ущий лунный свет. Но на востоке небо уже побелело, звезды поыеркли, над вершинами деревьев разливалось бронзово-золотистое сияние. В небе парил ястреб. И всюду в лесу была недвижная морозная тишина.
     Нада и Тоно стояли на берегу озера. Вилия, только что радостная и веселая, вдруг стала печальной.
     - Ты всегда так добр ко мне, - тихо сказала она. - Но сегодня, когда мы встретились, я сразу почувствовала, что доброта просто переполняет твое сердце. Я и раньше это знала, но сейчас твоя доброта хлынула на меня словно потоки солнечного света.
     - Разве я могу не быть с тобой добрым? - Голос Тоно прозвучал жестко.
     В своей задумчивости вилия не заметила резкого тона, как и того, что он вдруг крепче сжал ее руку.
     - Благодаря тебе в моей памяти оживают такие прекрасные врщи, как солнечный свет. Когда ты рядом, я не боюсь думать о прошлом. Потому что знаю - ты избавишь меня от страданий и боли.
     - О нет, это ты помогаешь мне забыть.
     - Забыть? Разве ты хочешь о чем-то забыть? Неужели ты хотел бы забыть родное море, такое чудесное? Когда ты рассказываешь о море, я готова слушать бесконечно. Со мной все по-другому. Ведь я была простой глупой девчонкой, которая не вынесла горя и утопилась. Да, это правда.
     Утопилась. Сегодня мне уже не страшно вспоминать об этом, хотя я и не могу понять, как я пришла в такое отчаяние. - Она улыбнулась. - Из-за какого-то мальчишки, желторотого юнца. А ты муж.
     - Я водяной.
     - Это не важно, Тоно, возлюбленный. А что сталось с Михайлой, ты не знаешь? Я надеюсь, что где бы он сейчас ни был, он остался таким же веселым, каким я его помню.
     - Я слышал, что его жизнь сложилась благополучно.
     Вилия заметила, что Тоно мрачно глядит куда-то вдаль на озеро, и встревожилась.
     - Ты чем-то глубоко ранен, тебя мучает тяжелая обида. Не могу ли я тебе помочь? Как мне хочется что-то сделать для тебя...
     Тоно удивился. Еще никогда вилия не говорила о том, что он ей близок.
     - Мне, видимо, придется уехать, - сказал он. - Моя сестра - помнишь, я тебе о ней говорил - считает, что нам нужно уехать отсюда. Боюсь, она права, насколько разум позволяет ей судить о том, что хорошо и что плохо. Только в этих пределах, - добавил он сквозь зубы.
     Нада попятилась и в ужасе прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть, потом, будто защищаясь от чего-то страшного, подняла руки.
     - Нет, нет! Тоно! Это невозможно! Умоляю тебя...
     Нада опустилась на землю и горько заплакала. Никогда еще Тоно не видел ее слез. Он встал на колени, обнял ее за плечи и, гладя по волосам, попытался объяснить, что просто обмолвился, что никогда ни за какие блага он не расстанется с нею, и, утешая Наду, понимал, что сейчас его постигло безумие той же отчаянной силы, что когда-то толкнуло девушку покончить с земной жизнью.

8.

     В день святого апостола Матфея в церкви лесной задруги была крещена дочь морского царя. Она сама выбрала для себя имя - Драгомира. В Дании это имя звучало как Дагмара, что значит "дева дня".
     Крестил ее отец Томислав. На дочери Андрея было белое платье, рыжие волосы она заплела в косы и убрала, прикрыв платком, как подобает женщине, которая пришла в храм Господень. Рядом с нею стоял отец. Ради этого торжества он оставил военный корабль и прибыл в задругу. Слева от Андрея стояла его жена Елена, далее Иван Шубич с женой. В маленькой церкви собралось множество прихожан, здесь были жители задруги, крестьяне, друзья и сородичи, бывшие подданные морского царя, правителя лири. Народу было столько, сколько могла вместить церковка.
     В первом ряду прихожан близко от алтаря стоял Лука, с безнадежной тоской смотревший на дочь Андрея. В углу у самой двери стоял Тоно.
     Кто-то из людей сказал, мол, не подобает ему находиться в церкви, но отец Томислав строго возразил: как-никак Тоно родной брат новообращенной христианки, разве можно не пустить его в церковь, когда над сестрой сотворяют обряд крещения? В том, как отец Томислав совершал обряд, было много неожиданного и нетрадиционного. "Как знать, - думал священник, - а вдруг, торжественное праздничное действо поможет ему, милостью Божией найти путь к его сердцу?" Тоно стоял, скрестив на груди руки, лицо его было холодным.
