те ли, из Ленинграда звоним...
     - И дальше что?
     - У нас пропал товарищ...
     - А я здесь при чем?
     -  Понимаете,  мы думали, что он пошел в  ресторан... Он,  вообще, если
честно, выпить любит... Думали...
     - Стоп, стоп, стоп. Это из Питера, что ли?
     - Ну да, я же говорю...
     - Ха... Ну, вы даете, ребята. И как он выглядел, товарищ ваш?
     -  Такой  приличный.  В  синем костюме... Волосы  светлые...  Приличный
такой, в общем. Ну, приличный...
     - Приличный. Сейчас, минуту подождите. У нас таких приличных полный зал
каждый вечер.
     Куйбышев сделал  большие глаза  и  поднял руку,  требуя тишины, хотя ни
Стадникова,  ни Царев,  который по-прежнему стоял возле  входной двери и без
его  предостережений боялись даже дыханием порвать  тоненькую нить, которая,
кажется, вела к исчезнувшему в столице Лекову.
     - Але. Ну чего вам?
     Куйбышев  набрал в грудь побольше воздуха,  словно собираясь нырнуть на
максимально возможную глубину.
     - Простите, а вы не официант?
     - Ну, официант.
     - Мы из Ленинграда звоним... Насчет товарища нашего.
     - В синем костюме? Приличный такой?- московский официант сделал паузу и
уточнил, - костюм, в смысле, приличнй у него был, да?
     - Был? - переспросил Ихтиандр.
     - Ну, что, я  вам не справочное бюро, - раздраженно сказал официант.  -
Чего надо-то?
     Ихтиандр  просиял и поднял большой палец. Стадникова  кинулась к нему и
прижалась щекой к виску Куйбышева, пытаясь услышать, что говорит официант из
Москвы.
     .- В синем...
     - Ну, ребята, встречайте друга вашего завтра. Мы его на поезд посадили.
     - Посадили?
     Ольга побледнела  и отпрянула от Ихтиандра. Царев, вероятно, решив, что
все кончено, забыв о приличиях плюнул на пол.
     - Ну  да. Он совсем уже никакой был. Не бросать же  его на вокзале. А у
нас ночевать негде. У нас ресторан, а не гостиница. Да его и в гостиницу уже
не того... короче, встречайте.
     - А поезд какой?
     -  Богато  вы  живете  там,  в Питере, - не  ответив на  вопрос  сказал
официант. - Молодцы. Завидую.
     - А поезд?..
     Ответом Куйбышеву были короткие гудки.
     - Ну что там? За что его посадили?
     Ольга  сидела  на  подоконнике  спрятав лицо в ладонях. Слезы капали на
пол, просачиваясь сквозь пальцы.
     - Не  ссы,  Оля. Никуда  его  не посадили. Едет он.  По  крайней  мере.
официант этот так мне сказал. На поезд, сказал, посадили.
     - На какой?
     - А хрен его знает. Только, думается мне, что...
     - Что? - быстро спросила Стадникова.
     -  Да  ничего.  Завтра  посмотрим.  Ну  иди,  иди,  чего  застыл,  -  с
неожиданной злостью обрушился он на Царева, угрюмо  рассматривающего след от
плевка. - иди в магазин, е-мое, если я сейчас не выпью, то с ума сойду!


     ***
     - Сука, повторила Стадникова. - Как ты мог? Леков, как ты мог так?...
     - Понимаете,  братцы, -  ответил Леков. -  Ну, бывает...  Ну, заехал  к
подруге... Ну, выпил... А бабки у  меня  были все до копейки. Я на свои пил.
На свою долю. А  потом  в кабак этот... А там,  сами знаете,  какие-то ухари
подвалили... Ну. вмазали с ними. И с официантом... Очнулся  - а  на  мне вот
это все...
     Леков усмехнулся, взялся пальцами за свои тренировочные штаны и оттянул
их на бедрах, превращая в подобие галифе.
