ей
причинил.
   - Я отвезу тебя в Оксфорд, - сказал Бенедикт, нарушив ледяное молчание.
   - Нет, спасибо. У меня есть обратный билет на поезд.
   - Ну и что? На машине быстрее. - Он бросил на нее косой  взгляд,  мрачная
улыбка кривила его губы. - Я люблю сидеть за рулем.
   Самодовольное высокомерие этого человека поражало ее.
   - Но мне неприятно ехать с тобой, - вырвалось у  нее.  -  Чем  быстрее  я
избавлюсь от твоего злобного присутствия, тем будет лучше для меня.
   Его сильные руки сжали руль,  и  он  развернул  машину  в  направлении  к
станции.
   - Вероятно, это твой комментарий к разрыву нашей помолвки? - спросил  он,
бросив в ее сторону внимательный взгляд.
   С горьким сарказмом она ответила ему его же словами:
   - А ты что думаешь?
   Он остановил машину у вокзала. Ребекка нажала на ручку дверцы.
   - Подожди, Ребекка. - Повернувшись на  сиденье,  он  взял  ее  за  плечи;
темные глаза изучающе впились ей в лицо. - Я не имел в виду... - Он замялся.
Она ни разу не видела его неуверенным и, несмотря на  желание  уйти,  против
воли замешкалась. - Я не думал, что все  так  закончится,  и..,  если  будут
какие-нибудь осложнения.., я тебе помогу.
   У нее вырвался истерический смешок. Осложнения? Что за  чушь?  Она  будет
страдать всю оставшуюся жизнь.
   - Нет, спасибо, спасибо.
   - Я настаиваю, Ребекка. Если ты будешь беременна, я хочу об этом знать.
   Она побелела как полотно. Неужели она так ничего ему и не ответит? Собрав
все свое самообладание, она вскинула голову и отчеканила:
   - Ты знаешь, Бенедикт, я, вероятно, произвела на тебя впечатление круглой
дуры, но это не так. Ты сам однажды заметил, что я великий организатор.  Еще
неделю назад я начала  принимать  противозачаточные  таблетки.  Так  что  не
волнуйся. - Не дожидаясь ответа, она открыла дверцу и вышла из машины.
   Бенедикт  не  пытался  ее  остановить.   Она   быстро   зашагала   прочь,
выпрямившись, с высоко поднятой головой, и ни разу не  обернулась.  О  Боже,
молилась она, дай мне силы. Мне бы только сесть в поезд и добраться до  дому
раньше, чем я свалюсь.
   Ребекка сидела, съежившись, у окна вагона, глядя в темноту;  огни  города
слепили ей глаза. Она была в шоке,  в  состоянии  оцепенения,  но  где-то  в
темных тайниках ее сознания притаилась непереносимая боль. Мысли вернулись в
прошлое, и печальная улыбка тронула ее губы. Гордон Браун!  Бедный,  нежный,
заботливый Гордон.  Он  пришел  бы  в  ужас,  если  б  узнал,  как  Бенедикт
распорядился его кольцом...
   Это случилось летом, до того, как она начала слушать курс в университете.
Ее отец  проводил  отпуск  дома  в  Дэвоне.  Сидмауз,  маленький  приморский
городок, славился фестивалями народной музыки, а  ее  отец  был  поклонником
этого жанра.
   В середине июля, в первую неделю каникул, Ребекка и  повстречала  Гордона
Брауна. Она шла по берегу, наслаждаясь солнцем и морем,  когда  ее  чуть  не
сбила стрела ялика, раскачивающаяся во все стороны  от  ветра;  она  вовремя
пригнулась, но все-таки упала на спину, поскользнувшись на гальке.
   Молодой парень, высокий белокурый Адонис, выскочил из  воды  и  помог  ей
подняться. Вот так они и подружились. Он сказал ей,  что  учится  на  первом
курсе университета в Эссексе, а когда она скромно призналась, что собирается
в сентябре поступить в Оксфорд, назвал ее "гигантом мысли".
   В последующие недели они виделись  чуть  ли  не  ежедневно.  Он  учил  ее
управлять яликом, они гуляли в окрестностях городка, завтракали в  маленьких
ресторанах в прелестных деревеньках - Ситон и Бир. Им было хорошо вместе. Ее
новый приятель гордился своей малолитражной красной автомашиной, в  ней  они
разъезжали по Дартмуру и вокруг него.
   Она почти никогда не видела его по вечерам: вечера он проводил с матерью.
Раза два он  просил  Ребекку  составить  им  компанию,  но  она  отказалась.
Вечерами она оставалась с отцом.
