организации, сформированной рижским немцем Фридрихом Цандером и работавшей в
подвале московского  жилого дома. Цандер был неистовым  фанатиком ракет,  он
знал  наизусть  каждое  слово  Годдарда  и Оберта,  стремился  повторить  их
достижения и запустить хоть одну собственную ракету. В последний год (1933),
совсем незадолго  до  кончины,  ему это удалось.  На  высоту 396  м взлетела
первая советская ракета. Через три месяца поднялась и вторая, но Цандера уже
не было в живых.
     От  чего  умер 46-летний Фридрих  Цандер,  я не знаю. Официально --  от
туберкулеза, менее официально -- от недоедания  (тогда в России был жестокий
голод),  а  совсем неофициально  --  по глухим  намекам  нескольких выживших
ветеранов ГИРДа -- он был "ликвидирован" тайной полицией будто бы за связь с
членами  "промпартии"  --  то  есть  с  группой  ученых, незадолго  до  того
осужденных за вредительство без малейшей вины. Во  всяком случае, вышедшая в
1969 году советская энциклопедия "Космонавтика" никаких причин ранней смерти
Цандера не называет, а в книге "Академик  Королев"  Цандер просто в какой-то
момент исчезает из  повествования  --  даже без упоминания о  том,  когда он
умер.
     Но, во всяком случае, достоверно  одно: Фридрих Цандер  сумел  заразить
сотрудников ГИРДа  невероятным  энтузиазмом,  "ракетоманией",  оставшейся  у
многих -- в  том числе у Королева -- на всю жизнь.  О том, как относились  к
своему  делу участники  ГИРДа, свидетельствует такой,  например,  факт.  При
монтаже  первой маленькой ракеты понадобился  серебряный  припой для  спайки
проводников,  но достать серебро было  делом немыслимым. Тогда один инженер,
сотрудник  ГИРДа,  тайком  принес из  дому  серебряную чайную ложечку  -- ее
расплавили и сделали припой. Ложку этот человек принес тайком не потому, что
опасался гнева жены, а  потому, что  благородные металлы полагалось  сдавать
государству, и  ГПУ,  как тогда  именовалась  тайная  полиция, проводило над
теми,  кто подозревался  в хранении золота и серебра, операцию "выкачивания"
-- человека арестовывали и держали в тюрьме до тех пор, пока он не  сообщал,
где  хранятся  его  ценности.  Конечно,  дюжина  серебряных  ложек  не  была
криминалом, но если бы на человека донесли, что он носит из дому серебро, то
он мог быть назавтра схвачен для "выкачивания".
     Излишне говорить,  что участники ГИРДа  никаких денег за свою работу не
получали,  они должны были зарабатывать  на  жизнь где-то  еще.  Но они и не
рассчитывали   на  вознаграждение,  а  только  острили   по   этому  поводу,
расшифровывая ГИРД как "Группу Инженеров, Работающих Даром".
     В  это  время впервые  проявился еще  один  важный  талант Королева  --
дипломатический.  Он очень хорошо умел "подойти" к власть  имущим, умел  так
представить ход и результаты работы, что "хозяева" проникались  убеждением в
важности  проблем.  Более того,  Королев  строил  свои отношения с  высокими
особами  так, будто  инициатива исходила не от него, а  от них;  он же якобы
только выполнял возложенные на него задания.
     Это, конечно, не новая тактика, ей много веков от роду.  Но в Советском
Союзе, где все решает одно слово высокого невежды, это был единственный путь
к успеху. А винить  Королева за это лукавство невозможно -- он не искал ведь
никаких выгод  для себя, он хотел только одного: иметь возможность строить и
запускать   ракеты,  которые   тогда  считались  чем-то   вроде  игрушек  --
бесполезных и иногда опасных.
     Впрочем,   первый   высокопоставленный  начальник,   которого   Королев
заинтересовал ракетами,  отнюдь  не  был невеждой.  Королев попал на прием к
заместителю наркома по  военным  и  морским  делам Михаилу  Тухачевскому  --
образованному  офицеру,  карьеристу  и  умному   человеку.  В   свое   время
Тухачевский  "отличился"  тем,  что  свирепо  расправился  с  кронштадтскими
матросами, поднявшими в 1921 году восстание. Но в тридцатые годы он серьезно
работал  над техническим переоснащением армии и  покровительствовал  авторам
изобретений, имевших  военную ценность. Выбор Королева  был, таким  образом,
очень удачен -- не мог же он знать, что четыре года спустя Тухачевский будет
расстрелян как "немецкий  шпион", а все, кому  он  покровительствовал,  либо
будут тоже уничтожены, либо отправятся в лагеря!
