покосился на Павла Павловича. К его удивлению, одежда, шляпа с крепом и
весь вид г-на Трусоцкого были несравненно приличнее, чем две недели назад.
"Зачем он сидел в этой распивочной?" - все думалось ему.

     - Я вам, Алексей Иванович, намеревался и про другую мою радость
сообщить, - начал опять Павел Павлович.

     - Радость?

     - Я женюсь-с.

     - Как?

     - После скорби и радость-с, так всегда в жизни-с; я, Алексей Иванович,
очень бы желал-с... но - не знаю, может, вы теперь спешите, потому что у
вас такой вид-с...

     - Да, я спешу и... да, я нездоров.

     Ему ужасно вдруг захотелось отделаться; готовность к какому-то новому
чувству вмиг исчезла.

     - А я бы желал-с...

     Павел Павлович не договорил, чего он желал; Вельчанинов промолчал.

     - В таком случае уже после-с, если только повстречаемся...

     - Да, да, после, после, - скороговоркой бормотал Вельчанинов, не глядя
на него и не останавливаясь. Еще помолчали с минуту; Павел Павлович все еще
продолжал идти подле.

     - В таком случае до свиданья-с, - вымолвил он наконец.

     - До свиданья; желаю...

     Вельчанинов воротился домой опять совсем расстроенный. Столкновение с
"этим человеком" было ему не под силу. Ложась спать, он опять подумал:
"Зачем он был у кладбища?"

     На другой день поутру он решился наконец съездить к Погорельцевым,
решился неохотно; ему слишком тяжело было теперь чье-нибудь участие, даже и
от Погорельцевых. Но они так о нем беспокоились, что непременно надо было
поехать. Ему вдруг представилось, что ему станет почему-то очень стыдно при
первой с ними встрече. "Ехать или не ехать?" - думал он, спеша окончить
завтрак, как вдруг, к чрезвычайному его изумлению, к нему вошел Павел
Павлович.

     Несмотря на вчерашнюю встречу, Вельчанинов и представить не мог, что
этот человек когда-нибудь опять зайдет к нему, и был так озадачен, что
глядел на него и не знал, что сказать. Но Павел Павлович распорядился сам,
поздоровался и уселся на том же самом стуле, на котором сидел три недели
назад в последнее свое посещение. Вельчанинову вдруг особенно ярко
припомнилось то посещение. Беспокойно и с отвращением смотрел он на гостя.

     - Удивляетесь-с? - начал Павел Павлович, угадавший взгляд
Вельчанинова.

     Вообще он казался гораздо развязнее, чем вчера, и в то же время
проглядывало, что он и робел еще больше вчерашнего. Наружный вид его был
особенно любопытен. Г-н Трусоцкий был не только прилично, но и франтовски
одет - в легком летнем пиджаке, в светлых брюках в обтяжку, в светлом
жилете; перчатки, золотой лорнет, для чего-то вдруг появившийся, белье -
были безукоризненны; от него даже пахло духами. Во всей фигуре его было
что-то и смешное и в то же время наводившее на какую-то странную и
неприятную мысль.

     - Конечно, Алексей Иванович, - продолжал он коробясь, - я вас удивил
приходом-с, и - чувствую-с. Но между людьми, я так думаю-с, всегда
сохраняется, - а по-моему, так и должно храниться-с, - нечто высшее, так
ли-с? То есть высшее относительно всех условий и даже самых неприятностей,
могущих выйти... так ли-с?

     - Павел Павлович, скажите все поскорее и без церемоний, - нахмурился
Вельчанинов.

     - В двух словах-с, - заспешил Павел Павлович, - я женюсь и отправляюсь
теперь к невесте, сейчас-с. Они тоже на даче-с. Я желал бы получить
глубокую честь, чтобы осмелиться познакомить вас с этим домом-с, и пришел-с
с необычайною просьбою (Павел Павлович покорно нагнул голову) просить вас,
чтобы мне сопутствовать-с...

     - Куда сопутствовать? - Вельчанинов вытаращил глаза.

     - К ним-с, то есть на дачу-с. Простите, я как в лихорадке говорю и,
может, спутал; но и так уж вашего отказа боюсь-с...

     И он плачевно посмотрел на Вельчанинова.

     - Вы хотите, чтобы я с вами ехал теперь к вашей невесте? - переговорил
Вельчанинов, быстро его оглядывая и не веря ни ушам, ни глазам своим.