   Он мало  рассказывал  о  своей  семье.  Она  знала  лишь,  что  его  мать
француженка, но живет в основном в Англии, так как отец у  него  англичанин.
Гордон проводил каникулы с матерью потому,  что  его  отец  и  старший  брат
погибли и мать так  убивается,  что  он  должен  заботиться  о  ней.  Гордон
признался, что тоскует по отцу, но со старшим братом, родным по  матери,  он
никогда не был особенно близок, зато мать души в нем не чаяла.
   Трагедия произошла в конце августа, на исходе каникул. Вспоминая прошлое,
Ребекка теперь сознавала, что уже тогда намечались  признаки  несчастья,  но
она была слишком молода, чтобы понять это. В понедельник она не  виделась  с
Гордоном, у него были дела в Лондоне; во вторник они отправились на ялике, и
он сильно ударился головой о стрелу.
   Она засмеялась и сказала, что нужно быть осторожнее или  приобрести  ялик
побольше, если он хочет сохранить голову в целости. Но он не смеялся. Вместо
этого он со всей серьезностью заявил: "Удар по  голове  ничего  не  изменит,
Бэкки; хуже, чем есть, уже не будет".
   Ребекка крайне озадачилась странной его репликой,  но  с  расспросами  не
приставала. День был превосходный; они привязали лодку в небольшой  бухте  и
устроили на берегу пикник. Затем загорали  рядом  на  подстилке,  и  Ребекка
впервые стала догадываться о том, что Гордон  глубоко  к  ней  неравнодушен.
Раза два они обменялись поцелуями, вот и все.
   Он  наклонился  к  ней,   его   мальчишеское   лицо   было   нахмуренным,
золотисто-карие глаза - печальны.
   - Бэкки, я хочу, чтоб ты знала - последние недели были самыми счастливыми
в моей жизни, и если бы обстоятельства были иными...
   - Гордон, почему такой серьезный тон? - прервала она  его  признание,  не
зная, что ему ответить. - Я обещала папе провести завтрашний день с ним.  Мы
собираемся обшарить Лайм-Реджис, но у нас с тобой до моего отъезда  остается
еще один день. А потом мы можем переписываться; я уговорю папу приехать сюда
на будущий год.
   Гордон улыбнулся своей обаятельной улыбкой и нежно поцеловал ее в губы:
   - Да, уговори его.
   И в этот момент ей показалось, что он выглядит много старше своих лет.
   Ребекка вздохнула. Теперь она  понимала  смысл  последней  записи  в  его
дневнике. Он знал, что болен, и, вероятно, по здравом размышлении решил, что
не должен дарить ей кольцо. Он  был  слишком  добрым,  чтобы  обременять  ее
своими проблемами.
   Она  облокотилась  на  спинку  сиденья  и   прикрыла   глаза.   Ритмичное
постукивание колес успокаивало. Все это было так давно, она и  не  вспомнила
бы, не случись этот сегодняшний кошмар с Бенедиктом.
   Никогда больше она не видела Гордона. Следующий день она провела с отцом.
Возвращались они в свое жилище на взморье уже  затемно,  и  по  пути  к  ней
пристал совершенно незнакомый человек. Прежде чем она поняла,  в  чем  дело,
яркая вспышка  осветила  ее  лицо  и  противного  вида  низкорослый  мужчина
забросал ее вопросами:
   - Гордон Браун был вашим другом? Вы с ним поссорились? Видимо, поэтому он
был сегодня один? Вы думаете, он нарочно пустил машину со  скалы?  Это  было
самоубийство?..
   Пораженная Ребекка онемела; вопросы сыпались как пулеметная очередь.  Она
не помнит, что отвечала; помнит только, что была благодарна отцу,  когда  он
втолкнул ее в дом.
   Это  была  сенсация  дня,  изобретенная  одной  из   самых   низкопробных
газетенок. Фотография Ребекки с распущенными волосами, в коротеньких  шортах
появилась на первой полосе. "Несчастный случай или самоубийство?"  -  гласил
заголовок, а в тексте ей был присвоен титул "крошки Лолиты".
   Через неделю состоялось следствие, которое пришло к заключению,  что  это
был несчастный случай, и та же самая газета сообщила  об  этом  на  двадцать
первой странице.
   Бедный Гордон, вспоминала Ребекка с грустью, у него не  было  надежды  на
счастье. Ее отец присутствовал на  следствии,  а  затем  все  ей  рассказал.
