юдей,
которые стойко защищают существующую систему.
   "Оставьте систему в покое", - говорят они. "У меня все отлично и мои дети
в порядке. В нашем районе лучшие учителя".
   На  вопрос  о благосостоянии  и  удачливости чаще  всего  можно  получить
следующий  ответ:  "Так  устроен  мир".  "Я ничем  не  помогу  детям,  менее
способным, чем мои". "Спрашивайте родителей этих детей, а не нас."
   "А что вы от меня ожидаете?"
   Как бы там ни было, самый печальный ответ достаточно ясен: "Оставьте меня
в покое, это не моя проблема и не говорите мне об этом."
   Больше  всего  меня шокировала  все  эти  годы  поверхность,  невежество,
апатия, слепое пренебрежение и  отсутствие компетентности  тех, кто защищает
систему. Мы все безмерно рады, когда находим детей, которым нравится учиться
и  которые со всем справляются  в существующей  системе. Многие из нас,  кто
сегодня преуспевает, выжили и даже обучились в существующей  системе.  Но  к
сожалению это не удалось многим другим.
   Когда я встречаю людей, которые хотели бы оставить систему без изменений,
я  задаю  им  следующие  вопросы:  "Что  может  заставить  вас  понять,  что
образование что проблема каждого? Какие  из следующих проблем, корни которых
лежат в сфере образования, заставят вас пробудиться и  начать беспокоиться о
других?"
   1. Сколько бездомных взрослых  и детей понадобится еще,  чтобы  осознать,
что реконструкция образовательной системе - наше общее дело?
   2.  Сколько  еше теряющих работу после  долгих  лет  преданного  служения
потребуется, чтобы понять, что что-то упущено в существующем учебном плане.
   3. Вы  когда-нибудь  переживали  то, что чувствуют дети,  когда  кто-то в
семье уволен с работы? Это тоже результат бед в современном образовании.
   4.  Нужно  ли,  чтобы грабитель  ворвался к  вам  в дом, чтобы вы  поняли
растущую проблему отчаявшихся людей, идущих на преступление ради выживания?
   5. Сколько еще налогов вы желаете платить, чтобы построить больше  тюрем?
Вы понимаете, что тюрьмы только увеличивают количество преступников?
   6. Сколько еще тюрем понадобится, чтобы понять, что разрушать надо не их,
а существующий порядок вещей  в  обществе и в системе образования. Знаете ли
вы  о  том,  что  большую  часть  постоянно  растущего   числа  преступников
составляют правительственные служащие? И как это  может характеризовать наше
общество?
   7. Сколько  еще  нужно  взрослых  и детей, употребляющих наркотики, чтобы
показать, что в глубине души люди глубоко несчастны  и одиноки, и что многих
из них можно вылечить грамотным образованием?
   8. Что становится с теми, кому не помогает медицина?
   9.  Как  много  людей, которые  не могут  смириться со  своей  пусть даже
респектабельной старостью?
   10. До  каких  масштабов  будут  увеличиваться  наш  национальный долг  и
нищета, прежде чем мы начнем учить наших детей тому, чем это  вызвано  и что
мы должны сделать для изменения менталитета нашего правительства?
   11. Сколько еще наших истинных  ценностей мы позволим продать иностранцам
прежде,  чем  поймем,  что  только  образование  может  научить  нас  ценить
собственную общность больше, нежели  сиюминутные мелкие выгоды и отучить нас
быть рабами собственной алчности?
   12. Для чего будут работать ваши дети. Состоятся ли они?
   13.  Почему  происходит  перетекание  кадров  в  другие  страны,  крупные
компании, которых обеспечивают иностранных нанимателей работой?
   14. Сколько семей  разрушено из-за ссор о деньгах, которые никогда  бы не
возникли, если бы школы довели до сведения школьников, что главное - научить
их быть экономически защищенными в этом обществе?
   15. Чему учатся дети, когда родители дерутся из-за денег?
   16. Даже если вы и  ваши дети были успешными в школе, задумывались  ли вы
когда-нибудь  о  том,  сколько детей  таковыми не являются,  даже  если  они
остаются в школе?
