азвав отцом Томиславом. Пока шли приготовления к ужину, госпожа Сигрид удалилась немного отдохнуть в отведенных ей покоях, а жупан и священник выразили желание побеседовать с ее братом Карлом Бреде.
     Они поднялись на самый верх сторожевой башни, откуда открывался великолепный вид на окрестности. Солнце уже опустилось за лес, за стеной которого лежало не видимое сейчас озеро. По темно-лиловому небу носились стрижи, со свистом рассекавшие крыльями воздух, и бесшумно кружили над башней летучие мыши. Над полями клубился редкий светлый туман. Под стенами поблескивала в сумраке река, на севере и северо-востоке поднимались к небу вершины горного кряжа Свилая Планина. Все дышало покоем и миром.
     Обезображенные сабельным шрамом черты лица Ивана Шубича в вечерних сумерках казались более мягкими, но голос жупана бьлл зато твердым как сталь, когда, покончив с приветствиями и любезностями, он сказал:
     - Господарь Бреде, я попросил отца Томислава приехать для встречи с вами, потому что он как никто другой хорошо знает водяных. Возможно, он узнал их даже лучше, чем они сами себя знают.
     Из полученного мною письма я заключил, что вас чрезвычайно интересуют наши водяные.
     - Весьма признателен вам за эту любезность, - непринужденно ответил Того в пригубил вина. - Но, помилуйте, стоило ли так беспокоиться и хлопотать из-за меня? Впрочем, примите мою глубочайшую благодарность.
     - Нет такой услуги, которую я не оказал бы знатному чужеземному гостю, прибывшему в наше королевство, дабы установить с нами добрые отношения. Однако я надеюсь, господарь Бреде, что вы не скроете - если, конечно, это не нанесет ущерба вашим замыслам - почему вас так сильно занимают водяные? - И вдруг Иван словно рубанул саблей:
     - Не сомневаюсь, что вы приехали в нашу глушь только из-за водяных.
     Тоно неторопливо положил ладонь на рукоять своего кинжала.
     - Дело в том, что в морях Севера, откуда я родом, обитают водяные, которые похожи на ваших.
     - Ха! Перестаньте-ка болтать чепуху! - загремел бас Томислава. - Иван, ты ведешь себя отвратительно. Если подозреваешь, что гость - лазутчик венецианцев, то так и скажи напрямик, как подобает честному человеку.
     - О нет, ничего подобного! - поспешно возразил жупан. - Видите ли, нынче у нас возобновилась война с Венецией. В последние два года мы нередко сталкивались с подобными незваными гостями. Долг повелевает мне соблюдать осторожность, господарь Бреде. А если уж говорить начистоту, то как из вашего письма, так и из ваших слов явствует, что раньше вы не были знакомы с вашей хорватской родней - тогда откуда же столь превосходное знание нашего языка?
     - Неужто этого достаточно, чтобы видеть в госте врага? - снова вмешался священник. - Сам посуди, Иван, ведь никто из водяных не принес нам несчатья, напротив, они же нам служат! И Господь увидел, сколь многие в нашей земле обратились в истинную веру, и возрадовался, и одарил наш край Своею милостью...
     Последние слова отец Томислав произнес тихо, почти шепотом, прерывающимся голосом, в котором слышались сдержанные слезы, Тоно заметил, что глаза старика повлажнели. Но спустя миг лицо священника снова посветлело от какой-то сокровенной радости, и он сказал:
     - Иван, если желаешь иметь свидетельство Господней милости, вспомни о том, что вилия покинула наши края. Нынешней весной она не поднялась со дна озера, в лесу ее нет, никто и следа не видел. Если... Если только вилия... действительно была призраком... Призраком самоубийцы, осужденной Господом... Если это так, то, должно быть, Всевышний сжалился над нею и взял к Себе на небо, в рай. Ибо обращение морского народа в христианскую веру есть великая радость для Господа Бога нашего...
     У Тоно сжалось сердце. С трудом переводя дыхание, он спросил:
     - Стало быть, то, что я слышал от людей, правда? Водяные обратились в христианскую веру и полностью утратили память о своем прошлом?
     - Не совсем так, - отаетил священник. - Они удостоились особой милости Всевышнего. У них остались воспоминания о прежней жизни, они сохранили все свои знания и навыки. Сегодня они применяют свои поистине удивятельнзые умения на благо земляков. Это долгая, но чудесная история.
