странно,  как
ни  дико,  --  не  его,  ну, не вполне его, игра. И он, подобно
Моцарту... я сказал "должен быть  наказан"...  нет,  скорее  ==
должен  быть  убран  из  шахмат,  должен  быть  --  с  помощью,
разумеется, спортивной процедуры -- от них отодвинут.
     Главный матч, к которому непрерывно и конкретно, предельно
целенаправленно готовится Фишер, независимо от того,  состоится
ли  он  --  сам  по себе == знаменателен. Тот уровень, качество
игры, который Р.Фишер покажет в, условно говоря, старости (в 65
-- 70 -- 75 лет) рано или поздно каким-то  числом  шахматистов,
ценителей, любителей, знатоков шахмат, будет, еще раз повторяю,
сопоставлен с тем, что покажет (если вообще покажет) Г.Каспаров
-- примерно  в том же возрасте или несколько раньше (в 55 -- 60
лет).  И  будут  сделаны  достаточно  напрашивающиеся   выводы;
надеюсь, а скорее -- просто предполагаю...
     После  Каспарова,  как  и  после  Моцарта,  останутся, уже
остались,   они   созданы   и    общеизвестны,    замечательные
произведения,   партии,  наполненные  (и  исполненные)  яркими,
оригинальными, глубокими замыслами, яркими,  неповторимыми.  Но
сам  он  должен  быть  --  по  мнению сальериански-надзирающего
Фишера -- как бы развенчан, как все-таки  неподходящий,  говоря
попросту,  пример  для  подражания.  Не  более и не менее... Он
подает  --  и   являет   собою   --   заманчивый,   прекрасный,
благополучный (внешне куда более благополучный, благо-надежный,
нежели  в "случае Фишера", чуть ли не более последовательный, в
борьбе за первенство мира, в частности) пример.  И  все  же,  с
точки зрения суперпрофессионала, пекущегося о поднятии престижа
шахмат  в  самом  широком  смысле  слова, -- это пример НЕ ТОТ.
Подражать Каспарову, не в  смысле  того,  как  он  вел  себя  в
детстве  (его  приучали  --  он  и  приучался  к  действительно
небезынтересной, вроде бы его именно, игре, он  сжился  с  нею,
достиг  в  ней  всего,  чего  только можно достигнуть, да еще с
первой попытки, триумфально, впрочем, все же не с одной, а  как
бы  с  полутора попыток (матч 1984-85 гг. не был выигран)), а в
том смысле, что он -- наученный чемпион (а не научивший-ся,  не
сделавший  себя сам), наверное, считает Фишер, не стоит. Это --
прекрасный по яркости, выразительности пример, но --  не  самый
лучший. Не образцовый.
     И  Сальери,  и  Фишер  как  бы  хотели  (хотят)  подмочить
репутации своих "оппонентов"
-- и предметов своего восхищения, не сомневаюсь, -- репутации, как ни странно,
как ни удивительно как раз человеческие и... профессиональные. Правы ли они,
однако?
     Ну, как казалось бы можно хоть на  секунду  сомневаться  в
профессионализме  самого Вольфганга-Амадея, имея на руках ТАКИЕ
его произведения?!
     Но,  оказывается,  высота  конкретных  достижений   еще...
ничего  не  значит  или  мало  что  значит -- по сравнению с...
силой,       качеством       примера,       личного,       тоже
конкретно-персонального. "Наследника нам не оставит он". Может,
и  не  оставит; а если вдруг оставит, то, несомненно, это будет
не тот наследник.
     Моцарту нельзя подражать. Это слишком уж ненадежно. Такие,
как Моцарт,  не  сделавшие  себя  сами  --  плод   слишком   уж
многочисленного,         феерически-редкостного        стечения
наиблагоприятнейших обстоятельств. Такие люди могут  и  других,
своих...  ну,  последователей, невольных подражателей, приучать
словно бы надеяться на  авось,  на  взрывы,  внезапные  приливы
вдохновения, да еще регулярного, на творчество высокого уровня,
высочайшего,   божественного   даже,   но  все-таки...  как  бы
автоматическое, творчество по наитию, на действие  разливанного
моря   интуитивности,   заботливо   воспитанной,   правильнейше
подготовленной, выпестованной, конечно, вместе с подопечным, но
-- опекунами,   педагогами,   воспитателями,    наставниками...
натаскивателями.