Следователь по уголовным делам  дал  разъяснения  в  своем  докладе.  Гордон
обратился в медицинский центр университета еще в мае,  жалуясь  на  головную
боль. Обследования обнаружили опухоль в области мозга. В понедельник,  перед
гибелью, он посетил специалиста в Лондоне, где ему  сообщили,  что  операцию
делать нельзя. Он  знал,  что  его  ожидает  скорая  смерть.  Патологоанатом
обнаружил, что у Гордона произошло обширное кровоизлияние в мозг и, по  всей
вероятности, он скончался до того, как его машина сорвалась со скалы.
   Двое пожилых людей, говоривших с ним  за  несколько  минут  до  трагедии,
сообщили, что он жаловался на головную боль - от перегрева на солнце, как он
сказал, - и  намеревался  ехать  домой.  Они  видели,  как  он  сел  в  свою
малолитражку и, очевидно, собирался дать задний ход -  рука  его  лежала  на
спинке сиденья и он смотрел назад. Но почему-то  передача  не  сработала,  и
машина покатилась вперед и сорвалась со скалы.
   - Дорогая, что с вами?
   Ребекка открыла глаза, смахнула скатившуюся на щеку слезу и увидела,  что
на нее с сочувствием взирает дама, сидящая напротив.
   - Все в порядке, спасибо, - проговорила она, возвращаясь к настоящему.
   - Вы уверены? Вы очень бледны.
   - Нет, нет, не беспокойтесь, - ответила она, пытаясь  улыбнуться.  Скорей
бы оказаться дома, в своей спальне, но туда еще надо добраться...

Глава 4

   Ребекка тихо вошла в дом и на цыпочках поднялась по лестнице. Было уже за
полночь, но теперь, когда в доме малыш, Мэри и Руперт могут быть все еще  на
ногах. Ей смертельно не хотелось с кем-нибудь из них столкнуться.
   Она закрыла за собой дверь спальни и прислонилась  к  косяку;  сумочка  и
свертки упали на пол. Дрожащими руками она расстегнула пуговицы на платье, и
оно тоже соскользнуло на пол. Она  проковыляла  по  комнате  как  старуха  и
повалилась на узенькую кровать.
   Точно раненый зверек, съежилась она  в  постели,  зарывшись  под  одеяло.
Обняв мягкую пуховую подушку, уткнулась в нее лицом и дала волю слезам.
   Она все плакала и плакала, хрупкое ее тело содрогалось, а  звуки  рыданий
поглощались подушкой. Проплакала она так до тех пор, пока наконец  горло  не
осипло, а слез больше не осталось; тогда она  затихла,  но  боль  внутри  не
отпускала...
   Она повернулась на спину, положив подушку под раскалывавшуюся  голову,  и
стала бездумно глядеть невидящими глазами в потолок.
   Бенедикт Максвелл, человек, которого она любила, женой которого надеялась
стать, виноват в ее душевных и физических муках.  Самое  страшное  из  всего
случившегося было то, что он сознательно - с преднамеренной  жестокостью,  с
хладнокровной осмотрительностью - добивался именно такого результата.
   Когда она впервые увидела его, то подумала, что встретила  человека,  уже
знакомого ей. Какая же она  дура!  Конечно,  Бенедикт  казался  знакомым.  А
почему бы и нет? У него такие же золотистые глаза, как у его младшего брата.
Если б она не была так очарована, не проявила бы проклятой доверчивости,  ее
аналитический ум сумел бы  вычислить  сходство  значительно  раньше.  Вместо
этого она забила себе голову мечтами о любви и вечном счастье.
   Ребекка тяжело вздохнула; впервые  за  все  эти  ужасные  часы  она  ясно
осознала свою глупость. Ведь все было так очевидно.  Бенедикт  едва  заметил
ее, когда их познакомили. И лишь когда Руперт назвал ее  полным  именем,  он
направил на нее свои мужские чары.
   На следующий день Мэри пыталась предупредить ее, а  Ребекка  самонадеянно
заявила: "Я знаю, он создан для меня, и даже если придется  страдать,  пусть
так и будет". Слова оказались пророческими. Когда он пригласил ее  в  первый
раз пообедать с ним, он задал ей вопрос о других  поклонниках,  на  что  она
весело ответила, что, кроме него, у нее никого нет. Тогда ее еще  озадачило,
почему он сказал, что верит ей "на данном этапе". Она осознавала с  горечью,
что он намеренно нагнетал напряжение, чтобы потом побольней  ударить  ее,  и
она сама, о небеса, помогла ему в  этом.  Сколько  реплик,  которым  она  не
придавала значения, приобрели для нее теперь роковой смысл!
