ужилось,  тоненький
звон. Провал.
   Так не бывает. Вспоминается другое.
   Ночи в больнице. Сухой, распухший язык.  Жар,  дышать  трудно.  Громкий
разговор санитарок  в  коридоре.  Какой-то  Коля  пьянствует  и  изменяет.
"Пропадите вы с ним!" Позвать врача, пожаловаться. Неловко. Черт  с  ними,
потерплю. Скоро улягутся на стульях и захрапят. Деликатность. Хорошо,  что
нас только двое. У соседа гипертонический криз.  Тоже  не  спит.  Головные
боли. Вздыхает, ворочается. Молчим.
   Разговаривают, проклятые!
   Весь мир противен. Черствые, самодовольные врачи. Глупые, привередливые
больные. Безграмотные сестры с подведенными глазами.
   Говорят, что где-то есть лаборатории,  населенные  одержимыми  учеными.
Композиторы сочиняют нежную и героическую музыку. Есть любовь.
   Все врут. Есть  только  одышка.  Жажда.  Толстый  язык  Селезенка,  как
большой камень, перемещается в животе при каждом повороте.  Люди:  поесть,
переспать, помочиться.
   Не хочу. Глупые бредни недоросля: какие-то модели, анабиоз. Зачем? Бог,
дай мне подышать! И забери меня. Нет, не в рай, не в ад. Просто никуда.
   Не забрал. Доктора хорошие. И сестры милые, отзывчивые  девушки.  Цветы
принесли, торт.
   А сейчас мне отлично. Дышать легко. Приятная слабость делает тело вялым
и легким. И мысли с чуть затуманенными переходами.
   Опыт идет хорошо. Собака заснула без всяких  патологических  сдвигов  в
составе крови. Значит, в  клетках  за  это  время  не  накопилось  вредных
продуктов. Важное условие пробуждения. И левый желудочек не переполняется.
Очень боялся. Мороки было бы...
   Самое трудное впереди - оживить.
   Будем постепенно нагревать на плазме. Потом добавим крови, как только в
венозной жидкости будет мало кислорода.  Боюсь,  что  сердце  будет  слабо
сокращаться, а АИК плохо приспособлен для параллельного включения.
   Много еще нужно сделать. Начать да кончить.  Времени  мало.  Сил  мало.
Лежать бы вот так на диване. Слушать малиновый звон.
   Малиновый звон - это не то. Это в церквах. Пасха. Детство. Целую неделю
звонили на нашей колокольне. Я там бывал маленьким  мальчиком.  Удивление:
мир, оказывается, такой большой!
   Как это бесконечно далеко!.. Мама. Мамочка. Кажется, при жизни я ее так
не называл. Сантименты не были приняты. Но все равно самое дорогое. Идеал.
Хорошо, что не дожила. И вообще - что никого нет. Люба? Она отдельно.
   Ты по себе судишь, черствый человек. Если бы умирала она, то ты бы  все
равно соблюдал приличия. Нашел бы причину.
   Да, соблюдал бы. Чтобы дети ничего не узнали. Чтобы  она  осталась  для
них такой же мамой, как моя. Без пятнышка. А моя  тоже  могла  бы  завести
роман. Сколько ей было? Тридцать, тридцать  пять?  Когда  он  бросил  нас,
отец?
   Человек обязан держать себя в  руках.  Скрываться.  На  этом  построено
общество.
   Нет. Ты просто бесчувственный эгоист. Всю жизнь дрожал за свой душевный
комфорт. Мама звала: "Книжный червь". Потому и умираешь бобылем.
   Хватит упреков. Меняться уже  поздно.  Хотя  бы  сохранить,  что  имел:
думать о людях хорошо и поменьше утруждать их своей персоной.
