ем обширном королевстве, где она могла бы, пожалуй, найти для себя нечто лучшее, чем тяжкая доля крестьянки или монашеское одеяние. Не знаю, не знаю... Знаю только, что Томислав однажды пришел ко мне и спросил напрямик, намерен ли Михайло жениться на его дочери. Что я мог ответить? Я знал своего сына. Если бы речь пошла о женитьбе, то ему надлежало бы взять невесту с хорошим приданым. Да и рано такому молодому парню было заводить семью. Выслушав меня, Томислав поблагодарил за искренний ответ и сказал, мол, коли так дело обстоит, нельзя, чтобы Михайло продолжал встречаться с Надой. Я обещал поговорить с сыном, потому что не желал зла Томиславу и его дочери. Михайло сперва заупрямился, но в конце концов дал слово больше с Надой не видеться. К тому времени он уже остыл.
     - А она - нет... - как бы про себя сказал Ванимен. - Ее отец... Она ведь и отца любила, наверное. Она осталась в одиночестве, и тогда меланхолия ее одолела...
     - Ее тело нашли в озере, - резко перебил Иван. - С тех пор, по-видимому, призрак Нады обитает на его берегах. Вам, жителям морских глубин, она совершенно не опасна. Короткая и печальная повесть. Давай выпьем с горя, Ванимен, - Иван поднял кубок.

***

     Томислав вернулся домой на рассвете. Ванимен ожидал его прихода, чтобы попрощаться.
     Занималась утренняя заря, омытое ночным дождем небо сияло чистотой.
     Томислав и Ванимен стояли на опушке леса. Небо на востоке было светло-серым, в вышине - голубым, и темно-синим - на западе, где мерцала над заходящей луной последняя звезда. Лес пестрел осенними красками, охрой, бронзой и пурпуром, под ногами шуршала опавшая листва. Впереди в туманной дымке лежали опустевшие после жатвы поля, где-то вдалеке заливались петухи, и больше ни звука не доносилось в утренней прохладе.
     Томислав прислонил свой посох к стволу дерева и обеими руками крепко сжал руку Ванимена.
     - Мы еще увидимся, не раз, - сказал он.
     - Да, мне бы этого хотелось, - ответил морской царь. - Будь уверен, я обязательно встречусь с тобой, если когда-нибудь снова окажусь в ваших краях.
     Томислав вздохнул.
     - Но почему же вы нас покидаете? Здесь вас любят, и тебя, и всех остальных.
     - Любят, но так, как любят собак. В нашем Лири мы были свободными. Не все ли равно, добрые или злые будут у нас хозяева, если мы превратимся в домашних животных?
     - О нет, вы не будете рабами - если ты этого боишься. Вы обладаете такими удивительными умениями, что сможете добиться лучшей доли. - Томислав помолчал. - Конечно, было бы лучше, если бы вы приняли христианство.
     И вдруг он преобразился - лицо священника преисполнилось торжественности.
     - Ванимен! - воскликнул он с жаром. - Прими крещение! И Всевышний дарует тебе душу бессмертную, которая во славу Господа пребудет на небесах долее звезд!
     Правитель лири отрицательно покачал головой:
     - Нет, мой добрый друг. В течение долгих столетий я набирался мудрости и знаю, какова судьба выходцев из нашего народа, которые осмелились совершить подобный шаг.
     - Какова же их судьба? - снова помолчав, спросил священник.
     - Я полагаю, они обрели то, к чему стремились - бессмертие на небесах.
     Но они утратили память о своей жизни, как будто никогда ее и не было.
     Кануло во тьму все их прошлое, все, что составляло их жизнь: мечты, радости, странствия в морских глубинах. Бесследно исчезло все, что было их сущностью. Они стали кроткими смертными существами, у которых только и осталось своего, что необычные ступни и цвет волос. - Ванимен вздохнул.
     Глаза священника светились решимостью, седая борода чуть колыхалась под легким утренним ветром.
     - Ванимен, - проникновенно сказал он, - я много размышлял об этих вещах, подолгу, упорно размышлял. - Томислав на секунду поджал губы. - И пришел к убеждению, что Бог ничего не делает напрасно. Все, что сотворено Господом, не погибнет до скончания века. Может быть, то, что я говорю, ересь. И все-таки я верю, что в последний день Творения мы вновь обретем все, с чем когда-либо расстались.
