Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
Есть в этом стиль. Есть литература. Да и живопись, наверное.
Пост-фактум.
Огурцов ступил на тротуар. Теперь от клуба "Флажолет" его отделяла
двойная асфальтовая граница. И хорошо, что отделяла. Он и так уже давно
отделился. Все отделились. По-настоящему. А сейчас Кольцо, выступив неким
асфальтовым символом пролегло запретной полосой и обозначило это отделение
визуально.
Мимо Огурцова прошуршал "Мерседес". Не бог весть, что, но, все-таки...
"Трехсоточка". Огурцу такого в жизни уже не купить. Это вам любой скажет -
до сорока хорошей машины не купил - забудь. Так и будет на своем "Форде"
битом рассекать под "Кобелиную Любовь" из старых динамиков и воевать с
долбаным замком левой дверцы.
Вот, тоже - едет куда-то, ни свет ни заря. На "Трехсоточке". А Огурец -
на обочине. Как символично, блин.
- Слышь, мужчина.
Был во "Флажолете". Слушал рок. Понравилось? Понравилось. Что самое
паскудное-то - понравилось. Молодые парни, один - просто теленок, тут и про
молоко на губах вспоминать нечего, и так видно, что портвейну не нюхал в
жизни, одно это молоко сраное да шипучку ядовитую жрет с утра до ночи.
Точнее - с ночи до утра. А так давал, такого джазу, что мама, не горюй.
- Слышь, друг...
А вот интересно, если сейчас в "Пекин" зарулить - дадут пожрать? Во
"Флажолете" тоже можно было пожрать, но жрать там не хотелось. Там слушать
хотелось. Там необычно было. Интересно. А в "Пекине" - там только жрать.
Место для жранья. Самое то. Как всегда было - захотел жрать - идешь в
"Пекин"... Как двадцать лет назад, с Кудрявцевым, с Лековым. Черт бы его
взял. Да, собственно, и взял, ведь... А во "Флажолете" выть хотелось. Где
ты, урод, Василек, где ты, мудак, просравший все, что имел и чуть-чуть еще у
товарищей прихвативший, когда во вкус просиранья вошел? Что бы ты сказал,
когда этих сосунков, этого теленка, этого в жопу трезвого рокера послушал?
Нет, должны же в "Пекине" круглосуточно кормить, Москва это или не
Москва? Обязательно должны.
А этот сосунок, как он легко все, как правильно... Именно так, гаденыш,
играл, как они тогда хотели. Ну, положим, у Лекова получалось. Когда не
очень пьяный был. А если бы он чаще был не пьяный - был бы он Лековым? Хер
знает, кем бы он был, но только не Васильком. Пан или пропал, короче. Панк
или пропалк. Получается, что пропалк.
А ни хрена бы ты, Леков, ни хрена бы не сказал. Либо понты кинул, либо
просто нажрался мгновенно, как только ты умел. А, скорее всего - и то и
другое бы, в комплекте, в твоей, всем известной фирменной упаковке - с
матюгами, с битьем посуды и товарищеских лиц, с разрывание в клочья платьев
интересных дам. С лековщиной, короче. Что тебя сгубило? Лековщина? Очень
может быть. А может - нет.
Нет, конечно, конечно в "Пекине" накормят. Или - ну его? Вот, та же
Анна - если бы она все-таки решила под троллейбус тулупом - пошла бы она
сначала в "Пекин" зажевать чего-нибудь напоследок? Схарчить лангет-другой?
Жульенчик навернуть? Или по-плебейски, с нищенски пустым желудком дала бы на
Садовом акробата-камикадзе? Нет, дворянская кровь непременно бы ее сначала в
"Пекин" погнала. Бламанже, Дом Периньон, бекасов по-нормандски, устриц,
икорочки, нет, икорочка - это для купцов, да под троллейбус с икорочкой в
животе как-то не очень эстетично. То ли дело - с бекасами по-нормандски.
Сразу увидят люди - аристократа задавили. А то - икорочка... Тьфу, скажут
люди, совсем зажралась. С жиру бесится. А про бекасов такого не скажут. Они
незаметные, ну птица и птица, только знающий человек оценит. "Бекас", -
подумает знающий человек. Значит, причины у бабки серьезные были... С
бекасами-то под троллейбус.
