се время одни и те же? Вот эта еще не
была, выберите ее.
     Одна из ведущих отказывается, две другие подчиняются, но без охоты.
     Бедная дебютантка в недоброжелательном коллективе.
     Эта сцена  завершилась слезами ребенка,  гневом матери, замешательством
участников хоровода.
     77.
     Хоровод  в  саду как  практическое  упражнение для  воспитателя:  число
зафиксированных  моментов. Общее наблюдение  (за всеми  детьми, принимающими
участие в игре), индивидуальное (за одним, произвольно выбранным ребенком).
     Инициатива,  начало,  расцвет  и  распад  хоровода.  Кто  подает  идею,
организует,  ведет, а кто выходит из игры  по  решению общего собрания? Одни
дети выбирают соседей, другие берут за руки двух случайно оказавшихся рядом.
Одни  охотно  разлучаются,  чтобы   дать   место  новым  участникам.  другие
протестуют. Одни часто меняют место, другие все  время остаются  на  одном и
том же. Одни  в паузах ждут терпеливо,  другие теряют  терпение,  подгоняют:
"Ну,  начинайте же!"  Одни стоят  неподвижно,  другие переступают с  ноги на
ногу,  жестикулируют,  громко смеются.  Одни  зевают, но не  уходят,  другие
уходят-либо потому, что их  не интересует игра, либо потому. что  их  кто-то
обидел.   Одни  настойчиво   требуют  главной  роли,  другие  довольствуются
положением  рядовых участников.  Мать  хочет подключить  к игре  малыша-один
возражает:  "Нет, он  слишком  маленький",-другой  отвечает: "Что  он  тебе,
мешает, пускай стоит".
     Если  бы   игрой   руководил   взрослый,   он   ввел  бы   очередность,
справедливое-на его  взгляд-распределение ролей и, уверенный, что  помогает,
внес  бы в игру  принуждение.  Двое, почти  все время одни и те  же,  бегают
(кошка  и  мышка), играют (волчок),  выбирают (садовник),  остальные, верно,
скучают?  Один  глядит,  другой слушает,  третий поет  шепотом,  вполголоса,
громко, четвертому вроде бы и хочется  принять участие в игре, но  он как-то
все  не  решается,   сердце  от  волнения  как   сумасшедшее  колотится.   А
десятилетний  лидер-психолог   быстро  оценивает  ситуацию,  овладевает  ею,
верховодит.
     В любом коллективном действии. а следовательно, и в игре. делая одно  и
то же, они отличаются хотя бы в самой мелкой детали.
     И мы понимаем, каков он в жизни. среди людей, в действии, каков на него
"спрос  на рынке", что  он впитывает, что может, как" ценят  его окружающие.
какова степень его самостоятельности, его стойкость по отношению к массе. Из
интимного разговора мы узнаем. че1 о он хочет, из наблюдения в коллективе на
что способен; там узнаем, каково его отношение к людям. здесь увидим скрытые
мотивы его отношения. Если мы видим ребенка только в одиночестве, мы  узнаем
его лишь с одной стороны.
     Если дети его слушаются, то как он долго добился, как  пользуется своей
властью; если же дети не слушают его,  но хочет  ли он  этого, страдает  ли,
злится,  стремится  ли  к  тому  активно   или  просто  бессильно  завидует,
настаивает  или  мирится? Часто или  редко спорит,  капризом  или тщеславием
руководствуется,  тактично или грубо навязывает свою  волю? Избегает ли тех,
кто руководит им, или же льнет к ним?
     Стойте,  давайте  сделаем так...  Подождите,  так  будет  лучше... Я не
играю... Ну ладно, говори, чего ы хочешь...
     78
     Что есть спокойные игры детей как не  беседа, обмен мыслями, чувствами,
мечтами, воплощенными в драматургическую форму сон о власти.
     Играя.  они  высказывают  свои  истинные  взгляды,  как  автор по  ходу
действия пьесы развивает основную мысль. Поэтому в их играх  так часто можно
заметить неосознанную сатиру на взрослых: когда  они играют в школу, наносят
визиты,  принимают гостей, угощают  кукол, покупают н  продают,  нанимают  и
увольняют  служанок. Пассивные  дети  серьезно от носятся  к  игре в  школу,
жаждут  получить  похвалу,  активные берут  на себя роль  озорников, выходки
которых  частенько вызывают дружный  протест взрослых: не выдают ли  они тем
самым свое истинное, негативное отношение к школе?
