огромный, звенящий на все лады и полный жизни.
     Вишена, чуть поотстав от Боромира, дремал в седле, припустив поводья.
Вчера они со Славутой и Боградом долго сидели в горнице,  попивая  крепкое
лойдинское пиво и поминая  былое.  Славута  покачивался  на  вороном  коне
справа и, похоже, тоже задремывал, убаюканный мерной поступью.  Как  рядом
очутился Тарус, Вишена не заметил, очнулся он от легкого  похлопывания  по
плечу. Славута, тоже разбуженный, тряс головой и протирал глаза.
     - Спим, ратнички? - ухмыльнулся Тарус.
     Вишена пожал плечами и чародей вдруг посерьезнел.
     - В Рыдоги наведаться надобно. Поможете.
     - В Рыдоги? - удивился Вишена. - Это ж не по пути. Да  и  зачем?  Там
ведь болота непролазные, завязнем, я тех мест не знаю.
     - Я знаю, - сказал Тарус. - Поехали.
     Серый конь, послушный воле чародея, скользнул вбок и стал  головой  к
проезжающей дружине; Вишена и Славута замерли подле Таруса. Все  заметили,
как Боромир обернулся в седле и помахал им  рукой.  Тарус  ему  ответил  -
значит с Непоседой чародей уже успел сговориться.
     Мимо тянулась и тянулась Боромирова дружина. Вот проехал  Роксалан  и
его люди, Заворич со своими пажанами, Позвизд. Потом пошли венеды и  около
них задержался Боград с братом Богуславом.
     - К Омуту? - спросил Боград, осаживая коня.
     Тарус кивнул.
     - Где сойдемся?
     - Думаю, в устье Шогды. Там селение есть, Иштомар  зовется.  Боромира
там знают.
     Боград кивнул согласно - там он тоже бывал.
     - Удачи вам!
     И хлестнул коня, уносясь вслед дружине. Богуслав, вскинув на прощание
кулак, умчался за ним и на зимнике остались  лишь  трое  -  Тарус-чародей,
Вишена Пожарский и Славута-дрегович.
     А вокруг стояли нескончаемые лойдинские леса.
     - Поехали... - проворчал чародей, тронув коня, и  углубился  в  чащу.
Троп он не искал, вел напрямик,  сквозь  редкий  подлесок.  Вскоре  зимник
затерялся где-то позади. Здесь дремать уже не стоило - трое это не  четыре
сотни с лишком. Ухо востро, глаза бегают... Да и Тарус  выглядит  суровее,
чем обычно. Видать, неспроста.
     Ехали  долго  и  почти  все   время   молчали.   Приближался   вечер,
Ярило-солнце готовился к отдыху и путникам тоже пора было  позаботиться  о
ночлеге, а Тарус все гнал и гнал вперед. Под ногами у коней начала хлюпать
темная болотная вода - Рыдоги есть Рыдоги...
     Вишена догнал Таруса.
     - Гей, Тарус-чародей, где ночевать-то будем? Не здесь ли, по колено в
воде?
     Тарус обернулся к нему:
     - Не серчай, Пожарский, знаю, куда веду. Почти уж на месте.
     Скоро и впрямь жижа из-под ног исчезла; открылся пологий холм-остров,
поросший редкой ольхой и ежевикой. В центре  виднелся  старый  бревенчатый
овин. Тарус указал на него рукой:
     - Какая ни есть, а все ж крыша над головой.  Отсюда  до  хутора,  где
Омут живет, рукой подать. Завтра с утра там будем.
     Около овина они  спешились,  вытерли  коней,  стреножили  и  оставили
пастись. Славута с  Вишеной  принесли  дров,  развели  костер,  Тарус  тем
временем приготовил мясо и хлеб.
     Смерклось;  лишь  огонь  освещал  закопченные  старые  стены.  Чернел
огромный зев входа, эхом отдавался внутри хохот ушастого филина.  Путники,
не спеша, поели и стали устраиваться у пламени.  Вишена  лениво  отстегнул
меч и вздрогнул от неожиданности - изумруды горели, перекрывая  даже  свет
костра.
     - Гляди, Тарус! Нечисть рядом!
     Славута, уже было улегшийся, вскочил. Чародей  тревожно  оглядывался,
но вокруг было тихо и покойно.
     - Может, овинник? - предположил Славута.
     Тарус развел руками:
     - Кто знает...
     Филин захохотал снова - Вишена вслушивался в  ночь,  пытаясь  понять,
что кроется за ее кажущимся спокойствием.