     - Потом опять  рубанулся. В поезде только очухался. Ни бабок, ничего...
Ну, в  купе скорешился  там с  одним.  Он мне  водки дал с  собой...Пожалел,
короче. Бывает, мужики. Разберемся. Вы что, меня не знаете?...
     Звонок в дверь прервал монолог Василька.
     - Кого там еще черт несет?
     Стадникова  вышла  в  прихожую,  загремела  дверной  цепочкой, щелкнула
замком.
     -  День добрый, - все  сидящие  на кухне услышали мужской голос.  Леков
никак на него не отреагировал, Куйбышев вздрогнул, а Царев, напротив, широко
улыбнулся.
     - Вот и кранты, - сказал он. - Вот и финита ля.
     - Суля, - обреченно выдавил из себя Куйбышев. - Вычислил.



Глава 6.
Суля.


     Повседневные неприятности никогда не бывают мелкими.
     М.Монтень.


     - Ну что решили, голуби мои? - спросил  Андрей Сулим. Он сидел в мягком
глубоком кресле  закинув  ногу  на  ногу.  В руках  Сулима дымилась сигарета
"Мальборо", на  журнальном  столике, стоящем  по  правую  руку Андрея поверх
стопки ярких  журналов с  англоязычными заголовками лежали два  красно-белых
запечатанных сигаретных блока.
     Царев глубоко  вздохнул,  а Ихтиандр  потянулся к  открытой  сигаретной
пачке,  валяющейся  рядом  с блоками "Мальборо". Для  этого ему  нужно  было
встать со стула, но он, почему-то решил  придвинуться вместе с седалищем, не
вставая, цепляя за ножку ботинком, протащил его по паркету, пыхтя вытащил из
пачки сигарету, сунул в  рот  и,  царапая  пол, начал отъезжать на  исходную
позицию.  Суля  с  ехидным  выражением  на  лице   следил  за  манипуляциями
Куйбышева.
     - Так я не слышу ответа. Когда бабули-то мои придут?
     -  Скоро,  - выдавил из себя  Царев. Ихтиандр хотел что-то сказать,  но
закашлялся, подавившись дымом.
     -  Тяжелые сигареты, да?  - спросил Суля.  - Ты  на  "Приму"  переходи.
Может, кашлять не будешь. Так я не понял, голуби, "скоро" - это когда? Через
полчаса? Или через час? У меня со временем туго, сами знаете, голуби. Может,
поспешите, а? Я и так ждал уже незнамо сколько. Заждался, можно сказать.
     - Отдадим, Андрей. Ты же нас знаешь.
     -  Хорошо.  Базар  серьезный  будет.  Харе  шутить,  голуби.  Я включаю
счетчик.
     Суля  посмотрел  а  электронные  часы  -   последний  писк  фарцовочной
ленинградской моды.
     - Сейчас у нас четыре. Вот так.  Один процент в день. Вы  согласны, как
все барахло мои покупатели оценили?
     - Ну, Андрей, тут тоже  можно  вопрос  поднять, -  начал было Ихтиандр,
который  к  этому моменту уже проглотил  злосчастный дым и немного  пришел в
себя.
     -  Нельзя, - отрезал Суля.  - Никаких вопросов. Время для  вопросов уже
прошло,  голуби мои. Так что с сегодняшнего дня - один  процент. Это  я вам,
сами понимаете,  как своим.  С  других больше беру. Но, тоже, врубитесь, что
долго  я  ждать не  буду. Не  год и даже не полгода. Вы  на такие  бабки - с
процентами - все равно не раскрутитесь. Грохнуть вас можно, конечно...
     Царев со скучающим видом поднял глаза, посмотрел в потолок.
     - ...конечно, можно, - повторил Суля. - Только мне с вас бабки нужны, а
не трупаки ваши вонючие. Так что - крутитесь как  хотите.  А будете медленно
оборачиваться  -  я  помогу.  Ускорю  вращение  капитала. Путем  физического
воздействия. Вам объяснять не надо, как это делается?
