й квартире, как та клетушка в хрущебе на Большой Академической, куда я сейчас Жанну и вез.
     Жанна долго не отвечала, потом, наконец, сказала:
     - Спасибо тебе, Глебушка, но - не надо. В нашем с тобой, как ты сам говорил, в высшей степени сомнительном с морально-этической точки зрения романе одно то и хорошо, что все было бескорыстно. По-моему, тебе было хорошо со мной; мне, поверь, тоже. Не будем все марать деньгами. Не обижайся, но мы уж сам как-нибудь. Наверное, это мой крест, и мне тащить его до конца.
     Я вздохнул, покивал головой. Жанна все сказала правильно, даже патетика про крест не прозвучала наигрышем. Что ж: лучшее решение - это принятое решение.
     Приехали. Как всегда, из предосторожности я остановил машину, не доезжая пару домов до Жанниного. "Я побегу?" - как-то беззащитно спросила она меня. Я кивнул: "Беги". Неожиданно на стекло машины брызнули капли дождя, как будто небо заплакало в унисон грусти, повисшей в салоне. "Позвонишь?" - спросила Жанна. Раньше она говорила: "Созвонимся?" Я улыбнулся в ответ: "Конечно!". И понял, что сказал: "Нет". Я смотрел, как Жанна бежит к дому под набиравшим силу дождем, и думал, что вот убегает большой-большой кусок моей жизни, гораздо больший по значимости для всего моего существования, чем тот год, что мы были вместе, по сравнению с отмерянным мне сроком земным...

***

     Я ехал по практически пустой и унылой в это время, темно-серой от накрапывающего дождя Дмитровке, и мысль о фотографиях и о проистекающей из них угрозе терзала меня еще одним, новым аспектом. Я думал, какую роль во всем этом играла Таша. Эта мысль засела у меня в голове сразу же после того, как я расстался с Жанной, и двинулся в сторону дачи. От этой мысли сразу же сжалось сердце, да так и не отпускало с той поры. Конечно, был шанс, что Таша, так сказать, не в курсе, но при здравом размышлении выходило, что - вряд ли. В высшей степени маловероятно, что аппаратуру установили без ее ведома. Да что же это за напасть-то такая, - как ни попадись баба по душе, так то чужая жена, а то и не совсем баба, да еще и шпиёнка, блин! "А вдруг?" - все же теплилась надежда. Да что это я? Надо просто взять, и позвонить! "Абонент не отвечает или временно недоступен...", - забубнила в ответ проклятая ЭмТэЭс. Ах, да, ведь Таша говорила, что вечером будет где-то, где нет приема. Я посмотрел внимательно на клавиатуру своего "Сименса", дождался зачем-то, пока она погаснет, и неожиданно для себя самого набрал намертво въевшийся мне в память номер неведомого компьютерного шантажиста. Да, выяснить все прямо сейчас, расставить все точки над "Ё", как подобает мужчине, посмотреть с открытым забралом угрозе в лицо! Кто вы такие, и какого хрена вам от меня надо?! "Абонент в сети не зарегистрирован", - выдала мне гнусавым голосом другую мульку система. Так, обложили, гады. Дескать, сказано тебе - завтра, значит, завтра, и - точка! Я со злости швырнул бедный "Сименс" на пассажирское сиденье так, что он подпрыгнул и провалился между сидухой и дверью. А, чтоб вас всех!
     Доехал уже затемно. Галина под зонтиком ждала у калитки. Я вышел, закрыл машину, подошел, и она молча бросилась мне на шею.
     - Прости, прости, пожалуйста, что я не верила тебе, Эльмире Александровне, что не верила в тебя!
     Я не помню, когда последний раз видел свою жену в слезах, но сейчас она натурально плакала у меня на плече. Господи, какие телячьи нежности! Я погладил ее по голове:
     - Да ладно уж. Так всегда бывает, - пророка нет в отечестве своем. Пошли в дом.
     Он закивала:
     - Да, пошли. Устал с дороги? Ужинать будешь?
     - Буду, буду, - успокоил ее я. - Юлька как, спит?