     - Возможно, ты прав. Но возможно, и нет. Если ты прав, я все равно этого не приемлю. Как я охотился на нарвалов под толщей арктических льдов! Как прекрасны были мои возлюбленные, прекрасней, чем северное сияние... И Агнета, моя Агнета... - Голос Ванимена дрогнул. Он высвободил руку, которую держал Томислав. - Нет, я не отдам этого в обмен на вашу жалкую вечность.
     - Ты меня не понял, - возразил отец Томислав. - Ванимен, я читал разные легенды, предания, я знаю, что случалось обычно с теми жителями Волшебного царства, которые приняли христианство. Я уверен, что то, что с ними случилось, только послужило им на благо. Но ведь это произошло отнюдь не со всеми, бывали исключения. В старинных хрониках описано, что иные сверхъестественные существа, приняв крещение, полностью сохраняли память. Я буду молить Господа, чтобы он послал нам свое знамение. Пусть Господь даст нам знак, что по Его беспредельному милосердию у вас сохранится память о прошлом.
     И Томислав обнял морского царя.

4.

     Епископ Йохан Кваг часто совершал поездки в Копенгаген, ибо этот город входил в епархию, центром которой был Роскильде. В Копенгагене у роскильдского епископа был собственный дом. Здесь, в одном из жилых покоев, уже довольно долго сидел и о чем-то размышлял епископ. Он удобно устроился на высоком кресле, украшенном резными изображениями двенадцати апостолов. Перед ним на простом табурете сидел молодой человек. Его скромное платье и ютландский выговор никак не вязались с тем, что он пожелал сделать огромные пожертвования на нужды церкви.
     Узнав о столь необычной щедрости, епископ и повелел секретарю пригласить молодого человека для аудиенции.
     - Ты не все поведал мне, сын мой, - сказал наконец епископ, прервав затянувшееся молчание.
     Нильс Йонсен опустил голову в знак согласия. Самообладание и чувство собственного достоинства этого юноши, отметил про себя епископ, были столь же необычайны, как его богатство.
     - Да, святой отец, - сказал Нильс. - Если я расскажу вам все до конца, то от этого могут пострадать некоторые лица. Но, клянусь вам Господом Богом, я не сказал ни одного слова не правды. Сокровище не было захвачено мною преступным путем.
     - И ты, сын мой, решил поделиться им с нашей епархией... Если твои предложения о стоимости сокровищ соответствуют действительности, то далеко не каждна монарх в состоянии сделать подобный щедрый дар.
     - Я предоставляю вам, святой отец, определить размеры той доли сокровищ, которая причитается святой церкви, и полагаюсь на вашу исключительную порядочность.
     - Выбора у тебя, считай, нет, - сухо заметил епископ. - Без защиты влиятельного покровителя тебе не сносить головы. Одному владеть таким богатством тебе не удастся.
     - Я это понимаю, ваше преосвященство.
     Йохан удобней облокотился в кресле.
     - Понимаешь, а торгуешься, - сказал он. - Ты забыл о том, что мирские блага гибельны для твоей души.
     - Я надеюсь, что мой духовник водремя предостережет меня от опасности.
     - А ты, как я погляжу, задиристый малый.
     - О, я не хотел сказать что-то непочтительное, святой отец. Я холост, но у меня есть близкие, которые нуждаются в помощи. Это моя мать и другие родственники. Вместе с тем, если принять во внимание, какими средствами пробивает себе дорогу Ганзейский союз, потеснивший все прочие торговый корпорации, то, по моему разумению, наше королевство должно бы только радоваться появлению в Дании нового крупного судовладельца.
     Епископ вдруг утратил всю свою важность и расхохотался:
     - Отлично сказано, сын мой!
     - Значит, вы?..
     - Полегче, полегче, сын мой, не спеши. Нужно договориться о некоторых условиях. Во-первых, поскольку ты скрыл от меня тайну, а может быть, и не одну, ты должен исповедаться и получить отпущение грехов.
     Нильс почтительно склонил голову.
     Йохан улыбнулся и добавил:
     - Я распоряжусь, чтобы тебя принял отец Эббе, настоятель собора святого Николая, покровителя всех моряков. Отец Эббе ведет свой род от мореплавателей, он хорошо разбирается в таких вещах, которые для кого-нибудь другого могут остаться загадкой.
