иан. Потому и ожесточился.
     Андрей внешне остался сиокойным, но голос его надломился:
     - Может быть, его или тебя здесь обидели?
     Эяна тряхнула рыжими волосами и, подняв голову, прямо поглядела в глаза отцу.
     - О нет. Ничего подобного не было. Мы быстро сознались Ивану, что лгали. Ведь многие наши нас узнали, дольше сохранять инкогнито было бы невозможно. Иван не обиделся. Наоборот, он принимает нас еще радушнее, несмотря на то что капеллан замка, кажется, так бы и перегрыз ему горло. Это капеллан вне себя от негодования. Он считает, что под крышей замка жупана не место таким тварям, как мы с Тоно. Иван делает все, что в его власти, чтобы молва о том, кто мы такие, не разнеслась за пределы города. Он хочет, чтобы мы, если пожелаем, могли беспрепятственно покинуть это королевство и уплыть в Данию.
     - Вместе с там, Иван, конечно же, надеется, что и вы примете христианскую веру.
     - Да. Но он не оказывает на нас давления и не позволяет отцу Петру досаждать нам разговорами о вере. - Эяна чуть-чуть улыбнулась. - Мне гораздо больше нравится отец Томислав. Я всегда так радуюсь, когда нам с ним случается побеседовать Он очень, очень славный. Даже Тоно с ним почтителен.
     Видимо, Эяну вдруг поразила какая-то мысль:
     - В его отношении к отцу Томиславу есть что-то странное... Что-то такое... Или - кто-то? Одно совершенно ясно - Тоно очень добр к старику, он с ним разговаривает мягко, как обычно говорят с тем, кто скоро умрет, но еще не знает об этом.
     - Чем занимался Тоно после приезда сюда? И ты, что ты делала?
     Эяна пожала плечами.
     - Раз уж стало известно, что я тоже из племени лири, то мне ни к чему строго соблюдать всякие приличия, как хорватстким женщинам. Я могу плавать в реке, гулять по лесу, нужно только, чтобы никто из людей меня в это время не видел. А у них на глазах, конечно, разумнее всего продолжать разыгрывать из себя важную даму. Сейчас я почти целыми днями занимаюсь славянским языком. Амулет ведь Тоно забрал, носит с собой. Еще мы часто поем песни с девушками служанками. Жена Ивана иногда приходит посидеть с нами, послушать песни. И Лука, их сын. - Тут она состроила гримасу. - Боюсь, он не в меру мной восхищается. Я, сама того не желая, могу навлечь несчастье на их семью.
     - Где и с кем проводит время Тоно?
     - Откуда мне знать? - резко ответила Эяна. - Целыми днями, а в последне время и по ночам, пропадает где-то в лесу. Когда возвращается, только и огрызается, дескать, он охотился. С людьми держится надменно, еле разговаривает. По-моему, он возненавидел веру, которую приняло наше племя, за то, что, приняв ее, все наши изменились. Поэтому он и меня избегает.
     - Вот как... - Андрей оперся подбородком на руку и долгое время молча смотрел на дочь. - Может быть, у него завелась подружка, которая живет где-нибудь в округе, в уединенной хижине? Я понимаю, что ни ты, ни он здесь в Скрадине не найдете себе пару.
     - Конечно, только не здесь, - быстро ответила Эяна.
     - А ночью в одинокой постели тоскливо. О, я помню... Если он не подружился с какой-нибудь смертной девушкой, значит, нашел себе кого-то другого. Тут кругом обитает множество волшебных созданий.
     И вдруг Андрей осознал, как далеко зашел в своих рассуждениях.
     - Оборони, Господь! - воскликнул он и перекрестился.
     Эяна удивилась:
     - А что же тут плохого? Ну, полюбит он призрак - у Тоно же нет души.
     - Я не хочу, чтобы моего сына заманил в свои сети демон или призрак.
     Тоно может погибнуть, прежде чем обретет спасение. И ты, доченька, можешь умереть. - Андрей пристально поглядел ей в глаза. Эяна молчала.
     - Как ты намерена жить дальше? - спросил он.
     - Не знаю, - с горечью ответила Эяна. - Тоно меня избегает, с ним не поговоришь. Мы обещали нашим друзьям, что вернемся в Данию, как только предоставится возможность. А куда потом? В Гренландию, наверное.