     - На коней взгляну, - сказал он, поднимаясь.
     Когда Вишена подошел  к  выходу,  крупная  черная  тень,  похожая  на
огромного кота, метнулась в угол и пара пылающих глаз впилась в него.
     - Овинник! - вскрикнул  Вишена,  видевший  этого  нечистого  впервые.
Глаза в углу сверкнули и погасли, но дока-Тарус  успел  его  разглядеть  и
наложить защитное заклятье.
     Злого овинника, обычно хохочущего нагло и издевательски, на этот  раз
ловко обезвредили, еще до всех его возможных козней. Изумруды теперь  лишь
слабо лучились зеленью.
     - Готов, - довольно сказал Тарус. - Нас он  теперь  не  тронет  -  не
сможет. А за коней не бойся, Вишена, Сирко мой от нечисти тоже  заклят,  а
волков он гоняет пуще, чем ветер листья. Да и вот они, рядом.
     У овина и впрямь виднелись,  затертые  темнотой,  силуэты  всех  трех
коней. Вишена успокоился и лег. Тишина и особенно уверенный  голос  Таруса
разогнали страхи. Он поддался наваливающемуся сну, сладко расслабившись.
     Снилось лето. Солнце жарило так, словно Ярило  взбесился  и  собрался
сжечь леса да вскипятить реки. И - странно! - среди  чистого  неба  гремел
гром и трещали частые вспыхивающие молнии. Жара становилась невыносимой.
     - Вишена, вставай!
     Голос у Таруса был злой, срывающийся.
     Вишена проснулся и понял, откуда такой сон. Овин пылал, как факел  на
ветру. Треск и гудение пламени казались громом, отсветы огня - молниями, а
нагретая земля и накалившийся воздух навеяли сон о лете.
     Они едва успели выскочить, как  с  грохотом  обвалилась  крыша.  Овин
сгорел мгновенно, пламя сожрало сухие бревна, оставив лишь жирную  горячую
золу. В предрассветной мгле осталась  круглая  обгорелая  проплешина,  все
трое потерянно таращились на нее. Огонь завяз во влажной  росистой  траве,
захлебнулся и угас. А люди успели заметить, как  в  лес  метнулся  крупный
черный кот, оставив звучать в ушах злорадный хохот.
     - Эх! - сокрушенно вздохнул Тарус. - Навредил таки, нечисть поганая!
     Славута недоуменно протянул:
     - Как же так? Он не мог нас тронуть, ты ж его заклял.
     - Нас он и не трогал, - ответил Тарус. - Он только поджег овин.
     И подумал: "Хитер. Кто-то за ним стоит..."
     Впрочем, потери были  невелики.  Сгорело  ничейное  ветхое  строение,
украдено пару часов сна, а все вещи успели  вынести  из  огня  -  можно  и
порадоваться.
     Тем временем светало. Вишена  затянул  походную  суму  и  выпрямился,
пристегивая меч. Возглас Славуты застал его врасплох.
     - Вот те на! А кони-то наши где?
     - Что? Кони? - Вишена озирался. Он  ясно  помнил:  на  влажной  земле
Рыдог копыта коней оставляли четкие глубокие отметины.
     Следы нашлись недалеко  от  пожарища  -  когда  овин  вспыхнул,  кони
галопом рванули врассыпную.
     "Вот те на! Они ж стреноженные были! Как освободились?" -  растерялся
Вишена.
     Примерно на полпути к лесу следы обрывались. Конь Таруса оставил  еще
пару слабых, далеко отстоящих друг от друга, смазанных отпечатков,  словно
чайка на взлете. Но ведь кони - не птицы и поэтому не летают!
     Славута присоединился к следопытству Вишены,  но  напрасно  -  больше
ничего не нашли.
     - Черти их утащили, что ли? Не пойму... - растерянно протянул Вишена.
- Вы ничего не слышали?
     Славута пожал плечами и ответил:
     - Что тут услышишь? Пожар, не до того.
     Тарус очнулся от каких-то своих потаенных дум.
     - Темное это дело, други. Чую - сила за этим стоит.
     Вишена и Славута уставились на него.
     - Ну, а дальше-то что?
     Тарус не собирался пугать спутников - не из пугливых. Просто высказал
свои ощущения.
     - К Омуту пойдем. Пешком.
     - Ну и пошли! Неча время терять.
     Солнце окрасило небо на востоке в нежно-розовый цвет.  Запела  первая
проснувшаяся лесная птаха и новый день начался.
