ть.  А  затем  Лидия  Ивановна  хотела  предпринять пешее (босиком)
паломничество в Колпино "к Божией матери";  а меня просила дать ей список  с
Вашей рукописи, который я себе сделаю. Я ей отвечал, что копию ей дам, но не
понимаю,  зачем она мучает себя,  читая это сочинение:  зачем хромать на оба
колена:  или  Толстого надо осудить и проклясть вместе с клянущими его,  или
"инфаму".  Она  мне  вчера  прислала  превосходное  письмо,  -  кроткое,  но
писанное, очевидно, в каком-то борении. О паломничестве босиком в Колпино не
упоминает ни словом,  но пишет:  "Не отговаривайте  меня  читать  это
сочинение: мне нельзя этого бояться, и уж конечно не из литературного
любопытства я хочу прочесть это. Я надеюсь, что Вы мне дадите Ваш экземпляр.
Поручаю Вас Христу,  который,  во всяком случае,  дал человечеству все,  что
возможно было дать ему,  и дает ему еще своих толкователей.  А все мы
все-таки  страшно  далеки  от него,  и подойти к нему можно только любовью и
чистотой сердца.  И того и другого я только и прошу у Бога - для себя. А для
Вас,  например,  прошу  и  того и другого".  Тут и все:  и милая доброта,  и
приязнь,  и шпилечка по моему адресу.  А главное, здесь чувствуется какое-то
"дыхание  бурно" в собственной ее удивительной,  чистой,  смелой и роскошной
душе. Как я рад, что Вы и все Ваши семейные ее полюбили. Простите, что я Вам
наболтал много слов с малым толком.

Преданный Вам Н. Лесков.

  К писаниям  я  охоту  не  теряю,  но  все  болею;  а  писать  хотелось  бы
смешное,  чтобы представить современную пошлость и самодовольство.  О
том, о чем Вы пишете, я писать не могу и не должен.

        "38. 1893 г. Сентября 30."

30/IX. 93, СПб. Фуршт., 50, 4.

  Высокочтимый Лев Николаевич!

  Не посетуйте  на  меня,  что беспокою Вас вопросом по делу,  которое,  мне
кажется, стоит содействия или противудействия и которое мне причиняет досады
и,  кажется, угрожает профанациею для дел милосердия и сострадания. Я говорю
о литературных сборниках,  от которых мне нет покоя  и  которые  обыкновенно
начинают  свою песню с того,  что называют себя пришедшими от Вас и имеющими
будто бы Ваши обещания...  Я давно опасался, что тут есть некоторый "грех" -
по  крайней  мере  -  грех  легкомыслия и суетности,  но теперь я знаю нечто
худшее,  а именно,  что книжники-кулаки пользуются суетливостью сборщиков  и
входят с ними в сообщества,  при которых сборщики для них обирают писателей,
а потом все выручаемое за сборники остается  у  тех  мастеров  издательского
дела,  которые  употребляют  сборщиков,  как  кровососок.  Я  был  и остаюсь
недругом  этого  дела,  где  корыстные  люди  научают  людей  легкомысленных
заводить  затеи  для  обирательства  рабочих  людей  и нищих,  нуждающихся в
мирском пособии. Я писал Марье Львовне, что за сборник, изданный будто бы К.
Сибиряковым,  надо  заплатить  деньги  Сибирякову,  который их
требует,  чтобы издавать опять еще новый сборник с Павлом  Ивановичем
Бирюковым...  А  на  днях  был  у меня Никифоров (которого я не знаю) и тоже
собирает даровые жертвицы на сборник, который будет издавать на общую пользу
без своей корысти какой-то московский рыночник: а этот рыночник за несколько
дней писал мне,  что он просит меня уступить право на издание моего рассказа
за деньги,  и я на это не отвечал...  и тогда приехал Никифоров,  с желанием
издавать  сборник  в  чью-то  пользу,  при  содействии  того  же  рыночника,
торгующего в Москве на рундучке.  Когда Никифоров сказал мне, что Вы обещали
дать ему свой рассказ,  - дал обещание и я,  и рассказ я  ему  дал;  но  мне
кажется,  что  мы  участвуем в каком-то пустом деле,  где пройдоха действует
через мечтателя для своих корыстных целей  и  яко  сын  мира  выходит  много
мудрее  сынов света в роде своем.  Мне же,  хотя и лестно быть в числе сынов
света,  но,  с другой стороны,  служить обманным людям я не желаю, и прошу у
Вас два слова себе во вразумление.
  1) Действительно ли Вы обещали г-ну  Никифорову  свою  работу  в  сборник,
предпринимаемый им в сообществе с московским книготорговцем? и
  2) в чью пользу будет обращена  выручка  от  продажи  этого  нового
сборника и кем эта денежная операция будет контролирована?
  Я думаю,  что это есть афера для того,  чтобы  неизвестный  рундучник  мог
рекламировать себя как издатель.  Это в лучшем случае,  а то тут еще,
может быть,  есть что-то и похуже...  Простите  меня,  что  я  Вас  к  этому
отвлекаю,  но  сборщики  начинают  обыкновенно с Вашего имени,  и Вы,
может быть,  сделали бы им пользу, если бы помогли им всмотреться в тщету их
затей,  которые несносно изнуряют писателей и не приносят пользы тем бедным,
для которых все это затевают.