     - Да-с, - ужасно оробел вдруг Павел Павлович. - Вы не рассердитесь,
Алексей Иванович, тут не дерзость-с; я только покорнейше и необычайно
прошу. Я помечтал, что, может быть, вы и не захотели бы при этом
отказать...

     - Во-первых, это вовсе невозможно, - беспокойно заворочался
Вельчанинов.

     - Это только мое чрезмерное желание и не более-с, - продолжал тот
умолять, - я не скрою тоже, что есть тут и причина-с. Но о причине этой
хотел бы открыть лишь после-с, а теперь лишь необычайно прошу-с...

     И он даже встал со стула от почтения.

     - Но во всяком случае это невозможно же, согласитесь сами... -
Вельчанинов тоже встал с места.

     - Это очень возможно-с, Алексей Иванович, - я при этом вас располагал
познакомить-с, так, как приятеля-с; а во-вторых, вы ведь и без того там
знакомы-с; ведь это к Захлебинину, на дачу. Статский советник Захлебинин-с.

     - Как так? - вскричал Вельчанинов. Это был тот самый статский
советник, которого он с месяц назад все искал и не заставал дома,
действовавший, как оказалось, в пользу противной стороны в его тяжбе.

     - Ну да, ну да, - улыбался Павел Павлович, как бы ободренный
чрезвычайным удивлением Вельчанинова, - тот самый, вот еще помните, когда
вы тогда шли с ним и разговаривали, а я глядел на вас и стоял напротив; я
тогда выжидал, чтобы к нему подойти после вас. Назад лет двадцать вместе
даже служили-с, а тогда, когда я подойти хотел после вас-с, у меня еще не
было мысли. Теперь только внезапно пришла, с неделю назад-с.

     - Но послушайте, ведь это, кажется, весьма порядочное семейство? -
наивно удивился Вельчанинов.

     - Так почему же-с, если порядочное? - покривился Павел Павлович.

     - Нет, разумеется, я не про то... но сколько я заметил, там бывши...

     - Они помнят, они помнят-с, как вы были, - радостно подхватил Павел
Павлович, - только вы семейства не могли тогда увидеть-с; а сам он помнит-с
и вас уважает. Я им почтительно об вас говорил.

     - Но как же, если вы только три месяца вдовеете?

     - Да ведь не сейчас свадьба-то-с; свадьба через девять или через
десять месяцев будет, так что ровно год траура и пройдет-с. Поверьте, что
все хорошо-с. Во-первых, Федосей Петрович меня даже с малолетства знает,
знал покойную супругу мою, знает, как я жил, на каком счету-с, и, наконец,
у меня есть состояние, а теперь вот и место с повышением получаю, - так это
все и на весу-с.

     - Что ж, это дочь его?

     - Я вам все это расскажу в подробности-с, - приятно съежился Павел
Павлович, - позвольте папиросочку закурю. К тому же вы сами сегодня
увидите. Во-первых, такие дельцы, как Федосей Петрович, здесь, в
Петербурге, иногда очень на службе ценятся, если успеют обратить
внимание-с. Но ведь кроме жалованья и пуще того - прибавочных, наградных,
дополнительных, столовых или там единовременных пособий-с - ничего ведь и
нет-с, то есть основного-то-с, составляющего капитал. Живут хорошо, а
скопить никак невозможно, если при семействе-с. Сообразите сами: восемь
девиц у Федосея Петровича и один только сын малолеток. Умри он сейчас -
останется ведь только пенсия жиденькая-с. А тут восемь девиц, - нет, вы
только сообразите-с, сообразите-с: ведь это если каждой по башмакам, так и
тут что составит! Из восьми девиц пять уж невест-с, старшей-то двадцать
четыре года (прелестнейшая девица, сами увидите-с!), а шестой - пятнадцать
лет, еще в гимназии учится. Ведь для пяти-то старших девиц надо женихов
приискать, что по возможности заблаговременнее делать следует, отцу-с надо,
стало быть, вывозить-с, - чего же это стоит, я вас спрошу-с? И вдруг я
появляюсь, еще первый жених у них в доме-с, и им известен заведомо, то есть
в том смысле, что при действительном состоянии-с. Ну вот и все-с.

     Павел Павлович объяснял с упоением.

     - Вы к старшей посватались?

     - Н-нет-с, я... не к старшей; я вот к этой шестой посватался, вот
которая еще продолжает учение в гимназии.

