н.-  Мы одни, не
заставляй меня  дольше умолять тебя". Тут он  ее схватил и как поднимет! Вот
это силач! "Нет, пусти меня!" - закричала она.
   - А дальше что? - спросил я, задохнувшись от волнения,
   -  А  дальше  ты принес письмо, поэтому  дальше  я пропустила. Потом  я
вернулась, но там в замке уже торчал ключ, шелка стала  совсем  крохотная. Я
только слышала,  как  фру спрашивает:  "Что ты  делаешь со  мной? Нет,  нет,
нельзя".  Он  наверняка обнимал ее  в  эту минуту. А уж потом  она  сказала:
"Подожди немножко, отпусти меня на секунду". Он ее отпустил. "Погаси лампу!"
- сказала  она. И  в комнате стало  темно,  понимаешь? И  тут  я  уже совсем
перестала соображать,  что мне  делать,- продолжала Рагнхильд.- Я стояла как
потерянная, думала, не стукнуть ли мне как следует в дверь...
   - Вот и стукнула бы. Непонятно, чего ты дожидалась.
   --  Тогда фру  сразу  бы  поняла,  что  я вес время стою под дверью,  -
отмечала  Рагнхильд. - Я  опрометью бросилась  прочь  от  дверей  и  вниз по
лестнице. Потом я снова поднялась и топала громко-прегромко, чтобы фру сразу
услышала мои шаги. Дверь все еще была на запоре,  но  фру  подошла и открыла
мне. Инженер по пятам ее преследовал, хватал за  подол и  был как  безумный.
"Не уходи, не уходи!" - твердил он, даже не поглядев в мою сторону. Но когда
я вышла, фру пошла за мной. Господи Иисусе, а если б я не постучала! Пропала
бы тогда наша фру.

   Долгая, беспокойная ночь.
   Когда мы, то есть батраки, вернулись к обеду с  поля, горничные шепотом
поведали нам,  что сегодня между супругами  состоялось объяснение. Рагнхильд
знала все точнее других. Вчера вечером капитан взял на заметку и распущенные
волосы, и  погашенную  лампу;  распущенные волосы  вызвали у  него смех,  он
заверил  жену, что  это выглядело очаровательно! Фру отмалчивалась, пока  не
нашла удачный ответ. Она ему сказала: "Да, я порой распускаю волосы, ну  так
что же? Ведь они не твои!"
   Бедняжка,  ну где  ей было сладить  с  капитаном, когда  дело дошло  до
объяснений!
   Тут и Элисабет тоже вмешалась. Ох, ох, эта куда острее на язык. Фру  ей
сказала:  "Ну да, мы сидели в комнате, зато  вы сидели в кустах". А Элисабет
ехидно  ответила: "Лампу-то мы,  положим, не гасили!" - "Ну и что же, что мы
погасили лампу,  - сказала  тогда  фру, -  это пустяки, мы сразу после этого
ушли".
   Я подумал: "Господи,  ну что ей  стоило сказать:  мы потому и  погасили
лампу, что ушли из комнаты".
   Тем  бы все и кончилось, но  капитан позволил себе намек, что его  жена
много  старше,  чем  Элисабет.  Он  сказал:  "Тебе  следует всегда ходить  с
распущенными  волосами. Поверь слову,  это  тебя  неслыханно  молодит".  Фру
ответила:  "Мне, может,  и надо  сейчас  казаться моложе". Но,  увидев,  что
Элисабет  отвернулась  я  хихикает,  фру  очень  рассердилась  и  предложила
Элисабет покинуть их дом. Элисабет подбоченилась и говорит: "Капитан, велите
подать мою коляску". А капитан ей: "Велю, велю и сам тебя отвезу".
   Рагнхильд все это слышала своими ушами, потому что стояла поблизости.
   Я  подумал про себя: "Значит,  они оба  приревновали  друг друга, она -
потому, что он сидел  в кустах, он - потому,  что  она распустила  волосы  и
погасила лампу".
