бодро: раз-два,  раз-два.  Чудно  как:
тепло, ветерок.
   Улица тихая. Каштаны до неба. Последние свечки  опадают,  как  белый  с
розовым снег. Совсем последние - для меня. Не думать.
   Люди навстречу. Смотрю на лица, стараюсь разгадать их мысли, судьбу.
   Толстая старуха в черном медленно двигается, опираясь на  палку.  Глаза
прикрыты тяжелыми веками. Застывшая маска мудрой усталости. "Прибери меня,
господи!" Тень у нее тоже черная, большая.
   Девочка с бидоном и кружкой бежит вприпрыжку, брякает на всю  улицу.  И
напевает  в  такт:  "Динь-дон,  динь-дон!"  Мама   послала   в   молочную.
("Быстро!") Занятия кончились. Впереди целое лето счастья. И целая  жизнь.
Да будет так!
   Пожилой человек  быстро  шагает  с  несчастным,  злым  лицом.  Служащий
опаздывает на работу. Поругался с женой. Впереди выговор от начальства  за
невыполненное  задание.  "Проклятая  жизнь!"  Все  верно.  Проклятая.   Но
успокойся! Все проходит. Вечером трехлетний Санька влезет тебе на  колени,
обнимет теплыми ручками, и лицо твое сморщится в горестную гримасу.  Потом
влажные глаза широко раскроются и засияют. "Нужно жить!"
   Так мне рассказывала Люба. Меня-то не обнимали  теплые  детские  ручки.
"Вся твоя наука не стоит такого объятия!" Это она мне говорила.  Не  знаю.
Может быть, и не стоит.
   Вот институт. Летом он красивее. Каштаны. Никого нет  у  входа:  работа
уже началась. Тяжелая какая дверь, силы совсем  мало.  Шел  не  быстро,  а
дыхание учащенно. Брось, не надо  прислушиваться.  Совсем  распустился  за
этот месяц. Селезенка тянет левое подреберье. Опять? Хватит!
   Иду к себе в кабинет по коридору. Неуютно  здесь  после  улицы,  темно.
Встречаются люди из других  лабораторий.  Здороваются.  Смотрят  с  жадным
любопытством: "Еще ходит, а говорили, рак,  совсем  плох".  Не  надо  так.
Смотрят хорошо: с участием и симпатией. Не  нужно  поддаваться  зависти  и
досаде.
   Вот и наши комнаты. Наши. Даже сердце забилось:  столько  сюда  вложено
души, мечты, энергии.
   Загляну в операционную. Знакомая, приятная картина: готовятся к  опыту.
Все тут? Поля, Коля Гулый, Толя, Валя. Вон Вадим наклонился над столом.
   - Здравствуйте, товарищи!
   Вадим бросается ко мне, хватает за обе руки, трясет, смеется.
   - Ура шефу!
   (Нет почтения.) Все меня  обступили,  трогают,  улыбаются.  И  немножко
смущены. Как вести себя? Здоровым всегда стыдно перед больными.
   - Ну как? Как себя чувствуете? Может быть, рано вышли?
   - Ничего не рано! В самый раз.
   Это Вадим, конечно. Валя выбежала в коридор, побежала в  соседние  наши
комнаты. Слышу, кричат:
   - Девочки! Иван Николаевич пришел!
   Тепло. Хорошие они все какие. Любят меня. Любят!
   - Знаете, как без вас плохо? Совсем замучили нас начальники. Три  опыта
в неделю, допоздна сидим, а в свободные дни все считаем и чертим.
   К Вадиму:
   - Чего они чертят?
   - Как чего? Характеристики, кривые. За опыт мы теперь получаем  столько
цифр, что ужас! Аналог-код щелкает быстро. Вот целые рулоны.
   Да, действительно на окне бумажные катушки с цифрами.
   - Ну хорошо, ребята, готовьте опыт, а я должен поговорить со  старшими.
Вадим, собирайтесь ко мне. (Морщится. Некогда.) Не бойся, я недолго.