     Мы сидели на веранде, я ел вкусную, как обычно, жёнину еду, запивая заботливо охлажденным пивом, Галина все сокрушалась и казнила себя, я успокаивал ее и рассказывал подробности субботнего дня. "Сколько, сколько денег?" - то и дело переспрашивала жена, я снова называл точную цифру, и она закатывала глаза в притворном обмороке. Дождь стучал по крыше, струйки воды стекали по стеклу. Мне было покойно и хорошо. Странно, но все то, о чем я сейчас рассказывал жене, и все то, чего я ей не рассказывал, было где-то далеко-далеко. Конечно, ведь я был дома. Дома - в смысле, в своем доме, и со своей семьей. Черт тебя побери, Глеб Неказуев, чего тебе еще надо в этой жизни? Чего ты все ищешь, у тебя и так все есть! В голове после пива приятно шумело, мысли натыкались одна на другую.
     - Пойдем спать, - сказала Галина.
     - Да, - ответил я. - Пойдем.
     Я с трудом встал, нашел-таки силы подняться на второй этаж, поцеловал, как примерный папашка, сопящую во сне Юльку, спустился, на ходу раздеваясь, и еле добрел до нашего дивана. Я только успел обнять привычно свернувшуюся рядом Галину, и провалился в сон.

Глава 8. Шантаж

Вторник

     Чтобы пораньше выехать, встали, чуть свет. Получается, мы с Галиной спали в лучшем случае часа четыре. Сами ходили, как сонные мухи, а Юлька вообще, по-моему, так и не проснулась, - и умывалась, и завтракала, находясь в совершенно сомнамбулическом состоянии. В машине же она в момент снова заснула, свернувшись калачиком на заднем сиденье, и так дрыхла до самой Москвы. Кимарила всю дорогу и Галина, то откинув голову с полуоткрытым во сне ртом назад на подголовник, то свешивала ее на грудь, повисая на ремне безопасности. Мне тоже все время зевалось, да так, что выворачивались челюстные суставы. Но кое-как доехали, благо дорога в эти утренние часы была почти пустая. Дома я быстро помылся, побрился, выпил заботливо сваренного тем временем женой крепкого кофе и, совершенно не зная куда, в восемь тридцать отбыл из дома. Галина, чего давно уже не водилось, провожала меня до лифта и перекрестила на прощание. Интересно все-таки, это она проявляла заботу обо мне или о муже -миллионере? Я вышел на улицу, зябко поежился - после вчерашнего дождя было прохладно. Безумное, жаркое лето, которому, казалось, не будет конца, все-таки заканчивалось. Да, ничто не вечно... Так, куда, собственно, поехать?
     Я поехал в контору. Гоха сегодня с утра должен быть у поставщиков, так что я мог спокойно посидеть и подумать в одиночестве. Да и звонить этому интернет-инкогнито надо, разумеется, без свидетелей. Так что, все-таки звонить, не послать из всех подальше с их фотками? Да, можно подумать, что я способен на такое! Кто бы они ни были, эти любители поснимать порнушку, рассчитали они все верно. Это только в книжках да в кино герой, которого вербуют, предъявив фотки забав из его второй, тайной жизни, может, картинно зевнув, выдать что-нибудь, типа: "Жаль, качество плохое, а то моя супруга очень любит такие картинки", тем самым выказав свое полное презрение тщетным попыткам врагов заставить его плясать под их волынку. Я же как только представил, что эти снимки может увидеть Галина, так мне сразу же расхотелось даже думать о том, чтобы игнорировать инструкции шантажистов. "Так это шантаж?" - полоснуло меня холодом по сердцу. Конечно, что же это еще, по-вашему? Кому-то захотелось тратится на дорогостоящую аппаратуру, проникать (хочется верить!) в чужую квартиру, эту аппаратуру устанавливать, снимать, пересылать, в общем, затевать всю эту бодягу за просто так, шутки ради? Ищи дурака! Это шантаж, и вопрос только в том, что им от тебя, Глеб Аркадиевич, надо. Правда, у тебя теперь большие возможности, так что не дрейфь, в крайнем случае откупимся! Я подмигнул себе в зеркале заднего вида, и прибавил газу.
     В офисе я зашел в интернет, еще раз полюбовался на кретиническое выражение своего лица на фоне Ташиных гениталий, хмыкнул, процедив сквозь зубы: "Похотливый козел, блин!", и посмотрел на часы - ровно десять. Конечно, несолидно было суетиться и звонить чуть не в первую минуту назначенного срока, но ждать мочи не было. Я снял трубку, набрал номер. После короткой паузы пошли гудки. Я, поневоле считая их, до боли вжал трубку в ухо. Сердце колотилось. На пятом гудке ответили.
