о бомбежки и нам  пришлось отвозить его  домой на тачке. Из этого
книжку не сделаешь. Я вспомнил двух русских солдат. Они везли  полную телегу
будильников. Они  были веселы  и  довольны.  Они курили огромные самокрутки,
свернутые из газеты.
     Вот примерно  все, что мы вспомнили,  а Мэри все еще шумела. Потом  она
пришла на  кухню налить себе кока-колы. Она выхватила еще  одну морозилку из
холодильника и грохнула лед в раковину, хотя льда было предостаточно.
     Потом  повернулась  ко  мне,- чтобы  я  видел,  как  она сердится и что
сердится она на меня. Очевидно, она все  время разговаривала сама с собой, и
фраза, которую она сказала, прозвучала как отрывок длинного разговора.
     - Да вы же были тогда совсем _детьми!_- сказала она.
     - Что?- переспросил я.
     - Вы были на войне просто детьми, как наши ребята наверху.
     Я кивнул головой - ее правда. Мы были на  войне _девами_ _неразумными_,
едва расставшимися с детством.
     - Но  вы же так  не напишите, верно?- сказала она.  Это был не вопрос -
это было обвинение.
     - Я... я сам не знаю,- сказал я.
     - Зато я знаю  -  сказала она.- Вы притворитесь, что  вы  были вовсе не
детьми,  а настоящими мужчинами,  и вас  в кино будут играть  всякие  Фрэнки
Синатры и Джоны  Уэйны или еще какие-нибудь  знаменитости, скверные старики,
котбрые обожают войну. И война будет  показана красиво, и пойдут  войны одна
за другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху.
     И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась.
     Она  не хотела, чтобы  на войне убивали ее детей,  чьих угодно детей. И
она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам.
     И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание.
     - Мэри,- сказал я,- боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже
написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если  я когда-нибудь эту книгу
кончу, то  даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни
для  Джона Уэйна в ней не будет.  И знаете что,- добавил я,- я  назову книгу
"Крестовый поход детей".
     После этого она стала моим другом.
     Мы с 0'Хэйром бросили вспоминать,  перешли  в гостиную и заговорили про
всякое другое. Нам захотелось подробнее  узнать о настоящем крестовом походе
детей,  и   0'Хэйр  достал  книжку   из   своей  библиотеки   под  названием
"Удивительные  заблуждения  народов и безумства  толпы", написанную Чарльзом
Макэем, доктором философических наук, и изданную в Лондоне в 1841 году.
     Макэй был  неважного мнения обо всех крестовых походах. Крестовый поход
детей  казался  ему  только  немного  мрачнее,  чем десять крестовых походов
взрослых. 0'Хэйр прочел вслух этот прекрасный отрывок:

     _Историки   сообщают  нам,   что  крестоносцы   были  людьми  дикими  и
невежественными, что вело их неприкрытое ханжество и что  путь  их был залит
слезами и кровью. Но романисты, с другой стороны, приписывают им благочестие
и героизм и в самых пламенных красках рисуют их добродетели, их великодушие,
вечную славу, каковую они заслужили, возданную им по заслугам, и неизмеримые
благодеяния, оказанные ими делу христианства._

     А дальше 0'Хэйр прочел вот что:

     _Но  каковы  же  были  истинные   результаты  всех  этих  битв?  Европа
растратила миллионы  своих сокровищ  и  пролила  кровь двух миллионов  своих
сынов, а за это кучка драчливых рыцарей овладела Палестиной лет на сто._

     Макэй рассказывает нам, что крестовый поход детей начался в 1213  году,
когда  у двух монахов  зародилась мысль  собрать армии  детей  во  Франции и
Германии и  продать  их в  рабство  на  севере Африки. Тридцать тысяч  детей
вызвалось отправиться, как они думали, в Палестину.
     Должно быть, это были дети без призора, без дела, какими кишат  большие
города, пишет Макэй,-  дети, выпестованные пороками и дерзостью и готовые на
все.
     Папа Иннокентий Третий тоже считал, что дети  отправляются в Палестину,
и пришел в восторг. "Дети бдят, пока мы дремлем!"- воскликнул он.
     Большая часть детей была отправлена на кораблях из  Марселя, и примерно
половина погибла при кораблекрушениях. Остальных высадили в Северной Африке,
где их продали в рабство.
     По какому-то недоразумению часть детей сочла местом отправки Геную, где
их  не  подстерегали  корабли  рабовладельцев.   Их   приютили,   накормили,
расспросили добрые люди  и, дав им немножко денег и много советов, отправили
восвояси.
     - Да здравствуют добрые жители Генуи,- сказала Мэри 0'Хэйр.

