тобы в случае отказа катапульты космонавт мог бы
приземлиться и  вместе с кораблем, оставшись при этом в живых.  По поручению
Королева  "главный конструктор по обеспечению жизнедеятельности  в  космосе"
Воронин  провел  срочные испытания по парашютированию  собак в  контейнерах,
напоминающих проектируемый корабль. Собаки  сбрасывались с парашютами разных
размеров,  и,  в  конце концов,  определился тот минимальный  размер площади
парашютного купола, который давал космонавту возможность  пережить  спуск  в
капсуле.
     Эта  человечная предусмотрительность Сергея Королева оправдалась  самым
драматическим образом осенью 1964 года, о чем будет рассказано дальше.
     К маю 1960  года была готова первая 20-двигательная ракета. Собственно,
главных двигателей у нее было не 20, а 21, потому что один двигатель с тягой
в 11 тонн принадлежал верхней ступени. Когда при осмотре этой ракеты один из
сотрудников Королева, мой знакомый, обратил внимание  Главного конструктора,
что  общее число двигателей составляет 21,  Королев, по его словам, невесело
усмехнулся и ответил в чисто русской манере:
     -- Ну, хорошо, что не двадцать два, а то перебор был бы!
     Ракета вывела на орбиту  макет космического  корабля,  но на землю этот
макет  не вернулся. Что-то  не сработало в  тормозной  ракетной  системе,  и
корабль остался на орбите. По команде с Земли удалось потом отделить капсулу
от  последней  ракетной ступени,  но  большего  достичь  не  сумели.  (Макет
находился  на  орбите  спутника  Земли  до октября  1965  года,  когда  стал
тормозиться верхними слоями атмосферы и, обгорев, упал в океан.)
     Это  очень  обеспокоило  Королева,  и   он  сейчас  же  посадил  группу
конструкторов за  разработку независимой бортовой  системы  включения ТДУ --
тормозной двигательной установки. Будущие  космонавты получали возможность в
случае  необходимости включать ТДУ  сами. И  опять-таки будущее  подтвердило
дальновидность этой меры, как мы увидим из следующей главы.
     Второй  космический корабль был запущен как только  подоспел  следующий
экземпляр ракеты  -- 19 августа 1960 года. В нем находились два "космонавта"
-- собачки Белка и Стрелка. Я присутствовал на пресс-конференции в  Академии
наук СССР, когда академик Василий Парин и биолог Олег Газенко "представляли"
этих  животных  корреспондентам  после  успешного  полета.  Помню,  как  две
симпатичные дворняжки смирно стояли на полированном столе в своих элегантных
попонках, а  вокруг  сверкали  "блицы"  фотографов,  стрекотали  кинокамеры.
Возможно,  конечно,  что  Белка  и Стрелка получили перед пресс-конференцией
дозу  чего-нибудь  успокаивающего,  но  все равно  было  видно,  как  хорошо
"воспитаны" были четвероногие космонавты.
     И  действительно, им  уделялось громадное внимание.  Дело  в  том,  что
людям,  которых  должны  были   отправить  в  космос  на  точно   таких   же
кораблях-спутниках,  предстояли  исключительно тяжелые  испытания. Начать  с
того,  что  две  первых  ступени ракеты -- проще  сказать, все  ее  двадцать
двигателей -- включались на старте одновременно. Таким  образом,  перегрузки
на  нижней ветви активного  участка  траектории  были  больше, чем  у  ракет
обычной  конструкции -- например, у американских. Кроме того, в конце полета
предстояло принудительное катапультирование -- операция,  мягко  говоря,  не
очень  комфортабельная,  особенно  для  космонавта,  только что  пережившего
невероятное  физическое и нервное  напряжение в опасном  полете. Я сам много
лет  занимался парашютным спортом, сделал  в общей сложности 207 прыжков. Но
те два прыжка,  которые  я начинал катапультированием,  останутся неприятным
воспоминанием на всю мою жизнь. А ведь я катапультировался не с космического
корабля,   несущегося  с   огромной   скоростью  и   занимающего  в   момент
катапультирования  произвольное положение,  а  со  сравнительно  безопасного
самолета-тренажера; и не после тяжелой  физической  и моральной  нагрузки, а
после хорошего отдыха.