     Благовонный ладан особого дорогого сорта, пожертвованный сельской церкви жупаном, курился в кадильнице. Отец Томислав молился с истовой горячей верой, лицо его светилось благостью и счастьем, когда, велев всем прихожанам преклонить колени, он окропил лоб дочери Андрея святой водой.
     - Во имя Отца и Сына и Святого Духа, крещу тебя в веру Христову.
     Аминь.
     Дагмара - та, что прежде была Эяной - вдруг пошатнулась и едва не упала. Андрей поддержал ее за плечи и прошептал, устремив взгляд к небесам:
     - Возрадуйся, Агнета!
     Глаза Дагмары наполнились слезами счастья. Она поднялась с колен, обняла отца, затем священника и с гордо поднятой головой прошла к выходу и перешагнув порог церкви ступила на землю.
     За то время, что длился обряд крещения, погода внезапно переменилась.
     Сильно похолодало, разгулявшийся ветер гнал по небу облака, рвал с деревьев желтую и багряную листву. По полям бежали тени облаков. У церковной паперти было людно, здесь дожидались окончания церемонии те, кому не хватило места в церкви. Люди окружили Дагмару, все целовали и обнимали новообращенную, поздравляли с приобщением к христианскому миру. По торжественному случаю должен был состояться скромный праздничный обед. На следующее утро прибывшие из Скрадина гости собирались тронуться в обратный путь, Дагмара же должна была ехать в Шибеник, где в гавани ждала готовая выйти в море "Брунгильда".
     Увидев в церкви того, кто был его отцом, Тоно едва кивнул. За все время богослужения он ни разу не преклонил колена. Выйдя потом из церкви, он прошел немного вперед и встал под одинокой зеленой сосной, выделявшейся среди осенних деревьев, словно не желал мириться с тем, что не за горами зима. Дагмару все еще окружала радостная толпа друзей, но наконец, все, кто хотели, уже поздравили новообращенную, и она подошла к брату. Никто из людей не последовал за нею, ибо Тоно внушал им страх: на его лице, казалось, лежала роковая печать. Одет он был в темные лохмотья, в руке держал копье.
     Дагмара протянула ему руки. Тоно даже не шевельнулся, будто не заметил, что она чего-то ждет. Ветер трепал ее юбку и платок, то словно норовил сорвать, то плотно прижимал платье к груди и ногам. И Дагмара была целомудренна - быть может, потому, что теперь она была преисполнена некоего торжества, никому в Волшебном мире не ведомого.
     Тоно упрямо молчал. Она глубоко вздохнула и сказала:
     - Спасибо, что пришел. Не знаю, что еще сказать.
     - Я не мог не проститься с родной сестрой. Она была мне дорога.
     Дагмара прикусила губу.
     - Я и теперь твоя сестра.
     - Нет. - Он покачал головой. - Теперь ты мне чужая. У нас, конечно, остались общие воспоминания о прошлом, как общим было материнское лоно, давшее нам жизнь. Но Дагмара не морская дева. Она - истинно святая.
     - Ты ошибаешься. Сегодня я приняла святое крещение, как приемлет его всякое дитя, ступающее в христианский мир. И я не раз, наверное, оступлюсь на своем пути. Но меня поддержит надежда, что покаявшись, я обрету прощение.
     Лицо Тоно страшно исказилось - Эяна никогда не сказала бы подобного!
     Она опустила голову.
     - Так ты отвергаешь путь спасения? Но ты не можешь отвергнуть мои молитвы. Я буду молиться за тебя, Тоно.
     Он поморщился.
     - Зачем утруждать себя излишними хлопотами?
     - Я была бы так рада, если бы и ты поехал в Данию, - Нет. Я связан обещанием, которое удерживает меня здесь. Почему бы тебе не обождать до весны? Море зимой неспокойно, вы можете попасть в шторм.
     - Нас хранит Господь. Я должна вернуться в Данию и жить с моим мужем.
     Если мы не обвенчаемся, на его душе останется тяжкий грех.
     Тоно кивнул.
     - Ты теперь и правда Дагмара. Ну, что же, передай обоим привет. Желаю благополучного плавания.
