вне!
Причем  эта  закономерность  касалась  любой  страны,   куда   прибывала
потомственная ведьма в составе туристической группы, или же в  одиночку.
В Германии, столкнувшись  со  свиными  ножками,  к  которым  в  качестве
гарнира прилагался килограмм квашеной капусты, госпожа Эйфор-Коровина на
следующий день уже искала глазами знакомую букву "М".
   В Австрии, натрескавшись  местных  шоколадных  тортов  до  глюкозного
криза, Ариадна Парисовна мечтала только об  одном  -  кусочках  куриного
филе в кляре. Таиланд встретил потомственную ведьму саранчой во фритюре,
скорпионами на гриле, крокодиловым супом и вялеными скатами. После  всей
этой "экзотики" луковые колечки "Бургер Кинга" показалась деликатесом, а
куриные крылышки "КФК" - чем-то заоблачно прекрасным для  желудка  После
того, как в Бразилии Ариадна  Парлсовна  получила  на  десерт  обезьяньи
мозга, у нес окончательно пропала тяга  к  любой  "национальной"  кухне,
кроме американской. Рубленая котлета  между  двумя  булками,  сдобренная
маринованным луком, огурчиком и кетчупом -  вот  самое  сбалансированное
питание для жителя мегаполиса, а в качестве  десерта  -  стакан  сладкой
газировки. Глядя на "бобовое" разнообразие образца  1746  года,  госпожа
Эйфор-Коровина окончательно приуныла.  Разочарование  ее  можно  понять.
Даже некоторые исследователи  предполагают,  что  наши  предки  питались
исключительно парным мясом с экологически чистыми  овощами  (и,  видимо,
поэтому редко доживали до сорока...).
   - Простите, госпожа Гурдан, но вы же сами... - старший  лакей  прижал
руки к груди и начал оправдываться. - Вы же сами просили!
   - Ну.., а теперь я передумала! - нашлась потомственная ведьма.
   Мамаша Пуатье не сводила с Ариадны Парисовны подозрительного взгляда.
   - Я могу отдать распоряжение, чтобы повар приготовил рябчиков... Они,
правда, к ужину, но...
   -  Рябчиков?  Отлично,  когда  они  будут  готовы?   -   осведомилась
потомственная ведьма.
   - Через полчаса, - лакей согнулся пополам и начал быстро  пятиться  к
двери. Как только он оказался за ней, то бросился со всех ног  в  кухню,
чтобы успеть подать через полчаса обещанных рябчиков.
   Мамаша Пуатье молча придвинула к себе супницу, лакей за ее стулом тут
же нагнулся и приподнял крышку. Густой пар ударил женщине в нос. Так как
она ничего не ела со вчерашнего дня, то чуть было не лишилась сознания.
   - Чесночная, на копченых бараньих ребрах... - сладостно вымолвила она
и нетерпеливо кивнула лакею.
   Тот схватил фарфоровый половник, лежавший в горячей похлебке и  начал
быстро класть ее в тарелку Пуатье-старшей. Другой лакей  открыл  хлебное
блюдо.
   - Белые булки! - восхищенно вздохнула мамаша  Пуатье.  Сил  соблюдать
приличия у нее уже не осталось, поэтому она кивнула Ариадне Парисовне  и
скороговоркой произнесла, - раз вам не нравится, я, пожалуй, начну...
   И нетерпеливо сунула в рот полную ложку.
   Вера  Николаевна   сглотнула   слюну,   глядя   с   каким   аппетитом
Пуатье-сгаршая отрывает куски от булочки и лопает  горячий  суп.  Бросив
виноватый взгляд на Ариадну Парисовну, которую явно отчаянно  мутило  от
начатого присутствующими поедания фасоли, мадам Савина  тоже  потянулась
за  супницей.  Лакей,  стоявшей  за  спинкой  стула   Веры   Николаевны,
моментально встрепенулся, снял крышку, поклонился,  присел  и  аккуратно
влил в расписную тарелку из белоснежного фарфора половничек  коричневой,
густой массы.