     Как видите, значение собак в полетах космических кораблей было огромно.
Группа  космической  медицины   Академии  медицинских  наук  СССР  --  позже
превращенная  в Институт космической медицины --  и  главный конструктор  по
обеспечению  жизнедеятельности  в  космосе  Воронин  составили  объединенную
программу   экспериментов  над  животными.  По   этой  программе  предстояло
выполнить исследования  и наблюдения над собаками, побывавшими  в пяти-шести
полетах.   Вслед  за   собаками   было   рекомендовано   отправить  в  полет
человекообразную  обезьяну --  и в Сухумском  обезьяньем питомнике  уже были
отобраны кандидаты в "космонавты". Но эту программу -- кстати говоря, первую
сколько-нибудь  научную  программу,  разработанную  в  СССР для выполнения в
космосе, -- осуществить было не суждено.
     Как  всегда,  тревога  пришла  из  Америки.  Там  было  объявлено,  что
суборбитальные полеты  с  человеком на  борту состоятся весной  1961 года. И
моментально начался переполох. Пересмотреть все программы! Ускорить! Нажать!
Отменить  все  эксперименты,  не  связанные  прямо  с  полетом  человека!  И
обеспечить первенство советского человека в космосе!
     Что  ж, Королев  пересмотрел,  ускорил и нажал.  Он решил провести  еще
всего два "собачьих" полета и потом сразу "человеческий". Возражать никто не
смел: и медики, и тренеры  будущих  космонавтов знали, что не своей  властью
торопится Королев. Они тоже заторопились -- и, как всегда в спешке, начались
аварии и жертвы.
     Первого декабря 1960  года  очередная ракета унесла в космос  корабль с
собаками  Пчелкой  и  Мушкой  на  борту.  Но  на  следующий  день  произошла
катастрофа:  тормозная  двигательная  установка  опять  сработала   неверно,
капсула слишком круто вошла в плотные слои атмосферы и в них сгорела.
     Это был тяжелый удар, но беда, как говорится, в  одиночку не  ходит. На
следующий день после катастрофы Сергея Королева увезли в больницу с первым в
его  жизни сердечным  приступом. А уже в больнице  врачи  определили, что он
страдает и серьезным расстройством деятельности почек -- заболеванием, очень
часто приобретаемым в советских тюрьмах и лагерях.
     Королева  предупредили,  что  прежний  темп  работы  после  выписки  из
больницы  равносилен  для  него  смертному  приговору. Вместе  с  тем  врачи
сказали, что  не  видят у  него смертельных заболеваний, и длительный  отдых
после лечения может практически полностью вернуть здоровье.
     Но  длительный  отдых  в  то время означал  для  Королева нечто  вполне
определенное:  провал  попытки  обогнать американцев с выводом  человека  на
орбиту. Сама по себе  перспектива  быть  вторым  в этой  гонке  нисколько не
огорчала  Королева  --  он  всегда понимал  невозможность  долго  оставаться
первым.  Но  он  понимал  и  то,  как  отреагирует  на  потерю  космического
"лидерства"  Хрущев.   Капризный  владыка   перестанет   отдавать   Королеву
драгоценные  военные материалы,  срежет дальнейшие фонды, и  после этого он,
Королев, мало что сумеет сделать в оставшиеся ему, быть может, недолгие годы
жизни.
     Я здесь не  пытался "реконструировать"  думы Королева на основании  его
последующих действий,  хотя эти действия  были  достаточно красноречивыми; я
основываюсь  на  нескольких замечаниях  конструктора, вошедших  позже  в его
официальную  посмертную  биографию. Особенно горек лаконичный ответ Королева
на вопрос некоего  (не названного в биографии) кинооператора о  ТОМ, чего не
хватает  Главному конструктору. Очень многого, -- сказал Королев, -- времени
и здоровья".
     Так  или иначе, но Королев  пошел ва-банк.  Выйдя из больницы через три
недели, он начал работать еще яростнее, чем раньше. До того он состязался со
временем и с косной технологией; теперь вступил в поединок с самой смертью.