   17. Имеете ли вы хотя бы смутное представление о  том,  что происходит  в
восприятии семилетнего ребенка, когда взрослые определяют его или ее как "не
такой способный, как...?" Задумывались ли вы когда-нибудь, что такой ребенок
должен  испытывать, в течение скольких лет он  будет носить  за плечами этот
груз и какой эффект это произведен через какое-то время.
   18.  Сколько надежд было растоптано и оставлено в  школе,  когда  ребенок
узнавал, что только "способные ученики" достаточны внимания?
   19. Сколько потеряно  гениев в результате принуждения  следовать школьной
системе?  Какова  ваша цена  всего этого?  Сколько  патентов  и  изобретений
навсегда утрачено для нашего бизнеса?
   20.  Должна  ли  проблема  коснуться   нас  напрямую,   чтобы  мы  начали
действовать?
   21. Если образовательная  система - отражение нашего общества, то что  же
можно сказать о нас с вами?

   История для нашего времени.

   Рискуя покачаться  нескромным, я все же  поделюсь с вами некоторым ранним
образовательным опытом, который вдохновил меня на написание этой книги.
   Жарким августовским днем 1965 года я поступил н Американскую Коммерческую
Морскую Академию в Кингс  Пойнте. Нью-Йорк, в  часе езды  от Манхэттена. Это
был  один из  самых замечательных дней моей восемнадцатилетней жизни.  Чтобы
быть принятым  в  эту академию я должен  был быть  рекомендован американским
сенатором,  снабжен  справкой  о   физической  пригодности,  а  также  сдать
вступительные  экзамены   и  личное  собеседование.  Ежегодно  только  двоим
учащимся штата Гавайи давалось  разрешение  поступать в эту школу. В те  дни
туда принимали только юношей. (Теперь это условие изменилось).
   Администрация   щеголяла  в  ослепительно-белой,  накрахмаленной  морской
форме.  Нас  всех пригласили  в школьную  аудиторию. Администрация держалась
максимально вежливо с  абитуриентами и их  родителями.  Нам  сказали, что мы
лучшие,  кого   избрала   страна.   Каждого   из  нас  отобрали  из  трехсот
претендентов. Гостям,  гуляющим в красивом парке академии  разносили  пунш и
печенье.  Вскоре пришло  время  покинуть  академию гостям  и  родителям.  Мы
попрощались, и вечеринка окончилась.
   Студент со  старшего курса  разбил  нас  на  группы. Я  не знаю, по каким
критериям мы в эти  группы были  зачислены, но догадываюсь,  что  мы  просто
называли  свои имена в ответ  на вопрос старшего студента. Стоя под палящими
лучами солнца в своей штатской одежде, выглядывающей  из-под моей спортивной
куртки, я начал  осознавать, куда я встрял. Я помню, как слышал  как кто-то,
стоящий  где-то позади  меня, спросил: "Когда же  начнется  самое забавное?"
Немедленно другой голос ответил: "Ад вот-вот начнется".
   Вскоре  мы  уже маршировали  в нашу парикмахерскую  для  того,  чтобы нас
сделали  наши  новые   прически.   Этот   день   был  назван  днем  лысых  и
предполагалось, что иные прически  совершенно  не допустимы.  Я  узнал,  что
получить свидание  с девушкой расценивалось как вызов не  только потому, что
отсутствовали  волосы,  но  и  потому  что  война  во  Вьетнаме  становилась
непопулярной.  Нет  необходимости  напоминать,  что  мужчины  в униформе  не
пользовались большим успехом у молодых женщин.
   Следующей  остановкой был подвал.  Моя  команда, состоящая из 30  человек
растянулась под горячими  трубами. Такая позиция называлась  "подтяжки". Это
означало стояние  у стены в большой тесноте, с прижатым к груди подбородком,
глазами  уставленными вперед и совершенно неподвижно. Августовская жара сама
по себе была достаточной, а тут еще эта теснота и подвальная жара усугубляли
и без того тяжелое состояние. Нам показалось, что мы простояли там несколько
часов. Я мог  чувствовать, как дрожат некоторые из нас, и  я был уверен, что
галлюцинирую. Наш командир  безмолвно  стоял перед нами, уставившись в  наши
лица и требуя,  чтобы мы не смотрели на него. Стоя нос к носу каждый из нас,
казалось, говорил: "Не смотрите на меня, мистер".
