астика". Нет, и тогда не взял бы. Не такая фантастика сейчас
нужна. После всего, что наслышались о тридцать седьмом и сорок девятом,  о
Рашидове и Адылове, Брежневе и Черненко, после откровений  о  самих  себе,
после знания, от которого волосы порой встают дыбом, после всего  этого  -
вдруг о ведьмах, о том, что женщина  -  мать,  работница!  -  оказывается,
связана с потусторонними мирами. Так и будут  говорить  -  потусторонними.
Механика известна,  традиции  враз  не  сломаешь.  Ученые  враз  определят
открытие в группу парапсихологических феноменов  и,  посмеиваясь,  запишут
свихнувшегося на своей методике Петрашевского в одну компанию с Мессингом,
Кашпировским и Чумаком. А экстрасенсы набросятся сразу, примут в свой клан
с удовольствием, не понимая сути и не признавая  того,  что  речь  идет  о
материальном  единстве  многомерного  мира,  и   вовсе   не   о   каких-то
внефизических законах передачи информации...
     Никого не убедить. И нельзя сейчас никого  убеждать.  Разве  жизнь  и
гибель Наденьки - не доказательство? Нельзя, не время.
     Что же делать? Все яснее Р.М. понимал, что делать нельзя ничего. Если
он хочет, чтобы девушки жили спокойно. Он подумал, что вывод этот  слишком
уж соответствует  его  личным  качествам,  его  характеру.  Может,  именно
характер, а  не  логика,  диктует  вывод,  и  на  самом  деле  действовать
совершенно необходимо?
     Р.М. встал, ходил по комнате, натыкаясь  на  стол,  стулья.  Ну  что?
Решил? Что? Молчать? Говорить?
     Подошел к окну, выходящему в переулок. На противоположной стороне был
молочный магазин, и здесь с  утра  выстраивалась  очередь.  Одни  женщины:
старые, молодые, средних лет, они вели себя  почти  одинаково,  дальние  в
очереди стояли молча, тянули головы, чтобы увидеть, долго ли  стоять,  или
тихо  беседовали,  передние  суетились,   отгоняя   нахалок,   старавшихся
проникнуть  без  очереди,  вынимали  из  сумок  пустые  бутылки,   шумели,
пересчитывая сдачу. Это была жизнь -  суета,  толкотня,  не  до  тончайших
движений души, не до того, чтобы прислушиваться к себе, и, услышав  нечто,
не слышимое никем, понять и передать другим. Неужели в каждой из них  есть
это - в толстой  бабе,  что  размахивает  кефирной  бутылкой  перед  носом
продавца, и которой ничего сейчас в жизни  не  нужно,  кроме  пяти  копеек
сдачи, и в той девочке, что стоит в  сторонке  и  пересчитывает  в  уме  -
сколько чего и почем. И если каждой из них  просто  намекнуть...  Господи,
одна обложит нецензурно, другая  рассмеется,  покрутив  пальцем  у  виска,
третья решит, что мужчина хочет поволочиться...
     Модель мира. Модель нашего мира. И в другом нам не жить. А коммунизма
не будет - не создан человек для коммунизма.
     Р.М. услышал позади себя  движение,  обернулся.  Таня  подошла,  тоже
поглядела на очередь, сказала:
     - Звонила Галя. Говорит: могут пока прописать к дяде, она  ведь  жила
там раньше.
     Чего-то она не договаривала - видно было по глазам.
     - Что значит "могут"? - механически переспросил Р.М.
     - Ну, Рома... Поговори с Родиковым. У него наверняка есть связи...
     Вот оно что...  Тоже  естественно.  В  конце  концов,  ему  отвечать.
Почему-то он вспомнил свой  старый  рассказ  о  тридцать  седьмом  годе  и
мысленно обозначил развитие сюжета: нет, в лагере они не  встретятся,  это
банально. Каждый проживет жизнь и будет сам отвечать за все, что  сделает.
Глупо убивать собственного следователя. Даже если осужден безвинно. Потому
что наверняка есть в жизни,  в  мыслях,  в  душе  нечто,  от  чего  хочешь
избавиться, за что должен судить себя. Сам.  Твой  следователь  все  равно
придет за тобой.
     - Хорошо, - сказал Р.М., вздохнув, -  я  позвоню  Родикову.  Если  он
прежде не...
     Таня на мгновение прижалась лбом к его плечу.
     - Рома, - сказала она, - хорошо, что у нас нет детей.
     - Почему?  -  не  понял  Р.М.  -  Тебя  я  ведь  не  допекал   своими
вопросами...
     - Все равно хорошо, - сказала Таня в ответ на какие-то свои мысли.
     К дому подъехала желтая милицейская машина и остановилась у подъезда.
     Р.М. отошел от окна, сел за стол и, обхватив голову руками, уставился
на почти исписанную страницу. Дальше... Единство Вселенной в нас  самих...
Так, дальше... Мы не понимаем собственного назначения. Выспренне. К черту.
Дальше... Надя, что ты сделала? И неужели ты все еще  где-то  есть?  Прочь
страницу. Не так резко - порвал край.  Другой  лист.  Думать...  Думать  и
решать.