     Он повернулся и зашагал к лесу. Едва отойдя от задруги настолько, что никто из людей уже не мог его видеть, он бросился бежать, словно спасаясь от погони,
***

     Нады не было на той поляне, где они обычно встречались Не было ее и нигде поблизости. Тоно призвал на помощь всю силу разума и сверхъестественную остроту и чуткость органов чувств, которая была свойственна ему как существу, наполовину принадлежащему к Волшебному миру. Он уловил слабый след присутствия Нады и бросился на поиски.
     След часто прерывался, вдруг исчезал, и тогда Тоно отчаянно метался по лесу, пока снова не нападал на след вилии. След кружил, петлял, то и дело менял свой характер. Похоже было, что Нада в безумии кружила по лесу, не замечая дороги. Когда Тоно это понял, безумие охватило и его самого.
     Без сна и отдыха он скитался по лесу несколько дней и ночей, и наконец нашел Наду. Это случилось в день осеннего равноденствия, на закате. К тому времени Тоно уже совершенно выбился из сил и едва стоял на ногах от усталости.
     К вечеру сильно похолодало, мороз пронизывал до костей. Темное небо низко нависло над лесом. Нада стояла на берегу озера, в спокойных водах которого отражалась желто-бурая стена леса с редкими пятнами кроваво-красной листвы и одинокими скорбными штрихами елей и можжевельника. Многие деревья уже расстались с листвой. Нада казалась тонкой и легкой, затерявшейся среди деревьев светлой тенью.
     - Нада! Ах, Нада...
     Он подошел к ней, шатаясь от усталости. Голос его стал хриплым - все эти дни он не переставая звал ее.
     - Тоно, любимый! - Она бросилась к нему. Тоно нежно и бережно обнял ее зыбкий бесплотный стан, стараясь не сделать ей больно. Нада дрожала, ее плечи были холодны, как клонившийся к вечеру осенний день - Где же ты пропадала? Что случилось?
     - Я испугалась, - шепотом ответила вилия.
     - Чего? - Тоно встревожился.
     - Что ты не вернешься.
     - Милая, ты же знаешь, что я непременно вернулся бы.
     - Но мне, может быть, пришлось бы скрыться до твоего возвращения.
     - Скрыться?
     - Прости меня. Я не должна была ничего бояться. Как я могла усомниться в тебе? Но кругом был такой непроглядный мрак, я ничего не понимала, не знала...
     Нада сжалась в комочек и прижалась к его груди. Тоно спросил со страхом:
     - О чем ты говоришь? Что тебе придется сделать?
     - Скрыться. Уйти в реку или в озеро. На дно. Разве ты не знал?
     Она лишь чуть-чуть отстранилась, но он это сразу почувствовал и опустил руки. Нада сделала шаг назад, чтобы видеть его лицо. Сейчас в глазах вилии уже не было голубого, они стали темно-серыми.
     - Зимой солнце светит над озером не слишком ярко, но голые деревья не дают тени, мне некуда скрыться от солнечных лучей. На дне же всегда сумрачно, там мое убежище. Наверное, ты слышал, что вилия уходит зимой в озеро?
     - Да. - Тоно опустил глаза. На земле лежало, разделяя их, копье, которое он выронил, бросившись к Наде.
     - Когда-то давно я могла дольше оставаться осенью на берегу и не засыпала. Но нынче зима пришла рано.
     К ее ногам падала с ветвей мертвая листва.
     - Когда ты должна уйти в озеро?
     Она зябко поежилась от холода.
     - Скоро. Сегодня. Тоно, мы встретимся весной, когда я вернусь?
     Он расстегнул пояс.
     - Я иду в озеро. С тобой.
     Нада покачала толовой. Теперь Тоно говорил сбивчиво, путая слова, дрожа от волнения; к ней же вернулась всегдашняя безмятежная радость.
     Но Нада вдруг словно бы стала еще призрачнее, еще бесплотнее, теперь она казалась волной тумана.
     - Нет, мой милый. Ведь я буду дремать и видеть сны. Тебе удастся разбудить меня лишь изредка и очень ненадолго. И потом, наше озеро ничуть не похоже на твое родное море. Здесь такая тишина. От одного этого ты с ума сойдешь.
     - Буду иногда выходить на берег. - Тоно снимал одежду.
     - Нет, не стоит тебе выходить на берег. Лучше оставаться там на дне всю зиму.