     - Это далеко не лучшее место на свете. Ты же повидала многие прекрасные земли. Знаешь, дочка, Лука Шубич, пожалуй, мог бы стать снисходительным супругом, - неуверенно сказал Андрей.
     Эяна вздрогнула.
     - Я не потерплю, чтобы меня связали по рукам и ногам всякими запретами.
     - Безусловно, в Дании тебе будет привольнее. Мне нравится этот Нильс Йонсен. Судя по тому, что ты о нем рассказала, он хороший человек.
     Прими христианство, обвенчайся с Нильсом и живи счастливо.
     - Принять христианство? Стать такой же, как вы?
     - Да, Приняв христианство, ты через несколько десятков лет состаришься и умрешь, и всю жизнь проживешь в целомудрии и благочестии. Но твою жизнь благословит Бог, и ты пребудешь с Богом после смерти. Лишь согласившись принять христианство, ты сможешь оценить, сколь неизмеримо великое благо дарует тебе Господь. - Во взгляде Андрея было не менее настойчивое увещание, чем в его словах. - Я понимаю, ты боишься потерять свободу. Ты думаешь, что лучше вообще не жить, чем жить, лишившись свободы. Клянусь тебе - не именем Всевышнего, нет - клянусь любовью к твоей матери и любовью к тебе, дочери Агнеты, любовью, которая никогда не иссякнет в моем сердце: став христианкой, ты обретешь свободу. Ты словно из холода зимней ночи войдешь в теплый дом и сядешь у горящего очага, возле которого собрались и ждут тебя те, кого ты любишь больше всех на свете, радостные, веселые, любящие тебя, - И где не светят звезды над головой, где не гуляет на просторе ветер!
     - Волшебный мир был по-своему прекрасен. Но его красота уходит от нас, уже сегодня уходит. Неужели у тебя не хватает ума добровольно отказаться от того, что так или иначе исчезнет? Эяна, дитя мое, пожалей себя. Ведь это так больно - своими глазами увидеть гибель нашего Волшебного мира. А он погибнет, расколется на множество осколков под беспощадными ударами, и каждый удар будет поражать тебя, словно кинжалом, прямо в сердце. Поверь мне, Волшебный мир обречен, гибель его близка. Катастрофа, постигшая наш Лири, была лишь прологом трагедии, которая разыграется во всем Волшебном мире. Магия умирает, ей нет больше места в Творении. Меня убедил в этом один мудрый человек, и я, в свою очередь, могу объяснить тебе, почему гибель Волшебного мира неизбежна. Мне больно говорить об этом, каждое слово причиняет боль, как при разлуке, когда ты осталась бы здесь, на земле, а мне пришлось бы вернуться в море. Пожалей и тех, кто заботится о твоем благе, как о своем. Покинь Волшебный мир. В нем ты не будешь счастлива, как бы ни боролась за счастье. Прими любовь Бога и искреннюю любовь Ннльса, а в будущем и любовь детей, которых ему родишь. И все мы после смерти вновь свидимся на Небесах.
     Андрей умолк. Потом, глядя вдаль на что-то видимое лишь ему, тихо сказал:
     - И Агнета будет с нами...
     "Как отец похож на Тоно", - подумала Эяна.

***

     Летом, когда деревья оделись листвой и яркий свет солнца уже не проникал сквозь зеленые своды, вилия смогла выходить на берег озера не. только в сумерках, но и днем. Нада порхала по лесу, то словно танцуя, то взмывая над землей, вихрем кружились ее развевающиеся волосы. Она резвилась в зарослях, перелетала над лежавшими на земле старыми стволами, вдруг легко оторвавшись от земли, повисала на ветке, раскачивалась на ней, как на качелях, и летела дальше. Среди деревьев разносился ее смех:
     - Догоняй, догоняй, увалень!
     Светлой полупрозрачной тенью Нада мелькала среди зелени.
     Тоно остановился, нужно было отдышаться и оглядеться по сторонам, потому что он потерял ее след. И тут она, подкравшись сзади, закрыла ему глаза ладонями, быстро поцеловала в затылок и упорхнула. Ладони и губы Нады были прохладными, но ее прикосновение обожгло Тоно. Он снова бросился вдогонку. Нада была невидима и, кружа под деревьями, поднимала легкий ветер, который сбивал с толку и морочил Тоно.
     В конце концов он выбился из сил и остановился возле маленького пруда.
     Вода в нем была темно-бурая, берега поросли изумрудно-зеленым мхом.
