ени рядом с раненым, он взял его за кисть и пощупал пульс.
     - Отнесем его к тележке, - сказал он. - У меня там есть холст, чтобы разорвать на повязку, и игла с нитками.
     Вместе они полупонесли-полуповолокли раненого к полянке у серебристого ручейка. Женщины помогли промыть рану, а Катерикс умело сшил ее рваные края. Потом они завернули раненого в согретые у костра одеяла.
     - Он выживет? - спросил Галеад.
     Катерикс пожал плечами.
     - Все в руце Господней. Он потерял много крови.
     Ночью Галеад внезапно проснулся и увидел, что молодая женщина, Пиларас, стоит на коленях над раненым.
     Лунный свет поблескивал на лезвии ножа в ее руке.
     Долгую минуту она оставалась неподвижной, потом занесла нож и прижала острие к горлу спящего. Вдруг ее голова упала на грудь, и Галеад понял, что она плачет.
     Пиларас отвела руку, сунула нож в ножны на поясе и вернулась к своему одеялу у тележки.
     Галеад перевернулся на другой бок и вновь погрузился в сновидения. Он увидел, как вражеские отряды высаживаются на берегах Британии, увидел, как готы двинулись на ближайшие города, но два видения продолжали преследовать его: голова демона, заполонившая небеса, окруженная клубящимися тучами в блеске молний, и Меч, сияющий, как светоч в полночь.
     Тем не менее проснулся он освеженный. Раненый продолжал спать, но его лицо уже не отливало свинцом.
     Галеад умылся у ручья, а потом подошел к Катериксу, который сидел рядом со спящим.
     - Я должен расстаться с вами, - сказал Галеад. - Мне надо найти корабль, чтобы вернуться на нем домой.
     - Да поведет тебя Господь, да возьмет под свой покров на пути твоем.
     - И тебя на твоем, Катерикс. Спасти ему жизнь было поистине благородным поступком.
     - Вовсе нет. Что мы такое, если не станем помогать ближним в час их нужды?
     Галеад встал, направился к своему коню, но внезапно вернулся к Катериксу.
     - Вчера ночью твоя дочь прижала нож к его горлу.
     Катерикс кивнул:
     - Утром она рассказала мне. Я очень ею горжусь.
     - Но почему она занесла над ним нож?
     - Это он надругался над ней и убил ее мужа.
     - А ты перевязал ему рану? Митра сладчайший!
     Он заслужил смерть!
     - Очень возможно, - ответил Катерикс с улыбкой.
     - Ты думаешь, он поблагодарит тебя за свое спасение?
     - Поблагодарит или нет, это значения не имеет.
     - Но ведь, может быть, ты спас его только для того, чтобы он продолжал убивать ни в чем не повинных людей.., и насиловать других женщин.
     - Я не отвечаю за его поступки, Галеад. Только за свои. Ни один человек не допустит по своей воле, чтобы те, кого он любит, терпели страдания и боль.
     - С этим я не спорю, - сказал Галеад. - Любовь - прекрасное чувство. Но он-то не принадлежит к тем, кого ты любишь.
     - Да нет же. Он брат мне.
     - Ты его знаешь?
     - Нет. Я имею в виду не брата по плоти. Но он - как и ты - мой брат. И я должен ему помочь. Все очень просто.
     - Так не поступают с врагами, Катерикс.
     Старик посмотрел на раненого разбойника.
     - Лучше всего поступить с врагом так, чтобы он стал твоим другом, ведь верно?
     Галеад вернулся к коню, сел в седло и дернул поводья. Конь зашагал по дороге. Чуть дальше рядом с ней Пиларас собирала травы и улыбнулась ему, когда он проезжал мимо.
     Галеад ударил коня каблуками и поскакал к морю.
     Кулейн сидел под звездами шестнадцатой ночи своего пребывания на острове. Каждое утро, просыпаясь, он находил у входа в башню деревянный поднос с едой и питьем. Каждый вечер поднос с пустыми мисками и кувшином кто-то уносил. Часто он замечал неясную фигуру на тропинке внизу, но всегда тут же возвращался в башню, чтобы его ночные посетительницы могли избежать встречи с ним, раз они этого столь явно желали.
     Но в эту ночь на него в лучах луны упала тень, и, подняв голову, он увидел женщину в белом одеянии, чье лицо скрывал глубокий капюшон.