     Несколько минут вилия пристально глядела на сына морского царя. Лишь за один день осеннего равноденствия наивная девочка вдруг стала мудрой.
     - Нет, - сказала она. - Жди моего возвращения. Так я хочу.
     Снова настало молчание.
     - Но не жди здесь в лесах. Ступай к людям. Потому что здесь ты не найдешь ни одного духа или призрака, которые были бы женщинами, как те, о которых ты мне рассказывал. Я слишком часто видела, что тебя мучило желание, которое я не могу утолить. Когда я уйду в озеро, мне будут сниться более радостные сны, если я буду знать, что ты нашел себе подругу, возлюбленную.
     - Мне никто не нужен.
     Наду охватил ужас. Отшатнувшись, как от удара, она заплакала:
     - Ах, что я тебе сделала, Тоно? Уходи, пока еще можешь уйти. И никогда не возвращайся!
     Он сбросил с себя последнюю одежду, нож лежал на земле рядом с копьем, но амулет остался на шее у Тоно. Нада. отбежала на несколько шагов и закрыла руками глаза.
     - Уходи, уходи, - взмолилась она. - Ты слишком прекрасен!
     Два отчаяния столкнулись, как две высокие волны. Тоно утратил власть над собой.
     - Клянусь сетями Ран, ты будешь моей!
     Он бросился к Наде, она не успела ускользнуть, но сжала губы и уклонилась от поцелуя.
     - Ты умрешь! - со слезами воскликнула она.
     - Лучше умереть, чем пережить предательство.
     Нада вырвалась. Он понимал, что совершает насилие, но уже ничего не мог с собой поделать - Нада, - слышал он свои сбивчивые, точно в бреду, слова, - не будь жестокой, не отталкивай меня, ты будешь потом вспоминать...
     Она вырвалась - улетела, как ветер. Потеряв равновесие, Тоно повалился на увядший мох. Нада отбежала на несколько десятков шагов, ее тень смутно белела над серой водой под блекло-серым небом. Вокруг стояли угрюмые черные деревья, безжалостный холод усилился, но от дыхания Нады не поднимался морозный пар. В руке она держала амулет.
     Тоно вскочил и бросился к ней. Она легко ускользнула.
     - Ты не догонишь меня. Но я не хочу убегать, - сказала она.
     Тоно глухо сказал:
     - Я люблю тебя.
     - Знаю, - с нежностью ответила Нада. - И я тебя люблю.
     - Я не хотел тебя обидеть. Просто я хочу, чтобы мы были вместе, по-настоящему вместе. Только один раз. Потому что, может быть, нам придется расстаться навсегда.
     - Я знаю, что нам делать. - Нада уже совершенно успокоилась и улыбалась. - Ты рассказывал мне об этом талисмане. Сейчас я войду в него и всегда буду с тобой, где бы ты ни был.
     - Нада, не делай этого, не смей!
     - Бывает ли большее счастье? Ведь я всегда буду с тобой, вблизи твоего сердца. И, может быть, когда-нибудь, однажды... - Она не договорила. - Стой там, где стоишь, Тоно. Я хочу видеть тебя до самой последней минуты. Пусть это будет мне твоим свадебным подарком.
     У Тоно даже слез уже не было.
     Нада смотрела на него, потом, то на него, то на лежавший у нее на ладони костяной кружок, кусочек от черепа мертвого человека. Но спустя миг птица из Иного мира завладела ее существом, и Нада смотрела уже только на нее, птицу с простертыми крыльями, летящую в небе, где поднимается полная луна. Тоно видел, как тело вилии становилось все более бесплотным, призрачным, вот сквозь нее уже проступили очертания деревьев, сплетение диких зарослей, вот Нада стала лишь слабым, едва видимым световым бликом, мрак, окружавший ее, сгущался все больше, и наконец Нада исчезла. Костяной кружок упал на землю.
     Тоно долго стоял, не в силах сделать ни шагу. Потом он подошел и, подняв с земли талисман, поцеловал его и повесил себе на шею. Теперь талисман был на его груди, там, где билось сердце.

9.