   Выхожу, провожаемый шумом. Потом, слышу,  затихли.  Наверное,  говорят:
"Ах, какой он бледный, худой!.." Ничего! Еще повоюем!
   Вот он, мой кабинет. Здороваюсь, как с другом. Все на привычных местах:
фотография Павлова, корешки книг в шкафу. Даже цветы поставили.
   Очередность чувств: радость от встречи. Любят. Еще дальше маячит тоска:
скоро придется расставаться. Теперь это  чувство  меня  уже  не  покидает.
Обострение заставило тело поверить в болезнь.
   Ничего нового они мне не скажут.  Каждый  день  кто-нибудь  приходил  и
докладывал. Но, может быть, не все? Щадили. Сегодня посмотрю сам. Сверю  с
планами и внесу поправки. Сколько мне  еще  отпущено?  Давид  утешает,  но
разве можно верить? Упреки, что плохо лечился, много работал. Хочет, чтобы
я почувствовал себя  больным,  прислушивался.  Что  же,  он  достиг  цели:
болезнь все время присутствует на заднем плане. Стал портиться характер, -
обида и зависть к людям. Сам вижу. Пока еще контролирую себя,  но  вот-вот
сорвусь. Плохо.
   Нужно торопиться с отъездом, иначе болезнь  совсем  меня  скрутит.  Вот
опять голова кружится и тошнит. Кажется, и ничего такого не съел. Все ли я
принял лекарства? Давид сказал, нужна пунктуальность.  Может  быть,  лучше
было бы еще полежать? Давид...
   Слушай, ты. Пошли к черту Давида и лекарства. Сегодня важный опыт.  Или
уже ничего не осталось важного, кроме пилюль? Чтобы  лишний  день  дышать,
есть и мочиться? Понимаю, если бы мог что-нибудь еще... А это...
   Все ясно. Нужно следить за  мыслями,  не  позволять  болезни  завладеть
собой. Лечиться, но в меру. Жизнь не самоцель. Почаще задумываться: "А для
чего?"
   Выстоять.
   Как меня встретили хорошо! Нельзя их предавать. У каждого человека есть
плохие мысли, все дело в их удельном весе. В доле воздействия на поступки.
По ним нужно оценивать, по сумме поступков. Количественная оценка добра  и
зла. Критерии. Обсудить.
   Входят все сразу. Значит, собрались заранее: обсуждали "платформу", как
себя вести со мной. Хорошо, берегут, но плохо, что  не  будут  откровенны.
Расспросить отдельно. А может быть, кое-что лучше и не знать? Всегда  есть
достаточно неприятностей.
   - Здравствуйте, Иван Николаевич!
   Это Семен. Нормальный голос, а мне кажется,  что  он  не  так  смотрит.
Борьба за власть? Не надо подозрений.
   Игорь такой  же  красивый.  Юра  и  Вадим  серьезные.  Какие-то  новые.
Впрочем, я их видел на днях, но обстановка меняет.
   - Садитесь, ребята. Я собрал вас,  чтобы  обсудить  кое-какие  вопросы.
Положение, в общем, мне известно, если вы не утаивали от меня.
   Смотрю им по очереди прямо в глаза. ("Испытующе". Штамп!) Нет,  не  все
ладно.
   - Семен Иванович, прошу вас.
   - Все было, кажется, хорошо. Как вы  знаете,  мы  получили  комнату,  в
которой будем монтировать саркофаг. Работали  как  надо.  План,  по-моему,
выполняется. Правда, я не все знаю, они же мне отчетов не дают.
   Замолк обиженно. Не слушались. Есть трещинка.
   Вадим вскакивает. Нахмурен. Игорь делает жест: "Остановись". Заныло под
ложечкой. Сейчас неприятности. Не хочу!
   - Не делай мне знаков! Шеф не кисейная барышня.
   (Сейчас даст. Может быть, сдаться? Уйти? Я больной.)