   Мадам Савина  зажмурилась,  чтобы  не  смотреть  на  пищу,  а  только
чувствовать ее запах. Запах  был  восхитительный,  а  вид,  конечно,  не
задался...
   Ариадна Парисовна отвернулась, весь аппетит  у  нее  пропал,  но  она
стоически дожидалась своих рябчиков.
   Двери отворились и вошел лакей, чинно объявивший.
   - Граф Максимилиан де Полиньяк! Желает присовокупиться к  обеду...  -
тут лакей понял, что оговорился по  Фрейду,  и  поспешно  исправился,  -
присоединиться к обеду!
   Мамаша Пуатье поперхнулась и замахала руками Ариадне Парисовне.
   - Не-е-ет! - прошипела она. Весь рот у нее был в фасолевом супе.
   Госпожа Эйфор-Коровина поморщилась.
   - Не пускайте его сюда! - продолжала шипеть Пуатье-старшая.
   Ариадна Парисовна пожала плечами. В конце концов, не она в этом  доме
хозяйка.
   Лакей принял молчание за  согласие,  а  возникший  ажиотаж  его  даже
позабавил.
   - Старухи аж перевозбудились, - шепнул он де  Полиньяку,  принимая  у
него из рук шляпу и шпагу Двери распахнулись настежь.
   Вера Николаевна подняла глаза  и  замерла  с  открытым  ртом,  откуда
выпала непрожеванная фасоль.
   В дверях стоял Максимилиан де Полиньяк.  Его  черные  длинные  волосы
были красиво завиты и уложены на манер "Allonge", фигуру плотно  облегал
шелковый камзол, украшенный тонким  золотым  шитьем.  Несколько  золотых
цепей с большими  медальонами  образовывали  на  его  груди  прихотливый
рисунок.  Плотно  обтянутые  чулками,  мощные   икры   выглядели   очень
напряженными, благодаря изящным кожаным туфлям с пряжками. Зеленые глаза
остановились на мадам Савиной и полыхнули страстным огнем.
   - Франсуаза, не смотри на него! - взвизгнула мамаша Пуатье, неотрывно
глядя на вошедшего. Она бросила ложку и закрыла глаза дочери ладонью.
   Вера  Николаевна  машинально  схватила  "мамашино"  запястье   и   со
сноровкой заправского армреслера, положила его на стол.
   -  Какой  самодовольный  хлыщ...   -   вырвался   у   мадам   Савиной
страстно-удивленный вздох.
   - Что вам угодно, молодой человек? - Ариадна Парисовна  положила  обе
ладони на стол.
   - Добрый день, госпожа Гурдан, - ответил тот и небрежно уселся. Перед
ним моментально поставили прибор.
   Бесцеремонно заглянув в супницу и сотейник, де Полиньяк  скривился  и
повернулся к лакею, но тут распахнулись двери и вошел  старший  лакей  с
блюдом рябчиков.
   -  Вот  это  дело!  -  воскликнул  граф  и  сделал   вошедшему   знак
остановиться.
   Тот по привычке поклонился, но сказать ничего не  успел,  потому  что
Максимилиан ловко подцепил трех рябчиков и положил себе в тарелку.
   - Но... -  старший  лакей  бросил  полный  ужаса  взгляд  на  Ариадну
Парисовну.
   - Что еще? - граф повернулся к нему, держа в руках оторванную  ножку.
- Пшел вон!
   -  Слушаюсь,  ваша  светлость,  -  старший  лакей  пригнулся   и   на
полусогнутых дрожащих ногах кое-как добрался до госпожи Эйфор-Коровиной,
с одним, оставшимся на блюде, крохотным рябчиком.
   Остановившись рядом с ней, он зажмурился и пролепетал:
   - Ваши рябчики, госпожа Гурдан...
   - Не могу взять в толк, почему  речь  о  них  идет  во  множественном
числе, - огрызнулась  Ариадна  Парисовна  и  смела  к  себе  на  тарелку
единственную малюсенькую птичку.
