перед ней рукоять, имевшую вид креста.
     - Ради блага того, кто крестил меня в христианскую веру, я тебя не уничтожу. - Слова падали, как мерные удары колокола. - Может случиться, что и ты когда-нибудь обретешь бессмертную душу и спасение... Но это неизвестно, несомненно лишь одно: никто больше не должен быть предан проклятию из-за тебя. Нада, ты никогда больше не соблазнишь ни одного человека. Пришел конец твоим играм и озорству, ты больше никогда не будешь поднимать ветер и сбрасывать на траву постиранное смертными женщинами белье, ты больше никогда не унесешь из колыбели ни одного младенца в то время как его мать трудится, ибо смертные женщины несут тяжкий крест.
     - Я ненадолго детей уносила. Побаюкаю немного и скорей положу обратно в люльку. У меня ведь нет молока, - прошептала Нада.
     Он не обратил на ее слова внимания:
     - Ты больше не будешь петь песен, которые доступны слуху людей. От твоих песен люди видели во сне то, чего им лучше никогда не видеть и не знать. Пусть для детей рода человеческого - как для кровных, так и для приемных - тебя не станет, словно и не было никогда. И не вздумай ослушаться. У меня есть средство избавить от тебя людей. Я принесу сюда полынь, запаха которой ты не выносишь, и трижды хлестну тебя ее стеблями. Если же и после этого унижения ты не покоришься, я приду сюда, получив церковное благословением и принесу святой воды. И тогда ты отправишься в преисподнюю. Ты, порождение шелестящей листвы, туманов и речных быстрин, будешь гореть в адском огне, который будет жечь тебя вечно. Ни одной капельки влаги, ни одной снежинки не будет в пекле, ничто не даст тебе облегчения хотя бы на миг, ты будешь обречена на вечные муки. Тебе все ясно?
     - Да! - в ужасе вскрикнула вилия.и бросилась прочь.
     Ванимен подождал, пока она не скрылась из виду, пока не растаял последний тихий всплеск озерной воды, пока не стало казаться, что вилия сгинула в небытие.

4.