     Казалось  бы,  ну,  не  все ли равно?! Пусть будет музыка,
написанная с применением приемов,  форм  работ  Сальери,  пусть
будет  написанная  "по  Моцарту",  пусть  будет  больше музыки,
хорошей и разной, и -- поставим на этом  давно  напрашивающуюся
точку.
     На   этом   может   успокоиться   кто  угодно,  только  не
профессионал, в пятый раз повторяю,  человек  --  тщательнейше,
ответственнейше озабоченный подъемом репутации, престижа СВОЕГО
ДЕЛА.
     Г.Каспаров   как  лицо  поистине  трагическое,  как  герой
трагедии почти античной, виновен без вины. Он сам  тут  ни  при
чем:  он  не  знал,  не  осознавал,  что и почему с ним делают,
при-влекая его к шахматам, приучая его к той  области,  которую
он  не  выбирал  и,  что  не менее существенно, она сама (!) не
выбрала именно его.
     Такое отслоение не могло не сказаться. И это  своего  рода
незакономерность  ==  такое  восхождение к вершине. Вот если бы
Карпов согласился на все условия Фишера -- в  1975-м  году,  --
наверное,  матч  (из скольких же? 100, 200, 300 партий?) был бы
им,  вероятно,  проигран.  Ведь  стало  ясно,   что   выигрывая
длительное   состязание   --  первый,  претендентский,  матч  с
В.Корчным, 1974 года, второй матч, с ним же, уже на  первенство
мира,  1978 года, матч 1984-85 гг. с Каспаровым, Карпов, ведя в
счете, повторяю, разоружается, вроде бы начинает почивать на не
до самого конца  завоеванных  лаврах.  Его  предельно  деловая,
конкретная натура дает отбой... Ну, дескать, подумаешь, остался
самый   пустяк,   этот  пустяковый  (но,  как  оказывается,  не
пустяшный) успех,  "успешек",  придет  сам  собою,  по  щучьему
велению,  по  моему  хотению,  явится,  никуда  не денется, тем
более, что я заслужил его, тяжким трудом,  длительной  работой,
-- примерно   так   он   рассуждает  (на  уровне  подсознания).
Бороться, рисковать, чтобы доделать почти совершенно  сделанное
дело  --  на  это, видимо, способен лишь особо преданный
этому делу человек, крайне, если хотите,  фанатично  преданный,
то  есть  нормальный  профессионал. Добивать партнера Карпов не
умеет, тем более --  в  обозначенной  трудно-типовой  для  него
ситуации.   Не   может  и  свежо  продолжать  исследовательский
процесс, играть на равных, подстерегая партнера...
     Следующий претендент, совсем молодой Каспаров,  тем  более
споткнулся бы на более чем опытном Фишере...
     Но  условия  отклонены, вернее -- не все приняты, пришлось
отказаться от звания, уйти "в подполье", лечь на грунт.
     Встает детский вопрос, нелепый  для  тех,  кто  специально
занимался  Фишером:  а почему тогда, в 1974-м году, в 1975-м он
сам,  лично,  не  начал   дискуссию,   не   попытался   убедить
оппонентов,  ну,  хоть  членов  конгресса  (конгрессов) ФИДЕ, в
своей правоте, ни с кем ни  устно  (публично),  ни  печатно  не
поспорил?
     Ответ  примитивен  до элементарности: да потому (хотя бы),
что это было  непреодолимо-противное  занятие.  Которое,  Фишер
уверен,  и с ним тут невозможно спорить, выставило бы его перед
лицом всего мира, в первую очередь шахматного, в,  очень  мягко
выражаюсь, неприемлемом, нелепом виде.
     Просит фору, и какую! Да еще доказывает, что черное -- это
белое,  а  уж  затем, что белое -- это черное. Что счет 10:8...