   Болезнь ужасно  меняет  психику.  (Зачем  "ужасно"?  Не  нужно  сильных
выражений.)  Больные  видят  все  через   свои   страдания.   Безразличное
становится  плохим.  Просто  плохое  -  отвратительным.   А   хорошее   не
замечается.  Все  люди  раздражают.  Зависть.  Эгоизм.  "Доктор  и  сестры
_обязаны_ быть отзывчивыми, хорошими. Деньги получают". Даже я ловил  себя
на этом.
   Нет, не допускать. Все время следить за собой, не спуская глаз. Создать
следящую систему, как в технике...
   Стук. Подняться, сесть. Не показываться лежащим.
   - Войдите! Ах, это вы...
   Юра, Вадим. Свои... Пожалуй, самые близкие? Одни из самых.  Есть  Люба,
есть Леня. И все? А что, разве мало? Многие ли имеют столько? Друзья - это
редко.
   - Да вы лежите, чего вскочили! Вот раб приличий!
   - Про тебя этого не скажешь.
   Это неверно. Только так, сверху. Мимоза, когда касается его самого.
   Юра:
   - Мы принесли вам кофе.
   Верно: тарелка, что-то закрыто марлей. Как в лучших домах.
   - Спасибо. Садитесь. Как там?
   Пью с удовольствием. Именно то, чего мне не хватало.
   -  Ничего  еще  не  случилось.  Всего  сорок  минут,  как  перешли   на
стационарный режим.
   - Как анализы?
   -  Напряжение  кислорода  в  оттекающей  плазме  понизилось  до  сорока
миллиметров ртутного столба. Температура в прямой кишке - плюс два.
   - Какой обмен? Прикинули?
   - А как же! Чтобы Юра да не сосчитал!  Примерно  около  трех  процентов
нормы. Да, Юрка?
   - Все-таки плазма с трудом обеспечивает доставку кислорода.
   - Когда будет повышенное давление,  тогда  обеспечит.  Много  кислорода
пойдет через кожу. (Это я так думаю, я так хочу.)
   - Неизвестно,  как  еще  это  отзовется  на  тканях,  которые  будут  в
поверхностных слоях, с высоким парциальным давлением кислорода...
   - При низкой температуре ничего.
   (Но это нужно еще проверить. А успеем ли мы?)
   - Моча есть? Я что-то не обратил внимания.
   -  Ни  капли.  Как  только  перешли  на  стационарный  режим  с  низкой
производительностью - как отрезало. Искусственная почка необходима.
   - Это так  и  предполагалось.  А  что,  ребята,  не  "отвыкнут"  органы
работать после долгой стоянки? Как вы думаете?
   Молчат. Соображают, можно ли  откровенно  сказать.  Мне  предстоит  это
проверить - "отвыкнуть".
   - Ну что  скрывать  -  мы  этого  не  знаем.  Нужно,  чтобы  в  целости
сохранились   сложные   молекулярные   структуры,   которые   обеспечивают
специфическую функцию клеток - сокращение сердца, секрецию мочи.
   (Спасибо - разъяснил.)
   - Хорошо бы провести хотя бы несколько дополнительных опытов.
   Это Юра говорит, задумчиво. (Хорошо ли?..)
   - Мы не будем проводить этих опытов. Просто не успеем.
   (Больница. Задыхаюсь. Нет. Проверите потом. Если  не  подтвердится,  то
просто выключите АИК.) Не  нужно  обсуждать  этих  общих  вопросов.  Давай
детали.
   - Скажите лучше, что нужно изменить и доработать.
   Обрадовались:
   - О, мы многое изменим! (Пауза, удовольствие на лице Юры. Творец.)
   - Во-первых, у нас скоро  будет  мембранный  насос  с  электромагнитным
приводом,  который  обеспечит  синхронную  работу  с  сердцем.  Во-вторых,
налаживается автоматика  к  АИКу  -  регулирование  производительности  по
потребности в кислороде в зависимости от давления в венах, артериях. Можно
задать  разные  программы  управления  -  включаться  с   перерывами   или
непрерывно.
   (Все это я  знаю,  но  молчу.  Приятно  посмотреть.  Завидую:  ему  еще
кажется, что он все может.)