     Чародей грустно сказал:
     - Сирка жалко... Добрый был конь. Верный.
     Добавил что-то еле  слышно,  и  зашагал  к  лесу,  оставив  заходящее
светило за спиной.
     Славута догнал его, хлопнул по плечу: "Ничего, мол, живы покуда  -  и
то ладно", - и поправил у пояса боевую секиру. Меча дрегович не  любил,  и
поэтому не имел, а вот секира его прославилась еще  во  времена  Северного
Похода, многие враги если и успевали  перед  гибелью  что-нибудь  увидеть,
уносили на небеса застывший в зрачках лунный полукруг.
     Мутная и холодная с ночи вода противно хлюпала под  ногами.  Поднялся
сильный ветер, шумел наверху в кронах, гнул старые деревья, завывал грозно
и свирепо. Тарус то и дело поглядывал на небо.
     - Ишь ты, расходился Стрибог, - заметил он, качая  головой,  -  вчера
закат красным выдался, ровно клюква.
     Вишена тоже глянул вверх, но ничего не сказал, Славута  вообще  редко
говорил,  больше  отмалчиваясь,  все  к  этому  давно   привыкли.   Вишену
настораживало  поведение  чародея.  Доверял  он  ему  полностью;  удивляло
спокойствие и покорность, с какой  Тарус  расстался  с  конями.  Наверное,
существовала какая-то важная причина, но какая?
     Солнце взошло совсем еще невысоко, когда они вышли к месту,  где  жил
Омут-Молчун - маленькому лесному хутору всего-то на три избы. Ветер хлопал
болтающимися дверьми и ставнями, свободно гуляя везде, где  вздумается,  и
выл над покинутым людским жилищем. Всюду царило  запустение  -  наполовину
упавший забор,  брошенная  впопыхах  утварь,  сиротливо  воздетые  к  небу
дымоходы давно нетопленных печей... И никого вокруг.
     Тарус  переглянулся  с  товарищами,  читая  в  их  глазах  такое   же
недоумение.
     Вблизи хутор оставлял еще более гнетущее впечатление.  Избы  и  дворы
без  людей  и  животных  теряли  всякий  смысл,   подавляли   пустотой   и
безысходностью.
     Куда девались хуторяне они так и не выяснили. Тарус поспешил покинуть
это несчастливое место. К полудню, обогнув  громадное  и  мшистое  Чайково
болото, путники вышли к реке Шогде. В  прибрежных  кустах  нашелся  жидкий
старый челн и течение, подхватив его, унесло почти точно на юг,  к  устью.
Вокруг тянулись сплошные бескрайние мхи; Шогда петляла меж них, как змея в
бреду, Вишена, сидя на носу и уставившись на свои насквозь промокшие ноги,
монотонно твердил: "Эх, ты, топь-мочаг, ходун-трясина, крепи-заросли..."
     Славута,  не  особо  напрягаясь,  греб,  Тарус,  казалось,  спал,  но
спутники понимали - думает чародей. События этой весны  вязались  в  тугой
непонятный клубок и над ним  стоило  поломать  голову.  Размышляй,  Тарус,
распутывай витую нить истины, гони прочь петли и  узлы,  разгадывай  козни
недругов...
     - Глядите, - услышал вдруг  Вишена  отчетливо-тихий  свистящий  шепот
чародея и вышел из оцепенения, - глядите, чертенок!
     На  берегу,  в  редких  кустиках   ракиты   возилось   небольшое,   с
десятилетнего ребенка,  темно-серое  существо,  поросшее  густой  короткой
шерсткой. Чертенок был совсем близко, шагах в десяти. Согнувшись  и  виляя
тонким длинным хвостом с чудной светлой кисточкой на конце,  он  выискивал
что-то у корней. Славута перестал грести, но как тихо не  скользил  челнок
по гонимой ветром волне, чертенок его учуял и повернулся.
     Мордочка у него тоже была пушистая, словно у котенка; голову  венчали
аккуратные маленькие рожки, а рыло  выдавалось  далеко  вперед  и  немного
походило на поросячье.
     Увидев людей, он подпрыгнул от неожиданности, резво дернул  руками  и
исчез в короткой дымной вспышке. В нос шибанул запах серы, но ветер быстро
его развеял.
     Теперь берег опустел.  Нечистый  предпочел  убраться,  то  же  решили
сделать и путники. Славута с удвоенной силой заработал веслом. А Тарус  на
корме качал головой: "Что же?  Нечисть  Рыдоги  заполонила,  светлым  днем
шастает. Что творится-то?"