     В эту ночь меня уложили спать в одной из детских. 0'Хэйр положил мне на
ночной столик книжку.  Называлась она "Дрезден. История, театры и  галерея",
автор Мэри Энделл. Книга вышла в 1908 году, и предисловие начиналось так:

     _Надеемся, что  эта  небольшая  книга  принесет  пользу. В ней  сделана
попытка  дать читающей английской публике обзор Дрездена с птичьего  полета,
объяснить,  как  город обрел свой архитектурный облик,  как он развивался  в
музыкальном отношении благодаря  гению нескольких человек, а  также обратить
взор читателя на те бес- смертные явления в искусстве, которые привлекают  в
Дрезденской галерее внимание тех, кто ищет неизгладимых впечатлений._

     Я еще немножко почитал историю города:

     _В 1760 году Дрезден был осажден пруссаками. Пятнадцатого июля началась
канонада. Картинную галерею охватил огонь. Многие картины  были перенесены в
Кенигсштейн, но некоторые сильно  пострадали от осколков снарядов,  особенно
"Крещение Христа" кисти Франсиа. Вслед за тем величественная башня Крестовой
церкви, с которой, день и ночь следили за передвижением  против-  ника, была
охвачена пламенем.  В противовес  печальной судьбе Крестовой  церкви церковь
Пресвятой  девы  осталась  нетронутой,  и от каменного  ее  купола  прусские
снаряды отлетали, как дождевые капли. Наконец Фридриху пришлось снять осаду,
так как он узнал о падении Глаца -  средоточия его недавних завоеваний. "Нам
должно отступить в Силезию, дабы не потерять все",- сказал он.
     Разрушения в Дрездене  были  неисчислимы. Когда  Г„те,  юным студентом,
посетил город, он еще застал унылые руины: "С купола церкви Пресвятой девы я
увидал сии горькие останки, рассеянные среди превосходной планировки города;
и  тут  церковный служка  стал похваляться передо мной  искусством  зодчего,
который в предвидении столь нежеланных случайностей  укрепил церковь и купол
ее  против снарядного  огня. Добрый служитель  указал  мне затем  на  руины,
видневшиеся повсюду, и сказал раздумчиво и кратко: "Дело рук врага"._

     На  следующее утро мы с девчурками пересекли  реку Делавар, там, где ее
пересекал  Джордж  Вашингтон.  Мы   поехали  на  Международную:  выставку  в
Нью-Йорк, поглядели на прошлое с точки зрения автомобильной компании Форда и
Уолта Диснея и на будущее - с точки зрения компании "Дженерал моторс"...
     А я спросил себя  о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько
мне из него достанется?

     В  течение двух  следующих лет я вел  творческий семинар  в  знаменитом
кабинете  писателя при университете  штата Айова.  Я  попал в невероятнейший
переплет, потом выбрался из  него:  Преподавал я во вторую половину дня.  По
утрам  я писал. Мешать мне  не разрешалось. Я работал  над  моей  знаменитой
книгой о  Дрездене.  А где-то там милейший  человек по имени  Симор  Лоуренс
заключил со мной договор на три книги, и я ему сказал:

     - Ладно, первой из трех будет моя знаменитая книга про Дрезден...
     Друзья Симора Лоуренса зовут его "Сэм"', и теперь я говорю Сэму:
     - Сэм, вот она, эта книга.

     Книга  такая   короткая,  такая  путаная,   Сэм,   потому   что  ничего
вразумительного про  бойню  написать нельзя. Всем  положено  умереть, навеки
замолчать,  и уже  никогда  ничего не  хотеть. После  бойни должна наступить
полнейшая тишина, да и вправду все затихает, кроме птиц.
     А  что скажут  птицы?  Одно  они  только  и могут  сказать  о  бойне  -
_"пьюти-фьют"_.
     Я сказал  своим сыновьям, чтобы,  они ни  в  коем  случае  не принимали
участия  в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали  бы
ни радости, ни удовлетворения.
     И еще  я им  сказал, чтобы  они  не  работали на те  компании,  которые
производят механизмы для массовых убийств,  и с  презрением относились  бы к
людям, считающим, что такие механизмы нам необходимы.