   Когда мы вышли  из  кухни  и собирались отдохнуть после обеда, капитан,
суетившийся возле коляски Элисабет, окликнул меня:
   - Я очень жалею, что помешал тебе  отдыхать, но  не мог бы  ты починить
дверь беседки?
   - Хорошо, - ответил я.
   Дверь была сломана несколько дней назад,  ее высадил плечом инженер, но
почему капитану приспичило чинить дверь именно сейчас? Раз он уезжает вместе
с Элисабет,  значит,  лично ему беседка без надобности. Уж  не  хочет ли  он
закрыть  ее  от  остальных, покуда сам будет в отъезде? Если так, это весьма
любопытный знак.
   Я взял инструмент и пошел к сирени.
   Первый раз я увидел  беседку изнутри.  Она совсем еще новая.  Шесть лет
назад никакой беседки тут не было. Она очень просторная, на стенах  картины,
есть даже будильник,- незаведенный, правда,-  мягкие  стулья,  стол, широкий
пружинный диван,  обитый красным плюшем.  Гардины  опущены. Сперва я занялся
крышей,  настелил новую черепицу  взамен  той, что разбил на днях  бутылкой,
потом вынул замок из личины и стал искать неисправность; когда я ковырялся в
замке, вошел капитан.  Он, должно быть, успел  сегодня изрядно  заложить  за
галстук, а может, из него не выветрился вчерашний хмель.
   -  Это  не взлом,  - сказал  он. - То ли  дверь позабыли запереть,  она
хлопала, хлопала, да и сломалась, то ли кто-нибудь из прежних гостей налетел
на нее в потемках. Высадить такую дверь - плевое дело.
   Но  досталось этой  двери  здорово,  треснул замок  и напрочь  отлетели
планки, прибитые к дверному косяку.
   - А ну, покажи. Вот здесь вставь новый шпенек и закрути пружину, только
и всего, - сказал капитан, разглядывая замок. Потом он сел на стул.
   Фру Фалькенберг спустилась по каменным ступеням в сирени и крикнула.
   - Капитана Фалькенберга здесь нет?
   - Есть, - ответил я.
   Она вошла. У нее был взволнованный вид.
   - Мне надо бы поговорить с тобой,- сказала она.- Я тебя не задержу.
   Капитан ответил, не вставая.
   - Я слушаю. Будешь стоять или сядешь? Нет, нет, не уходи,- резко сказал
он мне.- Мне некогда ждать.
   Я думаю, он сказал это только ради того, чтобы я при нем кончил дверь и
он мог бы забрать ключ с собой.
   - Наверно, я была... наверно, я наговорила лишнего,- так начала фру.
   Капитан промолчал.
   Но  вытерпеть  это  молчание,  когда  она,  можно   сказать,  пришла  с
единственной  мыслью все уладить, фру не могла  и потому  кончила свою  речь
так:
   -- А в общем, теперь уже все равно.
   Она повернулась и хотела уйти.
   - Но ты, кажется, желала поговорить со мной? - спросил капитан.
   - Нет, пожалуй, не стоит. Я раздумала.
   - Ну нет, так нет,- сказал капитан.
   Он сказал это с улыбкой. Он был пьян и вдобавок чем-то раздосадован.
   Но, пройдя мимо меня, фру уже в дверях остановилась.
   - Лучше бы тебе сегодня  никуда не ездить,- сказала она.-  Хватит и без
того разговоров.
   - А ты их не слушай,- ответил капитан.
   -  Дальше так  нельзя,- продолжала фру.- Очень стыдно, что ты этого  не
понимаешь.
   --  Ну,  стыдно нам  обоим поровну,- вызывающе сказал  капитан и  обвел
взглядом стены.
   Я взял замок и вышел из беседки.
   - Не смей уходить,- крикнул капитан.- Мне некогда ждать!
   -  Ах да,  тебе некогда, тебе пора ехать,-  сказала  фру.- Но я советую
тебе  хорошенько  подумать.  Я тоже за последнее время  о  многом  подумала.