     - Привет тебе, госпожа, - сказал он, жестом предлагая ей сесть, а когда она села, он заметил, что под капюшоном ее лицо спрятано под покрывалом. - Есть ли здесь нужда в подобной скромности? - спросил он.
     - Здесь, как нигде, Кулейн. - Она откинула капюшон, сняла покрывало, и у него перехватило дыхание, когда лунный луч упал на бледное, так хорошо ему знакомое лицо.
     - Гьен? - прошептал он и приподнялся, чтобы подойти к ней.
     - Останься там, - велела она с суровым безразличием в голосе.
     - Но мне сказали, что ты умерла!
     - Я устала от твоих посещений, а для тебя я уже умерла.
     В ее волосах появились серебристые пряди, паутинка морщинок у глаз и в уголках губ, но для Кулейна королева не утратила и йоты своей красоты.
     - И все-таки ты снова здесь, - продолжала она, - и вновь меня терзаешь. Зачем ты привез ко мне.., его?
     - Я не знал, что ты здесь.
     - Я потратила шестнадцать лет, стараясь забыть прошлое и его муки. И думала, что сумела. Ты, решила я, был фантазией молоденькой девушки. Ребенком я любила тебя - и тем уничтожила свое право на счастье.
     Одинокой королевой я любила тебя - и тем погубила своего сына. Несколько лет я ненавидела тебя, Кулейн, но это прошло. Теперь осталось только безразличие - и к тебе, и к Кровавому королю, которым стал мой муж.
     - Ты, конечно, знаешь, что твой сын не погиб?
     - Я многое знаю, Владыка Ланса. Но больше всего я хотела бы узнать, когда ты покинешь Остров.
     - Ты стала безжалостной женщиной, Гьен.
     - Я не Гьен Авур, не твоя маленькая Лесная Лань.
     Я Моргана Острова, хотя мне говорили, что меня называют и другими именами. Ты знаешь, как это бывает, Кулейн. Ты, который был Аполлоном, и Энеем, и королем Кунобелином, и носил еще столько не менее прославленных имен.
     - Я слышал, что здешнюю правительницу называют Феей-Ведьмой. Но я и вообразить не мог, что это ты.
     Что с тобой произошло, Лейта?
     - Мир изменил меня, Владыка Ланса, и больше меня не трогают ни он, ни его обитатели.
     - Так зачем ты здесь, в этом священном месте?
     Обители мира и исцелений?
     - Оно таким и остается. Сестры преуспевают в своем служении, но я и еще некоторые отдаем свое время приобщению к истинным Таинствам: нитям, соединяющим звезды, вплетающимся в человеческие жизни, перекрещиваясь и сплетаясь, образуя ткань судьбы мира.
     Прежде я называла все это Богом, но теперь я вижу, что такое величие далеко превосходит любого бессмертного, доступного человеческому воображению... Здесь в этом...
     - С меня довольно, женщина! А Утер? - оборвал ее Кулейн.
     - Он умирает, - злобно сказала она, - и когда умрет, потеря для мира будет невелика.
     - Никогда не думал, что увижу в тебе черноту, Гьен.
     Ты всегда была изумительно красивой. - Он угрюмо усмехнулся. - Но черное зло является в разных обличьях, и не обязательно уродливых. Я провел здесь много ночей в безмолвном покаянии, так как верил, что положил начало этой общине из себялюбивых побуждений.
     Что же, госпожа, возможно, они и были себялюбивыми.
     Тем не менее Остров создавался с любовью и во имя любви. Ты же - с твоим проникновением в Таинства, известные мне за тысячу лет до твоего рождения, - ты извратила его. Я больше не останусь на Торе.., не буду ждать твоего решения. - Плавным движением он встал, поднял свой посох и начал длинный спуск вниз к кольцу хижин.
     Ее голос зазвенел позади него холодным торжеством:
     - Твоя лодка ждет, Кулейн. Если ты отплывешь не позднее часа, может быть, я не дам Кровавому королю умереть. Если же нет, я отзову сестер от его ложа, и ты сможешь забрать его труп, когда пожелаешь.
     Он остановился, сглатывая горечь поражения. Потом обернулся к ней.
     - Ты всегда была своевольной и не желала признавать свои ошибки. Хорошо, я уеду и оставлю Утера твоим милосердным попечениям. Но когда ты сделаешь перерыв в постижении Таинств, подумай вот о чем: я взял тебя беспомощной крошкой и вырастил, как отец.
