меня, - сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно,  -
за то, что я тебя бросил. Конечно, тебе было обидно, но хватит  лить  слезы,
ведь я вернулся. - Тут он сделал паузу, как бы ожидая бурных восторгов,  но,
поскольку их не последовало, продолжил:
   - Ты совсем не такая, как здешние девушки. В тебе гораздо больше  блеска,
гораздо больше стиля. Прости меня, - сказал он и, сильно притянув ее к себе,
прижался губами к ее шее.
   От прикосновения его мокрых губ у Энни побежали мурашки по коже.
   - Отойди от меня, - сказала она. Роджер поднял голову.
   - Отойти? - удивленно переспросил он.
   - Отойди!
   Он отпустил ее.
   - Энни, я понимаю...
   - Ничего ты  не  понимаешь,  потому  что,  во-первых,  ты  считаешь  себя
неотразимым, а во-вторых, ты слишком толстокожий. Но я собираюсь  просветить
тебя на этот счет, так что слушай внимательно! Я и не думала плакать,  когда
ты перестал ухаживать за мной. Наоборот, я вздохнула с облегчением.
   - Но...
   - Я сказала: слушай внимательно, - продолжала Энни голосом,  звенящим  от
негодования. - Я  совершенно  ясно  дала  тебе  понять,  что  ты  не  можешь
рассчитывать больше чем на дружбу, но ты продолжал надоедать мне. Я не  хочу
с тобой ссориться, но и терпеть твои приставания  я  не  намерена.  Так  что
возвращайся к Фионе, которая любит тебя и верит, что ты ее тоже любишь.
   Во время  этой  тирады  лицо  Роджера,  и  всегда-то  румяное,  приобрело
пунцовый оттенок.
   - Хорошо, Энни, - смиренно произнес он и спустился с  крыльца.  Когда  он
освободил проем, Энни увидела Гарсона, стоящего у  изгороди.  Она  удивленно
посмотрела на него. Он переоделся в черную рубашку с  короткими  рукавами  и
синие джинсы. В руке он держал пакет.
   - Я понимаю, что надоедал  тебе,  -  признал  Роджер.  Он  было  собрался
пуститься в долгие объяснения своего поведения, полные раскаяния и признания
ошибок, но тут он тоже заметил Гарсона. - Извини, - пробормотал он хрипло и,
коротко кивнув Гарсону, направился к своему пикапу, сел в него и уехал.
   - Браво, - сказал Гарсон, заходя в сад. - Это было просто замечательно.
   - Думаю, вы все слышали? - спросила Энни.
   - Не пропустил ни слова. Вообще-то я пришел посмотреть на "Ферму", а  тут
такой спектакль! Мне показалось, что если я  попытаюсь  уйти,  то  могу  его
сорвать. - Он усмехнулся. - А еще говорили, что я могу дрессировать собак!..
Мне кажется, вы и львов не побоитесь. В какой-то момент мне показалось,  что
вы сейчас достанете хлыст. Бедный парень!
   - Никакой он не бедный. Самоуверенный нахал.
   - Глядя на то, как он удалялся, поджав  хвост,  думаю,  он  потерял  свою
самоуверенность. У нас с вами тоже были стычки, но  не  дай  Бог,  чтобы  вы
попытались проделать то же самое со мной.
   - Мне кажется, вы справитесь с ситуацией, - колко ответила Энни.
   - То есть вы не думаете, что подожму хвост?
   - Никогда.
   Он взглянул ей прямо в глаза.
   - Вы совершенно правы, - сказал Гарсон. Когда они вошли в дом, он  достал
из пакета  большую  бутылку  шампанского.  -  Хочу  отпраздновать  окончание
ремонта и поблагодарить вас за то, что вы для этого сделали, - объяснил  он,
поймав ее удивленный взгляд. - У вас есть штопор? .
   - Да, только фужеров нет. Могу предложить стаканы для воды.