   Я  помню, как пот струился  по моим ногам  в то время,  как  я делал  все
возможное, чтобы расфокусировать  свои глаза. Что было еще хуже, его дыхание
было несвежим, а мои носки промокли.
   После долгой молчаливой паузы,  наши  командир заорал: "Глаза налево". Мы
немедленно  подчинились.  "Глаза направо".  Мы  вскинули  головы направо.  Я
стоял,  глядя на  затылки  двух безволосых  голов  двух незнакомцев.  "Глаза
прямо". Я остался стоять,  смотря вперед на враждебное выражение лица нашего
командира в этом жарком душном, голом подвале.
   "Условия  таковы,  джентльмены,  что  двое  из  троих  из  вас  здесь  не
удержится".  Он был  полностью  прав.  Четырьмя  годами  позднее только чуть
больше половины из нас выпустили. Остальные постепенно исчезали с годами.
   Однажды холодным зимним днем  1968 года я выглянул из окна третьего этажа
и увидел своего лучшего друга и соседа  по  комнате медленно прогуливающимся
по  площади  с  сумками  в  руках.  Эд был  намного талантливее  меня  и мог
мгновенно схватывать материал математического и инженерного  курсов, которые
мы  должны  были  изучить. Он  мог  объяснить проблемный учебный  материал с
глубиной истинного исследователя так,  что у меня  отвисала  челюсть. Но  он
проваливался на тестах. Если вы не знаете, что это означает, просто спросите
у  игрока   в   гольф,   который   пропустил  легко  забиваемый  мяч   из-за
эмоционального  давления. В последние месяцы нашего совместного проживания я
чувствовал,  как  сокрушается дух  Эда  и  я чувствовал  себя, как  человек,
наблюдающий  медленное  умирание  личности.  Когда  во  время  академической
стажировки он пытался сдать  освоенный  материал, его охватывала паника.  Мы
могли сидеть и учить вместе, но чем больше  он волновался,  тем  тяжелее ему
давалась учеба. Он мог все прекрасно  объяснить мне, но не мог сам сдать  ни
один тест. Я внушал ему, что он обязательно сдаст, но он немедленно  забывал
мою установку, как только начинал испытывать первые признаки своей паники. В
конце концов он был исключен из школы.
   Мы были военной школой. В конце каждой четверти нам выставлялись отметки.
Тогда наша  группа выстраивалась в шеренгу,  и один из студентов читал  наши
оценки перед строем. Некоторые студенты аплодировали, другие кричали. Мы все
знали,  что тех, кого исключали, посылали во Вьетнам. В  то  время это  было
огромным  стимулом  учиться  хорошо. И все  же количество  неудачников  было
достаточно большим.  Но это не от того, что мы не учились. И не от того, что
нам не хотелось  успевать по  всем предметам. Причина была также не  в наших
низких способностях. И даже не в том было дело, что предъявляемые требования
были  слишком  высоки.  Нет,  это  происходило  от того,  что  неудача  была
изначально заложена в систему обучения.  Действительно, может ли провал быть
частью  системы? Да, если только становится мотивацией обучения. И именно  в
такую систему  образования  мы  отсылаем наших  детей сегодня независимо  от
того, что это за школа. Она  может быть военной, как в моем случае, а  может
быть ближайшей от нашего дома обычной школой.
   Это не дети терпят неудачу. Это терпит крах система, потому что  ежегодно
нуждается  в  определенном  проценте  неуспевающих  детей,  начиная  с  того
момента,  как они пошли в детский сад.  Когда  кто-либо гордится тем фактом,
что он хорошо учится в школе, необходимо его спросить: "А сколько остальных,
которые нужны для противопоставления твоим успехам?" Когда родители хвастают
тем, что их ребенок способный, следует задать им несколько простых вопросов.
"Как много малышей прямо  сейчас  у  себя  дома чувствуют  себя  несчастными
потому, что у вашего малышка все отлично?"  "Сколько детей подают надежды на
будущее?"  "Сколько  детей  считают  себя  неспособными?"  "Сколько  из  них
задумывается над  тем, почему  у них ничего не получается?" "Как бы вы  себя
почувствовали, если бы вашего ребенка поместили  в класс с самыми одаренными
детьми нации и устроили смотр?"
   Некоторые родители ответят: "Ну,  что ж,  это  жизнь, В ней  всегда  есть
победители и проигравшие. Лучше подготовиться к этому в детстве".
