грабежа. Теперь воронье выклюет им глаза. И это чему-нибудь научит уцелевших?
     Скажут ли они: "Держитесь подальше от владений Кровавого короля"? Нет, они будут приплывать снова и снова десятками тысяч! Чем их влечет этот остров?
     - Не знаю, государь, но пока они будут приплывать сюда, мы будем убивать их.
     - Мой неизменно верный друг! Ты знаешь, какой сегодня день?
     - Конечно, государь. Это День Короля.
     Утер усмехнулся:
     - Да, День Двух Солнц. Знай я тогда, что с него начнутся двадцать пять лет войны... - Он умолк.
     Викторин снял оперенный шлем, подставляя седые волосы вечернему ветерку.
     - Но ты всегда побеждал, государь. Ты стал легендой от Камулодунума до Рима, от Тингиса до Византии - Кровавый король, не знающий поражений. Пойдем, твой шатер готов. Я налью тебе вина.
     Шатер короля был поставлен на холме, возвышавшемся над полем битвы. Внутри возле походной постели в жаровне тлели угли. Бальдрик, оруженосец Утера, помог ему снять кольчугу, нагрудник и поножи. Король с облегчением растянулся на постели.
     - Сегодня я ощутил свой возраст, - сказал он.
     - Тебе не следует бросаться в самую сечу. Случайная стрела.., неожиданный удар мечом... - Викторин пожал плечами. - Мы.., британцы.., без тебя не выстоим. - Он подал Утеру кубок с вином, разбавленным водой.
     Утер сел на постели и отпил половину.
     - Бальдрик!
     - Слушаю, государь.
     - Почисти Меч. И будь осторожен: он перерубает волос.
     Бальдрик улыбнулся, поднял огромный Меч Кунобелина и вынес его из шатра. Викторин подождал, пока он не вышел, потом пододвинул холщовый табурет и сел рядом с монархом.
     - Ты устал, Утер. Поручи мятеж триновантов Гвалчмаю и мне. Теперь, когда готы сокрушены, племена не станут сопротивляться.
     - Я высплюсь и утром буду полон сил. Ты трясешься надо мной, как старая нянька!
     Викторин ухмыльнулся и покачал головой, а король откинулся на спину и закрыл глаза. Старый римлянин сидел неподвижно и смотрел на лицо своего монарха, на огненно-рыжие волосы, на белокурую, а теперь засеребрившуюся бороду - и вспоминал юношу, который вторгся в пределы Ада ради спасения своей страны. Теперь волосы сохраняли свой цвет благодаря хне, а глаза казались древнее самого времени.
     Двадцать пять лет этот человек творил невозможное - отражал нашествия варварских орд, грозящих поглотить Край Тумана. Только Утер и Меч Силы стояли между светом цивилизации и мраком кровожадных орд. Викторин был чистокровным римлянином, но он четверть века сражался рядом с Утером, подавляя восстания, сокрушая вторгавшихся саксов, скандинавов, готов... Как долго еще сможет маленькое войско Утера брать над ними верх?
     Так долго, сколько проживет король. В этом была великая печаль, горчайшая правда. Только Утер имел необходимую силу, мощь, личный магнетизм. Когда его не станет, свет погаснет.
     В шатер вошел Гвалчмай и молча остановился, увидев, что король спит. Викторин встал и укрыл монарха одеялом, потом, сделав знак старому воину-кантию, вышел из шатра.
     - Его дух изнурен, - сказал Гвалчмай. - Ты его спросил?
     - Да.
     - И?..
     - А как ты думаешь, друг мой?
     - Если он умрет, мы погибнем, - сказал Гвалчмай.
     Он был высок, из-под кустистых седых бровей смотрели суровые глаза, а длинные серебряные волосы были заплетены в косу по обычаю его предков-кантиев.
     - Ш-ш-ш! - прошипел Викторин и, ухватив товарища за локоть, увел его в темноту.
     В шатре Утер открыл глаза, сбросил одеяло и налил себе вина, но воды в него не добавил.
     Великое Предательство. О нем все еще говорят. Но чье это было предательство? Он осушил кубок до дна и вновь его наполнил, Он снова увидел их на верху того уединенного обрыва...
     - Иисусе сладчайший! - прошептал он. - Прости меня.

***

     Кормак прошел между построенными без всякого порядка хижинами к кузнице, где Керн стучал молотом по лемеху плуга. Мальчик подождал, пока вспотевший кузнец не окунул раскаленный металл в колоду с водой, а тогда подошел к нему.