     - Не надо, - сказал Царев.
     - Ну, вот и славно. А теперь валите отсюда. Завтра позвоню. И прятаться
не вздумайте. Найду, из-под земли достану. Усекли?
     -  Усекли,  - ответил  Ихтиандр.  - ты  не  думай,  Андрей.  Это  такой
случай... Случайно, то есть, все вышло. Кто же знал? Конечно, мы все поняли,
все вернем. Прокрутимся сейчас...
     - Ну-ну, - покачал головой суля и снова посмотрел на часы.
     - Все, разговор окончен, - строго сказал он и встал. - общий привет.
     - Да... Пока...
     Ихтиандр   и  Куйбышев,   толкаясь,  одновременно  протиснулись  сквозь
неширокий  дверной  проем, миновали  прихожую,  Куйбышев  отодвинул стальной
засов  входной  двери  и  они,  наконец,  покинули негостеприимную  квартиру
именитого мажора с бандитским уклоном Андрея Сулима.
     Суля проводил гостей взглядом, постоял с минуту посреди комнаты и снова
сел в кресло. Взял телефонную трубку, покрутил диск.
     - Але! Это я.
     - Слышу, - ответил Грек.
     - Ну, короче, озадачил я их.
     - И чего?
     - Сказали - вернут бабки.
     - Хм.  С чего они их вернут? Это  же нищета воинствующая.  У  них денег
только на жвачку, да на кабак раз в неделю. Мелкота.
     - Ну, это их дела уже.
     - Их дела... Их дела будут годами тянуться. В час по чайной ложке будут
тебе бабки  сливать. Ты-то, хоть,  правильно дал им понять,  чем для них вся
эта история обернуться может?
     - Да врубились, врубились, точно говорю. Наехал нормально.
     - Нормально... Нормально - это когда баба пять раз кончит, а у тебя еще
стоит. И кейс на столе. Раскрытый. А у тебя что значит - "нормально"?
     - Да нормально, - разозлился Суля. - Ты меня, что, первый день знаешь?
     - В  том-то  и дело, что не первый, -  вздохнул в трубку Грек. - Ладно,
бывай. Сегодня в "Пуле" меня не будет. Завтра  пересечемся.  Есть тема одна.
Обкашлять надо вдумчиво.
     "Тема у  него, -  Суля  швырнул  трубку  на  хлипкие рычажки импортного
аппарата.  - У него,  видите ли, тема... У  меня  тоже, может быть, тема. Из
этих  козлов  бабки  выбить.   Ишь,   раскомандовался.   Правильно   наехал,
неправильно  наехал... Сам бы и  наезжал. А то,  командовать -  все мастера.
Начальник. Я сам, может быть, начальник. Поумнее некоторых."
     Суля  снова  встал,  подошел  к  тумбочке  и  ткнул  пальцем  в клавишу
огромного "Грюндига". Бесшумно завертелись прозрачные  бобины и из небольших
сереньких колонок успокаивающе запели шведские девушки.
     "Money, money, money- y".
     "Мани, мани,  мани-и,  маст  би  фанни", -  невесело подпел  Суля.  Что
делать-то?  Грек  всегда гордился тем,  что  умел  принимать  нетрадиционные
решения. Суля, да и не только Суля - многие  из  их компании не представляли
себе отчетливо - какими путями Грек умудряется зарабатывать столько, сколько
им всем  вместе взятым  только присниться могло. На цеховика он  не походил,
хотя многие из них, цеховиков дружили  с Греком  и  держали  чуть ли  не  за
своего.
     Фарцой  тоже,  особенно,  не  занимался,  во  всяком  случае,  впрямую.
Иностранцы-то у него  были знакомые, и много - Суля частенько видел  Грека в
окружении фирмачей. При этом Грек не шугался ни оперотрядов,  ни ментов, ни,
даже, кажется, гебухи.