     Не имея возможности выйти хотя бы в  сад, ребенок тем охотнее совершает
путешествие по  океанам  и необитаемым  островам; не  имея  хотя  бы собаки,
которая бы его  слушалась, командует  полком;  будучи  ничем, мечтает  стать
всем. Но разве  только ребенок? Разве политические партии, по мере  того как
приобретают влияние  на общество, не заменяют воздушные замки черным  хлебом
реальных завоеваний?
     Нам не нравятся некоторые детские игры, мечты, дерзания.  Ребенок ходит
на  четвереньках  и рычит, чтобы  понять,  как ведут  себя  звери, имитирует
хромого, сгорбленного  старика,  косит,  заикается,  шатается,  как  пьяный,
подражает  увиденному  на  улице  сумасшедшему,  ходит с  закрытыми  глазами
(слепой), затыкает уши (глухой), ложится навзничь и задерживает дыхание
     (мертвый), смотрит через очки,  затягивается папиросой; втайне  заводит
часы,  обрывает  мухе крылья  (как  она  будет  без  них  летать);  магнитом
поднимает стальное перо; разглядывает уши (что там  за барабанчики), коленки
(где  там  чашечки); предлагает девочке поиграть во врача в надежде увидеть,
как у  нее там;  бежит с увеличительным стеклом,  чтобы устроить пожарчик от
солнца; слушает, что шумит в раковине; ударяет кремнем о кремень.
     Все, в  чем он может убедиться, он хочет проверить, увидеть, узнать,  и
все равно столько всего остается, чему приходится верить на слово.
     Говорят, что луна одна, а ее отовсюду видно.
     - Слушай, я стану за забором, а ты стой в саду.
     Закрыли калитку.
     - Ну что, есть в саду луна?
     - Есть.
     - И тут есть.
     Поменялись  местами,  проверили  еще  раз;  теперь  все  ясно,  никаких
сомнений: луна не одна, их две.
     79.
     Особое  место занимают игры,  цель  которых  заключается в пробе сил, в
осознании  своего значения,  а этого  можно достичь,  лишь сравнивая  себя с
другими.
     И вот: кто делает самые  большие шаги,  сколько шагов сможешь  пройти с
закрытыми  глазами,  кто  дольше  простоит  на одной  ноге,  не  моргнет, не
рассмеется, глядя в глаза, кто может  дольше не дышать?  Кто громче крикнет,
дальше  плюнет, пустит самую высокую струю мочи,  кто выше кинет камень? Кто
спрыгнет  с самой  высокой лестницы,  прыгнет  выше  и  дальше  всех, дольше
выдержит боль от  пожатия? Кто быстрей добежит до черты, кто  кого поднимет,
перетянет, опрокинет?
     "Я могу. Я знаю. Я умею. У меня есть".
     "Я могу лучше. Знаю больше. То, что у меня, лучше".
     А потом:
     "Мои мама и папа, могут, имеют".
     Таким образом он обретает признание, занимает соответствующее
     место в  своем кругу.  А  ведь надо помнить,  что благополучие  ребенка
далеко не в полной  мере зависит от того, как  его оценивают взрослые, но  в
равной  и  даже,  может, в  большей степени-от  мнения ровесников, у которых
другие, иной  раз не менее твердые  принципы в  определении значения  членов
своего сообщества и распределении прав между ними.
     Пятилетний  ребенок может быть допущен в общество восьмилетних, а их, в
свою  очередь, могут терпеть десятилетние, которые уже самостоятельно  ходят
по  улице и у которых  есть  пенал с ключиком и  записная книжка.  Приятель,
который  старше  на  два  класса,  способен  развеять  сотни   сомнений,  за
полпирожного или даже задаром он  объяснит, просветит, откроет тайну. Магнит
притягивает  железо потому, что намагничен. Лучшие кони- арабские скакуны, у
них тонкие ноги. У королев кровь не красная,  а голубая. У льва и  орла тоже
наверняка голубая (об  этом  надо бы еще кого-нибудь спросить). Если мертвец
возьмет кого-нибудь за руку, то уже не  вырвешься.  В  лесу  есть женщины, у
которых вместо  волос змеи, он  сам видел на картинке. даже в лесу видел, но
издалека, потому что если поближе подойти,  то человек превратится в  камень
(врет, наверное?). Он видел утопленника, знает,  как родятся дети, умеет  из
бумажки сделать кошелек.
     И он не просто болтал, что умеет.
     Он действительно сделал кошелек. Мама так не может.