Всегда Вам преданный и благодарный Н. Лесков.

        "39. 1893 г. Октября 4. Петербург."

4/Х-93.

  Высокочтимый Лев Николаевич!

  Очень сожалею,  что беспокоил Вас вопросами делового характера о  сборнике
г.  Никифорова.  Через  2  дня  едет  в  Москву Лидия Ивановна Веселитская к
Татьяне Львовне,  и  я  с  Лидией  Ивановной  посылаю  оригинал  рассказа  и
авторскую  записку,  в  которой  написано  мое  согласие и остается написать
только:  на какой предмет будет этот сборник.  Лидия  Ивановна  или  Татьяна
Львовна это обозначат и отдадут г. Никифорову, и тем будет исполнено все его
желание. Павел Иванович здесь, и говорит, что он сборника не будет издавать.
Довольно их наиздали.
  Пожалуйста, простите,  что я Вас беспокоил моим  вопросом.  Я  нездоров  и
одинок, а потому и беспомощен, и забываю, что мне накричат при нездоровье: а
они так прилежны и так усердны,  что впадаешь с ними в отчаяние.  Но,  может
быть,  скоро кого-нибудь из этих предприимчивых людей постигнет спасительный
урок,  и это послужит многим ко благу, чего я и желаю молодым на поучение, а
старым на спасение душ.
  На сих днях за верное передавали,  что Лампадоносец вносит прожект,  чтобы
все  книги  и  брошюры  "для  народного  чтения"  и "подходящего к ним типа"
пропускались вперед не общею цензурою,  а "Учебным Комитетом при  Синоде"...
Слух этот надо считать серьезным.
  Слышал, что Вы хвалите Гастона Буассье.  Очень рад, что он Вам нравится, а
не знаю: за что "героизм" Карлейля Вам не нравится.

Искренно Вам преданный Н. Лесков.

        "40. 1893 г. Октября 8."

8/Х, 93. СПб. Фуршт., 50, 4.

  Высокочтимый Лев Николаевич!