Постоит такой человек с минуту, поглядит на бекасов, опечалится да и
пойдет домой Тургенева читать. И спросит себя - чего же старуха в
Баден-Баден умирать не поехала, как все приличные люди, а на Садовом кольце
кеды выставила...
- Оглох, что ли, товарищ?
Низкий, хрипловатый, со скрытой визгливостью, однако, с неуловимыми
обертонами, присущими только слабому полу.
Огурцов вдруг понял, что он стоит прямо перед неопрятно одетой дамой
неопределенного возраста и что эта самая дама уже в третий (подсознание
зафиксировало) раз обращается к нему не то с вопросом, не то с предложением.
"Нашла себе товарища...".
- Курить есть?
"Нашла себе товарища..."
Огурцов никак не успевал додумать фразу до конца, все время
останавливаясь на "товарище".
- Я вижу, ты удолбан, мужчина.
Не вопрос, а констатация.
"Нашла себе това...".
- МАРИКИЗА?!!
Женщина неопределенного возраста, неопрятно одетая открыла рот и
замолчала. Зубы в неопрятном, неопределенного возраста рту были, как успел
заметить Огурец, вполне респектабельные. Чуть ли не фарфоровые.
- Ты кто, мужчина?
Маркиза отошла на шаг, прищурилась.
- Етит твою мать! Огурец! Ты-то здесь как? Ты же теперь крутой,
говорят? Икрой рыгаешь!
Грязное троллейбусное колесо переезжающее сухонькое тельце увядшей Анны
Карениной и красная икра в последней предсмертной отрыжке.
Коньяк "Хеннеси" поднялся из глубин желудка к альвеолам.
- Тебя тошнит, что ли, Огурцов? - забеспокоилась Маркиза.
- Старик "Хеннеси", - просипел Огурец.
- Кто? - не поняла Маркиза. - Ты поблюй, поблюй как человек, покашляй
макаронами, легче станет... Ой, Огурцов, тебя просто не узнать... А что за
старик-то? Знакомый твой? - затараторила Маркиза.
- Более чем, - с трудом проглотив наполовину переваренный коньяк
просипел Огурец.
- Иностранец?
- Угу.
- Ну, я всегда говорила, что иностранцы до добра не доведут. Помнишь,
как я с ирландцами нажралась? Мне три ночи потом всякие Конаны снились,
морды эти красные, ирландские, зеленые, блин, рукава... Причем, что
интересно - во сне ориентируюсь нормально. Конан и Конан. А очухаюсь - что
за Конан, какой Конан - откуда я знаю. Потом только сообразила - книжка
такая. А как сообразила - враз мне полегчало. Потеть по ночам перестала, сон
нормальный, мужики стали нормальные сниться, бабы тоже... Ну, ты знаешь. А
потом мне Лео эту книжку принес - там на обложке этот Конан - ну вылитый,
как тот, что ко мне во снах являлся. С чудищем каким-то пехтерится..
Красочно так все, целофанированная обложка, 7БЦ, офсет, ну, все дела. Конан
этот на обложке от крутости лопался под целлофаном. А чудище - тоже
лопалось. От анатомических противоречий. Помнишь?
- А ты не изменилась. Ни на и'...
Слово "йоту" Огурцу произнести не удалось. Снова подкатила тошнота, он
икнул, прикрыл рот ладонью.
- Желудок не держит, - тихо вымолвил он, потея и трясясь.
- Ты тоже. Только лицом раздался. Знаешь, ты так стоял, я думала, ты
под троллейбус сейчас сиганешь.
- Да? А я про Анну Каренину думал.
- Я же говорю - не изменился. В хламину пьяный - а про Анну Каренину.
Или про Ленина. Курить-то есть у тебя?
- Есть. На. А ты чего, в Москве теперь живешь?
- Я где только не живу.
Маркиза сунула в рот сигарету и вытащила из кармана бордового, с
вытканными на груди желудями пальтишка - обшлага кармана были сильно
потрепаны - зажигалку "Зиппо". Эта "Зиппа", по мгновенной, на уровне
рефлекса, оценке Огурца должна была стоить, минимум, долларов двести. А то и
все триста. Огурец чуял подлинность дорогих вещей нутром, как хороший
"ломщик" или банковский служащий определяет наощупь подлинность, достоинство
и номинал любой купюры.
"Ну, пальтишко и "Зиппо" - это ее стиль. Наркотой. что ли, она
торгует?".
- Наркотой торгуешь? - спросил Огурец.