Только ты ничего не желаешь замечать.
   - Ты  о чем?  -  высокомерно  спросил он.- Чего  я не замечаю?  Как  ты
развлекаешься по вечерам  с  распущенными волосами и при  погашенной  лампе?
Очень даже замечаю.
   - Мне надо к кузнецу, замок склепать,- сказал я и выскочил из беседки.
   Не возвращался я дольше,  чем следовало, но когда вернулся, фру все еще
была там. Разговор шел на высоких нотах. Фру говорила:
   -  Ты хоть понимаешь, что я сделала? Да  будет тебе известно,  что я не
постеснялась доказать тебе  свою ревность. Вот что  я сделала. Пусть далее к
горничной... а не к...
   - А дальше что? - полюбопытствовал капитан.
   - Нет,  ты просто не желаешь меня понять. Дело твое. Но  тогда уж пеняй
на себя.
   Так она кончила.  Слова ее  отскакивали  от него, как стрелы от щита. И
она ушла.
   - Ну,  склепал?  - спросил он  меня. Но  я сразу понял,  что мыслями он
блуждает  где-то далеко и только делает вид, будто ему все нипочем. Потом он
нарочито зевнул и сказал:
   - Да, мне ж еще ехать в  такую даль. Но  ведь Нильс все равно никого из
работников не отпустит!
   Я вставил замок, обшил косяк новыми планками. На  этом моя работа  была
закончена. Капитан проверил. как держится дверь, сунул ключ к себе в карман,
поблагодарил меня и ушел.
   Немного спустя он уехал вместе с Элисабет.
   -- Скоро вернусь! - крикнул он Братцу и инженеру Лассену и попрощался с
обоими.- Не скучайте тут без меня! - крикнул он уже издали.


IV

   Настал вечер. Итак, что же произойдет теперь?
   Произошло многое.
   На  исходе  дня,  когда мы,  батраки, ужинали,  а  господа  еще  только
обедали, за господским столом царило шумное разгульное веселье. Рагнхильд то
и дело таскала в дом подносы с едой и вином, прислуживала господам. Один раз
она  заглянула  к нам и сказала, хихикая, что нынче вечером наша фру тоже на
взводе.
   Минувшей  ночью  я  не  сомкнул  глаз,  и после  обеда мне  не  удалось
отдохнуть; события последних дней сказались и на  мне,  отняли у меня покой.
Вот почему я после ужина сразу ушел в лес: хотел побыть хоть немного наедине
с собой. Я долго просидел в лесу.
   Со своего места я хорошо видел всю усадьбу. Капитан в отъезде, прислуга
легла спать,  на  скотном  дворе тишина и покой. Жирный капитан Братец и его
дама тоже куда-то улетучились сразу после обеда;  капитан пылал как  костер,
хотя сам  был такой старый и толстый,  да  и дама  под стать ему  - тоже  не
первой молодости.
   Значит, фру  Фалькенберг осталась наедине с  инженером, вопрос только -
где.
   Хорошо, пусть так.
   Я, зевая, побрел домой, я продрог от вечерней свежести и прошел прямо к
себе. Немного спустя прибежала Рагнхильд и попросила меня не ложиться, чтобы
подсобить  ей в случае надобности. Одной нынче жутко, господа вытворяют, что
захотят, перепились и  бегают  по  комнатам в одном белье. А фру, неужто фру
тоже напилась? Да еще как! И фру тоже бегает в одном белье? Она-то нет, зато
капитан  Братец  бегает,  а фру  ему кричит:  "Браво, браво!"  Инженер  тоже
бегает.  Словно  рехнулись всем скопом. Рагнхильд только что  отнесла им еще
две бутылки, а они ведь и без того пьянехоньки.
   -   Пойдем  послушаем,-  предложила  мне  Рагнхильд,-  Они  все  теперь
собрались в комнате у фру.
   - Нет, я лучше лягу,- ответил я.- И тебе советую.
   - А если они чего захотят и будут звонить?