     Вокруг стеной стоял лес - могучие дубы, стройные березы, темно-зеленые кусты можжевельника. Над прудом голубело небо, солнечные блики плясали в сочной зелени листвы. Среди ветвей летали стрекозы. Здесь было тепло, в воздухе разливался густой пряный аромат лета. Зацокала и быстро пробежала вверх по стволу белка, и снова все стихло, ничто не нарушало величественного безмолвия леса.
     - Ау! - позвал Тоно. - Ты меня совсем загнала!
     Свод ветвей откликнулся эхом. Тоно отер со лба пот, заливавший глаза и оставлявший соль на губах, бросился вниз головой в пруд и утолил жажду. Вода была холодная, с привкусом железа.
     И тут послышался смешок:
     - В какой красивой лодке ты лежишь!
     Тоно перевернулся на спину и увидел вилию. Оказывается, она сидела на низкой ветви дуба совсем рядом и задорно болтала ногами. Покачиваясь на ветке, она то поднималась к лучам солнечного света, которые заливали ее тусклым золотом, то снова уходила в тень и казалась бледным белым виденьем.
     - Спускайся, садись в лодку, если не боишься.
     - Э, нет, не спущусь. Знаю я тебя, ты обманщик. На самом-то деле ты другого хочешь.
     - Чего же?
     - Ну ясно чего: баюкать меня, да баловать, и еще - это лучше всего - целовать.
     Нада спрыгнула, вернее, спорхнула с ветки на землю. Под деревьями росла черника. Она набрала полные пригоршни ягод и, подойдя на край бережка, опустилась на колени рядом с Тоно.
     - Бедненький, ты и правда устал, - сказала она. - И мокрый весь, и ноги, поди, подгибаются от усталости. Дай-ка я тебя покормлю, глядишь, снова сил наберешься.
     Сама же Нада ничуть не устала, ни капельки испарины не выступило на ее лице. В любой момент она была готова вспорхнуть и броситься наутек.
     Тоно чувствовал утомление и сонливость, она же оставалась бодрой и свежей, и не съела ни одной ягодки, а все до одной положила в рот Тоно. Никогда в жизни он не едал ничего вкуснее.
     - Просто объеденье, спасибо, - сказал он. - Но если я останусь в лесу, мне потребуется более существенная пища. Надо будет наловить рыбы или выследить с твоей помощью оленя.
     Ее лицо болезнендо исказилось.
     - Не выношу, когда ты убиваешь.
     - Приходится.
     - Да, конечно... Ты - как большая красивая рысь. - Она снова повеселела и легко провела пальцами по его плечу и руке. Он ответил на ее ласку нежно - обнять ее страстно он не мог, для этого Нада была слишком хрупкой, почти бесплотной, и Тоно легко прикасался к ее мягкому гибкому телу. Она не осталась безучастной, но в ней не было тепла - Тоно казалось, будто он притрагивается к белым пушинкам одуванчика. Из чего было ее тело? Ни он, ни сама вилия этого не знали.
     Кости Нады, дочери сельского священника, покоились на кладбище в Шибенике. Душа девушки переселилась в плоть, сотканную, должно быть, из лунного света и мерцающих текучих вод. Совершившую грех самоубийства постигла на слишком суровая кара.
     "И все же она предана проклятию, - подумал Тоно, - а этого вполне достаточно, чтобы я, соединившись с ней, погиб".
     - Ты грустишь? Ах, не грусти, пожалуйста, - встревожилась Нада.
     Он с трудом отвел от нее взгляд.
     - Прости, я знаю, мое плохое настроение тебя огорчает. Может быть, лучше тебе убежать до того, как я снова наберусь сил?
     - И бросить тебя тут одного? Нет. - Она придвинулась ближе и на мгновенье задумалась. - Конечно, я думала только о себе. Ведь ты прогнал мою тоску.
     - Плохо только одно. Что меня... влечет к тебе. Я встретил тебя слишком поздно.
     - И меня влечет к тебе, Тоно, любимый.
     "Разве она понимает, о чем говорит?" - подумал Тоно. Она умерла невинной девушкой. Нет, конечно, понимает. Наверняка она не раз видела зверей, когда у них брачная пора, а может быть, и не только зверей.