   - Хорошо, но каковы перспективы  улучшения  качества  самого  насоса  и
оксигенатора? Чтобы они не разрушали кровь?
   - Для нового АИКа  получим  самый  лучший  пластик.  Поверхности  будут
шлифованы по высшему классу точности. Почти  такая  же  гладкость,  как  у
собственной сосудистой стенки.
   - Да, все очень хорошо. Но от сегодняшнего опыта  до  настоящей  машины
для анабиоза очень далеко. Очень!
   (Не успеть. И они тоже думают, но молчат.) Вадим хмурится.
   Юра:
   - Не так уж далеко. Бочку для саркофага на  авиазаводе  заканчивают.  Я
был там позавчера - отличный цилиндр из  толстого  оргстекла.  Выдерживает
давление в пять атмосфер. Кондиционер для камеры тоже скоро получим. Будет
давать любую температуру и влажность. Новый АИК, автоматика...
   - А почка?
   - Почкой Семен Иванович заведует.
   Назревает конфликт. Не зря он сегодня ходил в лаборатории,  как  чужой.
Старался не мешать. Плохой? Нет,  просто  не  тянет.  И,  может  быть,  не
понимает этого.
   - Вы бросьте  эти  разговоры.  Семена  можно  использовать  только  для
выколачивания заказов  по  почке,  а  не  для  ее  создания,  наладки  или
привязки.
   Вадим вступается:
   - Да это он так, треплется. Мы следим: почку делают. По  тому  проекту,
который с вами согласовывали. Она мало  отличается  от  стандартной  малой
модели, поэтому можно надеяться, что получим в срок.
   (Позвольте,  какой  срок?  Я,  кажется,  не  назначал  срока.   Значит,
советовались с Давидом. Неприятно. Почему? Логика. Нужно планировать.)
   Кофе вкусный. Туман в голове совсем рассеялся.
   - Кто это такой кофе варил?
   - Н-ну! Вы не знали? У нас же есть теперь мощная кофеварка. Коля сделал
в  мастерской.  Все  к  кофе  пристрастились.  Из  других  отделов  ходят,
заваривают.
   - А что говорят о вашем анабиозе в институте?
   - Об анабиозе  ничего.  Мы  же  делаем  установку  для  оживления,  для
искусственного управления жизненными функциями.
   - Вот еще и поэтому нельзя проводить длительных опытов.
   Когда они все вместе, говорит  всегда  Вадим.  Юра  вообще  молчаливый,
редко его удается раззадорить.
   - А вы часто ссоритесь?
   - Каждый день.
   - Почему? Юра, пророни словечко.
   -  Вы  же  сами  знаете,  что  с  ним  невозможно.  Все  оценки   очень
субъективны, действия непоследовательны. Тип с повышенными эмоциями.  (Как
книжно он выражается!) Но быстро миримся.
   - Это я мирюсь. Он бы неделю дулся.
   Приятно видеть их. Но им нужно идти. Опыт. Сейчас бы получилась хорошая
беседа. Всегда так: когда хочется поболтать, - нет времени. Время  есть  -
нет настроения.
   - Вам, наверное, пора идти?
   - Что вы нас гоните? Мы всего десять минут сидим. Да, Юрка?
   - Не беспокойтесь, Иван Николаевич. На  новый  режим  будем  переходить
через пятнадцать минут. А до тех пор там справятся без нас.
   - Надеетесь, значит?
   Вадим:
   - Не очень, чтобы очень, но в некоторых пределах. Знаете,  какой  народ
теперь?
   - Будто ты знаешь, какой был раньше?
   - В книжках же пишут. Я книжки  читаю.  Короленко,  например,  "История
моего современника".  Чернышевский.  Народовольцы.  Идейные  молодые  люди
были. А у нас? Чуть опыт затянулся - "Отгул давай!"  или  "Зарплата  мала,
уйду на завод". Это больше Юркины кадры - на завод. Моим податься  некуда:
физиологу везде восемьдесят рублей.