   - Пусть звонят на здоровье.
   Тут Рагнхильд призналась, что  ложиться  ей не велел  сам капитан -  на
случай, если фру что-нибудь понадобится.
   После этого признания я увидел  всю историю  в новом свете. Стало быть,
капитан чего-то  боялся и оставил  Рагнхильд караулить фру. Я снова оделся и
пошел вместе с ней в господский дом.
   Мы постояли в коридоре второго этажа, прислушиваясь к веселым  выкрикам
из  комнаты фру.  Но сама фру говорила  ясным, четким  голосом  и пьяной  не
казалась.
   - Ну, она у нас молодцом,- сказала Рагнхильд.
   Я был бы не прочь хоть одним глазком взглянуть на фру.
   Мы с Рагнхильд сошли вниз, в кухню. Но мне не сиделось, я снял лампу со
стены и попросил Рагнхильд следовать за мной. Мы снова поднялись наверх.
   - Вызови фру,- сказал я.
   - Это еще зачем?
   - У меня к ней дело.
   Рагнхильд постучалась и вошла.
   Лишь тогда, в самую последнюю секунду, я стал придумывать, о каком деле
буду с ней говорить. Можно, к примеру, просто заглянуть ей в лицо и сказать:
капитан велел вам кланяться. Нет, этого мало. А можно так: капитану пришлось
уехать, потому что Нильс не хотел отпускать никого из нас.
   Секунды бывают очень долгими, а мысли  мелькают с быстротой молнии. Мне
хватило времени, чтобы отвергнуть оба эти плана и  до прихода фру  придумать
третий.  Впрочем,  и  последний мой  план  вряд  ли в  чем  превосходил  два
предыдущих.
   Фру с удивлением спросила:
   - Тебе чего?
   Подошла Рагнхильд и тоже удивленно воззрилась на меня.
   Я сдвинул козырек лампы, чтобы свет падал на лицо фру, и сказал:
   - Прошу прощения, что беспокою в такой поздний час. Завтра рано утром я
собираюсь на почту, не желает ли фру передать со мной какие-либо письма?
   - Письма? Нет.- Фру отрицательно покачала головой.
   У  нее был блуждающий  взгляд, но пьяной  она не казалась.  Хотя, может
быть, она просто умеет держаться.
   - Никаких писем у меня нет,- повторила она и хотела вернуться к себе.
   - Прошу прощения,- повторил я.
   - Тебя капитан посылает на почту?
   - Нет, я сам.
   И фру ушла. Уже в дверях она с возмущением сказала своим гостям.
   - Очередной предлог.
   И мы пошли вниз. Фру я все-таки повидал.
   Ведь  это  же надо  попасть в такое унизительное  положение! А уж когда
Рагнхильд  проговорилась, я отнюдь  не  воспрянул  духом,  нет, от ее слов я
совсем  сник. Эта милая  девушка просто-напросто  обманула меня,  капитан не
поручал ей бодрствовать  всю ночь напролет.  Рагнхильд доказывала мне, что я
неправильно  ее  понял,  но  тем  отчетливей  стало мое подозрение.  Сегодня
вечером,  как  и   всегда,   Рагнхильд  шпионила  на  свой  страх   и  риск,
исключительно из любви к искусству.
   Я ушел к себе.  Посмотрим,  к чему привела  моя  настырность. Очередной
предлог,  так  назвала  это фру,-  она, без  сомнения,  меня  раскусила. И в
жестокой досаде я дал себе слово отныне и навсегда  никем  и ничем здесь  не
интересоваться.
   После этого я, как был, одетый бросился на постель.
   Окно у меня  было  открыто, и вот немного  спустя  я  услышал,  что фру
Фалькенберг вышла  из дому и что-то громко говорит; инженер тоже с ней вышел
и  время от времени  коротко ей отвечает. Фру без устали восторгалась, какая
чудная погода, какой теплый вечер, какая благодать на дворе, насколько здесь
лучше, чем в комнатах!
   Но теперь ее голос звучал не так звонко.