     Как я уже сказал, я недавно ездил  в Дрезден со своим другом  0'Хэйром.
Мы  ужасно  много  смеялись  и в Гамбурге,  и в  Берлине,  и  в  Вене,  и  в
Зальцбурге, и в  Хельсинки, и в  Ленинграде  тоже.  Мне это  очень  пошло на
пользу, потому что я увидал настоящую обстановку для тех выдуманных истории,
которые я когда-нибудь  напишу:  Одна  будет  называться  "Русское барокко",
другая  "Целоваться  воспрещается"  и еще одна "Долларовый бар", а  еще одна
"Если захочет случай"- и так далее.
     Да, и так далее.

     Самолет "Люфтганзы" должен  был  вылететь из Филадельфии, через Бостон,
во  Франкфурт. 0'Хэйр должен был сесть в Филадельфии, а  я в Бостоне, и -  в
путь! Но  Бостон был залит дождем, и самолет прямо  из Филадельфии улетел во
Франкфурт. И я стал непассажиром в бостонском тумане, и "Люфтганза" посадила
меня в автобус с другими непассажирами и отправила нас в отель на непочевку.
     Время остановилось. Кто-то шалил с часами, и не только с электрическими
часами,  но и с  будильниками. Минутная  стрелка  на  моих часах прыгала - и
проходил год, и потом она прыгала снова.
     Я  ничего не мог поделать. Как землянин, я  должен был верить часам - и
календарям тоже.

     У меня были с собой две книжки, я их собирался  читать в самолете. Одна
была сборник стихов Теодора Р„тке "Слова на ветер", и вот что я там нашел:

     Проснусь - к медлю отойти от сна.
     Ищу судьбу везде, где страха нет.
     Учусь идти, куда мои путь ведет.

     Вторая моя книжка была написана Эрнкой Островской и называлась "Селин и
его  видение мира".  Седин был храбрым солдатом  французской  армии в первой
мировой  войне,  пока  ему  не  раскроили  череп.  После  этого  он  страдал
бессонницей,  шумом  в голове.  Он  стал врачом  и  в  дневное  время  лечил
бедняков,  а всю ночь писал странные романы. Искусство невозможно без пляски
со смертью, писал он.

     _Истина - в  смерти,- писал он.- Я старательно боролся со смертью, пока
мог... я  с  ней  плясал,  осыпал  ее  цветами, кружил  в вальсе...  украшал
лентами... щекотал ее..._

     Его  преследовала  мысль  о  времени.  Мисс  Островская  напомнила  мне
потрясающую сцену из романа "Смерть в кредит", где Селин пытается остановить
суету уличной  толпы.  С его  страниц  несется визг:  _"Остановите  их..  не
давайте  им  двигаться... Скорей,  заморозьте их... навеки...  Пусть  так  и
стоят..."_

     Я  поискал в  Библии, на  столике  в  мотеле,  описание какого-  нибудь
огромного разрушения.

     _Солнце  взошло над землею, и Лот  пришел в Сигор. И пролил Господь  на
Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа  с неба. И  ниспроверг города
сии, и всю окрестность сию, и  всех  жителей  городов  сих, и  произрастания
земли._

     Такие дела
     В  обоих городах, как  известно, было много скверных людей. Без них мир
стал лучше И конечно, жене Лота не велено  было  оглядываться туда, где были
все эти люди и их жилища Но она оглянулась, за что я  ее и люблю, потому что
это было так по- человечески.

     И она превратилась в соляной столб. Такие дела.
     Нельзя  людям  оглядываться. Больше я  этого делать, конечно, не стану.
Теперь я кончил свою военную книгу. Следующая книга будет очень смешная.
     А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб.
     Начинается она так:
     _"Послушайте:_
     _Билли Пилигрим отключился от времени"._
     А кончается так:
     _"Пьюти-фьют?"_

2
     Послушайте:
     Билли Пилигрим отключился от времени.
     Билли лег спать пожилым вдовцом, а проснулся в день свадьбы. Он вошел в
дверь в 1955 году, а вышел из другой двери в 1941-м. Потом вернулся через ту
же дверь и очутился в  1964 году. Он  говорит,  что много  раз  видел и свое
рождение, и  свою  смерть и то и дело попадал в разные  другие события своей
жизни между рождением и смертью.
     Так говорил Билли.
     Его перебрасывает  во времени рывками, и  он не властен, над тем,  куда
сейчас попадет, да  и  не  всегда это  приятно. Он постоянно нервничает, как
актер перед  выступлением, потому  что не знает, какую часть своей жизни ему
сейчас придется сыграть.