   - Брось, Вадим. Работают, не уходят. Тоже с тобой им  не  мед.  Сегодня
одно делают, завтра, глядишь, новое придумал - сиди до ночи,  переделывай.
Потом вообще не появляешься, они без дела слоняются... Нет, не мед.
   - Ты мне критику тут не разводи. Все равно не тот народ.
   - "Вот были люди в наше время..."
   - Знаю. Бородино. М.Ю.Лермонтов.
   Увлеченные. Они оба увлеченные, но по-разному.
   А молодежь, наверное, всегда  была  одинакова.  Возрастные  особенности
психики накладывают отпечаток на убеждения. Молодость решительна. Зрелость
осторожна. Нет,  не  все  так  просто.  Произошли  изменения  в  идеях,  в
культуре, в воспитании, и молодежь на это реагирует больше, чем взрослые.
   Спросить:
   - Скажи, Вадим, что тебя движет в жизни?
   Вадим:
   - Да ничего. Просто живу. Получаю удовольствие от работы. Мне  нравится
раскрывать, как вы выражаетесь, "программы" деятельности клеток,  органов,
организма.
   - А для чего?
   - Ну просто нравится. Конечно, приятно, если врачи используют наши идеи
и будут вылечивать больных. Но главное - это сам процесс искания.
   Юра:
   - А ты, Вадим, неразборчив.
   - Ну и что? Верно, всеобщими теориями не задаюсь, как ты. Но правила  в
жизни у меня твердые: работай честно, на  всю  железку.  И  на  ноги  себе
наступать не давай. В том числе и таким типам, как наш директор.
   - Надеешься выстоять?
   - Надеюсь. Знаю, знаю, что вы скажете: "Остынешь, сломают". Не  сломают
и не остыну. Вот!
   (А я выстоял? Нет. Всегда был робок, чтобы  не  сказать  больше.  Но  в
общем-то и  не  сдался.  Вот  еще  анабиоз  выдам  "под  занавес".  Глупо,
бахвалиться...)
   - Чем же ты объяснишь наших стиляг или  этих  иностранных  битников,  о
которых в газетах читаем? Да я и сам их видал, это факт.
   - Пороли их в детстве  мало  -  вот  и  все  объяснение.  Бездельниками
выросли.
   - А ты, Юра, что скажешь?
   - На сей раз я с ним согласен. Пороть, может быть, не обязательно, но с
детства  приучать  к  работе,  чтобы  были  прочные   рефлексы.   Конечно,
желательно привить интересы, но для этого их нужно иметь у родителей.
   (У него мама имеет. И моя  тоже  имела.  Немножко  смешно  слышать  эти
рассуждения от молодого человека, не знающего другой семьи, кроме мамы.  А
ты сам? Что ты понимаешь в вопросах воспитания? Имеешь сведения от Любы?)
   - Иван Николаевич, вы знаете хотя бы  одного  из  этих  так  называемых
стиляг?
   - Нет, не приходилось. А ты?
   - Ну, я все знаю. (Вот нахал!) Знаю и ребят таких и  девушек.  Они  все
неумные. Если поговорить недолго, подумаешь: культурный  парень.  А  потом
оказывается обман!  Нахватались  из  кино,  из  телепередач.  Немножко  из
журналов  -  из  кратких  сообщений.  Все  лодыри.   И   развратники.   Их
разговорчики о  политике,  науке,  идеалах,  о  своем  "протестантстве"  -
сплошной блеф. Уверен, что и за границей  эти  битники  такие,  как  наши,
бездельники... Во какую я речь произнес! А что? Нас, молодых, эти  вопросы
интересуют.
   - Конечно, вам их придется решать.  Надеюсь,  что  вы  не  упрощаете  и
допускаете всякие переходные степени?