     Весной, задолго до весеннего равноденствия и начала навигации, копенгагенский порт покинул корабль, взявший курс на Борнхольм. Он благополучно пересек неспокойную Балтику и подошел к гавани Сандвиг, что расположена на северном берегу Борнхольма под высокими скалами, стерегущими крепость, которая носит имя Дом Молота. Корабль встал в док, команда сошла на берег. Нанявшие корабль люди приобрели в городе лошадей и поскакали в отдаленную тихую и безлюдную бухту.
     К блеклому небу поднимались темно-серые вершины с шапками снегов.
     Свистел ветер. Копыта звонко цокали по мерзлой земле. Громко и резко вскрикивая, над морем носились чайки. Песок был усеян побуревшими сухими водорослями, от которых пахло морем. За поросшими редкой жесткой травой дюнами тянулись болота и вересковые пустоши, среди них высились древние камни, когда-то поставленные здесь народом, который давно канул в забвение.
     По воде у самого берега навстречу прибывшим шли дети Ванимена. Они были наги, лишь оружие, амулет - подарок шамана и золотые цепи составляли их наряд. Мокрые волосы Тоно блестели зеленоватым золотом, медно-рыжая грива Эяны также отливала зеленью морской воды.
     Ингеборг и Нильс бросилась к ним в объятия.
     - Господи, помилуй, как же долго мы не виделись! - воскликнул юноша, обнимая Эяну, тогда как женщина, обхватив руками Тоно, только плакала, не в силах вымолвить ни слова.
     Когда волнение немного улеглось, Тоно, не выпуская мягкой руки Ингеборг, отступил на шаг и с беспокойством оглядел свою подругу.
     - Я смотрю, ты очень похорошела, - сказал он. - Конечно, ты одета в красивое платье, ты отдохнула после трудного плавания на "Хернинге", но дело не только в этом. Ты теперь преисполнилась спокойствия. Я прав?
     - Да, теперь, когда ты здесь, - неуверенно ответила Ингеборг.
     Тоно покачал головой.
     - Я не об этом. У тебя появилась какая-то тайна. Я чувствую, что ты уже не прежнее забитое существо, постоянно ждавшее от жизни только пинков и ударов. Стало быть, твоя жизнь сложилась благополучно?
     - Благодаря Нильсу.
     - Вот как! А я-то думал, что это Нильс будет обязан тебе благодарностью.
     Ингеборг тем временем успела заметить перемены, произошедшие в Тоно, и взгляд ее оказался более зорким, чем у принца лири.
     - А тебе пришлось хлебнуть горя, - сказала она вполголоса, - Ты осунулся, похудел. И дрожишь, я чувствую. Ваши поиски оказались безуспешными?
     - Они еще не закончены. Пока мы хотим немного отдохнуть Мне тебя очень, очень не хватало. - Он снова привлек Ингеборг к себе.
     Меж тем они мельком видели и то, как встретились Эяна и Нильс. После бессчетных поцелуев и объятий дочь морского царя спросила:
     - Так что теперь с нашей Ирией?
     - Маргретой, - поправил Нильс и горестно вздохнул. - Она теперь Маргрета, и только Маргрета. - Нильс с трудом подыскивал слова, - Нам удалось поместить ее долю сокровищ в надежное предприятие. На ее имя, разумеется. Это было непросто. Чиновники учуяли золото, и мы оказались на шаг от виселицы. Тень палача преследовала нас по пятам, пока мы не покинули Ютландию. Маргрета живет теперь в хорошей семье, о ее благополучии заботятся, однако... Она признательна вам, безусловно, но... теперь она преисполнилась еще более глубокого благочестия по сравнению с тем, какой мы ее увидели при нашей первой встрече.
     Понимаешь, она счастлива, всем довольна, но лучше вам с нею не видеться.
     Эяна вздохнула.
     - Мы и не ожидали ничего другого. Эта рана уже отболела. Мы сделали для Ирии все, что было в наших силах. Так пусть отныне она будет Маргретой.
     Ветер, носившийся под блеклым небом, трепал волосы Нильса. Эяна окинула юношу внимательным взглядом и спросила:
     - Какое же ты теперь занимаешь положение, чего добился, каким видишь свое будущее?
     - У меня все хорошо. Если ваши поиски еще не окончены, я хотел бы чем-нибудь помочь, насколько смогу. Скажи только слово. Даже если это слово предвещает разлуку с тобой навсегда.
     Эяна улыбнулась и снова бросилась его целовать.
     - Не будем сейчас об этом говорить. Пока вас с Ингеборг не было и делать было совершенно нечего...
     По лицу Тоно Ингеборг догадалась: что-то случилось. Она поцеловала его. Тоно привлек ее к себе и вдруг засмеялся.
     - ...Просто некуда деваться от скуки, - услышала Ингеборг слова Эяны.
     - И тогда мы построили тут недалеко за дюнами домик. Спешили, старалась успеть к вашему приезду. Там можно развести огонь, и будет тепло. Куда бы нас потом ни забросила судьба, приятные воспоминания будут нас согревать.
     И четверо покинули морской берег и пошли к дюнам. Нильс и Ингеборг шли впереди, дети Ванимена следом, чтобы своими телами заслонять людей от резких порывов ветра, налетавших с моря.

5.

     Нильсу предстояло еще многому научиться, однако он приобрел уже известную житейскую мудрость. Он завязал деловые отношения с пожилым знающим купцом. Жизненный опыт этого человека помог Нильсу разумно распорядиться денежными средствами, которые он вложил в судоторговую компанию. Через несколько лет, когда старик - компаньон Нильса почувствовал, что ему уже трудно заниматься делами, и пожелал уйти на покой, молодой хозяин единолично возглавил предприятие. К тому времени его компания уже процветала и славилась как одна из самых богатых. Она могла соперничать даже с Ганзой и не опасалась этого могущественного торгового союза. Благодаря предпринимательской деятельности у Нильса появилось много знакомых в самых различных кругах. Порой его отношения с людьми складывались весьма необычно, как, когда-то давно, когда Нильс обратился за помощью к Роскильдскому епископу. Своих братьев Нильс обеспечил, устроив их на хорошую службу, где все его родственники добились успеха, влияния и власти. Позаботился он и о матери, которая спокойно и мирно жила в собственной усадьбе, хозяйничала в саду помогала беднякам.
     Если Нильс чего-то не знал, то умел найти выход из положения; если не мог чего-то добиться самостоятельно, то обращался за помощью к дельным толковым людям. Разумеется, далеко не всегда начинания Нильса сразу же шли успешно. Так было и в том деле, которое он строго хранил в тайне, ибо замысел Нильса был поистине удивительным. А задумал Нильс вот что.
     Тоно и Эяна сядут на корабль и поплывут к берегам Далматинской Хорватии. Когда они прибудут туда, им придется вести поиски отца на суше. Чтобы во время путешествия по незнакомой стране не возникло каких-нибудь непредвиденных осложнений, необходимо было запастись солидными рекомендательными письмами от церковных и светских властителей. Для этого следовало выдумать датчанина и датчанку и подыскать благовидный предлог, под которым эта пара могла бы нанять судно для дальнего плавания. Нильс был настроен очень серьезно и старался обеспечить путешествие наилучшим образом. Двое датчан, вшившие совершить плавание в далекую Хорватию, не должны были ни у кого вызвать даже тени подозрения. Подготовка корабля и необходимых бумаг требовала присутствия Нильса в Копенгагене на протяжении нескольких недель. Тоно и Эяна также находились в этом городе. Они должны были запомнить все советы и наставления Нильса, а кроме того, научиться вести себя в незнакомом человеческом окружении, усвоить все манеры и привычки людей.
     Ни Ингеборг, ни Нильс не могли спокойно думать о том, что теперь, когда они наконец-то снова обрели своих возлюбленных, им предстоит разлука.