   - Сойдет. - Спустя  минуту  пробка  вылетела  из  бутылки,  и  он  разлил
пенистое вино по стаканам. - С самой искренней благодарностью за ваш труд, -
сказал он.
   - Я работала с большим удовольствием, -  ответила  Энни  и  отпила  вино,
засмеявшись, когда пузырьки ударили ей в нос. - И пью сейчас тоже с  большим
удовольствием. Даже не помню, когда последний раз пила шампанское,  -  Пейте
на здоровье. Вы знаете, что вы сама  самый  большой  враг  себе?  -  спросил
Гарсон.
   - Как это? - переспросила  Энни,  зажигая  настольную  лампу.  Прозрачное
вечернее небо постепенно темнело, и комнату заполнили сумерки.
   - Вы ведь сказали мне, что перестройка "Фермы" займет много месяцев, и  я
согласился  с  этим,  но  вы  так  здорово  все  организовали,  что   работы
закончились всего за два месяца.
   Энни отпила  еще  вина.  Ее  усердие  основывалось  на  желании  показать
Гарсону, как она умеет работать, хотя она не понимала, почему это так  важно
для нее.
   - Если уж взялся за дело, надо делать его хорошо, -  ответила  она.  -  И
потом, мне не хотелось злоупотреблять вашей щедростью.
   - Ценю вашу честность, - сказал Гарсон и вновь наполнил стаканы. Они сели
на диван.
   - Хочу извиниться перед вами, - продолжал он серьезным тоном. - Я обвинил
вас в том, что вы завлекали Роджера, что вы легкомысленная и алчная.  Я  был
не прав. Совершенно не прав. Теперь я это понимаю.
   Энни улыбнулась. Его слова были как бальзам на душу. Сознание  того,  что
ее вычеркнули из черного списка, было приятно, к тому же Энни была убеждена,
что Гарсон редко извиняется. Он редко допускает  такие  ошибки,  за  которые
потом приходится извиняться, и это делало ее победу еще слаще.
   - Мне кажется, вы собираетесь встать передо  мной  на  колени  и  просить
прощения, - сказала она, в ее глазах плясали искорки.
   Он усмехнулся.
   - Я могу пасть ниц у ваших ног, если вы пожелаете.
   - Да, пожалуйста, - ласково ответила Энни. Гарсон издал отчаянный стон.
   - Зачем только я это предложил? Она засмеялась.
   - Пытаетесь увильнуть?
   - Да нет, особенно если вы ляжете на пол  вместе  со  мной;  и  тогда,  -
взгляд его синих глаз устремился на нее, - я могу попытаться овладеть вами.
   У Энни бешено заколотилось сердце. В свете настольной лампы лицо  Гарсона
казалось напряженным, как у человека, охваченного страстью. На этот  раз  он
не испытывал ее. На этот раз он имел в виду именно то, что сказал.
   - Вы красивая молодая женщина, просто обидно, что вы спите одна, - сказал
он низким, резким голосом.
   - Когда воспитываешь маленького ребенка, на личную жизнь  времени  совсем
не остается, - ответила она, - примерно так  же,  как  бывает,  когда  много
путешествуешь.
   - Браво! - пробормотал Гарсон.
   - Кроме того, в Дорсете не так уж много мужчин, мечтающих... О,  черт!  -
Увлекшись разговором, Энни начала  жестикулировать,  и  из  полного  стакана
пролилось немного  вина.  Она  поставила  стакан  на  журнальный  столик.  -
...мечтающих посадить себе на шею женщину с ребенком, - закончила она.
   Энни поднесла облитые шампанским пальцы ко рту, но  тут  Гарсон  поставил
свой стакан, схватил ее запястье и отвел пальцы от губ.
   - Дайте я, - сказал он и начал слизывать золотистые капли.
   Она сидела, не проронив ни звука. Казалось, движением языка он  лишил  ее
дара речи, возможности протестовать. Да и хотела ли она протестовать?