     Но в первые  месяцы 1961  года судьба, дотоле благосклонная, прямо-таки
обрушилась на советских ракетчиков каскадом несчастий. В феврале были готовы
для запуска две ракеты; одну выставили на старт с космическим кораблем, куда
поместили  радиофицированный манекен  космонавта  м  собаку.  При заполнении
топливом потекла одна из мембран,  и пришлось дать команду "всем в укрытие",
так  как  несколько  минут взрыв казался неизбежным.  По  счастью, ракета не
взорвалась.  Когда давление  было  снято и топливо  нейтрализовано,  Королев
принял решение не откладывать старта, а заменить ракету второй за оставшиеся
несколько часов. Он хотел победить судьбу. Однако  не удалось и это.  Ракета
взяла старт,  но  одна из  связок тут же  отказала,  и на орбиту корабль  не
вышел.
     В  советской  печати  и  в  биографии  Королева   нет  и  следов  этого
драматического запуска, но эпизод с заменой ракеты перед самым стартом нашел
отражение в повести Ярослава Голованова  "Кузнецы  грома", опубликованной  в
журнале "Юность". Полагаю,  что  именно этот эпизод,  как-то просочившийся в
круги  иностранных  журналистов в  Москве,  дал  пищу  для упорных слухов на
Западе о том, что  какие-то советские космонавты погибли до полета Гагарина.
Мне, во всяком случае, ничего не известно о такой трагедии.
     Зато мне многое известно о гибели моего товарища  по парашютному спорту
--  испытателя  катапультной  системы  Петра  Долгова.  Он  погиб, испытывая
систему приземления будущих космонавтов.
     Испытания   проходили  таким   образом,   чтобы  имитировать   реальную
обстановку.  На  высоте  10  тысяч  метров  с тяжелого  самолета  сбрасывали
герметическую шарообразную капсулу, в которой сидел парашютист, одетый точно
так же, как будущий космонавт. Свободно падая  на протяжении 3 тысяч метров,
капсула набирала примерно  такую же вертикальную скорость, какую должна была
по  расчетам иметь реальная кабина возвращающегося космического  корабля. На
высоте  7 тысяч метров автоматически взрывались болты выходного люка -- этот
люк,  по  выражению  ракетчиков, "отстреливался"  от капсулы.  Через секунду
срабатывала катапульта, выбрасывая парашютиста  вместе с креслом. Открывался
маленький вытяжной парашютик, затем несколько больший -- стабилизирующий, --
а на высоте около 4 километров наполнялся воздухом купол главного парашюта и
одновременно кресло  отделялось от парашютиста, который  приземлялся обычным
образом.
     Перед  тем, как  Долгов занял  место  будущего  космонавта  и  пошел на
испытание катапультной системы,  капсула дважды сбрасывалась с  манекеном на
борту. Оба раза все выглядело нормально, а сроки все поджимали и  поджимали.
Первоначально предполагалось закончить парашютные испытания к маю 1961 года,
но американские сообщения заставили  приблизить  срок, и  Воронин, в ведении
которого была  эта  часть  работы,  получил приказ  завершить программу к  1
марта. С  небольшим  опозданием,  обычным  для всей  советской  системы,  он
рассчитывал сбросить человека и "отчитаться". Может  быть, поэтому испытание
доверили сразу самому опытному из всех -- Петру Долгову.
     Этот  веселый  и  храбрый  человек  имел  на  своем  счету   около  500
испытательных прыжков, в том  числе немало скоростных, с катапультированием.
Он  катапультировался  несколько раз  с  новых  моделей  самолетов, проверяя
безопасность их  аварийного  покидания. Что случилось с Долговым на этот раз
--  для меня  тайна.  Но я знаю, что  он  приземлился мертвым в  разорванном
скафандре. Вероятнее всего, зацепился за что-то при выбрасывании из люка.
     Дело в том, что между сбрасыванием манекена и человека в одних и тех же
условиях есть  большая разница.  Это я говорю  с полным основанием,  ибо сам
совершал испытательные прыжки.  Манекен,  например, совершенно  неподвижен и
стабильно остается в том положении, в котором был закреплен. Человек -- нет.