  Сегодня получил  от  Вас ответ на мое письмо о сборнике Никифорова,  но до
получения этого ответа  сделал  уже  все,  что  просил  Никифоров,  то  есть
выправил  и  послал  ему  статью  через Лидию Ивановну Веселитскую,  которая
приехала к Татьяне Львовне и теперь,  пожалуй, - у Вас,  в Ясной  Поляне.  Я
знаю,  что  сборники  вреда не принесут,  но они беспокоят и изнуряют
писателей,  - людей очень бедных и столько нуждающихся,  что для них  и  для
самих  можно бы делать сборники.  А эти сборщики еще с них тянут и выпускают
книги, которые не идут в продаже и не окупают расходов на печать и бумагу, и
выходит,  что  с  бедных  людей - писателей - собран сбор в размере,  какого
богачи не дают, а бедным людям - мужикам от этого нет никакой пользы, потому
что книги не окупаются и поступлений в мужичью кассу нет.  Значит,  писатели
обобраны напрасно,  и это жаль, и продолжать этого не нужно, ибо в этом есть
глупость и вред; а между тем за сборщичество берутся люди слишком наивные, и
они не видят,  что делают,  и начали уже конкурировать друг  с  другом,  как
Знаменская  Божья  матерь  с Боголюбскою.  "Ходите в свете" идет приманкою в
сборнике Хирьякова или  Сибирякова,  а  теперь  ее  же  еще  пустит  у  себя
Никифоров,  и  пойдут  уже  не  Знаменская на Боголюбскую,  а прямо "сами на
ся"...  К чему же это делать и зачем делающим не раскрывать ясно то, что они
делают  без  понятия,  по  одной  своей  фантазерской  наивности?  Я не могу
молчать,  когда вижу  такое  делание,  и  всегда  стараюсь  его  осветить  и
воздержать  от  излишней  ревности не по разуму.  Применительно к тому,  что
вокруг  делается,  можно  невесть  что  затевать,  да  для  чего  же  это?..
Припоминается  Щедрин с его опытом отправления "применительно к подлости"...
Разумеется,  все можно простить,  если не извинить, но для чего еще лучше не
воздержать  людей  в  то  время,  когда  у  них  "затеи  зреют",  и их можно
остановить,  и деятельность их направить хоть немножечко поумнее. Теперь эту
глупость  (то есть сборники) они пойдут множить,  если только кого-нибудь из
них не посадят в долгушку,  где деятель может опомниться и  понять,  что  он
тешил  свою  суетливость,  обирал  собратий  и  ничего  не выгадал настоящим
голодаям и холодаям.  Глупее же всего то, что эти "прекрасные люди" (как и я
думаю) служат очень дурным целям пройдох и торгашей,  которые не дадут им ни
80 ни 8%, и ничего, а положат все в свою кубышку под рундук и издадут на эти
деньги "Петербургскую Нану",  которая и готова к их услугам. И как я говорю,
так оно близко к тому и совершится,  и меня это не радует,  а огорчает,  и я
жду  от одного из этих предприятий скандала,  который поднимут конкурирующие
рундучники. Словом, это дело такое, которому нам помогать не надо бы, и я
сердит на себя, а не на других. У нас есть путь, - это Сытин, и довольно
его;  а эти "с бока припеки" к добру не приведут.  Я уверен,  что это так же
понимает и Сытин,  и Калмыкова,  и графиня Софья Андреевна, если ей известна
эта удивительно несообразная затея печь сборники.  Умоляю Вас - не будьте  к
этому    равнодушны    и,   когда   можно,   воздержите   этих   очарованных
предпринимателей! Пусть придумают себе дело покороче и попроще.
  Здоровье мое,  конечно, непоправимо: это болезнь сердца, а я моложе Вас не
много. Но я научился держать себя так, что обхожу жестокие приступы, которые
бывают ужасны. Надо не уставать; ходить очень тихо; быть всегда впроголодь и
избегать всего,  повышающего  чувствительность.  Последнее  достигать  всего
труднее.  При  такой осторожности мне несколько легче противу прошлогоднего,
когда меня пугала fuga mortis (*).  Нынче я думаю об этом смелее. Вестями от
Вас страстно дорожу, но стыжусь писать к Вам именно потому, на что Вы
мне указываете и чего я не боюсь принять за правду:  я ведь знаю, как
и  что надо делать,  чтобы быть с Вами в общении,  и спрашивать Вас мне не о
чем;  а отвлекать Ваше внимание к себе без надобности - мне будет  стыдно...
Но знать о Вас хочу всегда и очень хочу с Вами повидаться, без дела, - любви
ради.  Если мне не будет хуже до  святок,  когда  у  моей  сиротки  настанут
каникулы,  то  я попрошу друзей (Сытина или Горбуновых) устроить мне приют и
приеду в Москву,  чтобы побеседовать с Вами.  В Ясную мне проехать трудно, и
один  я  совсем  не  могу  ехать,  так как припадки сердечной боли страшны и
требуют опытной помощи.

  (* Приближение смерти (лат.). *)