     Разумеется, в  беседе  с  Тухачевским  Королев напирал  на  возможности
военного использования ракет (они, кстати, использовались  для военных целей
еще  древними египтянами).  И  Тухачевский заинтересовался. Сохранилось  его
письмо  о том, что работы ГИРДа "имеют очень большое значение для Военведа и
СССР в целом". Поистине пророческие слова, внушенные Сергеем Королевым!
     С   помощью   Тухачевского   ГИРД   получил   небольшую   площадку   на
военно-инженерном полигоне в Нахабино, под Москвой. Там, кстати, и состоялся
запуск  первой  в  СССР ракеты общим  весом в 17,2  кг, поднявшейся, как уже
сказано,  на  396 м и находившейся в  полете 18 секунд.  Запуск этой  ракеты
стоил  Сергею  Королеву,  несомненно,  куда  больших  усилий,  нежели  через
двадцать четыре года -- запуск первого спутника.
     Официальный советский  биограф Королева П. Асташенков свидетельствует в
журнале  "Москва"  № 11  за 1966  год: "Так,  привлекая  самую  авторитетную
помощь,  добывал  Сергей  Павлович  каждый   станок,   стенд,  прибор".  Для
привлечения этой "самой  авторитетной помощи" Королеву приходилось прибегать
к необыкновенным приемам и  играть  на таких струнах "начальства", которые в
то время были  отнюдь  не очевидны. Например, мало  кто, даже  в СССР, знает
сегодня историю "второго рождения" Константина Циолковского.
     Константин Циолковский -- изобретатель-самоучка польского происхождения
-- доживал  в то время свой век в  210 км от Москвы, в Калуге. Был он  всеми
забыт, после революции чуть не умер  от голода и получил, наконец, крохотную
пенсию. Но  когда-то, в 1903 году,  Циолковский выпустил  на  свои  средства
брошюру  "Исследование межпланетных пространств реактивными приборами", где,
в   частности,   говорил   о   возможности   применения   жидкотопливных   и
многоступенчатых  ракет.  Потом  он  отошел  от   этих   вопросов,   занялся
проектированием  жесткого  дирижабля,   затем  сверхскоростного   поезда.  В
середине двадцатых  годов, узнав  об  успешных  запусках  ракет  Годдардом и
Обертом, Циолковский  вернулся  было  к  ракетной  теме.  Он  написал статью
"Межпланетный корабль" и послал ее в журнал "Техника и жизнь". Но статью там
не напечатали, и она увидела свет только... в 1961 году.
     И вот Цандер и Королев, знавшие судьбу Циолковского, решили "возродить"
старика. В  Политбюро Центрального Комитета партии была направлена докладная
записка  о  том,  что  в  Советском  Союзе  живет,  дескать,  основоположник
ракетного  дела и  будущих  межпланетных  полетов. Делался намек  на то, как
выгодно  будет  показать  миру  заботу  советской  власти  о  будущем  всего
человечества и заодно прославить  российского гения (нигде, решительно ни  в
одной  советской  работе  о  Циолковском,  даже  в  его  толстой  биографии,
написанной  толковым   литератором  М.   Арлазоровым,   не   говорится,  что
Циолковский -- поляк).
     Записка возымела действие, и машина советской пропаганды завертелась со
страшным  шумом.  Глухого и больного старика  привезли  в  Москву, заставили
выслушивать   через  слуховую  трубку  бесконечные  речи,   давать  интервью
решительно по всем вопросам,  а не  только  по  космическим исследованиям. О
работах Циолковского писали  в  таком тоне,  в каком через четверть века  не
писали   даже  о  Главном  Конструкторе   космических  кораблей.  Охваченные
энтузиазмом  читатели  тогдашних  газет  присылали  слезные  письма,  умоляя
великого Циолковского отправить их на Луну или на Марс в первом же советском
корабле.