     Вскоре  болота  Рыдог  остались  позади,  а  перед  ними  раскинулась
обширная зеленая равнина, известная всем под названием Кухта. Где-то  там,
впереди, в селении  Иштомар,  их  должен  поджидать  Боромир  с  дружиной.
Славуту на весле сменил Вишена. Греб он привычнее,  чем  дрегович,  челнок
бойко вспарывал расходившиеся речные волны.
     На ночлег стали у  пологой  излучины.  Тарус  убил  мечом  на  отмели
крупную зеленовато-серую щуку, прямо из лодки, и  они  испекли  добычу  на
костре. Выручивший их челн Вишена вытащил далеко на  берег  и  привязал  к
толстой  вербе.  Через  невидимые  щели  из   него   потихоньку   вытекала
набравшаяся  за  день  вода.  Разгулявшийся  ветер,  дыхание  Стрибога,  к
сумеркам утих, лишь волны  ходили  по  реке,  накатываясь  с  шипением  на
илистый берег, да мелкой  дрожью  тряслись  листья  осин.  Небо  заволокло
низкими тучами, стало душно, как перед грозой.
     Путники улеглись у костра. Снопы искр то и дело  с  треском  взлетали
вверх и рыжими светляками зависали в неподвижном воздухе.
     Тарус размялся немного с мечом в светлом круге, делая резкие выпады и
отбивая воображаемые удары; Славута резал из корневища очередную фигурку -
он и на это был мастак. Лишь Вишена лениво развалился у огня и отдыхал.
     Первым голоса услыхал Тарус. Он замер с мечом в руке  и  прислушался,
похожий на настороженного журавля.
     Ниже по течению, в леске, раздавался  приглушенный  людской  говор  и
смех. Вскинул голову Славута,  отложив  незаконченную  фигурку  Даждьбога;
приподнялся на локтях Вишена и, переглянувшись с Тарусом,  вмиг  разбросал
костер. Головешки и жар тотчас залили водой из реки.
     Ночь сразу навалилась на путников - тучи скрывали луну и звезды  -  и
окутала плотной, как кисель, тьмой. Теперь  стало  видно  зарево  походных
костров, пробивающееся сквозь жидкие кроны. По-прежнему слышались голоса.
     - Славута, - сказал Тарус шепотом, - схоронись здесь и себя не  кажи,
а мы с Вишеной поглядим, кто это там.
     Вишена широко раскрыл глаза,  но  после  яркого  света  костра  почти
ничего не видел.
     - Дак, темень же, глаз выколи, - прошептал он с досадой, - поймают.
     - Обернемся волками, - спокойно предложил Тарус и Вишена вздрогнул от
неприятного холодка, прогулявшегося по спине.
     Чародей повозился и встал.
     - Меч и суму оставь Славуте. Нож, если есть - тоже. И не пужайся,  не
подведу.
     Вишена повиновался.  Отдавая  дреговичу  меч  он  пытливо  глянул  на
изумруды - ни искорки, ничего.
     Тарус взял его за руку и увлек за  собой.  Шли  в  сторону  от  реки,
долго, казалось - полночи. Вишена то и дело спотыкался,  всматриваясь  под
ноги, и все дивился, что это у него  получается  тихо.  В  лесу  было  еще
темнее, но Тарус не сбавлял шаг, волоча беспомощного побратима.
     Наконец чародей замер; Вишена,  оглядевшись,  довольно  отметил,  что
кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени.  Они  стояли  на  небольшой
поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами  слабо
светилась, слева, у самых деревьев,  мерцали  мертвенно-синим  два  старых
гнилых пня.
     - Туда, - прошептал  Тарус  и  двинулся  к  ним.  Какое-то  время  он
переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху.
     Вишена внимал и наблюдал -  а  что  ему  еще  оставалось?  Тарус  тем
временем вонзил в гладкий  срез  большего  пня  нож,  по  самую  рукоятку,
прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене.
     - Делай, как я. И ничего не бойся, понял?
     Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство.
     А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувырнулся
через него, как раз над ножом.
     Вишена оцепенел.
     Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и
обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным  волчьи  глаза,  а  над
ними топорщились мохнатые остроконечные уши.
     Вишена ошалело таращился на все это и волк вдруг совсем  по-человечьи
нетерпеливо дернул головой: "Давай, мол, чего тянешь?"