  Пишу я очень мало и вещи совершенно ничтожные,  но читаю  много  и  всегда
почти за чтением беседую с Вами. Особенно к этому дает много поводов 2-й том
Шопенгауэра "Мир как воля",  в переводе Мих.  Соколова (вышел в Пб. 13 сент.
93).  Перевод  очень  неровен  и  местами  неясен,  но  все-таки он приятнее
Фетовского,  который можно назвать переводом на египетский (то есть трудный)
язык.  2-й  том,  по-моему,  интереснее 1-го,  и главы об "отречении от воли
жить" просто упоительны  по  своей  силе,  глубине,  ясности  и  неотразимой
серьезности. Христианство он выводит из браманизма и буддизма и в соединении
его с книгами еврейского канона видит  возмутительное  насилие,  которое  не
извиняет  невежеством,  а  прямо  относит  к  хитрости  -  устроить "удобную
религию".  Есть ли у Вас этот 2-й том "Мир как воля"?  Рекомендую его Вашему
вниманию,  "Океан глупости" размахался и хлещет куда попало.  Слава Богу,  я
все понимаю и чувствую.
  Переход "Посредника"  к  новому командиру я тоже приветствую и рад служить
ему чем могу;  но мне кажется,  что это еще так не останется,  а пойдут  еще
возвращения - Владимир Григорьевич человек совсем больной.
  Умную старину я всегда любил и всегда думал,  что ее надо бы приподнять со
дна,  где  ее завалили хламом.  Вот и Шопенгауэр во 2-й части "Мир как воля"
указывает  на  Эккерта  и  Ламот-Гион,  у  которых  "легендарный   мистицизм
покрывает   превосходное  изложение  об  отречении  воли  к  жизни".  Я  это
чувствовал  и  прежде  (особенно  у  Гион),  а   теперь   стал   параллельно
пересматривать "Способ молиться" (Гион) и "Таинство креста" (изд.  Новикова)
и пришел в восторг и в изумление:  сколько тут ума и  добра,  и  какими  это
завалено  пустословиями!  А помните ли еще "Книга жития Енохова,  или Способ
ходить перед Богом";  или "Наука обращаться с Богом".  В Москве ведь все эти
книги  новиковских  изданий  можно достать у любителей,  да и в библиотеках.
Только надо,  реставрируя старое,  не подавать мыслей к уничтожению хорошего
нового.  Надо,  чтобы  этого ни за что не случилось и чтобы не было подано к
тому соблазна, как вкралось нечто и негде в статье "О неделании", что людям,
любящим  и  почитающим Вас,  и задало тону от "поныряющих в домы и пленяющих
всегда учащиеся и николи же в разух истины приидти могущие".
  Написал я всего листка 2-3 иллюстраций к превосходной статье Меньшикова "о
китайской стене".  Статья  называется  "Загон".  Эпиграф  ей  из  Тюнена  об
"Уединенном  государстве".  Там  все картины,  что была в "загоне" "у своего
корыта",  когда мы особились,  и что опять  заводится  теперь.  Далее  начал
писать  француженку  "Мамзель Хальт",  которую звали у нас "Халда" и которая
принесла нам первые примеры добра и благородства и была не похожа на то, что
ворочается ныне в океане, "иде же сливаются животные малые с великими, им же
несть числа".
  Если Вы не отнимаете у меня места у Вашего сердца
- поддерживайте меня Вашим словом:  Вы для меня очень много значите и  очень
много для меня сделали, ибо я без Вас блуждал, а с Вами утвердился в том, до
чего доходил, но на чем боялся основаться, и не имел покоя, а ныне он у меня
есть и мне хорошо.

Ваш Николай Лесков.

        "41. 1893 г. Октября 10."

10/Х, 93. СПб. Фуршт., 50, 4.

  Писал Вам  вчера.  Лев  Николаевич,  много,  а  на  вопрос  о синологах не
ответил.  Синологов теперь я лично не знаю,  и думаю,  что и вопрошать их, о
чем  Вы  пишете,  было  бы напрасно.  Это люди совершенно равнодушные к духу
учений и знают разве только историческую сторону предмета.  Все их дело, как
у экономок: разложить принятое белье по сортам, в надлежащие ящики комода; а
все прочее их нимало не интересует.  Об этом я могу говорить с  "достаточным
основанием".  Был  тут  и  жил  по  соседству  со  мной  "добрый  китаец" из
посольства, который говорил немножко по-русски и любил рассуждать о вере (мы
часто  гуляли  вместе  в  Таврическом  саду),  и он был почитатель Лао-цзы и
удивлялся:  как западные религиозные люди "начинают  с  конца",  то  есть  с
определенных представлений о боге, а не с того, чтобы разъяснить себе самому
и  натуру,  и  в  свете  этого  понимания  прозревать  дальнейшее   умом,
освобожденным от мимотекущего обмана! Я все думаю, что, быть может, он и
подвинул меня читать все,  что  я  мог  находить  из  творений  Конфу-цзы  и
Лао-цзы;  но  я  этого  китайца  не видал уже 2 или 3 года и думаю,  что он,
вероятно,  возвратился в Китай или переехал в Париж с  маркизом  Тцен-ги.  А
потому  я  не  могу  узнать  о  том,  что Вас интересует.  Перевод Ваш очень
нетерпеливо желал бы прочесть. Удобен ли он к напечатанию в нашей счастливой
стране,  свободе которой Комаров и Суворин научают завидовать Францию?  Если
удобен,  то будем ждать,  кого Вы им одарите; а если не удобен, то позвольте
списать.  Поощренная пирующими в Париже редакторами цензура издевается здесь
над их подлым  поведением  и  марает,  сама  не  зная  что.  Так,  например,
совершенно  напрасно  искалечили  бедную  "Мимочку".  Наглость уже пресыщена
подлостию и не знает,  что ей еще потребовать и над  чем  измываться?  А  те
стараются и даже превосходят усердием все,  что этим снилося,  к уничтожению
смысла и совести. Помилуй Бог того, у кого нет никакой внутренней жизни!
  Есть ли  у  Вас  сочинения  Ламот-Гион  (мистички),  на  которую ссылается
Шопенгауэр во 2-й части  "Мир  как  воля  и  представление"?  Посмотрите  ее
"Способ молиться", - особенно IX главу (по русск. изд. 1822 г., стр. 30-32).
Слыхали ли про нового тавматурга, которого дамы только еще выпускают в свет?
Это какой-то "отец Гавриил" из Ораниенбаума,  летами моложе Ивана,  но даром
чудес бойчее:  он "положил основать тридцать три монастыря,  в меру возраста
Христова". Из положенного числа монастырей он будто бы 25 уже выстроил... До
чего избрехалась печать!  "Новое  время"  продолжает  уведомлять,  что  наши
книжки  не  шли  в городе,  тогда как Сытин продал миллион "Чем люди живы" и
"Иван дурак",  да 500 тысяч "Христос у мужика" и "Совестный Данило". А их
нет  более и печатать их не дают. И это все-таки никого не устыждает,  и
на нас лгут и дело представляют в извращенном виде...  А "кобель потрясучий"
из  подворотни  так  и  заливается...  Какого  еще  можно  [ждать?]  худшего
литературного растления!  Меньшиков и я отговаривали Гайдебурова не ехать  в
Париж, и он как будто боролся с собою, но не выдержал и улетел.