     На пути домой моряки из команды "Брунгильды" заметили, что с госпожой Сигрид за время жизни в Хорватии произошла перемена. Неужели на нее так подействовало решение ее брата Карла Бреде не возвращаться в Данию? Двое или трое матросов по-прежнему были убеждены, что госпожа Сигрид по ночам спускается по веревочному трапу в море и плещется в волнах. Но собственными глазами никто из команды этого не 6идел, большинство матросов не разделяли подозрений и уважительно отзывались о глубоко благочестивой женщине. Госпожа Сигрид молилась вместе со всеми и была на корабле самой набожной и истово верующей. Она часами простаивала на коленях перед образом Пречистой Девы, и порой из ее глаз катились слезы. Вместе с тем, госпожа Сигрид утратила былую надменность и важность, и скоро все на корабле полюбили ее за сердечную доброту и сочувствие, с которым она слушала рассказы людей об их горестях и заботах. Для иных матросов она со временем даже стала духовной наставницей.
     Капитан Асберн долго колебался, прежде чем решил поднять парус: опасно было выходить в море поздней осенью. Он вел корабль очень осторожно и по возможности старался держаться невдалеке от берегов, чтобы при перых признаках надвигающейся непогоды " Брунгильда" могла укрыться в ближайшей гавани. Поэтому плавание затянулось. "Брунгильда" пришла в Данию лишь в канун Рождества, Зато плавание было благополучным, на долю моряков выпало меньше невзгод, чем можно было ожидать в это время года.
     В день святого Адама около полудня "Брунгильда" достигла Копенгагена.
     Узнав о ее приходе, начальник порта немедленно отправил гонца известить о прибытии корабля Нильса Йонсена.

***

     Редкие снежинки падали с хмурого серого неба на землю. Воздух был мягким и сырым. По улицам города между стенами, галереями, под арками и плотно занавешенными окнами лишь изредка проезжали кареты. Однако сочившийся из-за закрытых ставен свет, дым над крышами, запахи праздничных кушаний, смех, пение, веселые голоса - все свидетельствовало о том, что люди готовились встречать Рождество Христово. Праздновали его двенадцать дней, которые озаряли огнями мрачную темную зиму, словно большая яркая свеча, зажженная в черной пещере.
     Дорожная грязь хлюпала под копытами мулов, на которых ехали женщина и мужчина. Впереди шли двое факельщиков, обутые в высокие ботфорты и вооруясенные. Пламя потрескивало и металось под ветром, рассыпал искры, которые вспыхивали, как звезды, но сразу же гасли под снегопадом.
     - У нас остается совсем мало времени. До твоего дома уже близко.
     Сейчас у нас есть возможность поговорить обо всем начистоту, но очень коротко, - сказала женщина. - А весь разговор займет, пожалуй, не один день. - Она задумалась. - Нет, годы нужны, а то и целой жизни может оказаться мало, чтобы понять все до конца.
     - У нас с тобой она есть! Целая жизнь вместе, - ответил счастливый Нильс.
     Она крепче сжала поводья.
     - Нам будет нелегко. Прежде всего, само начало... Я очень боюсь. Что я скажу Ингеборг? Как скажу, какими словами? Помоги, надо что-то придумать, нельзя нанести ей такую рану, от которой она не оправится.
     Нильс покраснел.
     - Я совсем о ней забыл.
     - Не укоряй себя. Радость так легко превращается в себялюбие. Когда-то и я умела о многом забывать.
     - Эяна!
     - Дагмара.
     Нильс перекрестился.
     - Как я мог забыть о чуде, произошедшем с тобой? Прости, Господи, меня грешного.
     - Да, будет нелегко, - снова заговорила Дагмара. - Тебе придется опекать меня больше, чем обычно опекают мужья жен. Ведь и плоть и разум мной наполовину унаследованы от морского царя.
     - Но другая половина в тебе святая. И потому меня ждут суровые испытания.
     Нильс улыбнулся, и в его улыбке вдруг промелькнуло что-то от прежнего наивного паренька, матроса с когга "Хернинг".
     - Никогда не говори так, - жалобно попросила Дагмара. - Ты еще не знаешь, какая я. Вспыльчивая, упрямая, нет во мне женской кротости и терпения, хоть я и очень стараюсь стать лучше. Но я никогда не предам твою любовь, Нильс. - Дагмара коснулась его руки.
     Нильс взял ее за руку и внимательно, серьезно поглядел в глаза. В них отражались тускло-желтые огни факелов и мерцающие снежинки. Он тихо спросил:
     - Ты правда любишь меня, Дагмара? Я знаю, что я тебе нравлюсь.
     Никакого права требовать большего у меня нет. И все же...
     - Я твоя, ес