***

     - Тоно, это просто чудо. Ты всегда - чудо.
     Разгоряченная, с влажной кожей и растрепавшимися волосами, Ингеборг обнимала сына морского царя со всей нежностью, на какую была способна.
     В мягком свете восковой свечи по стенам спальной метались огромные тени.
     - Люби меня так сильно, как только можешь, - прошептала она.
     - Но тебе будет больно, - ответил Тоно, знавший, что унаследовал от отца сверхъестественную мужскую силу.
     Ингеборг засмеялась, но смех вдруг оборвался.
     - Не эта боль меня мучает.
     И вдруг она замерла, затаив дыхание. Тоно почувствовал, что ее бьет дрожь.
     - Что с тобой?
     Ингеборг обхватила его руками, словно боясь отпустить даже на минуту, спрятала лицо у него на груди.
     - Мы расстаемся - вот что меня мучает. - Ее голос дрожал. - С этой болью никакая другая не сравнится. Она как острый нож. Отдай же мне всего себя, любимый, сегодня, сейчас, пока ты еще здесь. Помоги мне хотя бы на одну ночь забыть, что скоро ты меня покинешь. Потом, когда ты уйдешь, у меня будет достаточно времени для воспоминаний.
     Тоно помрачнел.
     - А мне казалось, что ты счастлива с Нильсом.
     Ингеборг подняла голову. В ее полных слез глазах отражался трепещущий огонек свечи.
     - О, мы с ним прекрасно ладим. Он добрый, великодушный, заботливый. И главное, у него есть дар любви. Нильс умеет любить... Но он ни в чем не может с тобой сравниться, ни в чем. Ты так прекрасен, как никто на свете. Между тобой и Нильсом пропасть. Вот, как легкое облачко, которое проплывает по небу в летний день, а ты лежишь на зеленой лужайке и любуешься им... И облако, гонимое ветром, пронизанное ослепительным солнечным светом. Не понимаю, совершенно не понимаю, как могла твоя мать расстаться с твоим отцом.
     Тоно нахмурился.
     - Сначала, когда он привел ее на дно моря, она была счастлива. Но с годами она стала все больше чувствовать в глубине своей бессмертной души, что в Волшебном мире она чужая. Их союз должен был неизбежно привести к гибели либо одного из них, либо обоих. Боюсь, и тебе из-за меня уже пришлось вытерпеть много горя.
     - Нет! Нет, любимый. - Ингеборг села. Ее лицо было бледным, широко раскрытые глаза блестели. Она преодолела волнение. - Оглянись, погляди вокруг. Ты видишь, какой красивый у меня дом, я ем вкусные вещи, ношу дорогие наряды, с прежним грязным ремеслом покончено раз и навсегда. И все это - благодаря тебе, Тоно, все, от начала до конца - твоя заслуга.
     - Вряд ли только моя. - Тоно лежал на спине и не смотрел на Ингеборг.
     - Но ведь ты сейчас говорила о безысходной страсти, которая, как я догадываюсь, терзает твою душу. Да, пора в путь. Хватит прохлаждаться тут без дела. Так будет лучше для тебя, Ингеборг. Хотя я буду очень скучать по тебе.
     - Правда? - Ингеборг бросилась к нему в объятия. Ее волосы упали ему на грудь, словно тоже хотели отдать ему свою ласку.
     - Так я все-таки тебе нравлюсь?
     - Конечно, Ингеборг. - Тоно с нежностью поглядел ей в глаза. - Ты подарила мне так много, что и сама не представляешь. И потому будет лучше, если мы расстанемся, прежде чем ты будешь ранена так глубоко, что рану не исцелит даже вечность.
     - Но сегодняшняя ночь принадлежит нам!
     - И завтрашняя, и еще много ночей, - он привлек ее к себе.