   - Не все хорошо, Иван Николаевич. Ваша болезнь принесла большой вред, и
впредь вы должны следить за собой строго. Нужно приходить в лабораторию  и
делать вид. Стоило вам лечь  в  больницу,  как  этот,  грязная  свинья  (О
директоре. Нет, не сделать тебе карьеры),  начал  нас  притеснять.  А  ты,
Семен, ему потворствовал! Да, это все знают. Не трогайте меня, я все равно
скажу!
   - Истеричка ты, больше ничего.
   (Как неприятно все  это!  Болит  под  ложечкой.  Тошнит.  Болен  я,  не
надо...)
   - Рассказывайте, но только без эмоций.
   - Отдел снабжения перестал нас снабжать: "Денег нет", "У  вас  аппетиты
большие". (Передразнил Швечика. Похоже.) А нам, как нарочно,  нужна  масса
всякой всячины для машины. С Юркой  вообще  не  хотят  разговаривать:  ты,
говорят, не наш.  А  комнату  Василь  Василич  сам  дал  -  "во  временное
пользование", я расписку писал.  Она  ему  не  нужна  сейчас,  потому  что
опытную установку демонтировали. Все, что сделали, - на  энтузиазме  и  на
воровстве. Сколько твои ребята повыносили с заводов деталей?
   (Воровство. Еще чего?)
   - Да нет, вы не бойтесь,  там  нам  сами  дают,  только  вынести  через
проходную нельзя открыто.
   Это еще полбеды. Всегда прижимали, да и денег у дирекции в  самом  деле
мало. Еще что? Жду.
   - Не все еще. Этот тип начал нас вызывать к себе. Я  не  знаю,  что  он
Семену говорил...
   - Знаешь ты, я рассказывал!
   - ...не знаю, что он Семену говорил, а  у  меня  прямо  спрашивал,  что
думаю делать, когда шеф умрет, как будет  с  тематикой...  "Какого  бы  вы
хотели заведующего?" Что нужно сильного, который бы защитил новое дело.  Я
так понял, что он сам хочет взять нашу лабораторию.
   (Вот сволочь! Впрочем, чего от  него  ждать?  Постой,  а  может,  Вадим
путает?)
   - Он прямо сказал?
   - Он-то не сказал, да я сам прямо спросил. Засмеялся он.  "А  что,  вам
будет плохо?" Знаете, как он своим добреньким смешком: "Хе-хе-хе... а?"
   - Ну и что же ты ему ответил? (Ах, черт, нужно на "вы"!)
   - Я ему ответил как надо. Повторять не буду. (То-то рожа была  у  Ивана
Петровича!)
   - Ну и зачем же ему это надо?
   - Святая простота! Да ведь он павловское учение уже  полностью  выдоил,
теперь на первом месте кибернетика. Чувствует,  что  его  попрут  скоро  с
кресла. А как же он без командных высот?
   - Вадим, прошу вас без резкостей.  Он  все-таки  наш  директор,  с  его
помощью мы стали на ноги. Семен Иванович, что вы скажете обо всем этом?
   - Что он скажет! Он уже, небось, подрядился к папаше в заместители!
   (Склока. Противно. Я  еще  здесь,  а  уже  делят.  Вадим  -  псих,  мог
преувеличить. Семен? Ненадежен.)
   - Я ничего об этом не знаю,  Иван  Петрович  расспрашивал  о  состоянии
работ в отделе, о выполнении планов этого года.
   - И все?
   - Расспрашивал о вас. Как я оцениваю ваше здоровье, вернетесь ли  вы  к
работе.
   - Ясно. Нормальный директорский интерес. Игорь  и  Юра,  вы  что-нибудь
можете сказать? Подожди, Вадим. Пожалуйста, помолчи. Не устраивай базар.
   Эти ребята с трезвыми головами. Вот Юра.
   - Отношение к нам плохое, это верно. Посмеиваются,  что  мы  гениальные
открытия делаем.
   - Юра, это же несерьезно. Говори по делу.
   - По поводу того, что сказал Вадим? Думаю, что весьма вероятно. Товарищ
ловкий.