     Билли родился в 1922 году в Илиуме, штат Нью-Йорк, в семье парикмахера.
Он был странноватым мальчиком и стал странноватым юнцом - высоким и слабым,-
похожим на бутылку из-под кока-колы. Он окончил илиумскую гимназию  в первой
десятке  своего  класса   и  проучился  один  семестр  на  вечерних,  курсах
оптометристов,  в  том же Илиуме, перед тем  как  его  призвали  на  военную
службу: шла  вторая мировая война. Во  время  этой  войны отец его  погиб на
охоте. Такие дела.
     Билли воевал в  пехоте в  Европе  -  и  попал в  плен  к  немцам. После
демобилизации в 1945 году  Билли снова поступил на оптометрические  курсы. В
последнем  семестре он обручился  с дочкой основателя и  владельца курсов, а
потом заболел легким нервным расстройством.

     Его   поместили   в   военный   госпиталь   близ  Лейк-Плэсида,  лечили
электрошоком  и  вскоре выписали. Он  женился на  своей  нареченной, окончил
курсы, и тесть устроил его  у себя в деле.  Илиум -  особенно выгодное место
для оптиков, потому что там  расположена  Всеобщая, сталелитейная  компания.
Каждый служащий компании обязан  иметь пару защитных  очков и надевать их на
производстве. В Илиуме на компанию служило  шестьдесят восемь тысяч человек.
Значит, нужно было изготовить массу линз и массу оправ.
     Оправы - самое денежное дело.

     Билли  разбогател.  У  него  было двое детей  -  Барбара  и Роберт.  Со
временем Барбара вышла замуж, тоже за оптика, и Билли принял его в дело. Сын
Билли,  Роберт,  плохо учился, но потом он  поступил  в  знаменитую воинскую
часть  "зеленые береты".  Он выправился, стал красивым юношей  и сражался во
Вьетнаме.
     В начале  1968 года  группа  оптометристов,  где  был  и Билли,  наняла
специальный самолет - они летели из  Илиума на международный оптометрическпй
съезд  в  Монреале  Самолет  разбился  над  горами Шугарбуш в Вермонте.  Все
погибли, кроме Билли. Такие дела.

     Пока Билли приходил  в себя в одной  из вермонтских больниц,  его  жена
скончалась от случайного. отравления окисью углерода. Такие дела.
     После  катастрофы Билли вернулся в  Илиум и вначале был  очень спокоен.
Через  всю  макушку  у него  шел  чудовищный шрам. Практикой  он  больше  не
занимался. За ним  ухаживала экономка.  Дочка  приезжала к нему почти каждый
день.
     И вдруг без всякого предупреждения Билли, поехал, в Нью-Йорк и выступил
по вечерней программе, обычно передававшей всякие беседы.  Он рассказал, как
он  заплутался  во времени.  Он  также сказал, что в 1967 году  его похитило
летающее блюдце. Блюдце это, сказал  он, прилетело с планеты Тральфамадор. И
его отвезли  на  Тральфамадор  и  там  показывали в голом  виде  посетителям
зоопарка. Там  его спарили  с  бывшей кинозвездой, тоже  с  Земли, по  имени
Монтана Уайлдбек...