     Я никогда не наталкивал тебя на мысль, что за этим может крыться нечто большее. Но ты, ты прошептала мое имя в объятиях Утера. Ты, ты велела мне остаться в Камулодунуме. И вот тут начинается моя вина, и я не отрекусь от нее. Но быть может, когда ты поглядишь вниз со своей раззолоченной башни, ты разглядишь крохотный лоскуток собственной вины - и найдешь в себе мужество поднести его ближе к глазам.
     - Ты все сказал, Владыка Ланса?
     - Все, Моргана.
     - Тогда покинь мой Остров.

13

     - Мы сойдем с дороги здесь, - сказал Мэдлин, когда они поднялись на гребень невысокого холма. - Вон там владения Горойен, - добавил он, указывая на гряду угрюмых гор вдали.
     Равнина вокруг была вся в ямах и трещинах, но между сухими стволами и щербатыми валунами скользили тени.
     Одни спускались на все четыре конечности, другие взлетали на черных крыльях, а третьи ползали или бегали.
     Кормак глубоко вздохнул, принуждая себя выйти за пределы спасительной дороги. Он взглянул на Викторина. Тот пожал плечами и улыбнулся.
     - Идем! - сказал принц, обнажая меч. И пятнадцать человек, держа оружие наготове, сошли в сумрак, и тотчас тени устремились к ним. Звери с разинутыми пастями, люди с ядовитыми клыками и красными глазами, волки, чьи морды меняли очертания, будто клубы тумана, становясь то совсем звериными, то почти человеческими. Над ними реяли летучие мыши, кружили, устремлялись вниз. Их кожаные крылья рассекали воздух над самыми головами идущих. Но никто из них не приблизился на расстояние удара сверкающих мечей.
     - Долго ли идти? - спросил Кормак, шагая рядом с Мэдлином во главе маленького отряда.
     - Кто способен определить время здесь? - ответил бывший волшебник. - Но, во всяком случае, долго.
     Из-под их ног поднимались облака серой пыли, а они шли и шли вперед, а скопища теней все теснее смыкались вокруг них.
     - Они нападут? - прошептал Викторин.
     Мэдлин развел руками, и тут закричал последний легионер, когда кривые когти вцепились в его плащ, опрокидывая в пыль.
     Викторин стремительно обернулся.
     - Кольцо мечей! - скомандовал он, и, высоко занося мечи, легионеры прыгнули в ряды чудовищ, окружив своего поверженного товарища.
     Тварь, схватившая его, исчезла, едва гладий погрузился ей в сердце.
     - Боевой строй! - приказал Викторин.
     Маленький отряд построился в две шеренги, и тени отступили.
     Они шли и шли вперед. Дорога давно скрылась из виду, а пыль висела вокруг них темной тучей, туманя зрение, заслоняя дальние горы.
     Тени еще дважды переходили в нападение, но оба раза сверкающие мечи британцев вынуждали их отступить.
     Наконец они поднялись на невысокий холм к древнему Кругу Стоячих Камней, почерневших, покосившихся. Тени сомкнулись кольцом у подножия холма, а уставшие путники с облегчением расположились среди камней.
     - Почему они не поднимаются сюда? - спросил Викторин.
     - Я не источник всезнания, - огрызнулся Мэдлин.
     - Раньше ты всегда именно это и утверждал.
     - Хочу сказать тебе, Викторин, что из всех приближенных Утера ты был тем, без чьего общества я обходился лучше всего.
     - Обидные слова, владыка волшебник, - ответил Викторин с усмешкой. - И ведь возможно, что теперь ты навеки обречен оставаться в моем обществе.
     - Чтобы Ад стал уж совсем Адом, - отозвался Мэдлин.
     - Видимо, когда-то это был край живых, - заметил Кормак. - Тут ведь росли деревья, и мы перешли не одно русло пересохших речек. Что его изменило?
     - Его ничто не изменило, Кормак, - отозвался Мэдлин. - Ибо его нет. Он лишь отголосок существовавшего когда-то; тяжелый бред.
     - Но разве наше присутствие здесь не доказывает, что край этот действительно существует? - спросил Марк Бассик, подойдя и сев рядом с ними.
     - Тебе когда-нибудь снилось, что ты совсем в другом мире? - возразил Мэдлин.
     - Конечно.
     - Разве этот сон доказывал, что место, где ты якобы находился, действительно существует?
     - Но ведь мы все разделяем этот сон, - настаивал Марк.