Последняя информация, которую он имел о Маркизе была более чем
печальна. Маркиза, по слухам, сторчалась вконец и, в этой связи, собиралась
заняться курьерством. Товар возить.
- Да не-е...
Маркиза глубоко затянулась огурцовским "Мальборо".
- О! Настоящие! А то я подумала, было, что ты, как лох - с "Мальборо"
ларечным рассекаешь. Крутые-то, они "Мальборо" не курят.
- Это смотря какое "Мальборо", - ответил Огурец.
- Переломалась я, Саша, - сказал Маркиза очень серьезно. - Веришь?
- Верю, - неопределенно повел плечами Огурец. - Конечно верю.
- Не веришь, - убеждено сказала Маркиза. - Никто почти не верит. Ну и
хрен с тобой. А я квартиру продала питерскую, замуж вышла. Теперь вот здесь
обитаю.
- А он кто?
- А какая тебе разница? Я с ним уже развелась.
- И что теперь?
- В Теплом Стане у меня квартира. Однокомнатная, так мне больше и не
надо. Знаешь, кайф такой - лес из окна видно. Настоящий. Воздух, озон.
Только, все равно, спать не могу. Дурь по ночам снится. Но я - как штык. По
ночам работаю, а днем сплю. Днем сны не снятся. Я, Огурец, предел свой
увидела. Ты видел предел свой?
Огурцов отвел глаза.
- Видел? - требовательно спросила Маркиза.
- Видел.
Он вдруг закашлялся и от этого ему неожиданно стало легче. Старик
"Хеннеси", мурлыкнув в гортани, уполз обратно в желудок и там затаился в
ожидании полной ферментации.
- А занимаешься-то чем? - чтобы как-то разрушить неожиданно печальную
паузу спросил Огурцов.
- А дизайнер я, - беспечно ответила Маркиза. - Между прочим, модный.
- Да? - с сомнением посмотрев на бордовое пальтишко спросил Огурцов.
- А в кайф мне так, оценив его взгляд сказал Маркиза. - В кайф. У меня
шмотья дома этого - по углам кучи лежат, в шкаф не лезет. А мне по фигу. И
быки на улице не пристают. А то я пару раз вышла цивильно, так не знала, как
отбиться. Мимикрия. Знаешь, что я делаю-то?
- Что?
- Обложки для всякой попсы московской. Ну, для компактов, для
видеокассет... плакаты, шмакаты. Платят - боже ты мой! Сама не понимаю, за
что.
- Ну да, - покачал головой Огурцов. - Я тоже не понимаю. Слушай, а ты
есть не хочешь?
- Есть? Хочу. А что? У тебя бутерброд в кармане заготовленный лежит? Ты
заранее знал, что мы встретимся? Взял колбаски, сырику... Вот, думаю,
Маркизу встречу, колбаской накормлю.
- Перестань. Пошли в "Пекин"?
- Ну. пошли. Каждый платит за себя, или как? У меня бабки есть, могу
угостить.
- Да брось, Маркиза, не выеживайся. Пошли.
***
Троллейбус был очень старый. Окажись он обычным, то есть, новым, со
сверкающими, только что вымытыми в гараже боками, с чистенькой табличкой, на
которой аккуратным хорошо читаемым шрифтом обозначен маршрут движения, не
сели бы в него ни Огурцов, ни Маркиза. Ходу до "Пекина" было минут пять. Это
если с задушевной беседой. Если нога за ногу. А молча - так и вовсе - рукой
подать.
Но чудовище, со скрипом и стонами возникшее из-за спины Маркизы сразу
очаровало Огурцова. Если не сказать - загипнотизировало.
Как это мэр Москвы проглядел, облажался, дал маху, обмишурился, обо...
Как, кто, зачем позволил появляться на свежих утренних улицах столицы
невероятному средству передвижения?
Этот троллейбус был асоциален. Это был бомж в счастливой семье
московских троллейбусов. Это был опустившийся, обрюзгший, потерявший ум,
честь и совесть троллейбус-хмырь.
Огурцов сразу понял, что троллейбус этот чем-то похож на него. На
известного писателя, который никогда в жизни не ходил проторенными путями.
"Некоторые, - вспомнил Огурцов, - шагают в ногу вместе со всеми... А
некоторые, - фраза капитана милиции, с котороым беседовали в молодые годы
Огурцов и Полянский, - некоторые гады выбирают окольные дорожки... чтобы не
шагать в ногу... чтобы...".