   - А как же! Уголовники, стиляги  (они  же  тунеядцы),  потом  прослойка
благонамеренной молодежи и, наконец, мы, работники. Есть всякие переходные
ступеньки. Колеблющиеся и примкнувшие.
   - _Настоящими_ вы считаете только себя?
   - Конечно! Только мы, молодые люди науки, можем построить  будущее.  Мы
не обременены предрассудками. Только логика.
   - Юрка, а ловко тебя шеф сегодня подкусил на этом, как  его,  Гумилеве?
А? Как же это ты, такой интеллектуал -  и  не  знал?  Я  еще  над  Танькой
посмеюсь...
   Юра краснеет. Удивительная у  него  способность  краснеть.  Кожа  очень
белая. Смотрит на часы.
   - Знаешь, нам пора. Сейчас будем на другой режим переходить. Мы  пошли,
Иван Николаевич. Вы можете не спешить, мы позовем, если что.
   - Ну идите. Жаль, что некогда. Мы еще поговорим на эти темы. Как-нибудь
приходите ко мне домой вечерком. Ладно?
   - Конечно. С удовольствием. А Лиду можно взять?
   - Разумеется. И Таню.
   Ушли.
   Лида - это его жена. Приобщает к науке. Татьяна - это, значит,  барышня
Юры. Нос длинноват, и уж очень тощая. Внешние данные тоже важны в жизни. И
не только у женщины. Сам испытал. Теперь все в прошлом. Но Юра,  возможно,
еще  не  понимает  этого.  Хотя  едва  ли.  Все-таки  он  вполне   земной,
современный. Правильно рассчитывает  всякие  организационные  ходы  -  что
сказать директору, о чем умолчать. Вадим этого не понимает. Но у Юры ум, а
не хитрость. Не хочу хитрости.
   Интересно поговорили. Программы у мальчиков  нет,  но  будет.  Юра,  во
всяком случае,  очень  много  думает  о  всяких  вопросах.  Нужно  бы  ему
философией  и  психологией  заняться,  а  не  физиологией.   Медицина   не
составляет будущего человечества. Впрочем, может быть, он уже и думает  об
этом. За полгода он сильно изменился, повзрослел.
   Интересно бы обсудить проблемы воспитания с Любой.
   А зачем тебе они? Думаешь по инерции, будто еще собираешься десятки лет
жить.
   Живот  заболел.  Каждый  день  теперь.  Говорят,  спайки  кишечника   с
селезенкой. Называется "периспленит". Кроме  того,  мелкие  инфильтраты  в
кишечной стенке.
   Тарелку забыли. Хороший кофе и булка с маслом. Чей-то домашний завтрак.
Вадим? Жена завернула. Юра, наверное, завтраков не берет. Хотя есть  мама,
все еще считает мальчиком... Краснеет, как мальчик. Не  думаю,  что  Вадим
такой отчаянный, как представляется. Сказал: "Я все  знаю"  Ничего  ты  не
знаешь, кроме своей  науки!  Живет  он  плохо  -  в  большой  семье.  Мать
сварливая. Потом может у меня жить. Временно, доверенность напишу. Я же не
буду считаться мертвым. Квартиру забрать не могут.
   - Слушай,  а  ведь  ты  можешь  ловко  обыграть  должность  заведующего
лабораторией для Юры. Напиши  официальную  бумагу  директору,  копию  -  в
президиум академии, еще копию - в обком.
   Так, мол, и так. "Прошу оставить  исполняющим  обязанности  заведующего
лабораторией Юрия Николаевича Ситника, так как он единственный, кто  может
обеспечить  эксплуатацию  и  совершенствование  установки,  поддерживающей
состояние анабиоза"... моей персоны. Даже можно  употребить  "настоятельно
прошу". Указать,  что  он  автор  проекта  и  главный  исполнитель.  И  не
"исполняющим обязанности", а прямо "заведующим".