     - Разве? Откуда ты знаешь? Может быть, мы только образы твоего бреда, юный Марк. А может быть, вы все - только часть моего бреда.
     Викторин засмеялся.
     - Я знал, что ты скоро примешься за свои игры! - Он обернулся к остальным, заметив, что все внимательно слушают их разговор. - Однажды я был свидетелем того, как он два часа доказывал, что единственным разумным человеком, когда-либо жившим на земле, был Калигула. В конце концов мы все ему поверили, а он потешался над нами.
     - Но как вы могли не поверить мне? - вопросил Мэдлин. - Калигула сделал своего коня сенатором, и, ответьте мне, разве этот конь хоть раз предложил неверное решение вопроса? Разве он пытался захватить власть?
     Разве он ораторствовал в пользу законов, которые грабили бедняков и обогащали богачей? Это был самый достойный сенатор за всю историю Рима!
     Кормак сидел, слушая, и в нем медленно разгорался жгучий гнев. Всю свою жизнь он провел под гнетом страха - кары, унижения, отверженности. Эти цепи сковывали его с тех пор, как он себя помнил, но они распались в пламени его гнева. Всего лишь двое когда-либо любили Кормака Даймонссона - и обоих уже не было в живых. И откуда-то из самых его глубин возник новый Кормак и показал ему его жизнь по-новому. Мэдлин был прав: Кормак Даймонссон - не никчемность, не вечный неудачник. Он мужчина - и принц по праву рождения и по крови.
     Его сердце исполнилось мощи, глаза засверкали новой силой.
     - Довольно! - бешено крикнул Кормак, вставая. - Эта болтовня - ветер в листве. Только бесполезный шум. Мы здесь. И это место такое, какое оно есть. Так идемте!
     - Из него получился бы хороший король, - шепнул Викторин Мэдлину, когда они пошли вниз по склону следом за Кормаком.
     - Это отличное место, чтобы обрести высокомерную гордость, - согласился волшебник.
     У подножия холма Кормак двинулся на орду теней.
     - Прочь! - приказал он, и они расступились перед ним, открывая темный проход. И он пошел между ними, не глядя ни направо, ни налево, не замечая ни шипения, ни поблескивающих когтей. Потом вложил меч в ножны, устремив глаза на горы впереди.
     Высокая фигура в черном нагруднике преградила ему дорогу. Лицо закрывал крылатый шлем, и видны были лишь глаза, горящие холодным огнем.
     В руках - два коротких меча, юбка из черной кожи до колен, черные поножи. Черный воин стоял, чуть приподнявшись на носках, готовый напасть.
     Кормак продолжал идти, пока не встал прямо перед ним.
     - Обнажи свой меч, - сказал черный воин голосом, словно металлическое эхо под шлемом. Кормак улыбнулся, тщательно взвесил свои слова и произнес с непоколебимой решимостью:
     - Только чтобы убить тебя.
     - Да, меня убивали, но не такие, как ты.
     Кормак отступил на шаг, и в его руке сверкнул меч Кулейна.
     Воин замер, уставившись на меч.
     - Откуда он у тебя?
     - Он мой.
     - Я не оспариваю твое право на него.
     - А мне надоело пустословие. Посторонись или сражайся!
     - Зачем вы здесь?
     - Мы ищем Горойен, - ответил Мэдлин, выступая вперед, и встал между ними.
     Черный воин вложил свои мечи в ножны.
     - Этот меч дает тебе такое право, - сказал он, - но мы еще поговорим, когда Царица кончит свой разговор с тобой. Идите за мной.
     Черный воин повел их через сухую долину к широкому входу, пробитому в горе. Там пылали факелы и стояли стражи с серебряными секирами. Они прошли в самое сердце горы и оказались перед массивной дверью, охраняемой двумя могучими псами. Не взглянув на псов, воин распахнул дверь. За ней оказалась круглая зала, устланная и увешанная дорогими коврами. Пышные занавесы, изукрашенные ширмы. Посредине на диване возлежала женщина дивной красоты. Золотые волосы чуть отливали серебром, короткая туника гармонировала с цветом голубых глаз, кожа у нее была матовой и удивительно нежной. Кормак судорожно сглотнул, а черный воин приблизился к дивану и преклонил перед ней колени. Она сделала ему знак отойти и подозвала Кормака.