     Она знает, почему люди разделяются на мужчин и женщин. Но понимает ли по-настоящему? Предаваться размышлениям ей не свойственно, она ведь дух воздухам ветра и вод. Сердце ее ветрено. Какое же влечение она чувствует в сердце? Да чувствует ли вообще? Она больше не одинока, ей приятно видеть его, знать, что он рядом. Но сравнимо ли это чувство с пылким восторгом, который безраздельно владеет его сердцем? Нада была полной противоположностью Эяны по характеру, быть может, он потому так безоглядно увлекся вилией, что искал у нее спасения? Нет, ведь было множество женщин, которые могли бы утолить его страсть и ответить взаимностью, подарить ему свою дружбу, прочные, безмятежно-радостные отношения, а не эту вечную погоню за призраком. Ингеборг...
     Он обнял Наду за талию, она склонила голову, едва касаясь его плеча легким воздушным облаком волос. И к Тоно вернулась тихая щемящая радость, которую он всегда испытывал рядом с Надой. Несомненно, такие встречи не могли продолжаться бесконечно, но они попогали ему забыться, хоть на время избавиться от мучительных раздумий о том, что будет завтра. Волшебный мир ждет гибель, значит, должна погибнуть и та часть его существа, которую он унаследовал от отца. Мысль же о том, чтобы стать человеком, и только человеком, была для Тоно невыносима.
     Рядом с Надой, то беззаботно-веселой, то молчаливой и робкой, он забывал самое себя и обретал покой, примирялся со всем, что было сущего под Небесами.
     - Ты так устал, - сказала Нада. - Ляг, поспи. А я спою тебе колыбельную.
     Тоно закрыл глаза. Простая песенка - самой Наде, наверное, в детстве никто не пел колыбельных песен - полилась, словно ручеек, и унесла прочь все заботы и тревоги Тоно.
     Ему было хорошо. Плоть, желания - пусть они подождут. Вилия никогда его не предаст.

***

     Близилась осень. Крестьяне трудились на полях, жали серпами хлеба, согнувшись в три погибели, вязали снопы, на телегах увозили их на молотилку, подбирали оставшиеся в поле колоски. Они выходили на уборку урожая ранним утром, до света, возвращались же после захода солнца, если только не прогонял их с полей проливной дождь. Дома, вечером, едва добрайшись до постели, они засыпали тяжелым крепким сном. В тот год жатва была трудная, приходилось спешить, потому что все приметы предвещали раннюю и суровую зиму. Собрав урожай, крестьяне окрестных сел отправились в Скрадин и вволю погуляли и повеселились на празднике.
     А время меж тем шло. Звезды, ясными ночами высыпавшие на небе, казались все более далекими, воздух день ото дня становился все холоднее.
     Темной ночью Эяна и Тоно шли вдоль берега реки. Сестра настойчиво попросила брата о встрече наедине, ей нужно было поговорить с ним о важных вещах. Тоно, хоть и неохотно, все же уступил и предложил пойти к реке, сказав, что в городе чувствует себя пойманным в западню.
     Небо над темными горными вершинами озарил тусклый свет как бы от тлеющих углей, и вскоре взошла луна. За все время своего пребывания в Далмации брат и сестра впервые видели в небе ущербную луну. Большая Медведица казалась совсем близкой. Ее звезды были не теми крохотными далекими искорками, что на севере, а большими яркими огнями. В вышине сияла Полярная звезда, она указывала путь домой, на север. Не слышно было ни лягушек, ни цикад, лишь несмолкающий говор струй на речных порогах разносился над берегом. Ранний в том году иней белел на увядшей траве. Тоно, сбросивший одежду, как только они удалились на значительное расстояние от города, босыми ногами ступал по заиндевевшей траве. Эяна была одета в широкое длинное платье и плащ с капюшоном, которые скрывали очертания ее фигуры.
     Они прошли милю или две, лишь тогда Эяна заговорила:
     - Когда я ездила в Шибеник, меня посетил капитан Асберн. Он предупредил, что "Брунгильда" в скором времени должна уйти в море.
     Если не сейчас, то придется ждать до весны. Но никто в команде не рассчитывал, что плавание затянется на долгие месяцы, вряд ли матросы согласятся остаться здесь на всю зиму.
     - Знаю, - ответил Тоно.
     - Ну, так ты принял какое-то решение, в конце концов?
     Эяна подождала ответа, но в тишине был слышен лишь стук ее каблуков по каменистому берегу.