   -  Не  могу  оторваться,  -  прошептал  Гарсон,  не  отнимая  губ  от  ее
указательного пальца, проводя языком от  самого  его  основания  до  кончика
ногтя, не покрытого лаком.
   Энни заглянула в его синие глаза.
   - Ммм, - только и смогла произнести она слабым  голосом,  опять  чувствуя
себя глупой, наивной девчонкой. Она улыбнулась ему. - Мне тоже нравится.
   Проведя губами по всем ее  пальцам,  отчего  у  нее  закружилась  голова.
Гарсон откинулся на мягкие диванные подушки.
   - Интересно, а на ваших губах тоже осталось шампанское? -  спросил  он  и
мягко поцеловал ее.
   Энни  рассмеялась.  Гарсон  дразнил,  играл,  флиртовал,  и  она   хотела
дразнить, играть и флиртовать.
   - Ну и как, у них вкус шампанского? - спросила она, улыбаясь ему.
   - Нет, я бы сказал, у них вкус, - он снова поцеловал ее, - клубники.
   - Клубники? - Обвив рукой его шею, Энни погладила темные волосы, - Вот уж
нет. Гарсон поцеловал ее в третий раз.
   - Ты права, - заявил он. - Это нектар. На этот раз она не могла  спорить,
поскольку ее рот был закрыт его губами: он снова поцеловал  ее,  серьезно  и
крепко. У Энни стучало сердце. Точно так  же,  как  когда  он  облизывал  ее
пальцы, его язык действовал с волшебной силой, но на этот раз эта сила  была
намного мощнее, и Энни почувствовала, как  в  ней  пробуждается  сексуальный
голод. И с каждым поцелуем она чувствовала его все сильнее.
   Наконец он поднял голову.
   - Еще? - спросил он.
   Она увидела, как припухли у него губы. У нее, наверное, тоже.
   - Еще, - прошептала она.
   Гарсон притянул ее к себе и поцеловал. Энни почувствовала,  как  огненные
потоки побежали по ее венам. Его рука нашла ее твердую,  напрягшуюся  грудь,
пальцы начали гладить и ласкать ее медленными круговыми движениями, которые,
постепенно сужаясь, замерли на твердом, болезненном соске.
   Через тонкую ткань платья его прикосновения ощущались,  как  если  бы  он
гладил ее обнаженную грудь. Когда он снова начал ласкать ее, Энни беспокойно
зашевелилась. Голод, который она чувствовала, перерос в  страстное  желание.
Она хотела, чтобы он раздел ее, прижался губами к ее обнаженной коже, лаская
ее грудь.
   - Ты вся имеешь вкус нектара? - спросил Гарсон, и его глаза скользнули по
изгибу ее груди, по выпирающим соскам.
   Сердце у нее бешено колотилось. Ее желание совпало с его - она видела это
во взгляде, ощущала в жаре тела, слышала в резкости голоса. Гарсон хотел ее,
и она хотела его тоже. Очень и очень.
   Потом она не раз задумывалась, что же заставило ее отодвинуться от  него.
И пришла к выводу, что это было продиктовано, во-первых, здравым  смыслом  -
все-таки  он  был  всего  лишь  знакомым  и  их  отношения   были   довольно
непонятными, - а во-вторых, она знала, что если они зайдут дальше  и  Гарсон
разденет ее, то он увидит довольно  заношенное  нижнее  белье,  которое  она
носила каждый день и уже много раз стирала.
   - Место довольно убогое, - заявила она, улыбаясь, в  то  время  как  мозг
лихорадочно работал над тем, как бы выпутаться из этой ситуации.
   Гарсон спросил озадаченно:
   - Место?