   Ребекка беспокойно ворочалась в постели; она хотела забыться сном,  чтобы
прекратить эти воспоминания, но сон не приходил. Память катила ее, словно по
рельсам, от одного эпизода к другому: оживало каждое слово,  виделся  каждый
жест. И что самое печальное - она сокрушалась при мысли, что никогда  больше
не испытает прикосновения  его  рук,  тепла  его  губ,  не  испытает  с  ним
неземного экстаза. Как сможет она существовать без него?
   Пусть бы хоть не было этого рокового  вечера,  подумала  она  с  горечью.
Всецело принадлежать  ему  лишь  для  того,  чтобы  узнать,  что  он  к  ней
равнодушен, что она, собственно, навязалась ему... Эта  мысль  разрывала  ей
сердце, смертельно унижала ее.
   Когда уже сероватый свет озарил небо, Ребекка припомнила самое  для  себя
унизительное: ведь это частично по ее вине дошло до самого худшего. Бенедикт
был не прав насчет ее связи с его братом, не прав в своем к  ней  отношении.
Но  одно  его  замечание  было  абсолютно  справедливым,  она  не  могла  не
согласиться с ним. Он никогда не просил ее выйти за него замуж.  Он  подарил
ей кольцо, и она тут же внушила себе, что он делает ей предложение. Она даже
растрогалась оттого, что  он  отводил  глаза,  и  решила,  что  это  признак
волнения.
   Чувство стыда и униженности охватило ее. Теперь  понятно,  почему  он  не
спешил назначить день свадьбы. Он никогда не намеревался на ней жениться. Он
хотел отомстить за своего брата, а она, идиотка, дала ему  в  руки  веревку,
чтобы он ее, Ребекку, повесил.
   Крик малыша нарушил утреннюю тишину. Ребекка  замерла  в  своей  постели.
Джонатан требовал к себе внимания. Она взглянула на часы. Какая рань! Малыша
кормят каждое утро в шесть тридцать.
   Она слышала, как Мэри  пересекла  холл,  и  знала,  что  ей  не  избежать
мучительных расспросов.
   Через полчаса она была уже на ногах, потянулась - и тут же поморщилась от
боли и опустила руки. Ее мышцы болели в тех местах, где прежде  она  никогда
не знала боли.  Просто  результат  бессонной  ночи,  заверила  она  себя,  к
любовному свиданию это не имеет никакого отношения. Нет, поправилась она: со
стороны Бенедикта о любви нет и речи.
   Накинув старый махровый халат, она подобрала с пола  бюстгальтер,  трусы,
платье и пошла в ванную. Заперев дверь, встала под душ  и,  запрокинув  лицо
под теплые струи, с остервенением стала себя тереть. Убирая  длинные  черные
пряди, свисавшие по спине, она снова и снова намыливала  тело,  чтобы  смыть
мучительный, напоминавший Бенедикта запах.
   Стук в дверь положил конец неистовому омовению.  Она  улыбнулась:  должно
быть,  это  Руперт.  Дом  был  очаровательный,  и  супруги  собирались   его
модернизировать,  но  с  осени  этого  года  Руперту  предложили   место   в
Гарвардском университете США, и хозяева отложили реконструкцию, так что пока
все пользовались одной ванной.
   Бенедикт, вероятно, чувствовал себя здесь как в трущобах, когда оставался
на ночлег. Воспоминания о его роскошном  доме  не  покидали  ее.  Но,  ночуя
здесь, он мирился с неудобствами, лишь бы осуществить свой план  и  наказать
ее.
   Горечь подступила к  горлу,  когда  она  вдруг  с  острой  болезненностью
осознала, как неискренне он вел себя во всем. Поборов  тошноту,  она  быстро
вытерлась насухо махровым полотенцем. Пока она одевалась, в душе ее медленно
нарастала исцеляющая злоба. Бенедикт использовал  все:  ее  друзей,  кольцо,
все, что только можно было, лишь бы разбить ей сердце.
   Стоя перед зеркалом, Ребекка аккуратно обернула полотенцем мокрые волосы,
сделав на голове тюрбан. Она смотрела на свое бледное, с  запавшими  глазами
лицо, отраженное в зеркале. У нее вырвался  тихий  вздох:  ни  сам  Бенедикт
Максвелл и никто другой никогда не узнает, насколько успешно он достиг своей
цели. Ей будет тяжело, но ради собственной гордости и уважения к себе она ни
взглядом, ни словом не выдаст своих страданий.
   Она подумала о покойном отце. Он боролся с тяжелой болезнью силой  своего
духа; неужели она не сможет побороть несчастную любовь?  Самым  трудным  для
нее было признаться в том, что в  каком-то  смысле  она  виновна  не  меньше
Бенедикта. Она не очень благоразумно вела себя - и теперь расплачивается.
   Ребекка открыла дверь.