     - Я... хотел бы ее услышать.
     Люди некоторое время молча глядели на своего гостя. Взгляд Ивана стал менее недоверчивым, глаза Томислава светились добротой. Молчание нарушил жупан:
     - Хорошо. Мне кажется, нет причин держать в тайне от вас эту историю.
     Я думаю, вы и сами уже о многом догадались. Кроме того, у вас, наверное, есть известные основания, побудившие вас приехать сюда. Вы не расположены о них говорить - это ваше право. Смею надеяться, ваши основания достаточно серьезны.
     - Более чем серьезны, - добавил отец Томислав. - Андрей - раньше его звала Ванименом - рассказывал мне о своих детях, которые отстали в пути... Карл, вам незачем говорить нам более того, что вы сочтете нужным. Позвольте вас заверить, мы ваши друзья. Выслушайте мой рассказ и спрашивайте о чем только пожелаете.

***

     На суше, как и в воде, Тоно, когда было нужно, умел двигаться легко и совершенно бесшумно. Никто не слышал и не видел, как он выскользнул из комнаты, которую предоставил ему хозяин замка, прошел через галерею, спустился по лестнице, пересек дремавший в ночной темноте двор и вышел через незапертые ворота, возле которых, опершись на свои копья, спали два стражника. Лишь очутившись за пределами Скрадина, Тоно выпрямился во весь рост. Когда он шел по улице, в домах никто не проснулся, и ни один дворовый пес не посмел залаять, учуяв необычный запах позднего прохожего. Небо было чистое, усыпанное звездами. Ночная свежесть и прохлада прогнали запахи человеческого жилья, и Тоно жадно вдыхал запах, которого ему давно не, хватало - запах чистых незамутненных вод, более просторных и глубоких, чем любая церковная купель.
     Многие из его сородичей жили теперь в домах людей. Он прошел мимо этих домов не задерживаясь. Не зашел он и в маленький поселок на берегу реки, где жили те соплеменники, которые стали рыбаками и обзавелись семьями, породнившись с детьми праотца Адама. На дальней окраине Скрадина стояло несколько маленьких домиков с желтыми стенами из свежих бревен. Эти дома недавно построили для тех новообращенных христиан, которые предпочли берегу реки поселок. Здесь жили в основном... да, женщины, разумеется, теперь они смертные женщины, которые помня о добродетели, не должны позволять себе никаких любовных приключений.
     Внимание Тоно привлек знакомый запах чистого юного тела. Он поскучал в дверь, Те, кто жили в доме, сохранили чуткий слух, свойственный волшебным существам. Раздался голос;
     - Кто там? Что нужно?
     - Тоно. Сын Ванимена. Впусти меня, Рэкси. В Лири мы любили друг друга.
     За дверью послышался шепот, шорохи, шлепанье босых ног по полу. Время тянулось бесконечно долго, но наконец щелкнула щеколда, отодвинулся засов - дверь растворилась. На пороге стояли двое. На них были ночные сорочки, и все же Тоно сразу узнал обеих. Это были Рэкси, самая легкомысленная девушка во всем племени лири, и худенькая Миива с голубыми волосами, верная подруга отца.
     Тоно улыбнулся и шагнул вперед, чтобы обнять их. Девушка ахнула и в страхе отшатнулась, закрыв лицо руками. Старшая держалась спокойно, однако обратилась к Тоно, словно бы преодолевая какое-то внутреннее сопротивление:
     - Добро пожаловать, Тоно. Мы рады, что вы с Эяной живы и наконец нашли нас... Но ты должен прикрыть наготу.
     Встав среди ночи с постели, Тоно и не подумал, что надо одеться. Он, как раньше, только перепоясался поясом с кинжалом, да еще амулет - костяной кружок на шнурке висел у него на шее. Слова Миивы смутили и испугали Тоно.
     - Зачем? Мы же одни, Миива. А вы не раз видели меня голым.
     - Я больше не Миива. И она, моя сестра во Христе, уже не Рэкси. Я теперь Елена, она - Бисерка. - Женщина отвернулась. - Подожди здесь.
     Дам тебе что-нибудь из одежды. - Дверь заклопнулась.