     - Доброе утро, Глеб Аркадиевич, - произнес мне в ухо искусственный металлический голос. - Мы очень рады, что вы проявили благоразумие, и позвонили нам. Поверьте, вы сделали правильный выбор.
     Вот суки драные! Одобряют, стало быть, мою линию поведения! От внезапно прихлынувшей к голове злости я даже как-то успокоился.
     - Что вам нужно от меня? - хрипло и неестественно выдал я заранее заготовленную фразу.
     - Во-первых, нам нужно, чтобы вы не нервничали, Глеб Аркадиевич, - тоном ласковой бабушки ответил голос. - А во-вторых, нам нужно встретиться, чтобы обсудить ваше положение. Вы готовы?
     Мое положение! Как они уверены в том, что я ручной!
     - А если я откажусь? - расхорохорился я.
     В голосе металлического явственно зазвучали сочувственные нотки:
     - Поверьте, Глеб Аркадиевич, от этого никто не выиграет. И, уверяю вас, последствий вы себе просто не представляете.
     Сердце опять заныло. Спокойствие и издевательское сочувствие в голосе собеседника пугало. Ладно, в конце концов, что я теряю от встречи? Если только... Да ну, не похитят же меня, на самом-то деле?! А почему нет? Дадут по башке, сунут в багажник и - все. Уф, ужастики прям какие-то! Надо на всякий случай назначит встречу где-нибудь в людном месте.
     - Ладно, я согласен, - прохрипел я.
     - Прекрасно, вы сделали верный выбор, - одобрил голос. - Вы знаете ресторан "Максима-Пицца" на Садовом Кольце напротив Павелецкого вокзала?
     Я знал. Как-то раз мы с Жанной даже там перекусывали. Пицца там, правда, никакая, зато людно.
     - Будьте там в двенадцать часов и сядьте за свободный столик у окна. К вам подойдут.
     - Кто? - спросил я.
     - К вам подойдут, - с нажимом повторил голос. - До свидания, Глеб Аркадиевич.
     Трубка замолчала, а я встал и заходил по комнате. Да, конкретно они за меня взялись. И подготовлены отлично - микрокамеры, сообщения без обратного адреса, неидентифицируемый робо-голос, - все вполне профессионально. Может, лучше позвонить в ментуру? Или через Гоху выйти на фээсбэшников? Ну да, и все им рассказать. "И фотки показать", - усмехнулся я про себя. Я еще пару минут что-то комбинировал в мозгах, пытаясь найти лазейку из безнадежной предопределенности моих действий в соответствии с чужой злой волей, но внутри уже знал, что поеду. И никому звонить не буду. Разве что Таше, но не сейчас. Я был полностью в предыдущей встрече.
     В назначенное время я вошел в пиццерию. Посетителей было немного, и я без проблем занял одно из пустующих мест у окна, заказал кофе и минеральную, и принялся ждать. Через большие слегка затемненные стекла были прекрасно видны все подходы и подъезды к ресторану. Кем бы он ни был тот, кто придет ко мне, он не мог остаться незамеченным. В каждом попадавшем в поле моего зрения я с замиранием сердца пытался угадать порученца шантажистов. Но большинство людей за окном просто проходили мимо, а среди единиц, заходивших в пиццерию, одиноких богато одетых мужчин криминальной наружности, каковым стереотипом я рисовал себе визитера, не было. Но вот подъехал черный Сааб с начерно тонированными стеклами, из него вылез здоровый стриженный верзила в темных очках, и вразвалочку направился ко входу. Вот и он. Я напрягся. Но верзила у самой двери свернул и скрылся за углом. Черт! Я выдохнул, и посмотрел на часы. Была уже четверть первого. И в эту же секунду сзади меня раздался чей-то насмешливый голос:
     - Решили перекусить, Глеб Арадиевич? Можно к вам?
     Я обернулся, и от неожиданности даже подскочил на скамье. На меня, улыбаясь, смотрел своим фирменным нагловатым взглядом Лориэль Шаликович Степанов. На нем, как и во время первой моей с ним встречи, был не по погоде плотный пиджак, правда, другая. Не дожидаясь ответа, он уселся напротив меня, водрузив на стол аккуратный тонкий портфель.