   "Едва ли  кто-то серьезно оспорит факт, что  жизнь  и в самом деле  очень
непростая штука. Но должно  ли это означать, что в задачи взрослых не входит
максимальное обеспечение ментального, эмоционального и  физического здоровья
наших детей?
   Сегодня дети раньше чем вы или я  сталкиваются с "реальной жизнью". Какой
эффект это порождает? Должны  ли  мы этому способствовать  или наоборот  как
можно дольше противостоять?
   Проведите немного  времени с маленькими  детьми, которые хорошо учатся  в
школе, и вы обнаружите, что они весьма горды этим фактом. Конечно нет ничего
плохого в том, что у кого-то есть успехи; это без сомнения чудесное чувство,
что  ты все  выполняешь как нужно, и  у  тебя  все  получается. Но в  рамках
школьного обучения ваши успехи не означают, что вы успешны сами по себе, они
лишь  означают тот факт, что вы успешнее других. Критерий успеха зависит  не
от  вашего потенциала, а от общего уровня стараний  тех, кто учится с вами в
одном классе. Возможно вам покажется, что это весьма несущественная разница,
пока мы не копнем глубже.
   Путешествуя, я часто посещал разные школы и обычно просил лучших учеников
рассказать  мне что-нибудь о тех, кто не слишком хорошо учился. Они начинали
проявлять беспокойство, явно испытывая некоторую неловкость, отвечая на этот
вопрос. Очевидно,  что  им  не нравилось  задумываться об  этом. Большинство
перескакивало в  разговоре  на другую  тему, интуитивно ощущая,  что  что-то
здесь не так, но не понимая, что именно.
   В  существующей  системе  образования  мы  учим  детей тому,  что  слабые
являются  жертвами,  своеобразным  закладом  сильных.  Встраивая  в  систему
убеждение (и -  это  важная, но скрытая часть  учебного плана), что  если  я
успешен,  значит обязательно должны быть некоторые  жертвенные овцы.  Кто-то
должен быть отдан в жертву, чтобы я был на высоте. Это убеждение так глубоко
проникло в наше восприятие, начиная  со времен детского сада, что нам тяжело
даже представить себе другой взгляд на этот вопрос.
   От того, что система зиждется на страхе, студенты учатся выживать, только
жертвуя кем-то. Вместо товарищеской взаимопомощи  слабым мы учим наших детей
отворачиваться от тех, кто слабее. Существующая  система учит  нас тому, что
целью  обучения  является получение хороших оценок и  высокого балла тестов.
Внутри  системы  эта  цель  становится  более  важной,  чем  любовь, дружба,
снисходительность, доверие и даже достоинства личности. Наши дети  обучаются
тому, что  личное выживание  - большая ценность,  чем личная  этика. Мы учим
детей  поддаваться этой  тирании,  допуская все эти  "маленькие" жестокости,
которые   нам,   как   цивилизованному   обществу,  следовало   бы   считать
неприемлемыми.  Эти  "безобидные"  жестокости  становятся  привычкой  и дети
уносят их во взрослую жизнь. Часто совершенно не задумываясь,  мы взращиваем
систему, способную без каких-либо ограничений поставить на колени всех нас.
   Джерри  Харвей,  автор  "Абелин  Парадокс"  развил  эту  идею на  примере
маленького экскурса в  историю. Он рассказал,  например,  что  в  первые дни
второй мировой войны Уинстон Черчилль  предупреждал другие  страны Европы  о
судьбе,  которая ожидала  их, если они не  восстанут  против Гитлера. Однако
многие  страны  решили  задобрить   диктатора.   Черчилль  говорил:  "Каждый
надеется, что  если он достаточно накормит крокодила,  то крокодил съест его
последним. Это иллюзия, он с  вас и начнет. Все надеются, что  буря утихнет,
прежде чем поглотит вас."
   В день, когда я прочел об  этом, я немедленно пересмотрел мой собственный
школьный опыт.  Я вспомнил, что когда я был в школе, я редко  учился, потому
что знал,  что  было  много  таких же  как  я,  кто  не  отличался  большими
способностями в школе. Я присоединился к партии кормящих крокодила, кормящих
приятелей студентов  и друзей,  чьи  "неудачи"  стали фундаментом  для  моих
успехов.  Было  тяжело  признаваться,  но  я обнаружил, что  следовал той же
системе, которую Харвей описал в своей книге.