     - Премного благодарен, святой отец.
     - Далее. Ты должен тайно, так, чтобы никто ничего не узнал, привести надежных и сведущих людей в тo место, где спрятан клад. Пусть они определят стоимость сокровищ. - Епископ сложил на груди руки. - Нам надо вести себя очень осторожно. Если сокровище так велико, как ты говоришь, то за одну ночь его не вывезти. Под каким-нибудь предлогом вспыхнет ссора, и пойдут войны за обладание этим золотом. Несколько лет тому назад наш Копенгаген подвергся нападению норвежцев, а уж как подумаю о германских князей, так прямо мороз по коже... Ну, хорошо. На мой взгляд, самое разумное - оставить пока большую часть клада там, где он сейчас спрятан.
     Нильс воспротивился:
     - Как, ведь получив это золото, вы сможете совершить столько благодеяний!
     - На золото нельзя купить ничего, кроме ничтожных плодов, которые родит земля. А духовенство не так уж стойко, оно подвержено всяческим искушениям и в том числе самому сильному из всех - искушению властью.
     Йохан поднял руку, повелевая Нильсу хранить спокойствие, и продолжал:
     - Безусловно, мы сумеем использовать золото таким образом, чтобы оно послужило благому делу. Можно ведь и негласно творить благодеяния.
     Негласно позаботимся мы и о твоем будущем, сын мой. Главное же, не вздумай сломя голову ринуться в пучину наслаждений. Тебе, сын мой, еще многому предстоит научиться, прежде чем ты станешь преуспевающим судовладельцем и возглавишь торговую компанию. Мы объясним, что ты неожиданно получил богатое наследство и что я счел тебя достойным своего благосклонного покровительства. Подобное объяснение не вызовет подозрений. Люди вообразят, что ты - незаконнорожденный отпрыск какого-нибудь вельможи, или подумают, что ты сын и наследник одного из моих родственников.
     Нильс помрачнел.
     - Не беспокойся, честь твоей матери не будет затронута. Да, очень хорошее объяснение, ему поверят. Очень правдоподобно, такое вполне могло случиться. Если же это объяснение и вызовет сплетни, то они будут недолговечными. Со временем я пожалую тебя в граждане Копенгагена, и тогда ты сможешь получить лицензию на ведение торговли.
     Терпение, парень! - епископ хохотнул. - Я же не говорю, что тебе придется ждать долго.
     - Вы так великодушны, ваше преосвященство! Но есть вещи, которые не терпят отлагательства. - Нильс крепко стукнул кулаком по колену.
     Йохан согласно кивнул:
     - Правильно. Ты, кажется, упомянул о своих родных. И, несомненно, ты уже предвкушаешь удовольствия, которые приносит богатство. Здесь нет большого греха, при условии, что и предаваясь утехам и радостям, ты всегда будешь помнить о Господе. Догадываюсь, что у тебя на примете уже есть какое-нибудь рискованное предприятие, а то и не одно, и ты хотел бы немедленно приступить к их осуществлению, чтобы показать свои дарования. Что ж, я не вижу тому препятствий, ибо деньги ты получишь незамедлительно. Главное, ты никому не должен открывать, сколь велика полученная тобой сумма. Благослови тебя Бог, сын мой. - Епископ так и сиял от радости. - Ступай. Завтра продолжим разговор.

***

     Мощные крепостные стены, сторожевые башни и глубокие рвы охраняли Копенгаген. Но почти все строения внутри каменного кольца городских стен были деревянными; крытые соломой дома теснились друг к дружке на узких и кривых грязных улицах. Жили в Копенгагене люди, привычные к повседневному тяжелому труду, и не так уж часто случалось им отвести душу, когда вдруг объявлялись в городе бродячие музыканты и лицедеи.
     По своим делам горожане ходили пешком, если же проносились мимо, обдавая пешеходов грязью, карета, то вслед ей сыпались проклятия.
     Множество чужестранцев и нищих вносили в облик города некоторое своеобразие, однако оно не слишком бросалось в глаза. В уличной толпе заметно выделялись своими богатыми нарядами важные рыцари, куртизанки, купцы, но их было не много. По улицам бегали дети и собаки, бродили свиньи, тут же клевали корм куры. Уличный шум набегал, подобно морскому прибою: шаги, голоса, скрип колес и стук молотов. Серое небо хмурилось, в сыром воздухе пахло дымом, навозом, дегтем и отбросами.