     Спустя недолгое время дверь чуть приоткрылась, и сквозь щель женщина протянула ему какие-то тряпки Тоно обернул их вокруг бедер и вдруг с ужасом узнал их запах: эти вещи носил его отец. Затем Миива-Елена впустила его в дом. Потолок был таким низким, что Тоно пришлось нагнуться, иначе он ударился бы головой о притолоку. От слабо теплившегося в очаге огня Миива зажгла светильник - глиняную плошку, наполненную маслом.
     - Так-то лучше, - сказала она, потрепав Тоно по плечу. - Не огорчайся, с кем не бывает? Ты теперь всему должен учиться заново. Садись, друг мой, позволь поднести тебе чарку.
     Все еще не пришедший в себя от изумления Тоно опустился на деревянную лавку. Бисерка забилась в дальний угол горницы и смотрела на Тоно - как? со страхом? с грустью? Он не мог понять, какие чувства девушка испытывала в эту минуту, но слышал ее взволнованное дыхание.
     - Почему ты поселилась вместе с нею? - спросил он Елену.
     - Андрей, твой отец и мой муж, ушел на войну. Вот я и пригласила Бисерку пожить в нашем доме, чтобы соблюсти приличия, да и помогать друг другу нужно. Она не замужем и... - Былая искренность между ними исчезла, и потому Елена не без смущения призналась, в чем было дело:
     - Она живет в хорошей семье, здесь по соседству. Но старший сын хозяина начал на нее заглядываться, а это до добра не доводит.
     - Рэкси, и это - ты? - невольно вырвалось у Тоно. - Вот тебе раз, а я-то к тебе первой решил прийти нынче ночью.
     Елена вздохнула. Даже в тусклом желтоватом свете масляной лампы было видно, что она густо покраснела.
     - Понимаю... Да помогут мне святые угодники не забывать, кто ты, и не стыдить тебя, но попытаться наставить на праведный путь.
     Елена разлила мед по чаркам и поднесла одну из них Тоно.
     - Отвергни плотские вожделения, Тоно, - сказала она, оставшись стоять.
     - Здесь не Лири, и мы, слава Богу, уже не те, что были когда-то.
     - О, здесь есть блудницы, - прошептала Бисерка, перекрестившись. И тут же снова сжалась в комок и быстро добавила:
     - Не спрашивай, где они живут.
     - Но среди нас, тех, кто был народом лири, ты не найдешь ни одной недостойной женщины, - сказала Елена, гордо вскинув голову. - Мы заново родились на свет. О, как я молилась, чтобы никогда никто из нашего рода не осквернил бы чистоту своей души, которую даровал нам Господь!
     Елена помолчала, задумчиво глядя на Тоно, и добавила:
     - Боюсь, это может случиться. Быть уверенным, что ведешь жизнь праведника - уже само по себе смертный грех, гордыня. Но с нами милость Господня, мы можем покаяться и искупить наши прегрешения. - Взгляд Елены вдруг стал острым и больно кольнул Тоно. - Тот, кому вздумается соблазнять нас, должен помнить, что мы прекрасно владеем оружием.
     - Значит, вы помните свою прежнюю жизнь?
     Елена кивнула.
     - Помним, хотя все как бы окутано туманом, все - чужое, будто сон, долгий и яркий, но бессвязный. Теперь мы пробудились, пойми, Тоно.
     Приняв крещение мы пробудились от наполовину животного существования к новой жизни, вечной жизни. - И вдруг она, когда-то такая же сильная, как Ванимен, заплакала:
     - Это мгновенье, самое первое мгновенье обретения Бога... Только об одном я мечтаю, только одного хочу - чтобы этот миг вернулся ко мне на Небесах и длился вечно...

***

     Полная луна уже озаряла небосвод на востоке, когда Тоно достиг леса.
     Он быстро добрался до опушки, так как бежал кратчайшим путем через возделанные поля. Колосья хлестали его в отместку за то, что он топтал ниву. Стоял поздний ночной час, когда он наконец вырвался на свободу, сбросил у дверей дома Елены одежду, принадлежащую отцу, и побежал прочь не разбирая дороги.
     Нет, женщины его не прокляли. В их мольбах была любовь и горячее желание, чтобы и он принял в дар бессмертную душу. И дело было не в том, что с Миивой и Рэкси произошла столь разительная перемена, и не в том, что их плоть, когда-то дарившая радость, теперь заключала в себе нечто более чуждое, чем то, что разделяло его и людей, кровных детей рода человеческого. "Нет, - в смятении думал Тоно, - дело в другом.