   К примеру, психиатры  признали Адольфа Ейчмана, представшего перед судом,
вменяемым и подтвердили это соответственным к нему отношением со стороны его
семьи, родственников и друзей. Министр, который его регулярно навешал, нашел
его человеком  не без позитивных идеалов. Казалось,  в  нем поселился кто-то
другой, не имеющий ничего общего с сумасшествием.  Более этого,  выяснилось,
что никто  из его родственников, друзей или офицеров ни разу  не указали ему
на аморальность его поступков. Сам он сказал о том, что единственный человек
не пришел и не упрекнул его, как он исполнил свои обязанности.
   Конечно пример Эйчмана является экстремальным, поскольку  он  вскармливал
самого гнусного  и извращенного  крокодила во всей человеческой истории.  Но
сколько же нас, виновных в поддержке порочной системы, которая без  сомнения
является мало  заметным,  но  достаточно  деструктивным  элементом  в  нашем
обществе.
   Ни  Эйчман,  ни Гитлер  не имели  бы такой власти, если бы  столкнулись с
совокупным противостоянием немецкого  народа. Многие из них виноваты в  том,
что из страха молчали.
   Наш  современный  корпоративный мир  имеет  своих  собственных  Ейчманов,
которые  с легкостью исполняют то, чему  их научили. Они необходимые системе
палачи, карающие наиболее  слабых. Один  из таких палачей  Джой говорит: "Мы
вынуждены  увольнять из  компании каждого пятого.  А  если вы хорошо делаете
свою  работу, я  вас  уверю, что вы обязаны  делать сверхприбыль в следующем
квартале. Это действительно заставит вас побегать. И вы окажетесь на вершине
служебной  лестницы  быстрее,  чем успеете об этом  подумать. Все,  что  Вам
нужно,  это быстрое  и  тихое кровопускание. Конечно, это  не для  публичной
oгласки".  И  так,  вожделея  о  президентстве,  Джой  устраивал  для  своих
товарищей и сотрудников настоящую бойню.
   Почему он  не  остановился и не  спросил: "А нет ли другого пути?" Потому
что  задавание  вышестоящим  служащим  подобных  вопросов  не   способствует
продвижению  по  служебной лестнице. И  потому, что он  знал также,  что для
того, чтобы ему самому получить следующий ранг, нужно прежде вышибить оттуда
имеющегося сейчас  там сотрудника".  Подписывая кредо Ейчмана, каждый из нас
подписывает его для себя.  Преуспевать  в таком мире означает преуспевать за
счет  кого-то. Проблема в  том, что  не всегда расплачивается  другой малый,
приходит  срок расплатиться каждому. В 1990 г. мой друг, консультант крупной
экономической фирмы рассказал мне следующую историю.
   В  одной  компании  начала снижаться прибыль и служащие  были  поставлены
перед выбором  между 20%-ным понижением зарплаты и увольнением 20% служащих.
Служащие  проголосовали  за  сокращение  штата.  После  того,  как  все было
завершено,  мой  друг разговаривал с уволенными. И комментарии произошедшего
чаще  всего  звучали  как; "Я не  думал,  что  это случится  со мной!"  Урок
заключается здесь в том, что они слишком хорошо усвоили предыдущий. У них не
возникало чувство  беспокойства о других людях до тех пор, пока они внезапно
не обнаружили, что они и есть эти "другие люди".
   В книге Харвея приводится еще  одна  не менее поучительная история. Когда
Гитлер пришел к власти, датчане отказались признать ее. История его ужасного
времени повествует о том, что Гитлер  и Эйчман не сразу начали расправляться
с евреями. Они  начинали с "маленьких  ужасов"  таких, как требование носить
всем евреям идентификационные карточки. Следующим требованием  стали повязки
и затем последовали убийства. Это странно, но миллионы подчинились, миллионы
неевреев молчаливо позволили  Гитлеру творить произвол во имя  борьбы  с так
называемой национальной угрозой.
   Когда  Гитлер  и  его военная машина  оккупировали  Данию,  король  Дании
отказался выполнять  нацистские  требования.  Вместо  этого он  обязал  всех
ж