***

     Нильс вернулся домой из церкви. Лицо у него было хмурое. Эяна, одетая, как настоящая дама, встретила его у дверей и сразу поняла, что случилось что-то неладное. Она ласково взяла его за руку и повела в боковую комнату, где можно было спокойно поговорить, зная, что никто их не услышит.
     - Какие-то неприятности? - мягко спросила Эяна.
     - Мой духовник, отец Эббе, спросил сегодня, почему люди, которые гостят в моем доме, ни разу не посетили богослужение.
     - О, так священнику известно, что мы живем в твоем доме?
     - Конечно. А как же иначе? Соседи и слуги только и знают что сплетничать. - Нильс стоял посреди комнаты и хмуро глядел себе под ноги. - Я ему объяснил, что вы... облечены доверием некоей высокой особы, выполняете секретное поручение или задание, и поэтому, если кто-нибудь узнает вас в лицо, то может пострадать дело. Ну и пришлось пообещать, что вы найдете возможность посетить храм. Священник ни о чем больше не спрашивал, но я заметил, что лицо у него осталось озабоченным. Ясно как день: кто-то ему донес, насплетничал, что я живу с тобой, А Ингеборг с Тоно. Да еще во время Великого поста. Ни я, ни Ингеборг не исповедовались отцу Эббе. Но на Страстной неделе нельзя не пойти к исповеди. Не исповедовавшись, не получишь Святого причастия.
     - Неужели все так страшно? Ведь ты холост, а Ингеборг не замужем. Это всем известно.
     Нильс посмотрел на Эяну с вымученной улыбкой.
     - Конечно, ничего страшного. Дело-то житейское, такие вещи совсем не редкость. Отел Эббе велит нам сколько-то раз прочесть молитву Богородице. Он не назначит слишком уж сурового наказания, потому что знает, как много денег мы жертвуем церкви на благотворительность. Но если мы признаемся, что делим ложе с теми, кто лишь наполовину люди...
     И вдобавок не потому, что у нас нет выбора среди смертных женщин и мужчин, и не потому, что нас заставили силой, а... добровольно, по своему желанию. Боюсь, отец Эббе велит нам выгнать вас из дому. Если же мы ослушаемся... О спасении души после смерти, да и о спокойной жизни на этом свете, в обществе людей, не придется даже мечтать.
     Помимо того, если нас отлучат от церкви, мы лишимся возможности помогать вам с Тоно.
     - Из этого положения есть выход. Все не так плохо, как ты думаешь, - весело сказала Эяна. - Мы примем христианскую веру, но так, чтобы наша природа при этом осталась неизменной. И потом, почему бы нам с Тоно не посетить богослужение? Мне кажется, образа и лики святых не отвернутся, если мы войдем в храм. Ты только научи нас, как вести себя в церкви.
     Нильс в ужасе отшатнулся.
     - Нет! Ты не понимаешь, что говоришь.
     Эяна нетерпеливо тряхнула рыжими волосами.
     - Ничего подобного. Ваша христианская вера меня совершенно не волнует.
     - Эяна нервно одернула корсаж и пробормотала какое-то проклятие. - Ах, если бы можно было сбросить вонючие шершавые тряпки и нырнуть в море!
     Нильс взволнованно сказал:
     - Я уже чувствую себя глубоко виноватым. Принять Святое причастие, не покаявшись до конца, скрыв грех, который отягощает мою душу... Если меня видит сейчас Сатана, то, должно быть, адский огонь уже алчно разгорается, чтобы поглотить мою душу.
     Эяна встревожилась. Подойдя к Нильсу, она взяла его за руки.
     - Мы не можем допустить, чтобы с тобой случилось такое несчастье. Ни я, ни Тоно. Мы поплывем на юг сами, как раньше плавали. Отправимся завтра же, на рассвете.
     - Нет, нет, - поспешно возразил Нильс, заикаясь от волнения. - Отречься от вас, моих единственных, моих любимых друзей - никогда!
     Останьтесь.
     И, словно окрыленный близостью Эяны, он заговорил быстро и почти радостно:
     - Послушай! Я могу устроить все так, чтобы мы еще до Пасхи исповедались и получили отпущение грехов. А вы уйдете в море после Пасхи. Я думаю, священник не наложит на нас с Ингеборг слишком суровую епитимию. Он же так часто говорит в своих проповедях, мол, тот, кто находится в плавании, всегда в долгу перед товарищами по плаванию.
     Эяна не поняла, что он имеет в виду, и спросила:
     - Предположим, что ты умер бы, не успев совершить этот обряд. Или, допустим, священник потребует, чтобы ты и Ингеборг навсегда отреклись от нас, а вы не пожелаете с нами расстаться. Что тогда? Вы будете преданы проклятию?
     - Может быть, да, может быть, нет. Не знаю. Но я готов пойти на этот риск. Потом я приложу все усилия к тому, чтобы искупить прегрешение.
     Но я никогда не раскаюсь в том, что любил тебя.
     Взгляд Нильса коснулся каждой линии, каждого изгиба высокой стройной фигуры Эяны - так вернувшийся на родину изгнанник шаг за шагом обходит свои владения.
     - Я буду всегда тосковать по тебе, Эяна, во сне и наяву, каждый миг жизни, который мне еще отпущен. И... я буду молиться, чтобы смерть пришла ко мне не на земле, а в море. В твоем море, Эяна. После смерти я хочу лежать на дне моря.
     Эяна обняла его за плечи.
     - Ну зачем же заранее печалиться? Не надо, Нильс. У нас впереди еще столько поцелуев.
     И вдруг она засмеялась:
     - А до обеда-то еще далеко! Смотри, здесь есть кушетка. Давай не будем упускать того, что нам приносит течение. Не то будет поздно, начнется отлив и унесет с собой радость. А что уплывет - не воротишь.

