оется..."

     - По надобности... - пробормотал улан.

     - Ах, Митенька! - всплеснула опять она руками.

     "Ну достанется же мужу!" - подумал Вельчанинов.

     - Как его зовут? я пойду и отыщу его, - предложил он.

     - Пал Палыч, - отозвался улан.

     - Вашего супруга зовут Павлом Павловичем? - с любопытством спросил
Вельчанинов, и вдруг знакомая ему лысая голова просунулась между ним и
дамой. В одно мгновение представился ему сад у Захлебининых, невинные игры
и докучливая лысая голова, беспрерывно просовывавшаяся между ним и Надеждой
Федосеевной.

     - Вот вы, наконец! - истерически вскричала супруга.

     Это был сам Павел Павлович; в удивлении и страхе глядел он на
Вельчанинова, оторопев перед ним, как перед привидением. Столбняк его был
таков, что некоторое время он, по-видимому, не понимал ничего из того, что
толковала ему раздражительной и быстрой скороговоркой оскорбленная супруга.
Наконец, он вздрогнул и сообразил разом весь свой ужас: и свою вину, и о
Митеньке, и об том, что этот "мсье" - дама почему-то так назвала
Вельчанинова - "был для нас ангелом-хранителем и спасителем, а вы - вы
вечно уйдете, когда вам надо тут быть..." Вельчанинов вдруг захохотал.

     - Да ведь мы с ним друзья, друзья с детства! - восклицал он удивленной
даме, фамильярно и покровительственно обхватив правой рукой плечи
улыбавшегося бледной улыбкой Павла Павловича. - Не говорил он вам об
Вельчанинове?

     - Нет, никогда не говорил, - оторопела несколько супруга.

     - Так представьте же меня, вероломный друг, вашей супруге!

     - Это, Липочка, действительно господин Вельчанинов-с, вот-с... - начал
было и постыдно оборвался Павел Павлович. Супруга вспыхнула и злобно
сверкнула на него глазами, очевидно за "Липочку".

     - И представьте, и не уведомил, что женился, и на свадьбу не позвал,
но вы, Олимпиада...

     - Семеновна, - подсказал Павел Павлович.

     - Семеновна! - отозвался вдруг заснувший было улан.

     - Вы уж простите его, Олимпиада Семеновна, для меня, ради встречи
друзей... Он - добрый муж!

     И Вельчанинов дружески хлопнул Павла Павловича по плечу.

     - Я, душенька, я только на минутку... отстал... - начал было
оправдываться Павел Павлович.

     - И бросили жену на позор! - тотчас же подхватила Липочка. - Когда
надо, вас нет, где не надо - вы тут...

     - Где не надо - тут, где не надо... где не надо... - поддакивал улан.

     Липочка почти задыхалась от волнения; она и сама знала, что это
нехорошо при Вельчанинове, и краснела, но не могла совладать.

     - Где не надо, вы слишком уж осторожны, слишком осторожны! - вырвалось
у ней.

     - Под кроватью... любовников ищет... под кроватью - где не надо... где
не надо... - ужасно разгорячился вдруг и Митенька.

     Но с Митенькой уже нечего было делать. Все кончилось, впрочем,
приятно; последовало полное знакомство. Павла Павловича услали за кофеем и
за бульоном. Олимпиада Семеновна объяснила Вельчанинову, что они едут
теперь из О., где служит ее муж, на два месяца в их деревню, что это
недалеко, от этой станции всего сорок верст, что у них там прекрасный дом и
сад, что к ним приедут гости, что у них есть и соседи, и если б Алексей
Иванович был так добр и захотел их посетить "в их уединении", то она бы
встретила его "как ангела-хранителя", потому что она не может вспомнить без
ужасу, что бы было, если б... и так далее, и так далее, - одним словом,
"как ангела-хранителя..."

     - И спасителя, и спасителя, - с жаром настаивал улан.

     Вельчанинов вежливо поблагодарил и ответил, что он всегда готов, что
он совершенно праздный и незанятой человек и что приглашение Олимпиады
Семеновны ему слишком лестно. Затем тотчас же завел веселенький разговор, в
который удачно вставил два или три комплимента. Липочка покраснела от
удовольствия и, только что воротился Павел Павлович, восторженно объявила
ему, что Алексей Иванович так добр, что принял ее приглашение прогостить у
них в деревне весь месяц и обещался приехать через неделю. Павел Павлович
улыбнулся потерянно и промолчал. Олимпиада Семеновна вскинула на него
плечиками и возвела глаза к небу. Наконец, расстались: еще раз
благодарность, опять "ангел-хранитель", опять "Митенька", и Павел Павлович
увел наконец усаживать супругу и улана в вагон. Вельчанинов закурил сигару
и стал прохаживаться по галерее перед воксалом; он знал, что Павел Павлович
сейчас опять прибежит к нему поговорить до звонка. Так и случилось. Павел
Павлович немедленно явился перед ним с тревожным вопросом в глазах и во
всей физиономии. Вельчанинов засмеялся: "дружески" взял его за локоть и,
притянув к ближайшей скамейке, сел и усадил его с собою рядом. Сам он
молчал; ему хотелось, чтоб заговорил Павел Павлович первый.

     - Так вы к нам-с? - пролепетал тот, совершенно откровенно приступая к
делу.