   - Это тоже меня не интересует. Пока. Говори  ясно,  в  чем  заключается
дискриминация лаборатории, чтобы я мог идти к директору.
   Молчание. Что скажете? Знали бы вы, как  противно  идти  к  нему!  Ага,
Вадим!
   - Я думаю, что вам пока не стоит ходить. Мы будем сами  выбивать:  "Шеф
пришел, ругается". А вы только расстроитесь.
   - Сам сначала подогрел, а теперь жалеешь?
   - Я же знаю, как вы не любите ходить по начальству. Мы от этого  сильно
страдаем. Но что поделаешь...
   ("Недолго осталось, потерпим". Нет, он этого не думал. Не злись.)
   - Что еще скажете приятного?
   Смотрю. Настроение неважное.  Вадиму  стыдно  за  свою  выходку  против
Семена.  Тот  сидит,  нахохлился.  Справедливо  обиделся,  хотя  директору
продастся. Нет, сдастся, это разница. Слабость еще не подлость.  А  Игорек
так и промолчал. Херувим.
   Опять Юра.  Видно,  что  стал  основной  движущей  силой.  Естественно:
техника сейчас главное. Машины.
   - К сожалению, есть и более неприятные вещи, с которых  нужно  было  бы
начать, если бы Вадим не выдал свои эмоции.
   Замолк. Что еще? Бей, все равно радости от встречи уже нет.
   - Дело в том, что мы теряем кредит. Институт кибернетики, заводы N_22 и
N_13 быстро  узнали,  что  вы  в  больнице,  и  затормозили  наши  заказы.
Начальство от объяснений увиливает, но ребята мне говорят, что оно в  нас,
помощников, не верит. Впрочем, и сами ребята тоже не очень, поостыли.
   (Значит, решили, что я уже умирать лег.)
   - Ну и как поправить дело?
   - Ну хотя бы вы позвонили Борису Никитичу и другим. А еще  бы  лучше...
Но...
   - Что?
   - Прочитать бы вам по одной лекции у наших подрядчиков.
   Скажи, пожалуйста! Я, оказывается, сила.  Лекции  мои,  правда,  всегда
нравились. Умею. Приятно.
   - Я готов. Только внешний вид у меня неважный. Не отпугнуть бы.
   - Ничего. Вы побреетесь перед самым выступлением, мы вам яркую  рубашку
добудем, наденете светлый костюм.
   - Не хватает еще косметики!
   - Наука требует жертв!
   Немножко оттаяло. Все повеселели, даже Семен улыбнулся. А Вадим уже все
забыл. Вот человек! Лекции я прочитаю. И костюм надену. Но насчет яркого -
ограничусь галстуком... Неловко.
   - Теперь, может быть, коротко обсудим существо  дела?  Хотя  вы  мне  и
рассказывали, во я бы хотел услышать еще раз, чтобы вместе  обсудить,  как
преодолеть отставание. Кто начнет? Как всегда, Вадим?
   - Пожалуйста, я готов. Мой участок - структурные схемы функциональных в
регулирующих систем. Они, в общем, готовы.
   - По-твоему, готовы  -  это  значит  есть  квадратики  с  названиями  и
стрелками между ними. А  мне  для  технической  схемы  этого  мало,  нужны
зависимости.
   - Где я тебе их возьму? Из пальца высосу?
   - Из литературы.  Вон  сколько  медики  написали  -  целые  библиотеки.
Написали, а установить, например, как сердце влияет на газообмен в легких,
нельзя.
   -  Подождите,  не  ссорьтесь.   Ведь   мы   договорились,   что   часть
характеристик  действительно  придется  брать  с  потолка.  В  этом  смысл
эвристического моделирования. Так вот, я хочу знать: что  сделано  в  этом
направлении?
   Немного, видимо, они  сделали.  Не  хватает  фантазии.  Хорошо,  что  я
продумал за время болезни. Было время.
   - Иван Николаевич, послушайте. Мы с Игорем нарисовали главную  схему  -
отношение между органами, обеспечивающими баланс газов  в  организме.  Это
сердце, легкие, ткани. Увязаны воедино механическая энергия, изменение  О2
и СО2 в сердце, легких, в сосудах, в тканях. ("Мы нарисовали". Это я давно
рассказал.)