Даже  если  он  великолепно  тренирован  и  принимает  четкую  позу  (а  для
катапультирования поза в кресле исключительно важна), он все равно не всегда
"вписывается"  в  очертания  манекена.   Кроме   того,  никакой  манекен  не
воспроизводит с  полной  точностью фигуру  будущего  испытателя. В советской
практике никто не делает манекенов по меркам парашютиста, которому предстоит
повторять  прыжок.   Манекены   в   Советском   Союзе  выпускаются   в  трех
антропологических вариантах -- № 1 (малая фигура),  № 2 (средняя фигура) и №
3  (крупная фигура). Мне неизвестно, какие  два манекена сбрасывались  перед
Долговым -- сам же Долгов был человеком  худощавым и не очень рослым. Тем не
менее, там, где прошли манекены. Долгов  вполне мог зацепиться  за край люка
при катапультировании.
     Королев реагировал на  гибель Долгова  серией срочных и остроумных мер.
Во-первых, он расширил  люк  корабля.  Во-вторых,  увеличил  до двух  секунд
интервал   между   "отстреливанием"   люка   и   срабатыванием   катапульты.
В-третьих...  В-третьих,   выбрал   Юрия  Гагарина   кандидатом   на  первый
космический полет.
     Все будущие космонавты,  отобранные  в  авиационных  частях  и начавшие
специальные  тренировки  в  1960  году,  были   людьми  невысокого  роста  и
некрупного сложения. Это-то было необходимо с  самого начала. Но и среди них
Королев выбрал теперь почти самого маленького -- Гагарина.
     Правда, Герман Титов, совершивший полет вторым в августе 1961 года, был
более хрупкого сложения, чем  Гагарин, и даже чуточку ниже ростом. Но власти
не  согласились,  чтобы Титов был  первым космонавтом,  потому  что  к  этой
высокой  политической  роли  он,  по  мнению  Хрущева,  не по  всем  статьям
подходил.
     Тут, кстати, любопытно перечислить требования, предъявленные к  первому
космонавту.  Главное   требование  звучало  совершенно  расистским  образом:
космонавт № 1 должен был быть чисто русским человеком по крови!
     Как известно, в  "интернациональном" Советском  Союзе  каждый гражданин
имеет в  своем внутреннем паспорте  отметку  о  национальности  -- по  крови
предков, а  не по религии.  Дети  от  смешанных браков  могут  по достижении
16-летнего  возраста выбирать -- раз и навсегда --  национальность одного из
их родителей. И если, скажем, сын русского и армянки пожелает  быть русским,
то эта национальность будет вписана в его паспорт, и он до  конца дней своих
будет во  всех официальных инстанциях считаться русским человеком. Даже если
армяне  вдруг  попадут   в  немилость  и  начнут  подвергаться  каким-нибудь
административным гонениям  (как происходило  в СССР с  чеченцами,  ингушами,
калмыками,  месхами,  как до  сих  пор  происходит  с крымскими  татарами  и
евреями), то данному человеку ничто не грозит: по паспорту русский -- значит
русский,   а  это   национальность   в   Советском  Союзе   всегда  наиболее
"благоприятная".
     Но в данном случае, при отборе космонавта для первого полета, советские
нацисты пошли  еще дальше. Нужно было, чтобы кандидат был не просто "русским
по паспорту", а  чтобы  был он, так сказать, "стопроцентным  арийцем", -- то
есть имел обоих русских родителей и предков второго колена тоже.
     Поэтому,  например,  кандидатуры украинца  Поповича,  чуваша Николаева,
наполовину   украинца   Быковского  отпадали   сразу.   Их  разрешено   было
использовать в последующих полетах, даже рекомендовалось использовать -- для
демонстрации  "дружбы  народов" в  СССР.  Но первым  --  первым  должен  был
проложить путь в космос только чистокровный русский.
     Этому требованию отвечали несколько кандидатов, проходивших тренировки.
И первоначально предполагалось, что космонавтом № 1  будет Алексей Леонов --
человек ловкий, способный, отличный летчик и профессиональный парашютист. Но
Леонов был крупнее по фигуре, и  после катастрофы с Долговым выбор  Королева
сузился. Оставались практически только двое -- Гагарин и  Титов, -- но можно
было  думать  также о  Владимире  Комарове, который был  лишь  незначительно
крупнее этих двух.