     - Ну, что вы смотрите на меня, как на фокусы Игоря Кио? - вывел меня из состояния ступора он. - Здравствуйте! Да, да, это я к вам с поручением.
     - Здравствуйте, Лориэль..., - с натугой начал я, но он перебил меня.
     - Лорик, просто Лорик! - сказал он, подтверждая слова энергичными рубящими движениями кистей рук.
     Он был полон жизни и задора, а я сидел, как вареный. Вот она, расплата. Все надежды на то, что шантажисты окажутся мелкими - по меркам моих новых финансовых возможностей - вымогателями, рухнули. Эти знали про меня все. Тем временем Лорик достал из сумки миниатюрный даже по современным меркам ноутбук, раскрыл его и, щелкнув парой клавиш, повернул ко мне. Весь экран ноутбука был усеян симпатичными эдакими значками, обозначающими один из форматов цифровых фотографий. Кажется, я знал, что это за фотографии.
     - Три из них ты уже видел, - с улыбкой подтвердил мои догадки Лорик. - Будешь смотреть остальные?
     Вот так, он мне уже тыкает. Приемчик, описанный в литературе - подавить противника, морально унизить его, заставить общаться на своем языке.
     - Нет, - выдавил из себя я.
     - Ну да, не здесь же, - хохотнул он. - А то народ сбежится. Такого даже в "Хастлере" не увидишь.
     Вот, сволочь! Ему не достаточно бессилия оппонента, этот любит поиздеваться.
     - И что же вы хотите, Лорик, - спросил я, подчеркивая обращение "вы", но на Лорика это не произвело никакого впечатления.
     - Прежде, чем я скажу, что я хочу, я расскажу тебе одну вещь, которую вам с теткой забыли рассказать в субботу там, у нас в конторе. То есть, забыли, понятно, умышленно, потому что до дня официального оглашения завещания это - большой секрет. Я тебе открою этот секрет сейчас для того, чтобы ты четко представил себе всю глубину своего падения в случае, если откажешься от моего любезного предложения. Ну что, готов слушать?
     Он подался всем корпусом ко мне. Я, с ненавидящей беспомощностью глядя в его насмешливые глаза, кивнул. И он рассказал.
     Закат жизни Ольги Апостоловой-Эдамс кроме безрезультатных поисков потерянного племянника или хотя бы его наследников, стремительно ухудшавшихся зрения и памяти, оказывается, был омрачен еще одной трагедией. Их с покойным Майклом сын Джордж еще в юности был замечен в не совсем традиционных сексуальных привязанностях. Однако потом он все-таки женился на прекрасной девушке по имени Мэри, и стало казаться, что все в прошлом. Ольга в невестке не чаяла души. Одно только огорчало ее - дети все не радовали ее внуком, и Мэри прозрачно намекала свекрови, что дело тут не в ней. Наконец, грянул гром. Прожив почти десять лет в браке, Джордж не просто расстался с Мэри, а публично объявил о своей гомосексуальной ориентации и стал активистом движения за равноправие сексуальных меньшинств. Ольга была в шоке. Между матерью и сыном состоялся крупный разговор, в конце которого, сорвавшись, она заявила, что ей претит сидеть за одним столом в совете директоров с педиком, кем бы он ни был. Оскорбленный Джордж в отместку развязал против матери настоящую войну, попытавшись под предлогом недееспособности матери по суду отлучить ее от бизнеса. После этого, а особенно после того, как Джордж, особо не скрываясь, стал жить с мужчиной, Ольга, порвала с сыном все отношения. Этот длившийся в результате несколько лет скандал, широко освещаемый желтой прессой, стал роковым для Ольгиной психики.