   - Ох, простите, госпожа Гурдан, - Максимилиан поднял  фужер,  в  него
моментально налили вина. - Я хочу выпить за нашу прекрасную Франсуазу!
   И де Полиньяк одним движением опрокинул кубок себе в глотку.
   Мамаша Пуатье опять жестоко подавилась.
   - Что значит "за нашу"?! - воскликнула она, закашлявшись. - Моя дочь,
к счастью, не ваша, и никогда ею не станет!
   Госпожа  Эйфор-Коровина,  совершенно  не  понимая,  что   происходит,
попыталась прочесть мысли  прекрасного  нахала,  но  только  еще  больше
запуталась. В голове у молодого человека были только  какие-то  обрывки:
"Замок.., негодяй Неккер.., больше никак... черт возьми маркизу!".
   - Не кипятитесь, графиня! - раздраженно бросил мамаше Пуатье визитер.
- Кстати, госпожа Гурдан, вы знаете, почему графиня на меня сердится?
   Пуатье-старшая тут  же  присмирела,  опустила  глаза  и  закрыла  рот
салфеткой.
   - Я думаю, что госпоже Гурдан это будет совсем не интересно, - мамаша
неестественно хихикнула и дернула  шеей,  будто  ей  давил  очень  тугой
ошейник.
   - Тогда и вы уж молчите, - ответил ей Максимилиан и послал  странный,
двусмысленный взгляд.
   Старая графиня Пуатье съежилась в комочек и плотно сжала  губы,  явно
вознамерившись  не  проронить  больше  ни   звука.   Ариадна   Парисовна
попыталась прочесть  хотя  бы  ее  мысли,  но  наткнулась  на  полнейшую
околесицу: "Господи, сделай так, чтобы он не помешал Франсуазе! Господи,
помоги мне...
   Онорэ, Руже, платья, туфли, экипаж... Господи, сделай так, чтобы  все
обошлось!".
   Госпожа  Эйфор-Коровина  повернула  голову  и   увидела,   что   Вера
Николаевна так и сидит с открытым ртом, из левого угла которого медленно
вываливаются остатки пищи, жевавшейся на момент  прихода  де  Полиньяка.
Мысли мадам Саниной текли медленно, как крахмальная  патока.  Содержание
этих мыслей поставило потомственную ведьму в окончательный тупик: "Какой
отвратительный, мерзкий, наглый тип... Нет порнографии.., нет...".
   Ариадна Парисовна нахмурилась,  подперла  щеку  кулаком  и  подумала:
"Господа, если кто-то жалеет о том, что не обучен  чтению  мыслей  -  не
расстраивайтесь", а вслух спросила:
   - Можно узнать, что привело вас, граф, в этот дом?
   - О, сущая мелочь! - воскликнул де Полиньяк.
   Он встал, отбросил назад обглоданный остов последнего рябчика, окунул
руки в подставленный лакеем тазик и вытер их своим  надушенным  платком.
Затем поднялся со стула и медленно приблизился  к  Вере  Николаевне.  Та
взглянула  на  него  и  окаменела,  как  от  взгляда   медузы   Горгоны.
Наклонившись к ее волосам,  Максимилиан,  по  всем  правилам  галантного
ухаживания, втянул носом запах за  ухом  дамы,  издал  страстный  вздох,
затем прильнул губами к основанию шеи мадам  Савиной  и  слегка  укусил.
Потом повернул голову Веры Николаевны  к  себе,  посмотрел  ей  в  глаза
магнетическим взором  и  начал  медленно  приближать  свое  лицо,  будто
намеревался поцеловать в губы. Мадам Савина была готова  взорваться,  но
ее  тело  отказалось  ее  слушаться!  Ни  один  напряженный,  как  тросы
Бруклинского моста, мускул, не шевельнулся! В  самый  последний  момент,
когда Вера Николаевна почувствовала, что ее сознание вот-вот выключится,
горячие и сухие губы графа де Полиньяка сделали стремительный  маневр  и
оказались возле ее уха.