     И  тут  вступило  в  действие условие  номер  два  --  тоже  отнюдь  не
технического  и не  медицинского характера.  Оказывается, будущий  космонавт
обязательно должен был  происходить из  "рабоче-крестьянской" семьи.  Хрущев
предполагал  организовать после  первого  полета международное  пропагандное
турне космонавта (Королев не  мог об  этом и мечтать) и намеревался получить
дополнительный эффект,  напирая на  то, что  вот, дескать, только  советская
система могла дать рабочему или крестьянскому сыну "путевку" в космос.
     Здесь у Гагарина было  преимущество и перед Титовым и, тем более, перед
Комаровым. Он родился в  деревне  и происходил  из  "безупречных"  крестьян.
Титов, хотя  тоже родился в  деревне, был сыном "интеллигента"  -- сельского
учителя. Это уже было не  так хорошо. И Титов был сделан дублером Гагарина в
первом  полете.  В  случае  какого-нибудь чрезвычайного  обстоятельства  сын
сельского  учителя все-таки мог  лететь  вместо крестьянского  сына. Но  вот
Комаров    уже    никуда   не   годился   --   он    происходил   из   семьи
горожанина-интеллигента и сам был инженером.
     Вот  так  произошел выбор  первого  космонавта.  Я  не  уверен,  что  в
тогдашней напряженной  обстановке, когда  неудачи  шли  за  неудачами, когда
открылся  уже фамилией  Долгова и  список  человеческих жертв,  Юрий Гагарин
очень радовался тому выбору. Ведь  пока что из трех кораблей, моделировавших
будущий "Восток", два  не  вернулись  на Землю  --  один остался на  орбите,
другой  сгорел в  атмосфере.  А  тут еще  предстоящее катапультирование, при
котором погиб испытатель самого высокого класса...
     Но такими  мыслями, если они у него  и были, Юрий Гагарин ни  с  кем не
делился.  Во-первых,   в  советских   условиях  никто  не  спрашивал  мнения
космонавта  -- ему просто  приказывали  лететь,  и  он  с детства знал,  что
получить  такой  "приказ  Родины"  --  высокая честь,  а отказаться  от  его
выполнения  --  несмываемый  позор.  Во-вторых, если  бы  будущий  космонавт
проявил  повышенный интерес  к  вопросам безопасности космического полета, к
степени  риска и так далее, то его сразу  заподозрили бы в трусости  и в два
счета  отстранили  от подготовки. Карьера таких людей в СССР -- которые  "не
сумели",  "не выдержали" --  кончена.  Поэтому  при начальстве  кандидаты  в
космонавты изображали бодрость, старались особенно не  умничать и запоминать
как  можно лучше все, что им  преподносилось на  уроках и тренировках. Кроме
того, будущие "покорители  космоса" знали, что от них в  полете ровно ничего
не будет  зависеть. От  манекенов или подопытных собак они  будут отличаться
только тем, что будут поддерживать словесную радиосвязь в полете и расскажут
потом о своих впечатлениях.
     Главный  конструктор  космических  кораблей  --  так  именовали  Сергея
Королева  при официальных  обращениях  к  нему -- относился  к  кандидатам в
космонавты  с  покровительственным  добродушием.  В  неслужебных  разговорах
называл  их "орелики", а в их отсутствие говорил "кролики-орелики", вовсе не
намекая на  трусость космонавтов, а только на то, что они служат подопытными
кроликами  для него и его коллег. Впрочем, ни один человек  на  свете так не
желал безопасного возвращения космонавтов и ни один столько  не делал для их
безопасного возвращения, как Королев.
     Но  в  то  же  время  Королев,  сам  работавший  "на  полный  износ"  и
рисковавший жизнью,  считал риск возможным  и необходимым в космонавтике  --
особенно в той  авантюрной космонавтике, в которую был теперь вовлечен силою
событий.  Очень характерно  в  этом смысле  его письмо  к жене с космодрома,
приводимое  в  официальной биографии  (оно  написано позже  того времени,  о
котором сейчас идет речь, но смысл от этого не меняется). "Наш девиз: беречь
людей, --  писал Сергей Королев. --  Дай-то нам Бог  сил и  уменья достигать
этого  всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю
в  лучшее,  хотя все мои  усилия и мой разум  и опыт направлены на то, чтобы
предусмотреть, предугадать как раз то худшее, что подстерегает нас на каждом
шагу в н