   Я подбежал к окну и увидел, что парочка стоит возле каменных ступеней у
спуска в заросли сирени.
   Инженера, казалось,  одолевает  какая-то мысль, которой  он  раньше  не
давал выхода.
   - Выслушай меня  наконец! -  воскликнул он.  Затем  последовал краткий,
энергичный  призыв,  этот  призыв  не остался  без  ответа,  не остался  без
награды. Инженер говорил  с фру, как  говорят с тугоухим, ибо она так  долго
была  глуха к его мольбам; они стояли возле  каменных ступеней, они позабыли
про все на свете. Гляди и внимай, это была их ночь, их слова,  весна толкала
их в объятия друг к другу. Он весь пылал, при каждом ее движении он дымился,
он был готов схватить ее в любую минуту.  Все взывало к действию,  и желание
оборачивалось грубой хваткой. И сам он горел огнем!
   - Я  долго тебя упрашивал,- сказал он, задыхаясь от возбуждения.- Вчера
ты  почти  согласилась, сегодня ты  снова  глуха к  моим  мольбам.  Неплохая
задумка: все  вы - и Братец, и тетенька, и ты - будете  предаваться невинным
развлечениям, а меня держать штатным лейтенантом при дамах. Ничего у  вас не
выйдет, не надейтесь. Ты предо мной как сад запертый, источник запечатанный,
и ограда ветхая, и врата - да ты знаешь, что я сейчас с ними сделаю?
   -  Что  ты  сейчас с  ними  сделаешь? Ох, Гуго, ты  слишком много нынче
выпил, ты ведь так молод. Мы оба слишком много выпили.
   - А ты ведешь  со мной недостойную игру, ты посылаешь гонца за письмом,
чтобы  его незамедлительно  тебе доставили, а  в то же время  у тебя хватает
коварства подавать мне надежду... обещать мне...
   - Я больше так не буду.
   - Не будешь? -  подхватил он.- Ты что этим хочешь сказать? Я видел, как
ты  подошла к мужчине.  Ну,  ко  мне самому, другими  словами - я помню твое
живое  прикосновение, твои  губы, твой язык, ты поцеловала  меня,  о  да, ты
поцеловала меня!  Молчи  лучше,  не  повторяй, что  ты больше не  будешь так
делать,  уже сделано,  я  до  сих  пор  это  чувствую,  для  меня  это  была
благостыня, и спасибо тебе за то, что ты так  сделала. Ты до сих пор прячешь
на груди письмо, а ну покажи мне его.
   - Как  ты настойчив, Гуго. Но  нет, час уже  поздний, давай  разойдемся
каждый своим путем.
   - Ты мне покажешь письмо или нет?
   -- А зачем оно тебе? Нет.
   Тут  он рванулся, словно хотел броситься на нее, но одумался и процедил
сквозь зубы:
   - Что? Не покажешь? Ох, какая же ты... чтобы не сказать дрянь, впрочем,
ты еще хуже...
   - Гуго!
   - Да, да, еще хуже.
   - Тебе непременно хочется увидеть письмо? Гляди!
   Она  сунула руку за корсаж, достала письмо,  развернула и помахала им в
воздухе. Пусть Гуго увидит, как она невинна.
   -  Вот, пожалуйста. Это  письмо от моей матушки, видишь подпись? Письмо
от мамы. Вот!
   Он вздрогнул, словно его ударили, и сказал только:
   - От мамы? Значит, письмо не такое уж важное.
   -  Суди  сам. Сказать, что  не  важное  нельзя, но... Он прислонился  к
забору и начал развивать свою мысль:
   - От  матери, значит. Письмо от  твоей матери помешало нам. Ты  знаешь,
что я думаю? Что ты обманщица. И все время  водишь  меня за  нос. Теперь мне
это ясно.
   Она хотела оправдаться.
   -  Нет,  нет, письмо важное,  мама  собирается сюда, она приедет  к нам
погостить, она очень скоро приедет. Я ждала этого письма.