   - Заходи, Руперт, - сказала она и сбежала вниз по лестнице.
   Собираясь с духом, она  на  какое-то  время  задержалась  перед  кухонной
дверью. Ну вот, сейчас начнется. Когда она вошла в  кухню,  Мэри  сидела  за
столом на  низеньком  стуле  и  кормила  Джонатана.  Она  подняла  голову  и
улыбнулась, но при виде Ребекки улыбка у нее растаяла.
   - Ты бы, Бэкки, лучше полежала, чертовски плохо выглядишь. Когда ты вчера
вернулась?
   - Все в порядке, Мэри, доброе утро, -  пробормотала  Ребекка  и  включила
чайник. - Тебе кофе? - спросила она, не оборачиваясь.
   - Кофе готов, в кофейнике.
   - Спасибо. - Кофейник стоял посередине кухонного стола,  а  рядом  -  две
чашки. Осторожно, сдерживая дрожь в  руках,  она  налила  себе  кофе,  затем
небрежно пододвинула стул и уселась напротив Мэри. -  Как  аппетит  у  моего
дорогого крестника? - Она с улыбкой  взглянула  на  маленький  сверточек  на
коленях у матери; сверточек с азартом опустошал бутылку  с  детской  смесью.
Мэри перестала кормить грудью неделю назад.
   - В тысячу  раз  лучше,  чем  у  тебя.  -  Голубые  глаза  Мэри  изучающе
скользнули по лицу подруги. - Ты  выглядишь  так,  как  будто  всю  ночь  не
сомкнула глаз. Надеюсь, ничего не случилось?
   Ребекка не придумала ничего лучшего, чем выпалить:
   - Помолвка расторгнута.
   Мэри дернулась, и Джонатан заголосил, выпустив соску изо рта.
   - Расторгнута? Что ты имеешь в виду?
   - Прости, Мэри, я знаю, что причинила вам  массу  беспокойства,  Бенедикт
тут ночевал и все такое, но помолвка... Это была ошибка. -  Ей  не  хотелось
вдаваться  в  подробности,  но  она  должна  была  как-то  объяснить.  -   Я
встретилась с ним в Лондоне вчера, мы долго беседовали и согласились, что мы
с ним несовместимы.
   - Прямо так запросто и согласились? Но, Ребекка...
   - Прости, Мэри, не хочу это обсуждать, - прервала она  подругу  и,  допив
кофе, встала из-за стола. - Не возражаешь, если я воспользуюсь  телефоном  в
кабинете? Я, конечно, обещала тебе помочь с малышом, но ты не будешь против,
если я на некоторое время перееду? Я бы хотела  пожить  немного  у  Джоша  и
Джоан, если они меня примут.
   - Конечно, я не против, Бэкки; тебе бы не  мешало  взять  отпуск.  Но  не
кажется ли тебе, что ты торопишься? Поверь мне, одна ссора еще не  означает,
что все кончено. Держу пари, что Бенедикт появится с  минуты  на  минуту  со
своими извинениями.
   - Это ни к чему, Мэри, дело решенное. Даю тебе слово.
   Может быть, в тоне, которым были  сказаны  эти  слова,  прозвучало  нечто
столь серьезное, что Мэри нахмурилась.
   - Я тебе верю.  -  Она  замялась;  ее  внимательный  взгляд  изучал  лицо
Ребекки, стоявшей перед ней с  каким-то  неживым  видом.  -  Должно  быть...
Погоди... Ты ведь вчера поздно вернулась?
   Ребекка насквозь видела ход ее мыслей, но сочла за лучшее по  возможности
отмалчиваться. К ее изумлению, Мэри покраснела.
   - Я  знаю,  Ребекка,  ты  ведь  была  девушкой,  а  прошлой  ночью  ты  с
Бенедиктом... Теперь покраснела Ребекка.
   - Бедная  девочка,  -  всполошилась  Мэри.  -  Ты  влюбилась  и  потеряла
осторожность. Разве я не права? Но нет никакой причины для  разрыва.  Первый
раз могут быть всякие неприятные нюансы. Не всякий и не сразу находит нужный
подход; некоторым парам требуется время. Не отчаивайся, у  Бенедикта  хватит
такта...
   - Мэри, ты не понимаешь... - Она не могла больше слушать.  -  Я  не  хочу
быть с ним. Разве не ясно? - резко отчеканила она и тут же спохватилась:
   - Прости, Мэри, но поверь, я знаю, что делаю. И если ты меня извинишь,  я
пойду, мне надо сейчас позвонить. - С высоко поднятой головой она  вышла  из
кухни и прошла через холл в кабинет.
   Возмо