     Репортеры скандальных газетенок не просто осаждали ее; в одном из своих пасквилей они написали, что гомосексуальность Джорджа Эдамса - наследственная, причем каким-то образом со стороны его русской матери. В общем, в результате Ольга стойко возненавидела газетчиков, а заодно - всех голубых и розовых на свете. Со временем эта ненависть переросла в стойкую манию. То ли в воспаленном сознании ей стало казаться, что бредовое предположение писак имело под собой какие-то основания, то ли по другой какой причине, но уже незадолго до смерти она высказала Полю Бернштейну непреклонное желание внести изменение в завещание. Она требовала написать, что в случае, если наследники Алексея Нарышкина (о том, что жив он сам, речь в середине семидесятых как-то уже и не велась) все-таки найдутся, то до того, как объявить им ее, Ольги Апостоловой-Эдамс, последнюю волю, они должны быть гласно или негласно проверены на предмет их сексуальной ориентации. Поль Бернштейн ужаснулся, пытался переубедить ее, но Ольга с упорством больного человека осталась непреклонной. Воспротивиться воле клиентки адвокат не мог, но ему удалось смягчить формулировку. В результате в завещании появилась секретная клаузула, смысл которой сводился к тому, что наследник получает все по ее завещанию, если на момент вступления в права в распоряжение "Бернштейн и Сын" не будут представлены неопровержимые доказательства его, наследника, сексуальных контактов с представителями одного с ним пола. Также старому крючкотвору удалось убедить Ольгу, что такими доказательствами могут быть только или фотографии сексуальных контактов, или... собственноручное письменное и заверенное нотариально признание. Поскольку о то, и другое было в высшей степени нереально, Поль был уверен, что полностью нейтрализовал экстравагантную выходку своей пассии в интересах наследника Алексея Нарышкина, буде он вообще когда-нибудь будет найден.
     - Таким образом, - неожиданно перешел от истории к делам сиюминутным Лорик, - если старик Серж или мой шеф увидят эти фотографии, ты не получишь ни-че-го. Усек?
     Он замолчал, поставил локти на стол и, собрав в замок пальцы рук, уставился на меня неподвижным взглядом гипнотизирующей кобры. Но я и без гипноза был полностью подавлен. Деньги, свобода, так неожиданно свалившиеся на меня, уплывали у меня из рук. Однако неожиданно меня посетила мысль, показавшаяся мне спасительной.
     - Усек-то я усек, вот только собственно сексуальных контактов-то и не было, - попытавшись быть ехидным и надменным, сказал я.
     Не знаю, получилось у меня, или нет, но только на Лорика мои слова не произвели ровным счетом никакого впечатления.
     - Это в смысле, что ты ей, то есть, ему так и не засунул? - усмехнулся он. - Да, на снимках впрямую этого нет. Но, во-первых, как ты докажешь, что этого не было совсем, а не просто не было сфотографировано? А, во-вторых, в клаузуле не прописано, что является сексуальными контактами, а что нет. По нашему, по рабоче-крестьянски, ежели кто лежит в койке голый с мужиком, значит - педик! Хочешь рискнуть узнать, какое мнение на этот счет у швейцарских адвокатов?
     Я уже чувствовал, что не хочу, но Лорик, решив подавить во мне, наверное, всякое желание сопротивляться, не унимался:
     - И любой встречный твой шаг тоже уже просчитан. Я размещу фотки в Интернете, и сообщу об этом Бернштейну. А если ты попытаешься превентивно договориться со стариком, нажимая на его расположение к тебе и к твоей тетке, я подключу Вадима. Конечно, ты можешь в отместку наябедничать ему на меня, но вот договориться с ним - это вряд ли. Хотя бы и из прирожденной вредности, - если есть хоть малейшая зацепка хоть не заплатить, не заплатит обязательно, и не важно - сколько, кому и за что.
     Да уж, образный психологический портретик! И, главное, полностью соответствует тому, что я сам знаю о Шуляеве. Теперь-то тогдашний ресторанный финт Шуляева с коньяком стал мне абсолютно ясен, - он просто не дал расслабившемуся Бернштейну проболтаться насчет клаузулы! А ведь, вроде, - ну что ему до этого? Да, обложили со всех сторон. Так что же, надо договариваться? Тогда осталось задать главный вопрос.
     - Ну, и - сколько? - вымученно улыбнулся я.
     - А ты быстро схватываешь! - одобрительно закивал Лорик. - Сколько, говоришь? Да чего уж там, - как говорится, по братски, любую половину.
     Задавая этот вопрос, я, конечно, уже понимал, что речь пойдет не о тысячах и даже не о десятках тысяч, но от такого ответа сердце мое оборвалось.
     - Три миллиона двадцать шесть тысяч двести двадцать пять с половиной долларов? - автоматически как-то бесцветно переспросил я.
     - Мелочь не в счет, - великодушно поправил меня Лорик, - трех лимонов будет вполне достаточно
     Я сидел, как китайский болванчик, безвольно склонив голову на плечо, переваривая услышанное. Внутри меня была пустота, в ушах гудело. Видимо, видуха у меня была такая, что