     - За последнее время я узнала много нового о жизни людей, - продолжала Эяна. - Наверное, больше, чем ты, если ты вообще дал себе труд поинтересоваться их жизнью. "Брунгильда" может, конечно, вернуться в Данию весной, то есть через год после того как она покинула Копенгаген. Но тогда плавание будет стоить Нильсу больших денег. А тут еще эта проклятая война. Отец снова уехал в Задар. Его могут убить, а он так и не увиделся с тобой... Ну ладно. Важно еще вот что: мне сказали, что наши рекомендательные письма и бумаги не дают нам никакой защиты от венецианцев. Эти пираты живо смекнут, что датские епископы и король далеко, власть их сюда не распространяется, следовательно, бояться нечего. Чем позже мы выйдем в море, тем больше вероятность пиратских нападений на "Брунгильду".
     - Пускай плывет себе домой. Что мы-то забыли в Дании?
     - А что мы забыли в этой стране?
     Беспокойство Эяны возросло. Она остановилась и взяла Тоно за руку.
     - Тоно, что, ну что тебя удерживает в этих лесах?
     Он пропустил вопрос мимо ушей.
     - Да, конечно, мы нашли наш народ, - ответил он. - Но теперь это просто некое племя людей, смертных, почти не отличимое от многих других. Ты, по-видимому, вполне освоилась с положением знатной дамы, женщины. Если хочешь, вознращайся в Данию.
     Эяна заглянула ему в глаза. Они словно подернулись туманной дымкой, тогда как глаза Эяны тревожно блестели.
     - А ты не вернешься?
     - Пожалуй, нет. Садись на корабль, воэвращайся в Данию. Нильсу и Ингеборг передай от меня привет.
     - Но ведь ты обещал ей, что вернешься, хотя бы ненадолго.
     - Ну и вернусь. Когда смогу, когда будет время, - грубо оборвал Тоно сестру.
     - Ты очень изменился, Тоно. Ты изменился больше, чем кто-либо из лири.
     - Да, я как замерзший пруд под коркой льда, которая не скоро растает.
     Я должен свыкнуться с тем новым, что на меня здесь обрушилось. И хватит об этом. А сплетни и толки мне безразличны. - Взглянув на сестру, он смягчился. - Конечно, передай привет Ингеборг, когда с ней увидишься. Скажи, что я не забыл ни ее преданности, ни мудрых советов, терпения и готовности прийти на помощь. И не забыл, как хорошо мне было с нею. Я был бы рад, если бы мог полюбить какую-нибудь смертную женщину так, как наш отец полюбил мать. Но не могу. - Тоно вздохнул.
     Эяна отвернулась и не стала спрашивать, кого же он полюбил.
     - Ну хорошо, а что будет с тобой? - спросил он. - Несколько недель или месяцев проведешь в Дании с Нильсом. А потом куда?
     Эяна спокойно ответила:
     - Никуда.
     - Что? - У Тоно от неожиданности перехватило дыхание. - Ну да, конечно... Останешься с ним, будешь его любить, пока, он не состарится. Я понимаю, тебе с ним хорошо. Он ничем не станет ограничивать твою свободу. Но когда он станет дряхлым стариком...
     - Я стану такой же дряхлой старухой.
     Не обращая внимание на его изумление, Эяна убежденно продолжала:
     - Ты должен послушаться отца. Он абсолютно прав, эта вера - истинная.
     Принявший ее избегнет смерти. Принять то, что дает эта вера, можно лишь добровольно, сделав свободный выбор. Волшебный мир обречен, Тоно... Я решила поговорить с тобой сегодня с глазу на глаз, потому что завтра я еду к отцу Томиславу, в церковь. Я хочу попросить отца Томислава рассказать мне о христианской вере больше и подробнее.
     Поедем со мной!
     - Нет! - Тоно вырвал свою руку и с угрозой поднял к небу сжатые кулаки. - Эяна! Как ты можешь даже думать об этом?
     - Я еще не вполне решилась, но...
     - Пресмыкаться, ползать на коленях перед богом, который гнет в дугу и ломает то, что им же самим создано! Один, языческий бог, никогда не провозглашал себя высшим справедливым судьей!
     Эяна гордо выпрямилась и с твердостью встретила его взгляд.
     - Будь благодарен, что Бог не воздает по справедливости, ибо Он милосерд.
     - Где же его милосердие к Наде?
     И Тоно бросился прочь от сестры. Эяна было побежала за ним, но вдруг резко остановилась и повернула назад
***

     Далеко в западной стороне неба струился среди облаков трепещ