     Подходя к ней, он увидел, как она странно замерцала, превратилась в раздутую чешуйчатую жабу, всю в язвах, полуразложившуюся, а затем вновь в изящную красавицу, которую он только что видел. Шаг его замедлился, но он не остановился.
     - Поцелуй мне руку, - приказала она. Он взял тонкие пальцы в свои и побелел: они вдруг вздулись и закопошились у него на ладони белесыми червями. Он подумал об Андуине и напряг всю свою волю, склоняя голову и прикасаясь губами к копошащемуся их клубку.
     - Поистине смелый человек! - сказала она. - Как тебя зовут?
     - Кормак Даймонссон.
     - И ты сын демона?
     - Я сын короля Утера, верховного короля Британии.
     - Не то имя, чтобы обрести здесь дружбу.
     - Он и мне не друг. Он преследовал мою мать, пока она не погибла.
     - Да неужели? - Она перевела взгляд на Мэдлина в глубине залы. - А вот и мой старый друг Зевс.
     Ты проделал длинный путь от Олимпа.., такой длинный-длинный путь. Не могу выразить, какая радость свидеться с тобой! - прошипела она.
     Мэдлин церемонно поклонился.
     - Сожалею, что не могу сказать того же, - отозвался он.
     Она вновь устремила глаза на Кормака.
     - Сперва я намеревалась посмотреть, как ты извиваешься от боли, послушать твои страдальческие вопли.
     Но ты пробудил во мне любопытство. А Горойен теперь так редко что-нибудь нежданно развлекает. Поэтому побеседуем, красавец принц. Скажи, зачем ты ищешь Царицу.
     - Мне нужно взять приступом Башню, - ответил он просто.
     - А почему это может заинтересовать меня?
     - Да потому, что Вотан... Молек.., твой враг.
     - Этого недостаточно.
     - Говорят, госпожа, что у него есть сила возвращать тех, кто следует за ним, в мир плоти и крови. И если власть над Башней перейдет к тебе, возможно, с ней ты получишь и эту силу.
     Она вольнее раскинулась на диване. Кормака томило желание отвести глаза от этих мерцающих переходов от красоты к разложению.
     - Ты думаешь, я не пыталась его победить? Так что ты способен предложить мне, чтобы попытка оказалась успешной?
     - Сначала дозволь спросить, что мешает тебе захватить Башню?
     - Сила Молека больше моей.
     - А если бы его тут не было?
     - А где же еще ему быть?
     - В мире плоти и крови, госпожа.
     - Это невозможно. Я была среди тех, кто покончил с ним в Вавилоне. Я видела, как Кулейн отрубил ему голову.
     - И тем не менее он вернулся к жизни благодаря вот ему, Мэдлину. То же можно сделать и для тебя.
     - Почему ты предлагаешь мне это, хотя самая твоя кровь вопиет от ненависти ко мне?
     - Потому что мою любимую убили из-за Молека, и сейчас он держит ее душу в Башне.
     - Но ведь это не все? Есть еще что-то, что привело ко мне Мэдлина.., и этих воинов Утера.
     - Он держит в цепях огня и душу короля.
     - А-а! И ты хочешь, чтобы Горойен освободила Утера? Ты безумен. - Она подняла руку, и от стен залы отделились телохранители.
     - Молек жив, - негромко сказал Кормак. - Теперь он называет себя Вотаном и намерен вторгнуться в Британию. Только Утер в силах остановить его. Если, когда это произойдет, ты будешь владеть Башней, разве душа Молека волей-неволей не явится к тебе?
     Она сделала знак телохранителям не приближаться.
     - Я обдумаю все, что ты сказал. Мэдлин! Присоединись к принцу и ко мне в моих покоях. А вы, остальные, можете подождать тут.

***

     Около часа в покое Царицы, которая возлегла на устланном шелками ложе, Мэдлин рассказывал о том, как Молек вновь обрел жизнь. Кормак заметил, что рассказ этот несколько отличался от истории, которую волшебник поведал ему. Теперь получалось, что Мэдлин был не так уж и виноват, но просто стал жертвой предательства. Кормак сам не сказал ни слова, а только следил за мерцающей Царицей, пытаясь угадать по ее непрерывно меняющемуся лицу, о чем она думает.
     Когда Мэдлин умолк, Горойен села на ложе.
     - Ты всегда был заносчивым дураком, - сказала она, - и наконец-то поплатился за это. Но ведь на этот раз рядом не оказалось Кулейна, чтобы сп