     Королев встретился с Циолковским, быстро объяснил  ему, что к чему, и с
тех  пор до самой  своей  смерти в  1935 году Циолковский  был важным  --  и
успешным -- ходатаем  по ракетным делам. Со своей стороны, Королев заботился
о том, чтобы  интерес  к Циолковскому  не угасал.  В Москве  удалось создать
целое  учреждение  под  названием  "Комиссия   по  разработке  идей  К.   Э.
Циолковского". Об этих идеях и возможностях  их  реализации писались десятки
статей и книг. Помню, как я сам, в то время  десятилетний мальчик, увлекался
популярной  книгой  для детей на ту  же тему,  написанной  лучшим  тогдашним
популяризатором  науки Я. И. Перельманом. Надо, однако, заметить, что тогда,
в  отличие от последующих лет, еще можно было называть, наряду с советскими,
и  фамилии  зарубежных   исследователей.  И   Перельман,   надо  отдать  ему
справедливость, называл  в своей  книге и  Годдарда  и  Оберта.  Он  писал о
запущенных  ими  ракетах  и  лишь  ловко   обходил  то  обстоятельство,  что
Циолковский (которому главным образом и посвящалась книга) ни одной ракеты в
жизни не запустил. Много позже я узнал, что Королев дружил с покойным Я.  И.
Перельманом и подсказал ему тему книги.  Сегодня  этот  факт подтверждает  и
биография Королева.
     Столь энергичная  деятельность  молодого конструктора увенчалась важным
успехом: 31 октября 1933  года  появился  правительственный декрет о слиянии
ГИРД с Ленинградской Газодинамической лабораторией (ГДЛ) и образовании на их
базе Реактивного научно-исследовательского института. Значение этого события
в   советской    действительности   громадно:   из   группы   "самозванцев",
самодеятельных   и    подозрительных   энтузиастов,   ГИРД   превратился   в
государственное учреждение, да  еще входящее  в военное ведомство.  Сразу же
появилось штатное расписание,  высокие оклады и даже воинские звания.  Чтобы
понять, насколько круто изменилось  положение  "группы инженеров, работающих
даром", приведем в пример самого Королева: назначенный 9 ноября заместителем
начальника  института,  он  сходу  получил  звание  дивизионного   инженера,
соответствующее генеральскому!
     Но тут же выяснилось,  что  быть администратором, сидеть  в  кабинете и
носить генеральскую форму Королев не собирался.  Не во имя карьеры добивался
он   организации  института.  К   настороженному   удивлению   начальства  и
сослуживцев,  Королев  снял  с гимнастерки  знаки  различия  и  отказался от
кабинета и секретарши.  Он  с головой  окунулся  в проектирование сразу двух
объектов -- ракеты  и планера с жидкотопливным  ракетным двигателем. Ракета,
дальность полета которой должна была равняться 48,3 км, поднялась в воздух к
началу 1939 года.  А планер  с  ракетным  ускорителем полета  взлетел в 1940
году, но Королев при этих испытаниях не  присутствовал, так как... находился
за решеткой.
     Скажем сразу:  Сергею Королеву невероятно, фантастически  повезло. Ведь
буквально    все    сколько-нибудь    значительные   сотрудники    ракетного
научно-исследовательского   института  были   в   1937-38  годах   физически
уничтожены.  В  кровавой  пучине  расстрелов погибли  и  люди,  в  то  время
несравненно более  заслуженные и известные, чем Королев, -- например, другой
заместитель   начальника  того  же  института,  автор  советских  реактивных
снарядов, прозванных в годы войны "Катюшами", -- Георгий Лангемак. Лангемака
расстреляли вместе  со  всей  его  конструкторской  группой, за  исключением
одного инженера --  А. Г.  Костикова.  Под руководством  этого Костикова шло
изготовление разработанных Лангемаком "Катюш". Когда в  1941 году  вспыхнула
война и "Катюши" оказались эффективным оружием,  Костикова наградили  самыми
высшим наградами, а потом... расстреляли.
     Итак, подавляющее большинство сотрудников ракетного института  во главе
с его начальником Иваном  Клейменовым и заместителем Георгием Лангемаком  --
расстреляны, а Сергей Королев "только" арестован. Как это объяснить?