     80.
     Если бы мы  не относились пренебрежительно  к  ребенку, к его чувствам,
стремлениям,  желаниям, а следовательно,  и  к  играм, мы  бы поняли, что он
совершенно  прав,  когда  с  одним  играет   охотно,  другого  же  избегает,
встречается с  ним  по  принуждению и  играет неохотно. Можно подраться  и с
лучшим другом, но мир быстро восстанавливается, с  немилым же  и без  всякой
ссоры водиться неохота.
     - С  ним нельзя играть, он ревет неизвестно отчего, чуть что-обижается,
жалуется,  кричит  и  бесится,  хвастается,  дерется,  хочет  быть  главным,
сплетничает, обманывает - фальшивый, нескладный, маленький, глупый, грязный,
некрасивый.
     Один маленький плакса и зануда может испортить всю игру. Присмотритесь,
как стараются дети обезвредить его! Старшие  охотно принимают в игру малыша,
потому что он  может  на что-нибудь пригодиться, только пусть довольствуется
второстепенной ролью, пусть только не мешает.
     - Дай ему, уступи, пусти: он маленький...
     Вот и неверно: взрослые детям никогда не уступают.
     Почему  он  не  любит  ходить  туда  в гости? Ведь там  есть  дети, ему
нравится с ними играть.
     Играть-то  ему нравится, но только у  себя или в саду.  А там есть пан,
который  кричит;  там пристают  с поцелуями;  служанка его обидела;  старшая
сестра дразнится; там собака, которой он боится. Самолюбие  не позволяет ему
назвать истинные мотивы, а мать думает, что это каприз.
     Не хочет идти  в сад. Почему? Потому что ему старший мальчик пригрозил,
что побьет; потому что бонна одной девочки сказала, что пожалуется  на него;
потому  что садовник  погрозил ему палкой за то, что он на  газон за мячиком
полез;  потому  что  он  обещал  мальчику  марку  принести,  а  она  куда-то
задевалась.
     Есть капризные дети,  я  их  немало  видел на своих  приемах.  Эти дети
знают,  чего  хотят,  но  им  этого  не  дают,  им не  хватает дыхания,  они
задыхаются под бременем родительской опеки. Дети вообще относятся к взрослым
весьма  прохладно, а предельно  капризные  дети свое  окружение  презирают и
ненавидят. Неразумной любовью можно искалечить ребенка, и закон должен взять
его под свою защиту.
     81,
     Мы обрядили детей в мундир детства и верим, что они нас любят, уважают,
доверяют,  что они невинны, доверчивы, благодарны. Мы с упоением играем роль
бескорыстных опекунов, умиляемся при  мысли о  принесенных нами жертвах,  и.
можно  сказать,  до  поры до времени  нам с ними неплохо. Сначала они верят,
потом  сомневаются, пытаются  отбросить подкрадывающиеся исподволь сомнения,
иной раз пробуют бороться с ними, а увидев бессмысленность  борьбы, начинают
водить нас за нос, подкупать, обманывать.
     Они  подкупают  нас  просьбой, благодарной улыбкой,  поцелуем,  шуткой,
послушанием, подкупают сделанными  нам уступками, редко и тактично дают  нам
понять, что и у них есть кое-какие права, иной раз берут нас измором, а иной
раз открыто спрашивают: "А что я за это буду иметь?"
     Сто лиц покорных и взбунтовавшихся невольников.
     - Некрасиво, нездорово, грешно. Пани в школе говорила. Ой, если бы мама
знала.
     - Не хочешь-можешь идти. Твоя пани не умней тебя. Ну и что ж, что  мама
знает, что она мне сделает?
     Мы не  любим, когда отчитываемый нами ребенок  что-то  бурчит  себе под
нос, потому что в гневе с уст слета-
     ют искренние слова, которые мы слышать не желаем.
     У ребенка есть совесть, но ее голос молчит в мелких ежедневных стычках,
зато  выплывает  потаенная  ненависть  к  деспотической   и,  следовательно,
несправедливой власти сильных и поэтому безответственных.
     Если ребенок любит  веселого дядюшку, то за то, что благодаря ему имеет
минуту свободы, за  то, что  он вносит в  дом жизнь,  за то,  что принес ему
подарок. А подарок ценен тем, что удовлетворил давно лелеемую мечту. Ребенок
намного  меньше  ценит  подарки,  чем мы  думаем, неохотно  принимает их  от
несимпатичных ему людей:
     "Он думает, что купил меня",-кипит в его душе.