Не забывайте преданного Вам Н. Лескова.

        "42. 1893 г. Октябрь 16."

Ночь на 16/Х 9. СПб. Фуршт., 50, к. 4.

  Сегодня вернулась   от  Вас  Лидия  Ивановна  Веселитская  и  пришла  меня
навестить и долго и много о  Вас  рассказывала.  По  ее  словам,  она  очень
довольна своею поездкою, хотя опять с Вами не переговорила... Вот задача или
незадача!  Стасов от нас близехонько,  и она к нему пойдет за  синологом,  а
"кобеля потрясучего" кличут Виктором Петровичем. Живет он где-то в Поварском
переулке,  но No дома не знаю,  и сам у него никогда  не  бывал.  Ему  можно
писать  в  редакцию их издания (М.  Итальянская,  18),  но,  впрочем,  Лидия
Ивановна послала в адресный стол за справкою и,  вероятно, через 2 дня будет
иметь  возможность  сообщить  Вам его точный адрес.  "О сем довели".  "Океан
глупости", говорят, вывел Вас из терпения и Вы хотите противопоставить этому
отрезвление  в  немецком издании.  Правда ли это?  "Океан глупости" противен
чрезвычайно,  но благоразумно ли ставить  свою  ладонь  против  обезумевшего
быка?  Я  ничего  опасного не чувствовал в "Царстве Божием" и теперь уверен,
что сочинение это не может вызвать  никаких  нежелательных  последствий;  но
писать протест и помещать его в немецком издании - это значит сделать вызов,
и не одному лицу,  а всей  орде...  Я  не  отрицаю  пользы  и  славы  такого
поступка,  но я думаю,  что тут есть опасность, которой, может быть, следует
пренебречь,  но которую непременно надо  считать  вероятною,  и  даже  почти
неизбежною.  Поступок такого свойства вполне Вас достоин, но... Вы, говорят,
недавно читали Герцена,  так у него есть сравнение,  в котором  есть  полное
сходство  с  тем,  что  будет:  "Вы  явитесь  в положении человека,  который
старается войти в здание в то время,  как все оттуда выходят".  Мы стары,  и
нам  дорожить  собою  много  не  стоит,  но надо все-таки знать:  чего можно
ожидать?  А ожидать,  по-моему, следует того, что всякое мстивство Вам может
быть произведено не только в согласии с "обществом", но, так сказать, как бы
в удовлетворение его желаний...  К тому,  что в  "Царстве  Божием",  прежние
читатели  Ваши  были  подготовлены  и освоены сочинениями,  которые выходили
ранее;  но удар,  направляемый в нынешнюю мету,  произведет совсем  новое  и
сильное  впечатление.  Вы  без  сравнения  умнее  меня  и дальнозорче,  но я
все-таки хочу Вас просить "семь раз померить" то,  что Вы хотите "отрезать".
Но  в принципе я Вам совершенно сочувствую.  Если можно Вам об этом говорить
со мною,  то не пренебрегайте моим желанием знать:  в каком фасоне это будет
написано  и  в  какое  немецкое издание будет направлено?  И почему именн