     Они теперь несут гибель. Им принадлежит будущее, в котором нет места волшебству". Бросившись бежать, он даже не пытался преодолеть охватившее его чувство безнадежного поражения. Он хотел одного - скрыться. Но звезды холодно глядели с неба и злобно шипели: "Бежишь, уходишь? Не уйдешь, вон следы, по ним тебя разыщут?"
     Он задыхался, в горле пересохло. Но вот наконец убежище. Могучий старый дуб с густой темной кроной. На его ветвях повисла, омела.
     Отдышавшись под прикрытием темной дубовой листвы, он двинулся дальше, спеша скорей выйти к озеру, которое почуял еще издалека. Скорей бы окунуться в его воды, наполнить чистой озерной водой легкие, сосуды, все тело, поймать, если повезет, рыбу и съесть ее сырой, как едят моржи и тюлени. И тогда он снова обретет силы, которые нужны ему чтобы вернуться в замок и вытерпеть все, что еще ожидает его среди людей.
     Деревья стояли черные в ночной тьме. По обеим сторонам тропинки притаились темные тени. Тусклые блики лунного света падали сквозь листву, и в них белели волны тумана, который плыл над самой землей.
     Здесь, под пологом дремучего леса, было немного теплее, чем в открытых полях, от земли и травы поднималось влажное тепло. Листва робко трепетала, чуть слышно шелестел слабый ветерок, пролетела, словно призрак, сова. В траве шуршали чьи-то крохотные лапки, издалека вдруг донесся вой дикой кошки, но этот звук тут же растаял в шелесте листвы.
     К Тоно постепенно возвращался покой. Лес был островком его мира - мира нетронутой природы. Этот мир жил своей жизнью, любил и убивал, рождал потомство, страдал, умирал и вновь рождался, в этом мире были удивительные чудеса, но никто в нем не пытался творить чудеса после ухода в небытие или заглянуть в бездны вечности. Здесь, в лесу еще жило волшебство... Тоно мысленно обратился к духу, заключенному в костяном амулете, и тот сообщил его сознанию имена, которые показались Тоно давно знакомыми: Леший, Кикимора. Напуганные его вторжением, они скрылись. Но он чувствовал еще чье-то присутствие. Чье? Он уловил и то чувство, которое внушил неведомому существу, - смешанное чувство страха и острого любопытства. У Тоно сильно забилось сердце, он ускорил шаг.
     Тропинка обогнула камыши - и тут они увидели друг друга.
     На мгновенье оба замерли. Время словно остановилось. В ночном мраке, в котором глаза человека ничего не смогли бы различить, они увидели друг друга - две светлые тени среди более темных теней со множеством полутонов и оттенков. Они словно вынырнули внезапно из тумана, колыхавшегося над землей. Она была светлее тумана, казалось, лунный свет льется сквозь тонкие белые стенки алебастрового светильника с прихотливыми изысканными линиями. Ее движения напоминали трепещущую рябь, что набегает под ветром на зеркало вод. Текучими и плавными были линии ее стана и тонкие черты лица с огромными светящимися глазами.
     Волосы парили легким облаком вал ее плечами. Она была светлой, призрачно-белой с легкими оттенками бледно-голубого и бледно-розового, как снег на рассвете безоблачного дня.
     - О... Он запретил мне... - Она задрожала от ужаса.
     И в тот же миг ужас охватил Тоно. Он вспомнил то, о чем накануне ему рассказали люди, вспомнил и рассказы отца.
     - Русалка!
     Тоно выхватил кинжал из ножен. Она внушала ему такой страх, что он не осмелился повернуться к ней спиной и броситься бежать..
     Она попятилась и скрылась за камышами. Тоно подумал, что она ушла, и вложил кинжал в ножны. Но чутье говорило ему, что она все еще здесь.
     Нечто неуловимо тонкое, дразнящее витало в воздухе. Тоно почти ничего не знал о подобных волшебных существах. Быть может, их следы долго не исчезают. Или она все еще здесь?
     Да ведь у него есть волшебный талисман, который поможет ему узнать, что на уме у русалки. Он мысленно обратился к талисману с вопросом о той, кого только что видел. Ответ пришел, и страх ослабил свою железную хватку.
     - Вилия, не уходи. Прошу тебя, останься, - сказал Тоно.
     Она выглянула из-за камышей и снова скрылась. Тоно успел разглядеть лишь краешек щеки и тонкую руку.