     Одевался всегда простенько - летом - костюмчик  совковый из универмага,
зимой - пальтишко на рыбьем меху, шапка-пирожок. Ботиночки скороходовские.
     А  посмотреть так  умел -  кровь  не стыла в жилах, она  просто  тут же
начинала сворачиваться.
     Нетрадиционные решения... А у него, у Сули, тоже,  может быть, с башкой
все в порядке. Хотя  и  постучали по ней  в  свое время на  ринге  - сначала
институтском,  а потом и на серьезным.  Успел он поездить  и  на  чемпионаты
страны  и, едва  в Европу  не  попал.  Если  бы не  драка та,  в  кабаке  на
Петроградской - точно бы  в Австрию слетал. Отделал бы там немчуру всякую по
первое число.
     Ну,  ничего. Он  их  и  так  отделывает.  На  бабки  столько уже  лохов
фирменных опустил, что не стыдно за несостоявшийся чемпионат.
     Вот сейчас он очень даже нетрадиционно позвонит в Москву, пробьет - как
там дела у Толика-скважины. Может быть, может быть такая тема срастется, что
и Грек опухнет от зависти.
     Восьмерка, ноль - девяносто пять, семизначный номер по памяти.
     - Хэллоу! Это Суля говорит.  Толик?  Ты? Рад, что тебя застал.  Слушай,
тут такое дело...

     ***

     - Не люди, звери, в большинстве своем. Уродливые, злые тараканы!
     Леков изящно поклонился и с достоинством удалился за кулисы.
     Несколько  секунд зал  оторопело молчал, потом с задних рядов раздались
жидкие хлопки, их шелест прокатился волной до первых рядов и стих.
     - Что-то совсем наш друг скис, - заметил Митя Матвеев, стоящий рядом со
сценой. На груди Мити висел фотоаппарат "Зенит". Рядом с Митей переминался с
ноги на ногу редактор подпольного журнала "Рок--все!" Яша Куманский.
     - Нет новых идей,  - сказал Куманский. - Еще год, ну, полтора, -  и его
окончательно забудут. Не работает человек. Весь этот его авангард - курам на
смех. Ты же понимаешь, Митя?
     - Понимаю,  - ответил Матвеев  и хотел сказать что-то еще, но Куманский
перебил его, схватил  за рукав пиджака, притянул  к  себе и зашептал в  ухо,
заливая Митю волной горячего, сладкого перегара.
     - Вот, и я говорю.... Смотри, смотри, сейчас настоящий драйв пойдет...
     "С  утра портвейну  нажрался,  - подумал  Матвеев. -  Черт  его подери!
Железный  человек. Мне  бы так...  Я и пиво-то утром пить  не могу. А этот -
явно,  бутылку  высосал.  И  ни  в  одном  глазу.  Только  запах.  Настоящий
мужчина.".
     На  сцену  гордыми  шагами  вышли  музыканты группы  "Закат". Замерли у
микрофонов. Зал заревел.
     Группа  "Закат" считалась в Ленинграде яростно антисоветской. Вероятно,
в силу своего названия. Играли они исключительно в Рок-клубе - сцены Дворцов
и Домов культуры были для  "Заката" запечатаны семью печатями. Именно так  -
на  столах  у  руководства  Домов  и  Дворцов  лежали  специальные  бумажки,
присланные  из специального отдела  Комитета  Государственной  Безопасности,
печати  были  на этих бумажках и много  чего еще было. В том числе -  списки
групп и музыкантов,  не рекомендуемых  специальным отделом к выступлению  на
публике.
     Рок-клуб  -  это  статья  особая.  Рок-клуб  и  создан  был  этим самым
специальным комитетом. В Рок-клубе  выступить мог если не кто угодно, то, во
всяком случае из  таинственного списка - любой. А представители специального
комитета не без удовольствия (тоже люди, ведь) слушали запрещенных  артистов
в специально  отведенном для них месте. Слушали и делали выводы. Записи тоже
делали. Для истории. Или еще для чего.