     - У тебя есть для меня работа? - спросил он.
     Лысый коренастый Керн обтер ладони о кожаный фартук.
     - Сегодня никакой.
     - Может, принести воды?
     - Я ж сказал, сегодня никакой, - рявкнул кузнец. - А теперь убирайся!
     Кормак сглотнул.
     - Я мог бы прибрать склад.
     Ладонь Керна почти опустилась на ухо Кормака, но мальчик успел отклониться, и кузнец чуть не потерял равновесие.
     - Ты уж прости, почтенный Керн, - сказал он, замерев на месте, и получил злобную оплеуху.
     - Убирайся! Да смотри, завтра не приходи!
     Кормак ушел, держа спину прямо-прямо, и только когда из кузницы его уже нельзя было увидеть, он выплюнул кровь изо рта. Его мучил голод, и он был совсем один.
     Всюду вокруг он видел картины семейной жизни - матерей, ведущих за руку несмышленышей, ребятишек, играющих с братьями и сестрами, отцов, обучающих сыновей ездить верхом.
     У горшечника работы для него тоже не нашлось, ни у пекаря, ни у кожемяки. Вдова Альтвинна одолжила ему топор, и почти до вечера он колол для нее дрова, а она за это дала ему кусок пирога и зеленое яблоко. Но в дом к себе она его не пустила, не улыбнулась ему и сказала только два-три самых необходимых слова. За все четырнадцать лет своей жизни Кормак Даймонссон не переступил порога ни единой хижины в деревне. Он уже давно привык, что при его приближении люди сотворяют защитный Знак Рога и к тому, что только Гриста не отводит взгляда от его глаз. Но ведь Гриста был совсем не таким, как они... Он мужчина, настоящий мужчина, не страшащийся нечисти. Он способен увидеть мальчика, а не сына демона - даймона, как их называют римляне.
     И только Гриста рассказывал Кормаку про тот необычный день почти пятнадцать лет назад, когда он и другие охотники вошли в пещеру Сол Инвиктус - Непобедимого Солнца и увидели огромную черную суку, которая вытянулась возле четырех пищащих щенят - а рядом с ними лежал огненно-рыжий младенец, еще не обсохший после появления на свет. Сука кинулась на охотников, и ее убили вместе со щенятами, но никто из саксов не решился убить младенца, ибо они знали, что он - отродье демона, а кто захочет навлечь на себя ненависть обитателей геенны?
     Гриста вынес младенца из пещеры и нашел для него кормилицу среди британских пленниц. Но через четыре месяца она внезапно умерла, и никто не хотел прикасаться к младенцу. Гриста забрал его в свою хижину и кормил коровьим молоком из проткнутого шилом пальца кожаной перчатки.
     Из-за младенца даже собрали Совет, чтобы решить, жить ему или умереть. И спас малыша Кормака только решающий голос Колдера, и то из-за настойчивой просьбы Гристы.
     Семь лет мальчик жил со старым воином, но увечность Гристы не позволяла ему прокормить их двоих, и малышу оставалось только подбирать отбросы.
     В тринадцать лет Кормак понял, что из-за него искалеченный воин стал изгоем, и он построил для себя хижину в стороне от деревни. Жилище было самое убогое, а из мебели только постель. И потому Кормак мало бывал там, если не считать зимы, когда он трясся от холода даже возле огня и видел ледяные сны...
     В тот вечер, как обычно, Гриста подошел к его хижине и постучал в дверной косяк. Кормак пригласил его войти и предложил чашку воды. Старик принял ее с благодарностью и сел на утрамбованный земляной пол, поджав под себя ноги.
     - Тебе нужна новая рубаха, Кормак, ты уже вырос из этой. А гетры скоро всползут выше колен.
     - Лето они проносятся.
     - Посмотрим. Ты сегодня ел?
     - Альтвинна дала мне пирога. Я наколол ей дров.
     - Я слышал, Керн стукнул тебя по голове?
     - Да.
     - Было время, когда я убил бы его за это. А теперь если я его ударю, то только сломаю свою здоровую руку.
     - О таком пустяке и думать не стоит, Гриста. А как прошел твой день?
     - Мы с козами отлично провели время. Я рассказывал им о моих битвах, а они мне - о своих. И я им надоел куда раньше, чем они мне!
     - Надоесть ты не можешь! - возразил Кормак. - Рассказчик ты чудесный!