   - Мы не должны сидеть в гостиной на дешевом диване.  Мы  должны  были  бы
лежать на шелковых простынях на роскошной четырехспальной кровати, а я...  -
Энни пыталась не думать о крушении своих надежд, - я в  прозрачном  неглиже,
что-то такое воздушное из французских кружев.
   Он нахмурился, но через мгновение  его  рука  переместилась  с  груди  на
плечо, и он начал накручивать на палец выбившуюся из косы  прядь  каштановых
волос.
   - И твои распущенные волосы волнами лежат на подушке?
   Энни кивнула, испытывая облегчение оттого, что он принял ее тон.
   - Да. Мне, наверное, шампанское ударило в голову, обычно я  не  увлекаюсь
романами.
   - Я тоже, - сказал Гарсон и, поднявшись, подошел к окну. Он  вгляделся  в
темноту. - На меня тоже подействовало шампанское, - проговорил он. По  тому,
как он отошел от нее, Энни поняла, что у него тоже  есть  причины  опасаться
близости с ней.
   - Ты хотел поговорить о "Ферме", - напомнила  она  деловым  тоном.  Может
быть, на  нее  действительно  нашло  романтическое  настроение,  но  она  не
собиралась зацикливаться на нем. И если она и хотела Гарсона,  то  это  было
мимолетное желание. - Что  ты  подумал,  когда  вошел  туда  и  увидел,  как
покрасили стены и оборудовали оранжерею? Тебе понравилось?
   Он повернулся к ней.
   - Очень. Все прекрасно.
   - Правда? - Она обрадовалась и улыбнулась. - Я всегда чувствовала, что из
этого дома можно сделать конфетку, но не думала, что такую.
   - Да, получилось гораздо лучше, чем я ожидал. Но я не говорил,  что  хочу
разговаривать о "Ферме". - Он снова подошел и встал перед  ней.  -  Даже  не
знаю, как начать.
   Выражение его лица было настолько мрачным, что  Энни  в  ожидании  самого
страшного спросила:
   - Ты намереваешься продать коттеджи?
   - Нет.
   - Ну, тогда ты, наверное, будешь их тоже ремонтировать и обновлять?
   Гарсон опустился на другой конец дивана.
   - Да, но...
   - И, соответственно, на них  будет  повышена  арендная  плата.  -  Дурное
предчувствие, которое когда-то мучило Энни, а потом оставило,  ожило  вновь.
Почему она сразу не поинтересовалась его планами? - Мне придется  уехать  из
Лидден-Мэгнора, потому что ничего другого за  эти  деньги  я  не  сниму,  но
уезжать мне не хочется. Я хотела  остаться  здесь  навсегда,  -  надломленно
сказала она. - Но раз так, - Энни собралась и продолжала уже бодрым голосом,
- я уеду. Переживу. Я...
   - Энни, я не собираюсь повышать плату после ремонта коттеджей,  -  сказал
Гарсон.
   Она смотрела на него, не веря своим ушам.
   - Не собираешься? Гарсон покачал головой.
   - Нет. И я не хочу, чтобы вы с Бергом уезжали.
   - Спасибо, спасибо, - сказала Энни с облегчением. - И я  могу  продолжать
пользоваться сараем?
   - Да, и рвать цветы в саду.
   - Спасибо, - снова поблагодарила его Энни.
   - А почему тебе так важно жить именно в этой деревне? - спросил Гарсон. -
Ты здесь жила в детстве? Но у тебя нездешний выговор. По твоей  речи  вообще
нельзя понять, откуда ты.
   - Потому что до того, как приехала сюда, я нигде не жила дольше двух лет.
Мой отец был военный, поэтому мы постоянно переезжали с места на  место  как
внутри страны, так и за границей, - объяснила она. - Иногда, когда возникали
трудности со школами, мы с сестрой не могли ехать за ним и мать оставалась с
нами, но все равно это бывало не надолго и друзей завести мы не успевали - я
имею в виду настоящих друзей. У нас была крепкая семья,  но  мне  всегда  не
хватало ощущения дома. Нет,  в  Лидден-Мэгноре  я  не  жила,  но  одно  лето
родители снимали здесь домик, и у меня остались  замечательные  воспоминания
об этом тихом, спокойном месте, где годами ничего не меняется. Когда  Оливер
был совсем маленьким, мы жили с дядей и тетей, но остаться навсегда  мы  там
не могли, поэтому...