     - Так я и знал! Не переменился нисколько! - расхохотался Вельчанинов.
- Ну неужели же вы, - хлопнул он его опять по плечу, - неужели же вы хоть
минуту могли подумать серьезно, что я в самом деле могу к вам приехать в
гости, да еще на месяц - ха-ха!

     Павел Павлович весь так и встрепенулся.

     - Так вы - не приедете-с! - вскричал он, нисколько не скрывая своей
радости.

     - Не приеду, не приеду! - самодовольно смеялся Вельчанинов. Впрочем,
он и сам не понимал, почему ему так уж особенно смешно, но чем дальше, тем
ему становилось смешнее.

     - Неужели... неужели вы в самом деле говорите-с? - И, сказав это,
Павел Павлович даже привскочил с места, в трепетном ожидании.

     - Да уж сказал, что не приеду, - ну чудак же вы человек!

     - Как же мне... если так-с, как же сказать-то Олимпиаде Семеновне,
когда вы через неделю не пожалуете, а она будет ждать-с?

     - Экая трудность! Скажите, что я ногу сломал или в этом роде.

     - Не поверят-с, - жалостным голоском протянул Павел Павлович.

     - И вам достанется? - все смеялся Вельчанинов. - Но я замечаю, мой
бедный друг, что вы-таки трепещете перед вашей прекрасной супругой, - а?

     Павел Павлович попробовал улыбнуться, но не вышло. Что Вельчанинов
отказывался приехать - это, конечно, было хорошо, но что он фамильярничает
насчет супруги - это было уже дурно. Павел Павлович покоробился;
Вельчанинов это заметил. Между тем прозвонил уже второй звонок; в отдалении
послышался тонкий голосок из вагона, тревожно вызывавший Павла Павловича.
Тот засуетился на месте, но не побежал на призыв, видимо ожидая еще чего-то
от Вельчанинова, - конечно, еще раз заверения, что он к ним не приедет.

     - Как бывшая фамилия вашей супруги? - осведомился Вельчанинов, как бы
не замечая совсем тревоги Павла Павловича.

     - У нашего благочинного взял-с, - ответил тот, в смятении посматривая
на вагоны и прислушиваясь.

     - А, понимаю, за красоту.

     Павел Павлович опять покоробился.

     - А кто же у вас этот Митенька?

     - А это так-с; дальний наш родственник один, то есть мой-с, сын
двоюродной моей сестры, покойницы-с, Голубчиков-с, за порядки разжаловали,
а теперь опять произведен; мы его и экипировали... Несчастный молодой
человек-с...

     "Ну так-так, все в порядке; полная обстановка!" - подумал Вельчанинов.

     - Павел Павлович! - раздался опять отдаленный призыв из вагона и уже с
слишком раздражительной ноткой в голосе,

     - Пал Палыч! - послышался другой, сиплый, голос.

     Павел Павлович опять засуетился и заметался, но Вельчанинов крепко
прихватил его за локоть и остановил.

     - А хотите, я сейчас пойду и расскажу вашей супруге, как вы меня
зарезать хотели, - а?

     - Что вы, что вы-с! - испугался ужасно Павел Павлович. - Да боже вас
сохрани-с.

     - Павел Павлович! Павел Павлович! - послышались опять голоса.

     - Ну уж ступайте! - выпустил его наконец Вельчанинов, продолжая
благодушно смеяться.

     - Так не приедете-с? - чуть не в отчаянии в последний раз шептал Павел
Павлович и даже руки сложил перед ним, как в старину, ладошками.

     - Да клянусь же вам, не приеду! Бегите, беда ведь будет! И он
размашисто протянул ему руку, - протянул и вздрогнул: Павел Павлович не
взял руки, даже отдернул свою. Раздался третий звонок.

     В одно мгновение произошло что-то странное с обоими; оба точно
преобразились. Что-то как бы дрогнуло и вдруг порвалось в Вельчанинове, еще
только за минуту так смеявшемся. Он крепко и яростно схватил Павла
Павловича за плечо.

     - Уж если я, я протягиваю вам вот эту руку, - показал он ему ладонь
своей левой руки, на которой явственно остался крупный шрам от пореза, -
так уж вы-то могли бы взять ее! - прошептал он дрожавшими и побледневшими
губами.

     Павел Павлович тоже побледнел, и у него тоже губы дрогнули. Какие-то
конвульсии вдруг пробежали по лицу его.

     - А Лиза-то-с? - пролепетал он быстрым шепотом, - и вдруг запрыгали
его губы, щеки и подбородок, и слезы хлынули из глаз. Вельчанинов стоял
перед ним как столб.

     - Павел Павлович! Павел Павлович! - вопили из вагона, точно там кого
резали, - и вдруг раздался свисток.

     Павел Павлович очнулся, всплеснул руками и бросился бежать сломя
голову; поезд уже тронулся, но он как-то успел уцепиться и вскочил-таки в
свой вагон на лету. Вельчанинов остался на станции и только к вечеру
отправился в дорогу, дождавшись нового поезда и по прежнему пути. Вправо, к
уездной знакомке, он не поехал, - слишком уж был не в духе. И как жалел
потом!

---------------------------------------------------------------------------
Впервые напечатано в журнале "Заря", 1870, январь-февраль. В отдельное
издание 1871 г. автор внес мелкие стилистические поправки.
--------

     vaurien - повеса (франц.).

     Noblesse oblige - Благородство обязывает (франц.).

     сюркуп (франц.- surcoupe) - карточный термин, здесь в смысле: привелчь
к ответственности.