   - Сознайся, что ты меня обманывала,- настаивал он.- Ты велела доставить
письмо в нужную минуту. Как раз когда мы погасили лампу. Вот и весь сказ. Ты
хотела раззадорить меня. А горничной велела караулить.
   - Гуго, будь же благоразумен. Ох как поздно, давай разойдемся.
   -  Нет, должно быть,  я  и  в самом  деле слишком много выпил, а теперь
недостаточно четко выражаю свои мысли.
   Письмо крепко засело у него в голове. Он говорил только о нем.
   -  Иначе зачем тебе было делать тайну из  письма от  матери? Теперь мне
все  ясно. Ты говоришь: давай разойдемся. Можете идти, фру, я вас не  держу.
Доброй вам ночи, фру. Примите мои наилучшие сыновние пожелания.
   Он церемонно поклонился и выпрямился с дерзкой усмешкой на губах.
   - Сыновние  пожелания?  Да, я стара. -  Фру  взволновалась.-  А ты  так
молод,  Гуго, это  верно. Я поэтому и  поцеловала тебя, что  ты очень молод.
Правда, я бы не могла  быть твоей матерью, но я действительно намного, очень
намного  старше тебя. Впрочем, я  еще  не совсем старуха,  ты мог бы в  этом
убедиться, если бы... Но я старше, чем  Элисабет и все остальные. Так что же
я  хотела  сказать?  Что  я еще не  совсем  старуха. Не  знаю, не знаю,  как
отразились на мне прожитые годы,  но старухой они меня пока не сделали. Ведь
так? Ты согласен? Ах, что ты в этом понимаешь.
   - Ладно,  ладно,-  сдался он.-  Тогда  где же логика?  Молодая  женщина
пропадает  без толку, занята лишь одним - охраняет себя самое и хочет, чтобы
остальные занимались тем же. Бог свидетель, ты мне кое-что посулила. Но  для
тебя такие посулы  ничего  не значат,  ты морочишь меня,  ты клонишь меня  к
земле большими белыми крыльями.
   - Большие белые крылья,- повторила она вполголоса.
   -  Да.  А  могла  бы иметь  большие  красные  крылья.  Смотри,  как  ты
прелестна, а пользы от тебя никакой.
   - Нет, я  слишком много пила. Почему  же от меня никакой  пользы? - Тут
вдруг она схватила его  за руку и увлекла вниз  по ступенькам. Я еще слышал,
как она говорит:
   - А о чем я,  собственно,  тревожусь? Неужели он всерьез вообразил, что
Элисабет лучше меня?
   Они свернули на тропу, ведущую к беседке. Здесь только она опомнилась.
   - Куда мы идем? - спросила она.- Ха-ха,  мы оба сошли с ума. Ты, должно
быть, так и подумал. Но нет, я не сошла с ума, правильнее сказать, я изредка
схожу с ума. Дверь на замке, пойдем отсюда. Что за гнусность запирать двери,
когда нам надо войти?
   И он, исполнившись горьких подозрений, ответил:
   - Ты снова лжешь. Ты отлично знала, что дверь заперта.
   - Почему  ты так дурно обо мне думаешь?  Однако с чего  он взял,  будто
беседка  принадлежит только  ему  и он  может  держать  дверь  на запоре? Ну
хорошо, я знала,  что дверь заперта, потому я и привела тебя  сюда. Я просто
не решаюсь.  Нет,  Гуго,  я  не хочу, поверь  мне.  Ты  с ума  сошел!  Давай
вернемся.
   Она снова взяла его за руку и хотела увести прочь - короткая перепалка,
он не желает уходить. Вот  он обнял ее  обеими руками и принялся целовать  -
много раз подряд. Она все больше и больше поддавалась, между поцелуями у нее
вылетали отрывистые слова:
   - Я  никогда не целовалась с посторонним  мужчиной, никогда! Бог видит,
поверь мне... я никогда не целовалась.
   - Ну да, ну да,- нетерпеливо поддакивал он,