     - Как? - невольно усмехнулся Вельчанинов. - Да ведь вы же говорите, ей
пятнадцать лет!

     - Пятнадцать-с теперь; но через девять месяцев ей будет шестнадцать,
шестнадцать лет и три месяца, так почему же-с? А так как теперь все это
неприлично-с, то гласного покамест и нет ничего, а только с родителями...
Поверьте, что все хорошо-с!

     - Стало быть, еще не решено?

     - Нет, решено, все решено-с. Поверьте, что все хорошо-с.

     - А она знает?

     - То есть это только вид такой, для приличия, что будто и не говорят;
а ведь как же не знать-с? - приятно прищурился Павел Павлович. - Что же,
осчастливите, Алексей Иванович? - ужасно робко закончил он.

     - Да зачем мне-то туда? Впрочем, - прибавил он торопливо, - так как я
во всяком случае не поеду, то и не выставляйте мне никаких причин.

     - Алексей Иванович...

     - Да неужели же я с вами рядом сяду и поеду, подумайте!

     Отвратительное и неприязненное ощущение возвратилось опять к нему
после минутного развлечения болтовней Павла Павловича о невесте. Еще бы,
кажется, минута, и он прогнал бы его вовсе. Он злился даже на себя за
что-то.

     - Сядьте, Алексей Иванович, сядьте рядом и не раскаетесь! -
проникнутым голосом умолял Павел Павлович. - Нет-нет-нет! - замахал он
руками, поймав нетерпеливый и решительный жест Вельчанинова. - Алексей
Иванович, Алексей Иванович, подождите предрешать-с! Я вижу, что вы, может
быть, превратно меня поняли: ведь я слишком хорошо понимаю, что ни вы мне,
ни я вам - мы не товарищи-с; я ведь не до того уж нелеп-с, чтобы уж этого
не понять-с. И что теперешняя услуга, о которой прошу, ни к чему в
дальнейшем вам не вменяется. Да и сам я послезавтра уеду совсем-с,
совершенно-с; значит, как бы и не было ничего. Пусть этот день будет один
только случай-с. Я к вам шел и надежду основал на благородстве особенных
чувств вашего сердца, Алексей Иванович, - именно на тех самых чувствах,
которые в последнее время могли быть в вашем сердце возбуждены-с... Ясно
ведь, кажется, я говорю или еще нет-с?

     Волнение Павла Павловича возросло до чрезвычайности. Вельчанинов
странно глядел на него.

     - Вы просите о какой-то услуге с моей стороны, - спросил он
задумываясь, - и ужасно настаиваете, - это мне подозрительно; я хочу больше
знать.

     - Вся услуга лишь в том, что вы со мной поедете. А потом, когда
приедем обратно, я все разверну перед вами как на исповеди. Алексей
Иванович, доверьтесь!

     Но Вельчанинов все еще отказывался, и тем упорнее, что ощущал в себе
одну какую-то тяжелую, злобную мысль. Эта злая мысль уже давно зашевелилась
в нем, с самого начала, как только Павел Павлович возвестил о невесте:
простое ли это было любопытство, или какое-то совершенно еще неясное
влечение, но его тянуло - согласиться. И чем больше тянуло, тем более он
оборонялся. Он сидел, облокотясь на руку, и раздумывал. Павел Павлович юлил
около него и упрашивал.

     - Хорошо, поеду, - согласился он вдруг беспокойно и почти тревожно,
вставая с места. Павел Павлович обрадовался чрезмерно.

     - Нет уж вы, Алексей Иванович, теперь приоденьтесь, - юлил он радостно
вокруг одевавшегося Вельчанинова, - получше, по-вашему оденьтесь.

     "И чего он сам туда лезет, странный человек?" - думал про себя
Вельчанинов.

     - А ведь я не одной этой услуги от вас, Алексей Иванович, ожидаю-с. Уж
коли дали согласие, так уж будьте и руководителем-с.

     - Например?

     - Например, большой вопрос-с: креп-с? Что приличнее: снять или с
крепом остаться?

     - Как хотите.

     - Нет, я вашего решения желаю-с, как бы вы поступили сами, то есть
если бы имели креп-с? Моя собственная мысль была, что если сохранить, так
это на постоянство чувств-с укажет-с, а стало быть, лестно отрекомендует.

     - Разумеется, снимите.

     - Неужто уж и разумеется? - Павел Павлович задумался. - Нет, уж я бы
лучше сохранил-с...