Он сразу почувствовал симпатию к троллейбусу. Этот, явно, ни с кем и
никогда не шагал в ногу. Точнее, не ехал в колесо со своими сверкающими
чистыми, после мойки боками, цивильными и представительными транспорноми
средствами. Этот, совершенно точно, ездил окольными путями, подбирал бродяг
на неведомых и необозначенных табличками остановках, он сворачивал в
закоулки, он гулял - гулял, так, как хотелось ему и его водителю. Следы
прошлого говорили о многом. Вон - с боку плохо отрихтованная огромная
вмятина, говорщая о том, что жизнь тащила его через овраги и буреломы -
троллейбус кренился на левую сторону, покачивался, словно с похмелья,
скрежетал тихими, невнятными проклятиями и, казалось, что если бы он не
держался за провода дистрофичными ручками-рогульками, то тут же завалился бы
на бок неопрятной сине-бурой тушей.
Троллейбус подполз к остановке, на которой стояли Огурец и Маркиза и
остановился. Помедлив, но зная, что есть в мире необходимое зло, он
попытался раздвинуть вялые шторки дверок-гармошек. Открылась одна - та, что
в конце. Две остальные судорожно подергались и застыли в исходном положении.
Огурец и Маркиза завороженно смотрели на железного выродка. Стояли и
смотрели.
Троллейбус тоже стоял. Кажется, ждал. Во всяком случае, стоял он уже
значительно дольше положенного для обычной остановки времени.
- Пошли? - тихо спросила Маркиза.
- Пошли, - уверенно скомандовал Огурец.
Они бросились к задней дверце. Когда Огурцов, оступившись на
скособоченной ступеньке схватился рукой за шершавый поручень, его ощутимо
дернуло током.
- Брат! - восхищенно прошептал он.
В ту же секунду дверца-шторка злорадно зашипев, неожиданно быстро
сомкнулась за спиной Огурцова, защемив полу его пиджака.
***
Мужик смотрел в окно.
Маркиза и Огурец, несмотря на то, что троллейбус был, за исключением
единственного пассажира, пуст, устроились за его спиной. Остальные сиденья
не могли таковыми считаться. Где-то не было обивки, где-то она была, но вся
в липких, грязных, непонятного происхождения пятнах, а кое-где и сидений-то
и вовсе не было.
Оставалась одна, более или менее приличная лавочка - за уставившимся в
окно гегемоном.
Солнце всходило и лучи его били в лобовое стекло машины. Несмотря на
то, что оно было удручающе грязным, мутным и расцарапанным, лучи эти слепили
глаза Маркизы и Огурцова. За спиной гегемона, сидящего впереди, спрятаться
от солнца не удавалось. Слишком тощей и узкой была его спина, да и
покачивалась она из стороны в сторону, делая невозможным использование ее в
качестве тента.
- Пересядем? - спросила Маркиза.
Огурцов снова не услышал ее вопроса. Он вдруг понял, что это тот самый,
именно тот самый троллейбус, который он загнал когда-то на киностудии
"Ленфильм" ухарям с провинциальной киностудии. Вместе с Мишей Кошмаром, ныне
преуспевающим бизнесменом. Он не мог ошибиться. Ему даже показалось, что он
вспомнил четырехзначный номер, наляпанный масляной краской над кабиной
водителя. Самого водителя видно не было - его скрывала выцветшая от времени
и взглядов пассажиров кустарно отретушированная фотография Владимира
Высоцкого.
- Пересядем? - повторила Маркиза.
- Ага. Давай. Только куда?
- А вот, назад. Там тоже, кажется, задницу можно пристроить.
- Если очень постараться, - хмыкнул Огурец, поднимаясь с лавочки.
Они пересели на самые последние сиденья. Теперь Садовое кольцо
уползало, уползало вихляясь и покачиваясь в такт с нетвердыми и неровными
движениями издыхающего средства передвижения.
Огурцов смотрел в заднее стекло. Уползало Кольцо, уползал "Флажолет",
уползала еще одна ночь.
"А гори оно все огнем, зато Маркизу встретил! Мы же так дружили.".
Огурец вдруг понял, что "дружили" в прошедшем времени его не
устраивает. Они дружат. Они встретились так, словно расстались только вчера.