     82.
     Взрослые  не  умны,  они   не   умеют  пользоваться  свободой,  которой
располагают.  Они  такие  счастливые,  все  могут купить,  что хотят, все им
можно,  а они всегда на что-то злятся, кричат по  пустякам. Взрослые не  все
знают,  часто отвечают,  чтобы отвязаться, или  шутят,  или так,  что попять
невозможно,  один  говорит одно,  другой-другое, и неизвестно,  кто  говорит
правду.  Сколько  на  небе  звезд?  Как по-негритянски  будет  тетрадь?  Как
засыпает  человек?  Живая  ли  вода,  и  откуда  она знает,  что сейчас ноль
градусов, что из нес  должен сделаться  лед? Где  находится  ад? Как тот пан
сделал, что в шляпе из часов приготовилась яичница, и часы  целы, и шляпа не
испортилась: это чудо?
     Взрослые не  добрые. Родители дают детям  есть, но  это  они  вынуждены
делать, иначе мы  бы  умерли. Они  ничего детям не разрешают, смеются, когда
что-нибудь  скажешь, вместо того,  чтобы  объяснить, нарочно дразнят, шутят.
Они  несправедливые,  а когда их  кто-нибудь обманывает,  то  они ему верят.
Любят, чтобы к ним  подлизывались. Когда  они в хорошем  настроении,  то все
можно, а когда злые, то все им мешает.
     Взрослые лгут. Это вранье, что от конфеток делаются червячки, а если не
заснешь, то тебя волк утащит, а если играть с огнем, то рыбы ловятся, а если
бить друг  друга  ногами, то дьявола можно разбудить. Они не  держат  слова:
обстают, а потом забывают, или выкручиваются,  или в наказание не разрешают,
да и так бы ведь не позволили.
     Они велят говорить правду, а скажешь правду обижаются. Они двуличные: в
глаза  говорят  одно,  а  за глаза  другое. не  любят  кого-нибудь,  а  сами
притворяются, будто  любят.  Только и слышишь от них:  "Пожалуйста, спасибо,
извините, кланяюсь". можно подумать, и в самом деле добрые.
     Убедительно  прошу  вас  обратить внимание  на выражение лица  ребенка,
когда  он,  весело  подбежав к  вам,  в  запальчивости  скажет  или  сделает
что-нибудь неуместное, и вдруг вы резко одергиваете его.
     Отец  пишет, ребенок  прибегает с чрезвычайным известием и тянет его за
рукав. Он  не понимает, что из-за этого на важном документе появится клякса.
Обруганный, он смотрит полными удивления глазами: что случилось?
     Опыт нескольких неуместных вопросов, неудавшихся шуток,  выданных тайн,
неосторожных признаний учит ребенка относиться к взрослым как к прирученным,
но диким зверям, на которых никогда нельзя целиком положиться.
     83.
     Кроме пренебрежения  и  антипатии, в отношении детей  к взрослым  можно
заметить и некоторое отвращение.
     Колючая борода,  жесткое лицо, запах  сигары отталкивают ребенка. После
каждого  поцелуя он старательно вытирает  лицо, пока  ему  это не  запретят.
Большинство детей терпеть  не могут, когда их берут на колени, если возьмешь
его за руку-он осторожно высвобождает ее. Толстой заметил эту черту сельских
детей, она свойственна всем не запуганным и  не  подавленным. О запахе пота,
сильном аромате  духов ребенок с отвращением  говорит: "Воняет",-пока его не
научат, что  так говорить некрасиво, что духи пахнут очень хорошо, просто он
в этом не разбирается...
     Все эти  господа  и дамы с  их  отрыжкой, ломотой в  костях, давлением,
горечью во рту, боязнью сквозняков и сырости, со страхом  перед перееданием,
с  кашлем, беззубые, еле ноги  волочат,  толстые, красные, сопящие,- все это
так противно.
     А  эти   их  ласки,  объятия,  поцелуи,  похлопывания  по  плечу,   эта
фамильярность,  снисходительность,  бессмысленные вопросы,  смех  неизвестно
отчего.
     -  На кого похожа?  Ого, какой большой стал.  Поглядите только, как  он
растет! - Ребенок, смущенный, ждет, когда это кончится.
     Им ничего не стоит сказать при всех: "Эй, штаны потеряешь", или:
     "Ночью рыбу будешь ловить". Они неприличны...
     Ребенок чувствует себя более чистым, лучше воспитанным, более достойным
уважения. Иногда он это и сам говорит.