     "И все-таки правду люди говорят - дышится здесь вольно", - подумал Нильс. От этой мысли снова ожили его надежды, и Нильс начал мечтать о будущем, которое рождалось здесь, в Копенгагене. На какое-то время он даже перестал тосковать по Эяне, тогда как обычно тоска по ней не оставляла Нильса ни на минуту. Здесь, в городе, не было буквально ничего, что напоминало бы об Эяне и мире, который был для нее родным.
     Нильс вошел е двери гостиницы, где они поселились вместе с Ингеборг, прибыв в Копенгаген. На первом этаже помещался трактир. Нильс не останавливаясь быстро прошел через зал, поклонился хозяину и посетителям, взбежал по лестнице на второй этаж и направился в дальний конец коридора. Гостиница "Голубой лев" была не из худших: здесь жили богатые постояльцы, все было опрятным и добротным. В номерах была главная комната и две спальни. Войдя, Нильс постучал в дверь спальни.
     Ингеборг сразу же отворила.
     В Копенгагене Ингеборг приобрела образ Пречистой Девы. Сейчас он стоял на полке. Взглянув на смятое платье Ингеборг, Нильс догадался, что она молилась. Ингеборг посмотрела ему в глаза и вдруг задрожала, губы ее приоткрылись, но от волнения она не могла произнести ни слова.
     Нильс затворил дверь.
     - Ингеборг, мы победили.
     - О! - Она всплеснула руками.
     - Епископ дал свое согласие. Замечательный старик! Правда, он настаивает, чтобы все делалось постепенно, но это правильно: спешить нельзя. Удача!
     Нильс запрыгал от радости. Он пустился бы в пляс, да места не было, почти всю спальню занимала большая кровать.
     - Удача, Ингеборг! Все, мы теперь не бедняки. Я больше не буду гнуть спину как проклятый, и ты не будешь торговать собой. Весь мир принадлежит нам.
     Ингеборг перекрестилась и прошептала:
     - Пресвятая Дева Мария, благодарю Тебя.
     - Вот так раз! А меня-то, меня поблагодарить забыла? Не беспокойся, все сделаем и свечи в церкви поставим, но сперва давай отпразднуем нашу победу. Закатим пир горой. Купим все, что захотим, хоть целый кабачок, вина купим, музыкантов позовем! Ингеборг, что ж ты не радуешься? Ты же заслужила праздник.
     Нильс обхватил ее за талию. Ингеборг посмотрела ва него сквозь слезы и попросила:
     - Научи меня радоваться.
     Нильс удивленно взглянул на нее и вдруг увидел, как она хороша: округлые плечи, блестящие карие глаза, мягкие и волнистые густые волосы. Он не раз по-дружески обнимал или целовал Ингеборг, но теперь им владело любовное желание - нет, не только им: обоими. Раньше он изредка задумывался о том, какой стала бы его жизнь, если бы исчезла постоянная мучительная тоска по Эяне. И вот эта тоска исчезла. Рядом была Ингеборг.
     - Какая ты красивая, - воскликнул он изумленно.
     - Не надо, Нильс. - Ингеборг попыталась освободиться. Нильс привлек ее к себе, от запаха ее тела у него закружилась голова. Поцелуй длился бесконечно.
     - Нильс, - сказала она, уткнувшись ему в плечо. - Ты понимаешь, что делаешь?
     - Да, Ингеборг, да, милая. - Он подхватил ее и перенес на постель.
     Потом, лежа рядом с ним, Ингеборг сказала:
     - Нильс, я хочу попросить тебя об одной вещи.
     - Считай, что ты ее уже получила.
     - Никогда не называй меня милой или любимой и всякими такими словами.
     - Что? - Нильс удивленно приподнялся. - Почему?
     - Мы с тобой одни. Больше у нас никого нет. Золото роли не играет, пройдет немало времени, прежде чем у нас появятся хорошие друзья, на которых мы во всем сможем положиться. Мы должны верить друг другу. И потому между нами не должно быть никакой лжи.
     - Но ты, правда, мне нравишься!
     - А ты - мне. Очень, очень. - Она поцеловала его в щеку. - Но ты для меня слишком молод. И слишком хорош.