     И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом.
     Он рассчитывал встать  на  ноги,  но  колени  неожиданно  подогнулись
назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики  пальцев,  на  миг
заволокло алым взгляд, а потом челюсти без  боли  и  без  всяких  ощущений
уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как  видит  ее  волк.
Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся
недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем  Вишена  не
одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы
лесного хищника.
     Теперь Вишена видел  далеко  вокруг,  почти  как  днем,  но  перестал
различать  краски  -  мех  Таруса  и  листва  на  деревьях  казались   ему
одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и  выразительных,
что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые.
     - Ну, как? - спросил вдруг Тарус.
     "Во, дела! Он что же, и говорить может?" -  ошалело  подумал  Вишена,
глядя чародею в глаза.
     - Конечно могу! - ответил тот. - Так же, как и ты.
     Вишена только заморгал.
     - Ладно, пошли. По ходу освоишься.
     Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый
запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена - такой же крупный матерый
волк - побежал следом.
     Голова шла кругом. "Волк... я  -  волк,  леший  меня  забери!  Неужто
правда?"
     - Правда, правда,  -  не  оборачиваясь  подтвердил  Тарус  и  добавил
ворчливо: - Чего болтаешь, однако? Помолчи.
     Вишена умолк. Унять скачущие мысли удалось на удивление легко.
     - Ну, Тарус, ну кудесник! - вздохнул он напоследок  и  сосредоточился
на голосах и запахе дыма. Пахло не только дымом - людьми,  конским  потом,
жареным мясом. Близкие запахи сами собой отошли на задний план, а нужные -
выделились, стали четкими и выпуклыми.
     На четырех ногах передвигаться оказалось ничуть не  труднее,  чем  на
двух. Вишена быстро приспособился. А вот лес, видимый с непривычно  низкой
точки, локтей с двух, немного сбивал с толку. И еще  это  странное  ночное
зрение...
     Пока они  добирались  до  костров,  Вишена  все  осваивался.  Впереди
угадывался речной берег, у опушки на ночлег расположились люди.  Много,  с
полсотни, но еще никто не спал. Над кострищем жарились два лося;  поодаль,
под  присмотром  двух  рослых  воинов,   паслись   стреноженные,   но   не
расседланные кони.
     Тарус бесшумно скользнул сквозь густой кустарник и улегся  на  прелые
листья, наблюдая за стоянкой. Вишена, как мог,  пристроился  рядом,  вышло
это так же ловко и бесшумно.
     Волки рассматривали пришлых людей, пытаясь понять, кто они и  что  их
сюда привело. По виду чужаки напоминали и жителей Лойды, и пажан,  и  даже
венедов, но бросались в глаза чудные остроконечные шапки, огромные луки и,
наоборот, слишком короткие мечи. И звучала почти совсем  непонятная  речь.
Большая часть воинов собралась у костров, громко переговариваясь и гогоча;
Вишена долго не мог сообразить, чем же они заняты. Потом догадался: пытают
пленника. Высокий, почти детский голос жалобно и монотонно тянул:
     - Не знаю! Не знаю! Отпустите!
     Эти слова произносились на языке жителей Лежи,  соседней  с  Рыдогами
земли. Воины задавали вопросы на одном из дальних западных наречий.
     Тарус проворно  пополз  вперед,  Вишена  последовал  за  ним.  Костры
приближались. Ветер слабо тянул с реки,  принося  приторный  запах  ила  и
гнили.  Воины  продолжали  звучно  гоготать  и  переговариваться,   словно
находились за околицей своего селения, а не на чужой земле.  Тарус  дополз
до  опушки  и  высунул  из  кустов  острую  волчью  морду.  Мерцание  огня
отбрасывало во все стороны колеблющиеся блики, они  метались  по  траве  и
деревьям, но совсем не слепили звериные глаза.
     - Слышь, Вишена,  -  тихо  сказал  Тарус,  оборачиваясь.  -  Надо  бы
мальчонку вызволить.
     - Коней пугну, - немедленно нашелся тот. - Авось всполошатся...
     Тарус коротко поразмыслил.
     - Давай!
     Вишена уполз назад, сделал по лесу широкий  полукруг,  направляясь  к
лошадям пришлых, и у самой опушки, нос к носу, столкнулся с тремя волками.
Размером каждый из них уступал Вишене, видать, молодежь, переярки, но  все
же - трое, и каждый из них всю жизнь был волком...
     Оборотень оскалился,