     В Москве я слышал много толков на эту тему. Люди, не любившие Королева,
завидовавшие ему (среди них, как ни странно, один из бывших сотрудников того
же  института,  по  возрасту старше  Королева  и  так  же,  как  и  Королев,
спасшийся), бросали какие-то  неясные обвинения. Они говорили,  что Королев,
дескать, должен был погибнуть  одним из  первых, потому что теснее всех  был
связан  с  Тухачевским, а  после июля 1937 года, когда Тухачевский  и другие
высшие военачальники  были внезапно  расстреляны, слово  "Тухачевский" стало
синонимом  слова "смерть".  И  если  Королев не погиб  в  числе  первых,  --
говорили эти  люди, -- если он  отделался  арестом и  провел  в сравнительно
комфортабельном заключении "всего" шесть лет,  то тут, мол,  что-то нечисто;
может быть, он сотрудничал с органами безопасности и предавал других.
     Таким "логическим построениям"  я верить  не склонен.  Гамлетовское  "в
этом безумии есть своя  система"  не подходит к анализу сталинского  террора
1937-38 годов.  В те  годы  царил  полный, не  имеющий  никаких параллелей в
истории,   произвол,   и  жизнь   человека  определялась  сцеплением   самых
невероятных случайностей.  Известно, что после самых  страшных эпидемий чумы
всегда  оставались  люди,  прожившие  всю  эпидемию  в самом опасном  месте,
соприкасавшиеся с  сотнями больных --  и  все же не заболевшие.  Автор  этих
строк провел в сталинских тюрьмах и  лагерях чуть  меньше Королева -- пять с
половиной лет -- и знает по собственному опыту, как дикие случайности подчас
вели к  гибели  человека и как столь же  невероятные  стечения обстоятельств
оказывались спасительными.
     Однако, помимо этих общих соображений, у меня есть  и некоторое подобие
объяснения того счастливого факта,  что  Королев  не  был расстрелян. Дело в
том. что в  студенческие годы он работал под руководством Андрея Туполева --
впоследствии  создателя  многочисленных советских самолетов  "АНТ" и "ТУ". И
когда  в  1938  году  Туполева вместе  с  женой  и со всеми  (за исключением
опять-таки  одного!)  ведущими  инженерами  посадили   в  Бутырскую  тюрьму,
началась охота за "туполевцами", за бывшими сотрудниками, учениками и просто
друзьями авиаконструктора.  Ведь  каждый  раз,  когда арестовывалась крупная
фигура   такого  масштаба,  НКВД  (так   называлась  тогда  тайная  полиция)
стремилась "раскрыть широко разветвленный заговор".  Королев  как раз  и был
арестован как "туполевец" -- и это спасло  ему  жизнь, ибо в какой-то момент
Сталин  приказал не расстреливать "туполевцев", а посадить их за работу. Так
Королев  вторично, уже  против  своей  воли,  стал работать  у  Туполева  --
расчетчиком крыла  в "ТКБ" -- "Тюремном Конструкторском Бюро" при авиазаводе
№ 156.
     С началом войны завод № 156 был эвакуирован в сибирский город Омск -- и
туда  же переправили заключенных конструкторов.  В Омске режим их содержания
смягчился,  а сам Туполев жил даже в  отдельном домике, из которого, однако,
не  имел права выходить без разрешения. После того, как на фронте появился и
хорошо  себя  зарекомендовал новый пикирующий бомбардировщик "ТУ-2" (который
остряки называли "ТЮ-2" от слова  "тюрьма"),  Туполев  и  его  инженеры были
"помилованы" и стали работать в том же конструкторском бюро как полноправные
граждане. Вскоре они реэвакуировались в Москву.
     Однако еще  раньше Королева забрали  из Омска.  По этапу, как  обычного
заключенного, его перевезли в Москву, в "спецтюрьму № 4".
     Сегодня на Западе хорошо известна книга Александра Солженицына "В круге
первом". Эта  книга, пусть и в художественной форме, описывает одно из самых
мерзких сталинских порождений  -- спецтюрьмы для ученых и инженеров. Если бы
не книга  "В круге  первом", то мне  здесь многие могли бы  и не поверить --
ведь сам я в спецтюрьме  никогда не сидел. Тем не  менее,  по многочисленным
рассказам бывших "спецзаключенных" я знаю все подробности об этих тюрьмах --
в том  числе и о  тюрьме № 4 на окраине Москвы,  на  улице, по иронии судьбы
называющейся "шоссе Энтузиастов".