     - Как хотите. "Однако он мне не доверяет, это хорошо", - подумал
Вельчанинов.

     Они вышли; Павел Павлович с довольством приглядывался к
принарядившемуся Вельчанинову; даже как будто больше почтения и важности
проявилось в его лице. Вельчанинов дивился на него и еще больше на себя
самого. У ворот стояла поджидавшая их превосходная коляска.

     - А у вас уже и коляска была готова? Стало быть, вы были уверены, что
я поеду?

     - Коляску я взял для себя-с, но почти уверен был, что вы согласитесь
поехать, - ответил Павел Павлович с видом совершенно счастливого человека.

     - Эй, Павел Павлович, - как-то раздражительно засмеялся Вельчанинов,
когда уже уселись и тронулись, - не слишком ли вы во мне уверены?

     - Но ведь не вам же, Алексей Иванович, не вам же сказать мне за это,
что я дурак? - твердо и проникнутым голосом ответил Павел Павлович.

     "А Лиза?" - подумал Вельчанинов и тотчас же бросил об этом думать, как
бы испугавшись какого-то кощунства. И вдруг ему показалось, что он сам так
мелок, так ничтожен в эту минуту; показалось, что мысль, его соблазнявшая,
- такая маленькая, такая скверненькая мысль... и во что бы то ни стало
захотелось ему опять все бросить и хоть сейчас выйти из коляски, даже если
б надо было для этого прибить Павла Павловича. Но тот заговорил, и соблазн
опять охватил его сердце.

     - Алексей Иванович, знаете вы толк в драгоценных вещах-с?

     - В каких драгоценных вещах?

     - В бриллиантовых-с.

     - Знаю.

     - Я бы хотел подарочек свезти. Руководите: надо или нет?

     - По-моему - не надо.

     - А я так бы очень хотел-с, - заворочался Павел Павлович, - только вот
что же бы купить-с? Весь ли прибор, то есть брошь, серьги, браслет, или
одну только вещицу?

     - Вы сколько хотите заплатить?

     - Да уж рублей четыреста или пятьсот-с.

     - Ух!

     - Много, что ли? - встрепенулся Павел Павлович.

     - Купите один браслет, во сто рублей.

     Павел Павлович даже огорчился. Ему ужасно как хотелось заплатить
дороже и купить "весь" прибор. Он настаивал. Заехали в магазин. Кончилось
тем, однако же, что купили только один браслет и не тот, который хотелось
Павлу Павловичу, а тот, на который указал Вельчанинов. Павлу Павловичу
хотелось взять оба. Когда купец, запросивший сто семьдесят пять рублей за
браслет, спустил за сто пятьдесят, - то ему стало даже досадно; он с
приятностию заплатил бы и двести, если бы с него запросили, так уж хотелось
ему заплатить подороже.

     - Это ничего, что я так подарками спешу, - изливался он в упоении,
когда опять поехали, - там ведь не высший свет, там просто-с. Невинность
любит подарочки, - хитро и весело улыбнулся он. - Вы вот усмехнулись
давеча, Алексей Иванович, на то, что пятнадцать лет; а ведь мне это-то и в
голову стукнуло, - именно, что вот в гимназию еще ходит, с мешочком на
руке, в котором тетрадки и перушки, хе-хе! Мешочек-то и пленил мои мысли!
Я, собственно, для невинности, Алексей Иванович. Дело для меня не столько в
красоте лица, сколько в этом-с. Хихикают там с подружкой в уголку, и как
смеются, и боже мой! А чему-с: весь-то смех из того, что кошечка с комода
на постельку соскочила и клубочком свернулась... Так тут ведь свежим
яблочком пахнет-с! Аль снять уж креп?

     - Как хотите.

     - Сниму! - Он снял шляпу, сорвал креп и выбросил на дорогу.
Вельчанинов видел, что лицо его засияло самой ясной надеждой, когда он
надел опять шляпу на свою лысую голову.

     "Да неужто он и в самом деле такой? - подумал он в настоящей уже
злобе, - неужто тут нет никакой штуки в том, что он меня пригласил? Неужто
и в самом деле на благородство мое рассчитывает? - продолжал он, почти
обидевшись последним предположением. - Что это, шут, дурак или "вечный
муж"? Да невозможно же, наконец!.."