***

     - Хорошие новости, - сказал Нильс, обращаясь к Тоно. - Теперь вы наконец получите христианские имена.
     - У нас уже есть имена, - удивленно ответил Тоно.
     Они взяли лошадей и вдвоем уехали из Копенгагена, чтобы спокойно поговорить без свидетелей. Начинался чудесный весенний день, все вокруг уже ожило, зеленела молодая травка, вдали полосой тянулись леса, над ними клубилась светло-зеленая дымка только что проклюнувшейся молодой листвы. В высоком небе носились прилетевшие домой из южных стран скворцы - предвестники близкого лета и, по народному поверью, спутники удачи. Дул свежий ветер, звенящий и полный теплых весенних запахов. Подковы чмокали, увязая во влажной земле.
     - Вы должны запомнить свои новые имена. Мы нарочно старались придумать такие, чтобы было легко выучить. Мне пришлось сознаться, что эти имена не настоящие. Я сказал, что вы взяли их, поскольку выполняете некое секретное поручение. Теперь мы можем действовать открыто, потому что имеем надежное прикрытие. - Нильс ухмыльнулся. - Я решил, что лучше всего будет, если мы сперва обсудим предстоящее путешествие вдвоем, ведь ты будешь главным как мужчина.
     Лошадь под Тоно взвилась на дыбы. Он живо ее осадил, однако Нильс сделал другу замечание: нельзя слишком сильно натягивать поводья.
     - Верховая езда - одно из искусств, которыми тебе следует владеть в совершенстве. Иначе твое инкогнито очень быстро разоблачат, - предостерег Нильс.
     - Давай о деле, - хмуро ответил Тоно.
     - Хорошо. Во-первых, почему приготовления к плаванию заняли так много времени? Прежде всего потому, что нужно было придумать такую историю, которая действительно подошла бы для вашего путешествия. Мы хотим избежать риска, нельзя, чтобы кто-нибудь, кого вы повстречаете в пути, вдруг заявил, что ему хорошо известны места, откуда вы родом, но он слыхом не слыхал о господине и госпоже имярек. Конечно, лучше всего было бы раздобыть настоящие бумаги, принадлежащие каким-нибудь людям, но это опасно. Проще оказалось разжиться фальшивыми документами. Мой помощник - хитрец, сущий пройдоха. Кор