     "Закат" начали свое  выступление  с  "Колоколов".  Говорилось в песне о
том, что певцу эти самые колокола снятся по ночам. Лежат они в траве-мураве.
Точнее, это становилось  понятно только со  второго куплета  -  колокола-то,
собственно, висят.
     А лежат языки.  Дело  в том, что  в первых восьми  строчках не было  ни
одного  подлежащего. Одни  сказуемые  да определения.  Междометия  пару  раз
встречались.  Лежат, поют,  стонут,  висят,  звенят такие-растакие, горюшко,
мол, горе и одна вокруг сплошная беда.
     "И поднял я натруженный язык", - "Закат" затянул третий куплет.
     Слушатели, сгрудившиеся возле сцены, подняли руки вверх, сцепились друг
с другом  пальцами и  начали ритмично раскачиваться  из  стороны  в сторону,
подпевая вспотевшему от  многозначительности  "Закату": - "Головой  своей  к
нему приник".
     Дальше  было  что-то про  родник, про то,  что  кто-то  там  сник,  про
дневник, который попутно ведет автор и заносит туда  всякие неприятности, из
которых только, как выяснялось, и состоит вся его непростая жизнь.
     После  описания  разных  гадостей,  случившихся  с   автором  в  росной
траве-мураве  следовало очень громкое гитарное соло. Зал  затих, готовясь  к
кульминации.
     Она не заставила себя  ждать. Вокалист совершенно диким скоком подлетел
к микрофону, принял странную паучью позу и заголосил финальную фразу:
     "Комбат бьет траурный набат".
     Ре-минор, ля-минор, ми-мажор и снова - ля минор.
     "Я  превращаюсь в репу от такого саунда", - подумал Митя Матвеев и стал
потихоньку продираться сквозь потную толпу к буфету.
     - Ты  куда? - крикнул вслед товарищу Яша Куманский. - Куда, Митя? Такая
крутизна!..
     -  В буфет, - бросил Митя, но Куманский уже отвернулся от него, и начал
болтать головой, пытаясь попасть в резонанс с движениями толпы.
     Ре-минор, ля-минор, ми-мажор.
     Вот, вот для чего "Закат" этот мудацкий хорош. Во время его выступления
в буфете народу поменьше.
     Митя  взял себе  сто граммов  коньяку, бутерброд с  вареной колбасой  -
буфет в Рок-клубе был знатный. Не во  всяком театре можно было покушать так,
как в рок-клубе. Организаторы постарались. Для себя,  ведь, отчасти, делали.
Сами здесь и отдыхали порой.
     - Здорово, Мить!
     К  столику  у  сводчатого  окна,   за  которым  приютился  Митя  легким
спортивным шагом приблизился Андрей Сулим.
     - О, Андрей!
     Митя был знаком с Сулей  года три. Сошлись они в Доме Дружбы  народов -
Митя тогда  еще школу заканчивал. По комсомольской линии попал в Дом Дружбы.
Такое  было мероприятие -  встреча с  немецкими спортсменками. Сперва консул
выступал, по-немецки  что-то бухтел-бухтел. Митя тихонько в туалет вышел  из
зала.
     Туалет пустой  был - все  в  зале  трепетали,  на  немецких спортсменок
глазели. Было на что поглазеть.  Фройлянен все как  на  подбор  - белокурые,
бестии, отъевшиеся,  такая  если  за  ряд  скрепленных между  собой  стульев
зацепит случайно, когда по проходу прет - так весь ряд вместе  со зрителями,
с мясом выкорчует из пола.