                                    XII
                               У ЗАХЛЕБИНИНЫХ

     Захлебинины были действительно "очень порядочное семейство", как
выразился давеча Вельчанинов, а сам Захлебинин был весьма солидный чиновник
и на виду. Правда была и все то, что говорил Павел Павлович насчет их
доходов: "Живут, кажется, хорошо, а умри человек, и ничего не останется".

     Старик Захлебинин прекрасно и дружески встретил Вельчанинова и из
прежнего "врага" совершенно обратился в приятеля.

     - Поздравляю, так-то лучше, - заговорил он с первого слова, с приятным
и осанистым видом, - я сам на мировой настаивал, а Петр Карлович (адвокат
Вельчанинова) золотой на этот счет человек. Что ж? Тысяч шестьдесят
получите и без хлопот, без проволочек, без ссор! А на три года могло
затянуться дело!

     Вельчанинов тотчас был представлен и m-me Захлебининой, весьма
расплывшейся пожилой даме, с простоватым и усталым лицом. Стали выплывать и
девицы, одна за другой или парами. Но что-то очень уж много явилось девиц;
мало-помалу собралось их до десяти или до двенадцати, - Вельчанинов и
сосчитать не мог; одни входили, другие выходили. Но в числе их было много
дачных соседок-подружек. Дача Захлебининых - большой деревянный дом, в
неизвестном, но причудливом вкусе, с разновременными пристройками -
пользовалась большим садом; но в этот сад выходили еще три или четыре
другие дачи с разных сторон, так что большой сад был общий, что,
естественно, и способствовало сближению девиц с дачными соседками.
Вельчанинов с первых же слов разговора заметил, что его уже здесь ожидали и
что приезд его в качестве Павла Павловичева друга, желающего познакомиться,
был чуть ли не торжественно возвещен. Зоркий и опытный в этих делах его
взгляд скоро отличил тут даже нечто особенное: по слишком любезному приему
родителей, по некоторому особенному виду девиц и их наряду (хотя, впрочем,
день был праздничный) у него замелькало подозрение, что Павел Павлович
схитрил и очень могло быть, что внушил здесь, не говоря, разумеется, прямых
слов, нечто вроде предположения об нем как о скучающем холостяке, "хорошего
общества", с состоянием и который, очень и очень может быть, наконец, вдруг
решится "положить предел" и устроиться, - "тем более что и наследство
получил". Кажется, старшая m-lle Захлебинина, Катерина Федосеевна, именно
та, которой было двадцать четыре года и о которой Павел Павлович выразился
как о прелестной особе, была несколько настроена на этот тон. Она особенно
выдавалась перед сестрами своим костюмом и какою-то оригинальною уборкою
своих пышных волос. Сестры же и все другие девицы глядели так, как будто и
им уже было твердо известно, что Вельчанинов знакомится "для Кати" и
приехал ее "посмотреть". Их взгляды и некоторые даже словечки,
промелькнувшие невзначай в продолжение дня, подтвердили ему потом эту
догадку. Катерина Федосеевна была высокая, полная до роскоши блондинка, с
чрезвычайно милым лицом, характера, очевидно, тихого и непредприимчивого,
даже сонливого. "Странно, что такая засиделась, - невольно подумал
Вельчанинов, с удовольствием к ней приглядываясь, - пусть без приданого и
скоро совсем расплывется, но покамест на это столько любителей..." Все
остальные сестры были тоже не совсем дурны собой, а между подружками
мелькало несколько забавных и даже хорошеньких личик. Это стало его
забавлять; а впрочем, он и вошел с особенными мыслями.

     Надежда Федосеевна, шестая, гимназистка и предполагаемая невеста Павла
Павловича, заставила себя подождать. Вельчанинов ждал ее с нетерпением,
чему сам дивился, и усмехался про себя. Наконец она показалась, и не без
эффекта, в сопровождении одной бойкой и вострой подружки, Марьи Никитишны,
брюнетки с смешным лицом и которой, как оказалось сейчас же, чрезвычайно
боялся Павел Павлович. Эта Марья Никитишна, девушка лет уже двадцати трех,
зубоскалка и даже умница, была гувернанткой маленьких детей в одном
соседнем и знакомом семействе и давно уже считалась как родная у
Захлебининых, а девицами ценилась ужасно. Видно было, что она особенно
необходима теперь и Наде. С первого взгляда разглядел Вельчанинов, что
девицы были все против Павла Павловича, даже и подружки, а во вторую минуту
после выхода Нади он решил, что и она его