     - Скажи мне это, когда послушаешь какого-нибудь другого рассказчика. Легко стать королем, если в твоих владениях никто, кроме тебя, не живет.
     - Один раз я слышал сказителя саг. Я сидел под стеной дома Колдера и слушал, как Патриссон пел о Великом Предательстве.
     - Никому про это даже не упоминай, Кормак. Это запрещенная песнь, и петь ее - это смерть. - Старик привалился спиной к стене хижины и улыбнулся. - Но он хорошо ее спел, верно?
     - А дедом Кровавого короля правда был бог?
     - Все короли - потомки богов или, во всяком случае, хотят, чтобы мы в это верили. Про Утера я не знаю.
     Только знаю, что его жену застигли с любовником и они бежали, а он их преследовал. Настиг ли он их и изрубил в куски, как говорится в песне, или они спаслись, я не знаю. Спрашивал у Патриссона, но он тоже не знает. Но зато он сказал, что королева бежала с дедом короля, такая вот веселая парочка!
     - Почему король не взял другую жену?
     - Когда он в следующий раз пригласит меня на ужин, я у него спрошу.
     - Но у него нет наследника. Ведь умри он сейчас, начнется война?
     - Войны все равно не избежать, Кормак. Король царствует двадцать пять лет и не знал ни дня мира... восстания, набеги, предательства. И жена не первая его предала. Шестнадцать лет назад восстали бриганты, и Утер разгромил их при Тримонтиуме. Затем восток захватили ордовики, и Утер уничтожил их войско под Вирикониуме. И, наконец, юты, два года назад. У них с ним был договор вроде нашего, и они его нарушили. Утер сдержал свое слово: предал смерти каждого мужчину, каждую женщину, каждого младенца.
     - Даже детей? - прошептал Кормак.
     - Их всех. Он безжалостный дальновидный человек. Мало кто теперь решится восстать на него.
     - Не хочешь ли еще воды?
     - Нет. Мне надо отправляться спать. Завтра будет дождь, так предсказывает моя культя. А мне надо выспаться, раз придется дрожать под дождем.
     - Можно один вопрос, Гриста?
     - Спрашивай.
     - Меня правда родила собака?
     Гриста выругался.
     - Кто тебе это сказал?
     - Кожемяка.
     - Так я же тебе рассказывал, что нашел тебя в пещере рядом с охотничьей собакой. Вот и все. Кто-то оставил тебя там, и сука хотела тебя защитить, как и своих щенят. Ты родился часа за два до этого, а у ее щенят уже глаза открывались. Клянусь Кровью Одина!
     У наших мужчин здесь вместо мозгов свиное пойло.
     Пойми же, Кормак, ты не сын демона, ручаюсь тебе. Я не знаю, почему тебя оставили в пещере и кто оставил. Но на тропе под обрывом лежало шестеро убитых. И убил их не демон.
     - Кто они были такие?
     - Закаленные воины, судя по их рубцам. И всех убил один человек - один наводящий ужас человек.
     Охотники, которые были со мной, едва тебя увидели, сразу решили, будто их сразил обитатель геенны. Ведь они были совсем желторотыми и ни разу не видели настоящего воина в бою. Я втолковывал им, но страх застит глаза. Думается мне, воин этот был твой отец и получил смертельную рану. Вот почему ты остался там.
     - А моя мать?
     - Не знаю, милый. Но боги знают. Быть может, настанет день, когда они дадут тебе знак. Но до тех пор ты Кормак, Человек, и должен ходить, держа спину прямо. Ибо кем бы ни был твой отец, он был человек. И ты будешь его истинным сыном, раз уж ты не мой.
     - Я бы хотел, чтобы ты был моим отцом, Гриста.
     - Я бы тоже этого хотел. Спокойной ночи, милый.

2

     Король с Гвалчмаем и Викторином вышел на огороженный луг посмотреть новых лошадей. Молодой человек, стоявший рядом с хромым Прасамаккусом, впился глазами в легендарного воина.
     - Я думал, он выше ростом, - шепнул он, и Прасамаккус улыбнулся.
     - Ты думал увидеть великана, которому все мужчины по грудь. Эх, Урс, уж тебе-то следовало бы знать разницу между живыми людьми и выдумками сказителей.
     Светло-серые глаза изучали короля, пока он приближался к ним. Лет сорока на вид, и шагает он с уверенной грацией человека, ни разу не повстречавшего равного себе.