     - Он  боится есть, боится сырости. Трус. Я вот  совсем ничего не боюсь.
Раз  они  боятся,  пускай  сами  и  сидят  на  печи,  нам-то почему  они все
запрещают?
     Дождь: он  выбежит из  укрытия, постоит под  ливнем,  со смехом убежит,
приглаживая  волосы. Мороз:  он согнет  руки в  локтях,  сгорбится, ссутулит
плечи, задержит дыхание,  напряжет  мускулы,  пальцы  коченеют, губы  синие,
поглазеет  на похороны,  на  уличную драку  и бежит погреться: брр,  замерз,
весело.
     Бедняги эти старики, которым все мешает.
     И  едва ли не единственное доброе  чувство, которое ребенок постоянно к
нам питает, это жалость.
     Наверное, что-то им мешает, раз они несчастливы.
     Бедный  папа  много  работает,  мама часто  больна,  они  скоро  умрут,
бедняжки, не стоит их огорчать.
     84, Оговорка.
     У ребенка, кроме перечисленных
     выше чувств, которые он несомненно
     испытывает, кроме собственных размышлений, имеется и сознание долга, он
не может полностью избавиться  от внушенных ему взглядов  и  чувств. Все они
переживают  конфликт   раздвоения  личности:   активные-сильнее  и   раньше,
пассивные-позже  и  не  так явно.  Активный дойдет до всего  сам, пассивному
"откроет глаза"  товарищ  по заключению. Душа ребенка  так  же сложна, как и
наша,  полна аналогичных  противоречий, находится в  трагическом  борении  с
извечным: хочу, но не могу, знаю, что надо, но не могу.
     Воспитатель,  который  не  вдалбливает,  а  освобождает,  не  тянет,  а
поднимает,  не угнетает, а способствует формированию личности, не диктует, а
учит,  не  требует, а  спрашивает, вместе  с  ребенком переживает  множество
вдохновенных минут. Ему  не  раз  придется  затуманенными  от  слез  глазами
смотреть на борьбу ангела с дьяволом, где белый ангел одерживает победу.
     Солгал. Потихоньку слизал варенье с торта. Задрал девочке подол. Бросал
камнями  в лягушку.  Смеялся над  горбуном. Сломал статуэтку и сложил, чтобы
видно не было. Курил. Был злым и мысленно проклинал отца.
     Он поступил дурно  и  чувствует, что это не в последний  раз,  что  его
снова что-нибудь будет искушать, что его снова подговорят.
     Случается,   что  ребенок   вдруг   становится   тихим,   послушным   и
чувствительным. Взрослые  уже знают:  "Наверное,  у него что-то на совести".
Часто  этой странной перемене  предшествует буря  чувств, слезы, пролитые  в
подушку,  твердые решения,  принятые про себя, торжественная клятва. Бывает,
что  мы  готовы  простить,  если  получим  заверение-нет,  не  гарантию,  но
иллюзию,-что шалость не повторится.
     - Я не стану другим. Я не могу обещать.
     Эти слова диктует не упрямство, а честность.
     -   Я   понимаю,   что   вы  говорите,  но  не   чувствую,-сказал   мне
двенадцатилетний мальчик.
     Эту честность, достойную  уважения,  мы встречаем  и  у детей с дурными
наклонностями.
     - - Я знаю, что воровать нельзя, что  это стыдно и  грешно.  Я не  хочу
воровать. Я не знаю, не украду ли я снова. Я не виноват.
     Какие   горькие   минуты   переживает   воспитатель,   видя   отражение
собственного бессилия в беспомощности ребенка.
     85.
     Мы  поддаемся   обману,   что  ребенок  может  долго   довольствоваться
ангельским мироощущением, где все  просто  и ясно, что  мы сумеем  скрыть от
него невежество, бессилие, противоречия, наши поражения и горечи-и то, что у
нас  нет формулы  счастья. Как наивен  рецепт  самоучек .от педагогики,  что
детей  следует воспитывать  последовательно; что отец  не должен критиковать
действия матери; что взрослые не должны ссориться при детях; что служанка не
должна лгать, будто "господ нет дома", когда звонит нежеланный гость.
     А почему нельзя  мучить зверей. если мухи в  страшных мучениях  сотнями
гибнут на  липучке?  Почему мама  покупает  красивое платье,  а  сказать при
чужих, что  платье красивое, нехорошо?  Разве кот обязательно хитрый? Молния
сверкнула:  няня