   - У них было мало места? - спросил Гарсон.
   - Места хватало. В доме была большая пристройка, к тому же своих детей  у
них не было. Но они были зациклены  на  чистоте  и  порядке,  поэтому,  пока
Оливер лежал в коляске, они над ним ворковали, но когда он  начал  ходить  и
открывать шкафы и оставлять на мебели следы от  пальцев,  они  перестали  им
восхищаться. Постепенно атмосфера накалялась, и  я  поняла,  что  нам  лучше
уехать. Но кроме того...
   - Что - кроме того? - спросил он, когда она запнулась.
   - Кроме того, хотя они сами настояли на том,  чтобы  мы  жили  у  них,  я
понимала, что в душе они не одобряют появление на свет Оливера.
   - Из-за того, что у тебя нет мужа?
   - Вроде того, - кратко ответила Энни.
   - А ты никогда не думала снять домик поближе к ним?
   -  Думала,  но  дело   в   том,   что   дядя   работает   на   сооружении
гидроэлектрических станций, поэтому они с женой часто  и  подолгу  живут  за
границей.
   - Вот почему они уехали в Бразилию? Она кивнула.
   - На два года. Я решила, вместо того чтобы оставаться в Йоркшире, где они
поселились только временно, лучше уеду в Лидден-Мэгнор. У Оливера  не  такая
уж  многочисленная  семья,  я  постаралась  компенсировать  этот  недостаток
друзьями вроде Берта и Кирстен с Дереком. А когда  дядя  с  тетей  дома,  мы
ездим к ним на Рождество и другие праздники. -  Она  сухо  улыбнулась.  -  А
поскольку мы всегда приезжаем ненадолго, они бывают ему очень рады.
   - Значит, сюда ты приехала, чтобы пустить корни?
   - Да. Я хочу, чтобы у Оливера было чувство своих корней. Хочу,  чтобы  он
мог пройти по улице и встретить  знакомых.  А  когда  он  вырастет  и  уедет
отсюда, хочу, чтобы он мог сюда возвращаться, чтобы знал, что здесь его дом.
- Подняв стакан, Энни, улыбаясь, произнесла тост:
   - За твою доброту.
   Гарсон поднял свой стакан.
   - За тебя и твоего сына.
   Когда они выпили шампанское,  Энни  задумалась.  Может  быть,  стоит  ему
сказать, что Оливер ее племянник? В свете их новых, дружеских отношений  это
было бы правильно. Ей вдруг захотелось рассказать ему все. Она  раздумывала,
с чего бы начать, как вдруг Гарсон сказал:
   - Я хотел поговорить об Оливере. Ты не разрешила ему называть меня  дядей
- я так понимаю,  из-за  многочисленных  сомнительных  дядей  его  приятеля.
Однако я-то настоящий.
   Энни в недоумении смотрела на него.
   - Настоящий? - переспросила она. - Настоящий дядя? Что ты имеешь в виду?
   Гарсон пристально посмотрел на нее.
   - Я брат Лукана Чезаре.

Глава 5

   - Ты его брат? - Энни почти истерично рассмеялась. - О чем  ты  говоришь?
Этого не может быть. У Лукана Чезаре нет брата. У него две  младших  сестры,
которые обожают его и виснут на нем, когда он  приезжает  домой,  -  сказала
Энни,  судорожно  вспоминая,  что  когда-то  рассказывала  сестра  о   своем
любовнике.