   - Я хочу заняться с вами любовью!
   Его шепот выстрелил  столь  оглушительно,  что  странное  оцепенение,
сковавшее мадам Савину, взорвалось как купол перевозбудившегося ядерного
реактора.
   - Нет! - фарфоровый половник с треском разбился  о  голову  графа  де
Полиньяка.
   Сжимая в побелевших пальцах ручку от погибшего фаянсового  изделия  и
глядя на оторопевшего нахала, с черных волос которого  стекал  фасолевый
суп. Вера Николаевна добавила отрывисто и очень звонко:
   - ..порнографии и пропаганде гомосексуализма!
   Госпожа Эйфор-Коровина закрыла голову руками.
   - Апофеоз, - подвела она итог разыгравшейся сцены.
   Глаза графа де Полиньяка медленно сошлись к кончику носа, наблюдая за
стекающей по нему каплей супа. Капля упала и Максимилиан очнулся.
   -  О;..  -  только  и  смог  выдохнуть  он,  схватившись  наконец  за
ушибленное место. - О...
   - Правильно! - отмерла  и  мамаша  Пуатье.  -  Я  не  позволю,  чтобы
какой-то голозадый проходимец испортил моей  дочери  будущее!  Никто  не
встанет между ней и Его Величеством! Не позволю!
   С этими словами отважная женщина схватила супницу и одела ее графу де
Полиньяку наголову.
   - У-й-е-о! - раздался протяжный вопль.
   Максимилиан попытался  стащить  предмет  сервиза  с  головы,  но  тот
застрял намертво! Граф тянул супницу изо всех сил, рискуя  остаться  без
ушей и изрыгал самые  грязные  и  страшные  ругательства,  какие  только
существовали  в  1746  году.  Положение  сильно  осложнялось  тем,   что
фасолевый суп был еще слишком горяч.
   - Боже, что здесь происходит?! - в столовую вбежал герцог  Шуазель  и
замер на пороге, глядя на неизвестного субъекта, расшвыривающего  ногами
стулья и грозящегося умертвить "старую шлюху Пуатье".
   Ариадна Парисовна тяжело поднялась со своего места, подошла к  камину
и взяла кочергу.
   - Что вы собираетесь делать, госпожа Гурдан?! - герцог отпрянул назад
и закусил ногти правой руки.
   Потомственная  ведьма  замахнулась  кочергой,  на  манер  битчера   в
американском футболе, и выждав момент, когда мечущийся из  стороны  граф
де Полиньяк окажется достаточно близко, грохнула по фарфоровой емкости.
   - Фы-ы-ы! - Максимилиан издал нечленораздельный рев  и  стер  с  лица
горячую коричневую жижу, затем вытянул вперед руки и бросился на  мамашу
Пуатье, явно намереваясь ее придушить.
   - Стоять! - резко выкрикнула Ариадна Парисовна и поймала разъяренного
графа кочергой за пояс.
   Тот обернулся, все еще держа руки вытянутыми  и  скрюченными,  теперь
кочерга упиралась ему в живот.
   - Вы плохо выглядите, молодой  человек,  -  сурово  покачала  головой
госпожа Эйфор-Коровина. - Вам нужно  умыться  и  переодеться,  а  то  вы
похожи на свинопаса!
   - Граф, - герцог Шуазель  нахмурился  и  заложил  руки  за  спину,  -
позвольте узнать цель вашего визита? Вам не кажется, что вы перешли  все
границы! Являетесь в мой дом, ломаете и  пачкаете  мою  мебель!  Пугаете
моих гостей!
   - Он домогался моей дочери, ваша милость! - вскочила мамаша Пуатье  и
скорчила слезливую физиономию. - Он сказал ей такое.., такое...
   - Это правда?! - герцог вспыхнул как сухой порох.  -  Максимилиан  де
Полиньяк!