     - Ерунда.
     - И ты тоскуешь по Эяне.
     Нильс ничего не ответил. Ингеборг вздохнула.
     - А я по Тоно, чего уж скрывать, - призналась она. - Боюсь, ни у тебя, ни у меня нет никакой надежды... Ну что ж, даст Бог, благодаря мне ты со временем сможешь полюбить какую-нибудь обыкновенную смертную девушку.
     - А как же ты? - Нильс спрятал лицо в ее мягкие волосы и почувствовал, как она вздрогнула при этих словах.
     - Я крепкая. Но что бы ни случилось, пока мы во всем будем честны друг с другом, мы друг друга не потеряем.

5.

     В зале с темно-красными занавесями и мягкими коврами было тепло, в отделанном мрамором камине ярко пылал огонь. Сквозь светлые оконные стекла, которые, правда, немного искажали очертания предметов, можно было видеть внутренний двор. Садовые цветы уже отцвели, однако в хрустальной вазе на столике с мозаичной столешницей стояли розы, которые выращивались в оранжереях. На полках теснилось десятка два книг, все они были на греческом и латинском языке. Хорватский бан Павел Шубич был привержен западной культуре, которая привлекала его в значительно большей степени, нежели восточная.
     Высокий, с седыми волосами и ровно подстриженной бородой, одетый в шелковую рубаху и кафтан, он не уступал представительностью правителю народа лири, хотя Ванимен, также одетый в богатое нарядное платье, которое подарили ему люди, намного превосходил бана ростом. Павел Шубич так увлекся беседой, что не сел и не предложил садиться гостю.
     - Да, я надеюсь, что ваше племя останется и будет жить в Хорватском королевстве, - говорил он. - Вероятно, вам не вполне ясно, почему я так настойчиво вас об этом прошу. Дело в том, что ваши подданные необыкновенно искусны в мореплавании, рыболовстве, как лоцманы они также не имеют себе равных. У нас же нынче опять назревает военное столкновение с Венецией. - Бан испытующе взглянул молчавшего Ванимена.
     - Разумеется, вы будете щедро вознаграждены за службу.
     Ванимен пожал плечами и резко возразил:
     - С какой стати мы должны ввязываться в чужие распри?
     - Они не будут для вас чужими. Ведь вы станете нашими соотечественниками.
     - Вот как? Но мы к этому отнюдь не стремимся.
     - Знаю. Вы надеетесь возродить у себя Волшебный мир с его жизнью, которая соприкасается с жизнью людей лишь весьма незначительно.
     Конечно, вы полагаете, что это будет для вас лучше. Но превыше всяческих благ бессмертие души, спасение на Небесах и попечение Господа Бога, Отца нашего. Впрочем, не стоит с презрением отвергать земные блага, ибо с их помощью создаются условия для богатой жизни духа. Возьмем, к примеру, хотя бы тот факт, что в последние дни вашего пребывания в моих владениях вы осознали, сколь опасна и трудна жизнь в морских глубинах, сколь многие горькие утраты несет вам такое существование. Неужели вы лишите ваших подданных, ваших сынов и дочерей, возможности жить свободно, не страшась нападений акул?
     Ванимен беспокойно прошелся по зале, заложив руки за спину.
     - Мы с радостью стали бы вашими друзьями, - ответил ой. - Предоставьте нам какой-нибудь островок, где мы могли бы жить, оставаясь тем, что мы есть. Мы будем вам верными помощниками в мореплавании, торговле, охоте и рыболовстве... И даже в ваших военных действиях, если не удастся предотвратить войну с венецианцами. Но ведь вы требуете большего. Вы хотите изменить нас, сделать нас совершенно иными, чем мы есть. Почему вы настаиваете на том, чтобы мой народ принял христианство?
     - Таков мой долг, - сказал Павел. - Я погибну в глазах всех, кто предан церкви и монарху, в глазах моего народа, если допущу, чтобы в моих владениях поселились сверхъестественные волшебные создания. А кто кроме меня согласится взять вас под свое покровительство? Мне пришлось приложить немыслимые усилия, чтобы предотвратить распространение слухов о вашем появлении в Скрадине. За пределами города и его ближайших окрестностей никто ничего не знает, ходят лишь неопределенные слухи.