     - Ты христианин? - робко спросила вилия. - Мне запретили приближаться к христианам.
     Она не опасна! И кажется, красива. Тоно засмеялся.
     - Я даже не смертный. Не человек.
     Она вышла из-за камышей и остановилась перед Тоно на расстоянии вытянутой руки.
     - А я думала, что ошиблась, - взволнованно сказала вилия. - Так ты не откажешься со мной поговорить? - Она весело засмеялась, даже запела от радости. - Ах, это чудесно, чудесно! Спасибо тебе. Как тебя зовут? Кто ты?
     Тоно пришлось призвать на помощь все свое мужество.
     - Мое имя Тоно. По крови я наполовину человек, наполовину водяной. Из тех водяных, что живут в морях. Я, как и ты, принадлежу к Волшебному миру.
     - А я... - Она запнулась и помедлила в нерешительности. Ей понадобилось еще больше времени, чем Тоно, чтобы собраться с силами и ответить:
     - Мне кажется, что раньше меня звали Надой. Наверное, и теперь мое имя Нада.
     Тоно протяяул ей руку. Нада легко качнулась вперед, они взялись за руки. Ладони у нее были прохладными, как ночная свежесть, и словно бы бесплотными. Тоно подумал, что если бы он крепко сжал ее руку, то пальцы, наверное, прошли бы насквозь и сжались в кулак. И он с величайшей осторожностью держал ее пальчики в своих вдруг задрожавших руках.
     - Кто ты? - спросил он. Ему хотелось, чтобы она сама рассказала о себе.
     - Вилия. Порождение тумана, ветра и полузабытых снов. Как я рада, что ты ко мне добр, Тоно!
     Он попытался привлечь к себе вилию, но она вздрогнула, с легкостью упорхнула и затрепетала чуть в стороне, на таком расстоянии, что он не мог ее схватить На ее лице, которое только что было совсем юным, а теперь вдруг словно в один миг постарело, промелькнуло выражение страха и огорчения.
     - Нет, Тоно, умоляю! Ради тебя, только ради тебя. Ведь я не из мира живых. Ты умрешь, если овладеешь мною.
     Тоно вспомнил о рыцаре Аге, который встал из могилы, желая утешить свою возлюбленную Эльзу, и о страшной развязке, которой закончилось их свидание. Вздрогнув от ужаса, он сделал шаг назад. Вилия заметила это.
     И тут страх одиночества победил все прочие страхи. Она выпрямилась, гордо подняв голову. Над ключицами у нее была прелестная ямочка.
     - Зачем же убегать, Тоно - сказала она с дрожащей улыбкой. - Разве нельзя просто о чем-нибудь поговорить?
     Они говорили всю ночь до утренней зари.

7.

     Андрей Шубич, тот, кто когда-то был Ванименом, морским царем, а ныне стал капитаном военного флота объединенного королевства хорватов и венгров, отвел взгляд от окна, из которого открывался вид на Шибеник.
     Андрей стоял в одной из великолепных зал дворца хорватского бана. Он прибыл в резиденцию, оставив боевой корабль, поскольку был вызван жупаном Иваном Шубичем. Отец и дочь увиделись под вечер. Над крепостными стенами Шибеника поднимались мощные башни, черные на фоне закатного неба. Зазвонили церковные колокола, призывавшие христиан к вечерне. Андрей перекрестился и вздохнул.
     - Итак, теперь мыс тобой знаем обо всем, что пережили за это долгое время, - сказал он. - Но истину ли знаем?
     Высокий и осанистый, одетый в шитый золотом кафтан, Андрей уверенным твердым шагом расхаживал по зале. Однако в голосе его не было той невозмутимой уверенности, что чувствовалась в его осадке.
     - Почему же Тоно не хочет пройти эти несколько шагов, почему не хочет увидеться с родным отцом?
     Эяна сидела в кресле, опустив глаза и глядя на подол платья.
     - Не знаю. Правда, не знаю. Он сказал, что это не имеет смысла. Что ты ему больше не отец. Он вообще почти ни с кем не разговаривает с тех пор, как мы приехали сюда. Молчит. Что-то жестоко его мучает, но он молчит.
     - И даже с тобой не хочет поговорить?
     - Даже со мной. - Эяна сжала кулаки. - Знаешь, по-моему, он возненавидел христ