   Немедленно покиньте этот дом! И чтобы ваша  нога  больше  никогда  не
переступала его порог!
   Ноздри графа дрожали,  но  он  сдержался,  галантно  поклонился  Вере
Николаевны, которая выпучила глаза так,  что  казалось,  будто  они  сию
минуту вылезут из орбит.
   - Что ж, мадмуазель, видимо, мне придется ходить к вам через окно,  -
сказал де Полиньяк, слегка вибрирующим от напряжения голосом.
   Затем он поклонился всем остальным и спокойно  вышел,  чеканя  шаг  и
толкнув плечом герцога Шуазеля.
   - Какая наглость! - только  и  смог  выдохнуть  тот,  когда  раздался
хлопок входной двери.
   Кристоф озадаченно смотрел на хозяина, который вышел из дворца сплошь
покрытый фасолью. Его светлость молча вскочил на спину Гуляки и тронулся
с места. Кристоф последовал за ним.
   - Ну как? - наконец, осмелился спросить слуга через пару кварталов.
   - Она без ума от меня, - повернулся к нему Максимилиан  и  для  вящей
убедительности плотно сжал губы.
   - Да, по всему видать, дамочка влюбилась  в  вас  по  уши,  -  кивнул
Кристоф, отряхивая фасоль и осколки фарфора с плеч  хозяина  щеткой  для
чистки лошадей.
   - Поговори мне еще! - его светлость бросил на слугу гневный взгляд  и
пустил Гуляку вскачь, но  не  потому  что  обиделся,  а  из-за  голубей.
Навязчивые птицы почуяли  фасоль  и  принялись  нахально  пикировать  на
графскую голову.
   -  Надо  бы  подучить  английский,  -  пробормотал  Кристоф  и  начал
вспоминать, как по-английски будет "мы в глубокой заднице, сэр".
 
*** 
 
   - Какая ужасная сцена! - герцог Шуазель упал в кресло и выпил  спешно
поданную ему рюмку коньяку.  -  Никогда  бы  не  подумал,  что  граф  де
Полиньяк на такое способен!
   Интересно узнать, какой бес в него вселился?
   При упоминании о бесе  госпожа  Эйфор-Коровина  вздрогнула.  В  самом
деле, пора бы уже появиться и Бальбериту. "Этот черт будет  гоняться  за
мной вечно!" - подумала она и даже пожалела несчастного.
   - Госпожа Гурдан, - вошел лакей и поклонился.  -  Там  возле  черного
входа какой-то оборванец утверждает, что вы приказали ему ждать, пока он
вам понадобится. Прогнать его?
   - Нет, - Ариадна Парисовна хлопнула себя по  лбу,  подумав:  "Получи,
склеротичка!". - Пустите его и отмойте, чтобы от него не воняло.
   - Вы нашли  кого-то  для  своих  увеселительных  заведений?  -  глаза
герцога заблестели, то ли от выпитого  коньяка,  то  ли  от  "галантных"
мыслей. - Покажите его сначала мне.
   И Шуазель подмигнул старой своднице.
   - Нет, это  пособие  для  Франсуазы.  Он  понадобится  нам  во  время
занятий, - ответила Ариадна Парисовна.
   - Что?! - Шуазель вскочил. - Да  будет  вам  известно,  что  ни  один
мужчина кроме меня не должен приближаться к  Франсуазе  де  Пуатье!  Это
приказ Его Величества!
   - Поверьте, для  того  урока,  который  я  собираюсь  проводить,  тот
оборванец  -  самая  лучшая  кандидатура,  -  заверила  герцога  госпожа
Эйфор-Коровина.
   - Нет и еще раз нет, уважаемая госпожа Гурдан! - герцог Шуазель  взял
потомственную ведьму  за  локоть  и  отвел  в  сторону,  начав  говорить
тихо-тихо, ей на ухо. - Дело здесь политическое, госпожа Гурдан.  Мы  не
можем подпустить к Франсуазе ни одного мужчины  младше  пятидесяти  лет,
который э-э.., м-м... гарантированно безопасен. Вы меня понимаете?