   Юра:
   - Ваши характеристики  годятся  только  для  здоровых  -  как  организм
приспосабливается к физической нагрузке, да и  то  без  учета  эмоций.  Не
больше. А как быть при патологии? Ведь характеристики будут совсем иными?
   - Ну, кое-что мы дали  тебе,  не  прибедняйся.  Кроме  того,  работы  в
клинике не закончены.
   - Хорошо, не спорьте. Потом мы специально обсудим этот вопрос. Я припас
некоторые соображения.
   (Все-таки забываешь о болезни, когда вот так занимаешься. Будто  и  нет
ничего.)
   -  Семен  Иванович,  вам  было  поручено  составление  второй  схемы  -
водно-солевого баланса, регулирование кислотно-щелочного  равновесия.  Как
обстоят дела?
   (Я-то думаю, никак.)
   - Схему мы с Вадимом и Юрой составили.  Я  могу  ее  показать.  Есть  и
характеристики почек. Плохо с тканями: не удалась кооперация с  институтом
биохимии. А мы сами не улавливаем количественно, как обмениваются водой  и
солями ткани с кровью. Нервные воздействия на эти процессы совсем неясны.
   - А связь с газообменом вы уже выяснили?
   (Как субъективны оценки! Подсознательно я  уже  ищу  подкоп  к  Семену.
Никаких данных за предательство нет. Честно служит в меру  сил.  Наверное,
каждый считает себя хорошим.)
   - Нет, пока не установили. Вернее, не можем выразить это цифрами.
   - А почему бы не поставить опыты с перфузией изолированных частей тела,
например, ноги?
   Мы долго обсуждаем разные технические вопросы.
   Юра смотрит на часы. Поднимает на меня глаза. Шеф, ты нас задерживаешь!
Вадим увидел.
   -  Иван  Николаевич,  нам  нужно  идти  в  операционную.  Первый  опыт,
программа очень большая, без нас напутают. Можно, а?
   - Да, да, конечно. Разговор закончим потом. Значит, мне можно не ходить
к Ивану Петровичу? Как вы считаете?
   - Может быть, стоило бы показаться после болезни, а, ребята?
   Это Семен просит. Черт его поймет.
   - Не надо. Пусть он приходит. Пошли, ребята.
   Вадим категоричен, как всегда. Нравится, хотя и  раздражает.  У  самого
всегда не хватало.
   Ушли. Дверь закрылась, а голоса еще звучат, и фигуры  реют  в  воздухе.
Были и нет.
   Устал. Тело жалуется, а мозг должен заставлять: "Работай!" Не  пойду  к
директору. Могу же я это позволить себе? По болезни. Вообще-то нет,  нужно
бы сходить. Дело требует. Дело требует  ходить,  кланяться  этому  дерьму.
Слушай,  не  прибавляй.  Обыкновенный  человек.  Наверное,  думает:   "Для
развития  этого  важнейшего  дела  нужно  сильное   руководство,   хорошая
организация. Умрет Прохоров, все дело может пропасть". Не уверен даже, что
потом добавляет: "И я что-нибудь получу..."
   Прилягу на минутку. Слабость. Может быть, ее нужно пересиливать  волей?
Физическая тренировка - великое дело. Нужно соблюдать пропорцию:  покой  -
тренировка. Только как найти наилучшее соотношение?
   Опять ты о болезнях. Сколько можно?
   Хорошо полежать. Расслабить мышцы. Каждый орган шепчет: "Хорошо".
   Приду к нему, скажу: "Не советую вам брать мою лабораторию. Кроме вреда
для дела, это ничего не  даст.  Поставьте  Юру,  прошу  вас".  Губы  будут
дрожать. Он: "Хорошо, хорошо, Иван Николаевич. Вы не  расстраивайтесь".  А
потом все равно сделает по-своему. Верить ему нельзя. Считает себя  весьма
важной персоной, самостоятельно мыслит:  "Организаторы  важнее  кабинетных
ученых..."