   - Может быть, он выдавал желаемое за действительное,  но  сестер  у  него
никогда не было, - сказал Гарсон. Он задумался, как бы переваривая ее слова,
но затем продолжил:
   - Нас всего двое, Люк и я.
   - Ты совершенно не похож на  него,  -  нашла  Энни  новый  аргумент.  Она
никогда  не  встречалась  с  этим  певцом,  но  видела  его  по  телевизору.
Худощавый, с длинными  черными  кудрями  и  влажными.  темными  глазами,  он
производил  впечатление  романтической  личности.  -  Ты  выглядишь  гораздо
крепче, и у тебя более мужественные черты лица.
   - Я в отца, а он - вылитая мать.
   - Но я думала, что Лукан Чезаре - итальянец по происхождению, - возразила
Энни.
   - Моя мать на четверть итальянка. Его настоящее имя -  Люк,  -  продолжал
Гарсон. - Но на сцене он выступал под именем Лукан, а Чезаре - фамилия нашей
бабушки по материнской линии.
   - А почему он сказал, что у него есть сестры? - задала Энни вопрос просто
для  того,  чтобы  собраться  с  мыслями.  Еще  несколько  минут  назад  она
собиралась рассказать ему всю правду о том, кем  ей  приходится  Оливер,  но
теперь она изменила свое решение. Еще несколько минут назад  жизнь  казалась
спокойной и безопасной, но теперь... внезапно эта спокойная жизнь  оказалась
под угрозой.
   Ее охватила паника. Она чувствовала себя как на минном поле и должна была
тщательно продумывать свои шаги. Самое главное - она не должна  признаваться
Гарсону, что не является матерью Оливера.  Значит,  она  должна  действовать
так, как действовала бы на ее месте Дженни. Хотя она никак не могла  понять,
как это он принимает ее за Дженни.
   - Частично потому, что он хотел иметь  сестер,  а  еще  потому,  что  эта
придуманная семья помогала ему скрывать родство с отцом и со мной. -  Гарсон
посмотрел на нее. - Не знаю, насколько хорошо ты знала Люка.
   - Не совсем хорошо, - быстро ответила Энни.
   - Но все равно ты,  наверное,  заметила,  как  он  любил  быть  в  центре
внимания?
   - Ммм, - неопределенно ответила Энни.
   - Имя Лукан Чезаре  помогало  ему  в  этом.  Мой  отец  был  политическим
деятелем, и, хотя он давно уже в отставке. Люку претила мысль о том,  что  в
прессе его будут называть сыном Эдвина Деверилла, бывшего члена  парламента,
или моим братом. - Гарсон подошел к столу и вынул из  пакета  фотографию.  -
Вот посмотри, мы здесь  вместе  с  ним.  Снимались  год  назад  на  семейном
торжестве.
   Гарсон и поп-звезда стояли, обнявшись, в залитом солнцем саду. И хотя они
сильно отличались друг от друга - Гарсон широкоплечий, мощный, рядом  с  ним
Лукан Чезаре напоминал худенького мальчишку, - Энни сразу  увидела  и  общие
черты: высокие скулы и густые темные кудри. Родство было явным. Паника вновь
охватила ее. Какие последствия это может иметь для нее и Оливера?
   - Так это Лукан Чезаре послал тебя сюда? - спросила  она.  Несколько  лет
она надеялась, что его сердце смягчится и он захочет  встретиться  со  своим
сыном, и вот, когда это произошло, ее сердце сжалось  от  ужаса.  -  Теперь,
когда Оливер уже не беби, он решил признать факт его существования?  Слишком
поздно. И если он надеется оформить опекунство и забрать его,  передай,  что
это пустая трата времени. У него нет прав, - заявила  Энни,  хотя  прекрасно
понимала, что родной отец имеет все права на Оливера.
   У нее упало сердце: а как же она?
   - Он меня не посылал, - сказал Гарсон и замолчал. Потом добавил:
   - Он не хочет опек