   -  Вполне,  но...  -  Ариадна  Парисовна  изо   всех   сил   пыталась
предостеречь герцога, но тот, похоже, даже не собирался ее слушать.
   - Никаких "но"! Гоните взашей  этого  проходимца!  -  крикнул  герцог
лакею. - Нет ничего  такого,  что  может  простолюдин,  и  что  было  бы
неподвластно дворянину.
   Шуазель сделал высокомерное выражение лица.
   -  Как  вам  будет  угодно,  ваша  светлость,  -  Ариадна   Парисовна
почтительно присела, но на ее губах заиграла злая усмешка.
   - То-то же, - назидательно произнес герцог и поднялся с кресла.  -  Я
буду ждать вас в своем  будуаре.  Как  только  Франсуаза  будет  готова,
милости прошу.
   Госпожа Эйфор-Коровина  поклонилась  еще  ниже.  Глаза  потомственной
ведьмы лукаво заблестели.
 
*** 
 
   Убогое жилище придворного философа представляло  собой  шестиугольную
комнатушку с неровным протекающим потолком.
   Возле окна мужчине среднего роста  можно  было  выпрямиться  во  весь
рост, но ближе к  дверям  уже  приходилось  нагибаться.  Вся  обстановка
состояла из большого черного стола, пары стульев  с  атласной  обшивкой,
оборванного голубого диванчика, и поцарапанного  орехового  комода.  Все
эти вещи были присланы Вольтеру королевским старьевщиком,  как  "милость
Его Величества". Из  окошка  немилосердно  дуло,  а  мутное,  желтоватое
стекло едва пропускало свет. Почти все свое жалованье философ тратил  на
бумагу, перья и свечи, чтобы писать жалобные письма русской  императрице
Екатерине о несправедливости жизни и необходимости соблюдать  внутренние
нравственные   законы.    Императрица    отвечала    ему    пространными
рассуждениями, но выслать денег до сих пор сама не догадалась.
   Когда Вольтер, закусив кончик языка, выводил:  "так  вот,  милостивая
государыня, пока одни купаются в роскоши, другие вынуждены терпеть  свою
несчастную долю, но настанет такой  момент,  когда  голодный  народ...",
послышался шорох мышиных лапок.
   - Вот тебе! - Вольтер стащил с ноги увесистый  башмак  и  запустил  в
нахальную мышь, тащившую в нору ужин философа - засохший кусочек сыра.
   -  Ты  стал  нервным,  -  от  стены  отделилась   тень,   оказавшаяся
приземистым, коренастым демоном в золотых очках.
   - А, явился! Дух преисподней!  -  Вольтер  сложил  руки  на  груди  и
приподнял брови. - Что? Это  и  есть  твое  могущество,  обещанное  мне?
Держать платок этому недоумку! Говорить о том, как повезло его народу!
   - Ты хотел стать королевским философом и стал им, - Асмодей уселся на
потрепанный диван и завернулся в плащ. На губах демона  жажды  богатства
играла насмешка.
   - Но я имел в виду совсем другое! - воскликнул Вольтер.
   - Значит надо было четче формулировать свои мысли, чтобы  донести  до
меня, что же ты на самом деле имел в виду, - улыбка Асмодея стала просто
издевательской. - Иначе, что же ты  за  философ,  если  не  знаешь,  как
донести свои истинные мысли?
   - Я хотел донести идеи просвещения до Его Величества, - Вольтер сидел
вполоборота к Асмодею.
   У него напрягся голос и вытянулась шея.
   Философ вытаращил глаза и поджал губы.
   - В самом деле? - Асмодей посмотрел на Вольтера поверх очков.
   - Да, я желал облегчить участь французского народа,  подарить  народу
просвещенного короля, - Вольтер задрал вверх нос и завернулся в  дырявое
одеяло на манер горностаевой императорской мантии.
   - Тогда у тебя нет причин жаловатьс