   Не пойду. К черту! Нужно придумать другой ход. Заставить  его  сделать,
как хочу.
   Сегодня Люба должна прийти и Ленька.
   Люба - это тяжело. Но она же врач, все  понимает:  болезнь,  лекарства.
Все равно стыдно. Любовницы годятся только для здоровых. Разве кроме... не
было ничего? Было. Выбрось это из головы, и тогда снова будет хорошо.  Она
самая близкая, ближе всех.  Даже  Ленька  не  понимает  всего,  что  Люба.
Запутался.
   Нужно идти. Проснется собака  или  нет?  Необязательно.  Цель  опыта  -
отработка программы, испытание аппаратуры. Но  все  же  приятно,  если  бы
проснулась. Пес большой, 26 килограммов. Бедный, не знает. Люди тоже часто
не знают. Судьба. Детерминизм? Если мир  ограничен,  то  должно  быть  все
заранее предопределено. Брось, ты никогда не мог понять бесконечность.
   Может быть, нам встретиться с Любой в парке? Даже лучше:  нет  условий!
Ха! Комплекс неполноценности. Никто не требует.
   Как они будут работать  одни?  Неужели  этот...  захватит?  Разбегутся.
Останется Семен и, может быть, Игорь. Это значит гибель лаборатории, дела.
Человечество, конечно, не пропадет, но дела жаль. А кто же будет  смотреть
за мной? Просто нельзя без Юры в Вадима. Техника  откажет,  физиология  не
будет развиваться.
   Пойти по начальству? Тогда все может сорваться. Запретят. Скажут: нужно
обсудить с руководством. Там. (Жест вверх.)
   А ловко я обдурил всех:  "Установка  для  искусственного  регулирования
важнейших жизненных функций". Все приветствовали, когда  утверждали  план!
Иван: "физиология дает выход в практику. Будем  оживлять  при  клинической
смерти, при шоке, инфаркте". Все это верно, будем. Будут. Может быть, даже
гипотермия  понадобится,  чтобы  сначала  сложить  из  кусочков,  а  потом
оживлять. Как в сказке, мертвая и живая вода. Многие инженеры на это  дело
клюнули: как же, кибернетике! Создание систем, управляющих  организмом.  И
тоже верно: без кибернетики установка не пойдет.
   Плохо, если на заводах начали  охладевать  к  нам.  Что  сделаешь?  Все
затурканы. Планы, штурмы. Сначала  размечтаются:  "Поможем  человечеству",
"Приятно работать для жизни"... Потом, смотришь, остыли: "Знаете, если  бы
включить в план... У нас прорыв. Начальство жмет, ругает, дескать, игрушки
делаете,  благотворительностью  занимаетесь..."  Не  осуждай!  Все   люди.
Директора - особенно. Их, бедных, драят  где  только  можно.  Живо  отучат
фантазировать.
   Так не хочется снова идти  упрашивать!  "Пожалуйста,  Сергей  Павлович,
сделайте. Без вашей помощи не вытянем..." А  он:  "Ну  что  ж,  профессор,
нужно помочь медицине. Сделаем". Снисходительно похохатывает. Он туз, а ты
кто? Червь. Он государству прибыль дает, а от тебя? Один разор.
   Ну и что? А он прав. Вот  целый  институт,  миллионы  тратят,  а  толк?
Статей,  конечно,  написано  сотни,  книг,  даже  диссертации   защищаются
исправно, а пользы - нуль. Ничего не  дает  ни  для  сегодняшней,  ни  для
завтрашней науки. Бездарности со степенями во главе с директором.
   Закрыть? Закрыть! Оставить одну твою лабораторию. Именно. Но,  кажется,
сие от меня не зависит... Не завирайся: есть еще несколько  человек.  Есть
хорошие лаборатории. Например,  Левчук.  Да,  есть,  но  мало.  Но  другие
институты... Да, конечно. Не задавайся.
   Придется идти  к  директора