     Здание, отгороженное от мира высоким глухим забором, -- немного отступя
от  шоссе, возле завода "Нефтегаз". Внутри --  чертежные залы, лаборатории и
жилые  помещения. Все  -- и заключенные  и надзиратели -- одеты  в приличные
шевиотовые костюмы и рубашки с галстуками. Работают двенадцать часов в день,
иногда  и  дольше   (после  окончания   войны  официальный  рабочий  день  в
спецтюрьмах  был сокращен до девяти  часов).  Разговоры  между  заключенными
допускаются  исключительно на служебные темы. Кормят  трижды в  день в общей
столовой, причем и количество и  качество пищи не  сравнимо с  тюремным  или
лагерным  рационом  --  гораздо больше, лучше, вкуснее,  --  хотя,  с другой
стороны, намного хуже, скажем, английского тюремного меню. Живут заключенные
по-разному,  в зависимости от "ранга" -- иерархичность  советского  общества
остается и там. Наиболее "важные"  имеют отдельные комнаты, другие  живут по
три-четыре человека, третьи -- в больших общежитиях. Но все равно: у каждого
отдельная койка, а  не двухэтажные "вагонки" как в  лагерях и тем  более  не
нары "впокат"  как в тюрьмах. Есть  библиотека с художественной литературой,
есть ларек,  где на заработанные  или полученные  по  переводу  деньги можно
покупать дополнительную еду, мыло, сигареты нескольких сортов.
     С другой стороны, кое в чем  жизнь в  спецтюрьме  хуже лагерной. Так, в
нерабочее время обитателям разных  комнат (там  не применяли слово "камера")
запрещалось  общение между собой.  Свидания  с  родными давались раз  в  три
месяца,  причем  на  свидание заключенных возили  в Таганскую  тюрьму и  под
страхом дополнительного восьмилетнего срока  им запрещалось говорить родным,
где они на самом деле живут и работают. Резко ограничивалась и переписка.
     Вот  в  таких  условиях  лучшим  представителям  советской  технической
интеллигенции  предлагалось  напрягать свои творческие  силы для дальнейшего
усиления  того режима, который  без всякой вины засадил  их  в тюрьму. И они
напрягали!  За  десять лет до Королева в той же спецтюрьме  сидел, например,
крупнейший теплотехник страны профессор  Рамзин со своими сотрудниками  -- в
том  числе  профессором  Шумским,  у  которого я  в  свое  время (после  его
освобождения)  изучал  теорию  тепловых  установок. В тюрьме  Рамзин  создал
наиболее совершенный  тогда паровой котел -- прямоточный.  Даже Сталин после
этого "смилостивился"  и выпустил Леонида Рамзина на свободу, где тот вскоре
и умер.
     Королев  попал  в  спецтюрьме в  знакомую  компанию  --  ему  подобрали
конструкторское  бюро  из  числа  уцелевших  старых   ракетчиков.  Я  говорю
"старых",  хотя в момент  перевода  в тюрьму Королеву было всего 36  лет,  а
большинство его подчиненных были  еще моложе.  Среди них выделялся  большими
способностями  Л. А. Воскресенский --  впоследствии  заместитель  Королева в
работе  над  спутниками  и  пилотируемыми   космическими  кораблями.   Тогда
Воскресенскому едва исполнилось  тридцать, и он был уже "старым арестантом".
В  1965 году, на год раньше Королева,  52-летний Воскресенский скончался  --
тюрьма ведь  не  способствует долголетию.  Ему устроили пышные  похороны  на
"правительственном" Новодевичьем кладбище в  Москве -- но так и  не написали
ни  слова о том, что  же за человек умер. До сих пор фамилия "Воскресенский"
ничего не говорит  рядовому  советскому гражданину, и этот гражданин  сильно
удивился  бы, услышав,  что сказал  над  гробом Воскресенского  сам Королев:
"Если бы не ум и талант покойного, мы никогда не запустили бы спутник раньше
американцев".
     Новое "тюремное конструкторское бюро"  Королева  занималось разработкой
реактивных ускорителей  к серийным  боевым  самолетам.  Предполагалось,  что
такие    ускорители,   установленные    под   крыльями    истребителя    или
бомбардировщика, смогут резко увеличить скорость самолета в нужный момент, а
также  сократить   разбег  перед  взлетом.   В  дальнейшем  идея  реактивных
ускорителей к поршневым самолетам развития не получила, но  тогда бы