     Какие-то бессонные граждане в Илнуме услышали Билли по радио, и один из
них позвонил его дочери Барбаре. Барбара расстроилась. Они с мужем поехали в
Нью-Йорк  и  привезли  Билли  домой. Билли мягко, но  упорно  настаивал, что
говорил по радио чистую  правду Он сказал, что его похитили тральфамадорцы в
день  дочкиной  свадьбы.  Никто его  не хватился,  объяснил он, потому  что.
тральфамадорцы  провели его  по  такому витку  времени,  что  он мог  годами
пребывать на Тральфамадоре, а иа Земле отсутствовать одну микросекунду.
     Прошел еще месяц, без всяких инцидентов, а потом Билли написал письмо в
"Новости  Илиума",  и  газета опубликовала  это  письмо.  В нем  описывались
существа с Тральфамадора.
     В письме говорилось, что они двух футов ростом, зеленые и напоминают по
форме  "прокачку"-  ту  штуку,  которой  водопроводчики  прокачивают  трубы.
Присосок у них касается  почвы, а чрезвычайно гибкие, стержни обычно смотрят
вверх. Каждый стержень кончается маленькой рукой с зеленым глазом на ладони.
Существа  настроены  вполне  дружелюбно  и  умеют  видеть   все   в  четырех
измерениях.  Они жалеют землян, оттого  что те  могут  видеть  только в трех
измерениях. Они могут  рассказать  землянам  чудеснейшие  вещи, особенно про
время. Билли обещал рассказать в своем следующем письме о многих чудеснейших
вещах, которым его научили тральфамадорцы.

     Когда  появилось первое письмо, Билли  уже  работал  над вторым. Второе
письмо начиналось так:
     "Самое  важное,  что я  узнал на  Тральфамадоре,-  это  то,  что, когда
человек умирает, нам  это только кажется. Он все еще жив  в прошлом, так что
очень глупо плакать на  его похоронах.  Все  моменты прошлого,  настоящего и
будущего всегда  существовали  и  всегда будут существовать.  Тральфамадорцы
умеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы  можем видеть всю цепь
Скалистых  гор. Они видят,  насколько  все  эти  моменты постоянны,  и могут
рассматривать тот  момент,  который их сейчас интересует. Только у  нас,  на
Земле,  существует иллюзия, что моменты идут один  за  другим,  как бусы  на
нитке, и что если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно.
     Когда  тральфамадорец видит мертвое тело, он думает, что этот человек в
данный момент просто о плохом виде, но он же вполне благополучен  во  многие
другие моменты. Теперь, когда я  слышу,  что кто-то  умер, я только  пожимаю
плечами  и говорю,  как  сами тральфамадорцы говорят  о  покойниках:  "Такие
дела".
     И так далее.
     Билли  сочинял письмо  в подвальном помещении своего пустого  дома, где
был свален  всякий  хлам.  У экономки был  выходной день.  В подвале  стояла
старая  пишущая машинка... Рухлядь,  а  не машинка.  Она весила  больше, чем
котел  отопления. Билли не мог ее перенести в другое место, оттого и писал в
захламленном подвале, а не у себя в комнате.
     Котел  отопления   испортился.  Мышь  прогрызла   изоляцию  на  проводе
термостата. Температура  в доме упала  до пятидесяти по Фаренгейту, но Билли
ничего не замечал. И одет он был не слишком тепло. Он сидел босой, все еще в
пижаме и халате, хотя дело шло к вечеру. Его босые ноги были цвета  слоновой
кости с просинью.
     Но сердце у Билли горело радостью. Оно горело оттого, что Билли верил и
надеялся  принести  многим людям  утешение,  открыв  им правду о времени.  У
входной двери без конца  заливался звонок. Пришла  его дочь Барбара. Наконец
она отперла дверь  своим ключом и прошла  у него над  головой, крича: "Папа,
папочка, где ты?"- и так далее.
     Билли не откликался,  и  она впала в совершенную истерику,  решив,  что
сейчас найдет его труп. И наконец заглянула в  самое неожиданное  место  - в
подвальную кладовку.

     - Почему ты не отвечал, когда я звала?- спросила Барбара, стоя в дверях
подвала. В руке она сжимала номер газеты, где Билли описывал своих знакомцев
с Тральфамадора.
     - А я тебя не слышал,- сказал Билли.
     Партии в этом  оркестре на данный момент были распределены так: Барбаре
было  всего двадцать один год, но она считала своего отца  престарелым, хотя
ему-то было всего  сорок шесть,- престарелым, потому что ему повредило мозги
во время самолетной  катастрофы, И еще она считала себя главой семьи, потому
что ей пришлось хлопотать на похоронах матери, а потом нанимать экономку для
Билли, и все такое. А кроме того,  Барбаре с мужем приходилось распоряжаться
денежными  делами Билли, и притом довольно  значительными  суммами, так  как
Билли с некоторых пор совершенно наплевательски относился к деньгам. И из-за
всей этой ответственности в таком юном возрасте она стала доволь