   Здорово придумал! Заявление сделают достоянием гласности, и тогда никто
не решится отказать в  моей  просьбе.  НИКТО.  Но  диссертацию  он  должен
защитить  до  этого.  "Кандидат  технических   наук   Ситник,   заведующий
лабораторией моделирования жизненных функций". Вот только обрежет его Иван
Петрович. Это такой жук! Ну ничего. Юра тоже не промах. Если  не  пройдоха
(слава богу!), то, во  всяком  случае,  "организатор".  Ведь  это  он  все
организовал - машину, установку для анабиоза.
   Как их с Вадимом  связать  покрепче?  Чтобы  работали  вместе  хотя  бы
несколько лет. Поговорю начистоту. "Вадим, заведующим будет Юра. Он  лучше
справится, чем ты. И  с  директором  поладит.  Прошу  тебя,  не  уходи  из
лаборатории. Постарайся не ссориться". Он пообещает.  Трогательная  сцена:
"Ради вас, мой учитель..."
   Но это не гарантия. До первой вспышки. А Игорь?  Останется.  Докторская
диссертация начата, нужно окончить. Руководитель? Не проблема. На  готовую
работу всегда можно найти. Хотя бы тот же Иван Петрович. Неприятно. Но  не
будем мелочны.
   Направление  для  лаборатории  дано:  моделирование  физиологических  и
патологических  процессов.  Совершенствование  искусственного   управления
жизненными функциями. С этими самыми установками.
   Наконец, анабиоз. Чего от него можно ждать? Практическое  использование
неясно. Путешествия в космос? Смысл будет только при очень длительных - на
годы. Иначе сама установка будет  больше  весить.  Впрочем,  если  за  нее
возьмутся, можно сильно облегчить. Тридцать -  сорок  килограммов.  Холода
там не занимать. Выигрыш не только в весе -  еще  психика.  Это  серьезная
проблема. А так будут себе спать, потом автоматы их разбудят.  Все  как  в
романах.
   Интересно, разбудят ли меня? Брось  фантазии!  А  чем  черт  не  шутит?
Столько сказок сбылось.
   Анабиоз - медицина. Не знаю Возможно, такая консервация  будет  полезна
при некоторых болезнях. Допустим, микробы или вирусы могут  подохнуть.  Но
они тоже сильно живучи. Если болезнь вызвала изменения  структуры  клеток,
то от холода норма не восстановится. Это ясно.
   Зато можно делать любые операции. Например, пересаживать органы. Однако
обольщаться и тут не следует. Пересадка органов задерживается не  техникой
операций,  а   биологической   несовместимостью   тканей   разных   людей.
Сомнительно, чтобы анабиоз в этом помог. Очень сомнительно.  Скорее,  нет.
Петр Степанович говорил: только для сверхсложных операций.
   Путешествие  в  будущее.  Непривычно,  наверное,   будет   там,   когда
проснешься через десять или сто лет.
   Посмотрим. Отказаться можно перед  самым  опытом.  Нет,  тогда  нельзя.
Стыдно.
   Чудеса науки сделают всех людей счастливыми.
   Глупости. Счастье - это всего лишь возбуждение центра удовольствия.  По
разным поводам. Но никогда - стойко. Наступает адаптация, привыкание, и от
счастья  остается  только  след  в   памяти.   Она   честно   регистрирует
самочувствие этого центра. Записывает на пленку.  Чтобы  быть  счастливым,
нужно несчастье. Страдание.  Антипод.  Впрочем,  не  обязательно  много  и
долго. Можно найти оптимальный режим. Коротенькие встряски, чтобы  человек
не забывался и не начинал тосковать. Будущие кибернетики  все  рассчитают.
Мой друг, ты имеешь шансы посмотреть.
   Черта с два! Это будет не скоро. Мои молекулы не выдержат, рассыплются.
Да и едва ли оно будет вкусно, это дозированное счастье.
   Пойти в операционную? Скоро будем оживлять. Нет, еще  рано.  Вдруг  наш
пес встанет и пойдет? Я даже его клички не знаю. Черствость.
   Выхаживать  придется,