Информации друг о друге не было, ну, последней информации, зато как легко
было. Как просто. Давно не испытывал Саша Огурцов ничего похожего. Казалось
ему, что и не испытает уже никогда. А вот - на тебе.
- А ты-то как в Москве? - спросила Маркиза.
- Я? Ну. у меня тут круто...Я же теперь писатель. Книжка новая вышла,
презентация вчера была.
- Ты? Писатель?
Маркиза отстранилась и внимательно посмотрела на Огурцова.
- И что пишешь?
- Книги, - помрачнев ответил Огурцов. - Прозаик я. Пишу про заек. И про
Ленина. Устраивает?
- Ясно. Достали тебя вопросами. Ладно. Не буду терзать. Дашь почитать
чего-нибудь?
- Конечно.
"Почитать. Это что же значит, что мы теперь с ней будем видеться?
Часто? Или это просто так, треп пустой. Ни к чему не обязывающий. Как вчера
на презентации".
Огурцов вдруг почувствовал, что со временем происходят странные вещи.
Вот они едут, говорят, пересаживаются с места на место, а "Пекина" все нет и
нет. Пешком бы уже давно дошли. Ну и троллейбус, однако.
- Сейчас-то откуда пылишь? С чего тошнишь?
- Да так... В клуб тут один сходил. Музыку послушал.
- Во "Флажолет", что ли?
- Ну. Откуда знаешь?
- Так я же москвичка теперь. Мне это знать положено по чину. Правда,
там мои клиенты не выступают. "Флажолет" - не попсовое место. Правильное.
Пролетарий, сидящий теперь за спинами Маркизы и Огурцова вдруг тяжело
закашлялся, заперхал, сплюнул на пол и что-то пробормотал.
Тяжелая, по-домашнему теплая, как старое ватное одеяло, волна перегара
накрыла Маркизу с Огурцом, лишив возможности слышать, разговаривать,
перекрыла дыхание.
- Уф-ф-ф, - выдохнула Маркиза.
Огурцову показалось, что даже свет утреннего солнца потускнел, здания
за окном троллейбуса, машины, несущиеся по Садовому, небо - все приобрело
синюшный оттенок. Все острые углы сгладились, все прямые пересеклись, а все
кривые расправились, мир потерял устойчивость и перестал подчиняться законам
физики.
***
Старенькая Анна Каренина застыла за столом ресторана "Пекин" с
крылышком бекаса во рту.
Огурец перевел дыхание и понял, что ни в какой "Пекин" они сейчас не
пойдут. Пусть там Анна своих бекасов кушает, в тишине и благолепии. У нее
еще много дел. Не стоит мешать старушке. Да. в "Пекин" они не пойдут. А
пойдут они, или поедут в "Россию". К Огурцу в номер. Вот куда они поедут. А
там уж и бекасиков по-нормандски отожрут и манной кашки в столовой для
командировочных и черта в ступе - там уж они развернутся. Там уж они
оторвутся не по-детски.
- А что, Маркиза, - втягивая носом остатки перегара, все еще тянущегося
с переднего сиденья, начал Огурец. - А что, Маркиза, если нам в "Пекин" не
пойти? А что если нам в номера завалиться?
- В какие еще номера?
- Ну, не в номера... Ко мне в номер. В "России" я живу. Меня там
издатель мой поселил.
- А там мы пожрем? - строго вопросила Маркиза.
- Да ты что, москвичка, е-мое... Там все есть. И кабак, и столовая для
командировочных.
- Ну да. Так я и знала. Вы, питерские, все такие. Сэкономить желаете на
девушке.
- Да ни в жисть! Ты чего, Маркиза? Давно ли ты так стала - "Вы,
питерские"? Пойдем в кабак, а то... Или в номер возьмем...
- Лучше в номер.
- Да, я тоже думаю - лучше в номер. А то достало меня по клубам... По
кабакам... Во "Флажолете" этом - представляешь? Ничего съесть не мог. Только
пил. Разве это дело?
- А чего пил-то и не ел? Там же кухня клевая.
- Музыку слушал, говорю тебе.
Новая волна перегара спереди, новый взрыв кашля. Огурцов подумал, что
букет старика "Хеннеси" с его тонким ароматом никогда не победит, не
переломит бодрого, вульгарного, витального запаха крепкого дешевого
портвейна. Это все равно что с опусом Куперена выйти супротив "Металлики".