     В  одной  из  кабинок  заревела  спускаемая  в  унитаз  вода.  Хлопнула
деревянная  дверца   и  рядом   с  Митей   возник   высокий,  статный  юноша
неопределенного,  впрочем,  возраста.  Юноша  был  одет в хороший  пиджак  с
комсомольским  значком и - Митя  задержал взгляд не в силах оторвать его  от
вожделенной части гардероба  - в новенькие джинсы,  ярко-синие,  в  обтяжку,
простроченные желтой ниткой, чуть расклешенные.
     С джинсов, оно все и началось.
     Разговорился Митя со статным юношей, тот его в буфет повел, шампанским,
от которого Митя  стремительно  опьянел,  угостил.  Телефон  свой  оставил и
растворился среди дружественных фройляйнен.
     Виделись они не часто,  но каждая новая встреча  оборачивалась для Мити
чем-нибудь  приятным - в зависимости от того, сколько денег мог  он выложить
перед Сулей за это приятное. Или диск  хороший принесет улыбчивый  знакомый,
или  носки  фирменные.  И до джинсов, наконец, дело дошло. После стройотряда
Митя, наконец,  позвонил Суле и, трепеща от нетерпения, сообщил, что готов и
"штаны" взять.
     - Что куришь? - спросил Суля, присаживаясь рядом с Митей.
     -  Да вот..,  -.  Митя  полез, было,  в карман,  но Суля,  как  всегда,
обаятельно улыбнувшись, поднял вверх указательный палец.
     - Угощайся.
     В руке Андрей Сулима волшебным образом появилась красно-белая  пачка  с
заветным, убедительно-черным цветом пропечатанным словом "Мальборо".
     - Спасибо, - сказал  Митя, вытягивая из пачки  сигарету.  - Пойдем, что
ли, покурим?
     Суля чиркнул зажигалкой.
     - Здесь нельзя, Андрей...
     Митя  опасливо посмотрел  в сторону буфетной стойки, над которой висела
табличка, повествующая о том, что "У нас не курят".
     Суля никак  не отреагировал на замечание приятеля, прикурил, затянулся,
выпустил дым, стряхнул крошки пепла в пустое блюдце.
     -  Слушай,  у меня три диска  "Цеппелина" пришло. - Для тебя тормознул.
Надо тебе?
     -  О-о...  Митя взял со стола зажигалку, зажег свою сигарету. Если что,
Суля будет разбираться. Он первый закурил.
     Повертел в руках зажигалку. "Зиппо" - непонятное слово.
     - Бензиновая, что ли? - разочарованно спросил Митя.
     - Да ладно тебе.
     Суля отобрал у Матвеева зажигалку и сунул в карман пиджака.
     - Так берешь?
     - Андрей... Мне-то надо, конечно, только с бабками сейчас...
     - Да потом отдашь. Мы же свои люди. Так как?
     - Беру, - выдохнул Митя. - А какие?
     - Четвертый, пятый и "Презенс".
     - О, кайф... Беру, точняк - беру.
     - Слушай, - Суля выпустил в потолок тонкую струйку дыма. -  А ты  этого
певца-то знаешь?
     - Которого? Из "Заката", что ли?
     - Да что  ты, Митя... Ты же в музыке сечешь. Нет, того,  который  стихи
читал перед этим "Закатом". Как его... Леков, что ли?
     - Конечно знаю, - ответил Митя.
     - Познакомить можешь? Нравится мне, как он это все...
     Суля неопределенно покрутил в воздухе пальцами.
     - Да запросто. Хоть сейчас. Если он уже не нажрался за кулисами.
     - Да хоть и нажрался - большое дело. Я бы тоже сейчас коньячку треснул.
Можно вместе. А? Как ты?

     ***

     В  гримерку  можно  было  попасть  двумя  путями. Коротким  и  длинным.
Короткий, наиболее естественный - это подняться по лесенке на сцену, юркнуть
за кулисы и оттуда - прямо по узенькому коридорчику к заветной двери.
     Однако, на  сцену всходить  было  страшновато. На  сцене  пожинал лавры
"Закат".  Пожинал настолько  неистово  и самозабвенно,  что  приближаться