смешно сказать, минимальный счет, что 10-8=1. Невдомек  слишком
многим  людям,  что  профессионал,  прожженнейший,  так  много,
многократно  обдумывавший  шахматы,  думал  при   этом   не   о
сохранении  или  утрате  своего звания, а об утверждении новой,
спокойной (так назвал бы  ее),  более  комфортабельной  формулы
соревнования  на  высшем уровне, формулы, снижающей азартизацию
шахмат, снижающей роль случайностей, в первую очередь  нелепых,
"необъяснимых",  то  есть  как  раз  весьма  объяснимых  особой
важностью,    нервирующей    "переломностью"     решающих     и
ультрарешающих  партий.  Что дискуссия-партия начнет в условиях
крайнего  ожесточения  напоминать  перекрикивание-переорование,
так  скажем,  некую  свалку "мнений", тезисов, где все средства
хороши, лишь бы они были или... не слишком (не чересчур заметно
-- и  до  такого  может  дойти,  чего  только  ни  случается  в
суматохе,   при  таком  ажиотаже!)  заметно-незаконные  или  не
чересчур нешахматные (уже).  Додумался  же  Виктор  Львович  до
обращения в суд (международный?) -- на своего партнера он подал
иск  --  после того, как в отложенной позиции (последней партии
матча-78 в Багио) не ему  была  "присуждена"  победа?  То  есть
претендент  даже  потерял  лицо, убедившись, что Карпов выше по
таланту; и потому для него, Корчного, непреодолим,  непроходим.
Вместо  того,  чтобы  статусизироваться  в  роли второго игрока
мира, вице-чемпиона как такового, он дошел до Мерано. Результат
известен -- 2:6, не считая ничьих, самый легкий матч Карпова; и
дополнительные -- не зарвался ли окончательно? --  обвинения  в
адрес  победителя,  как  бы  презрительный  отказ от дальнейших
попыток, ввиду того, что к  нему  применялись  непозволительные
приемы и методы.
     Вот  до  чего доводят шахматы -- как и почти любая игра --
когда она идет "ва-банк", когда  на  кону  в  один-единственный
момент оказывается... слишком много чего-то...
     Однако  понять  (воспринять)  эту позицию профессионала не
так-то просто. Фишер хотел бы помочь -- на примере своей борьбы
с Карповым и Каспаровым в первую очередь  (на  его  "беду",  на
наше  счастье  оба  оказались  гениями)  --  нынешним и будущим
коллегам;  как  бы  пробудить  в  них  внимание   к   проблемам
профессионализации,  да  не  только  шахматиста,  но  -- любого
человека умственного труда.
     Нужна некая гигиена, свод  правил,  учет  закономерностей.
Умение   в  общем  виде,  с  высоты  птичьего  полета,  увидеть
положение   в    своей    области,    накопившиеся    неувязки.
несоответствия.  Необходимо...  много чего необходимо. Железное
спокойствие, объективность, здравый подход.
     В   повести   Гоголя   показано,   как   действительность,
используя, казалось бы, неотразимую "отмычку", крючок -- ну что
можно  возразить  против  желания ежедневно по дороге на службу
защищаться от лютого холода (ведь санкт-петербургский и  другой
климат   не   переменишь)?  --  зацепила,  достала-таки  Акакия
Акакиевича. Не сумевшего -- он к этому не привык --  осмыслить,
обдумать,  прояснить  свою реальную ситуацию, выделить в ней (в
нем, в своем положении) главное, отделить от второстепенного  и
наметить  необходимые  и  достаточные  (как в математике) меры.
Башмачкин увлекся. И, что самое обидное, неувлечение, то  есть,
если   бы  он  действовал  по  минимуму  (но  уже  не  оперируя
заплатками: капот ремонтировать далее невозможно, что и доказал
ему другой профессионал --  портной  Петрович),  неувлекающийся
способ  (образ)  действий был ему более удобен, более доступен,
менее связан с сильными, отвлекающими от  Дела,  переживаниями.
Немного  размышлений  и...  допустим -- это что-то вроде нового
сюжета, новой "Шинели" ==  капот  мог  бы  быть  использован  в
качестве  покрова внешней стороны, так сказать формы -- в самом
примитивном, вот уж поистине поверхностном смысле этого  слова.
Шьется  с  использованием  самой  дешевой  ваты  и  среднего по
качеству и цене материала (чего-то вроде шелка, но не шелка,  а
сатина,  например;  как  там, у классика: "На подкладку выбрали
коленкору, но такого добротного и плотного, который  по  словам
Петровича, был еще лучше шелку (!) и даже на вид (а вот это уже
и  ни  к  чему, это -- показуха, самопоказуха, что ли, -- Л.Б.)
казистей и глянцевитей"; в  крайнем  случае  пошел  бы  и  этот
коленкор)  --  шьется  некая  псевдошинель. Теплая прозодежда с
обличьем "капота".  Основная  ошибка  произошла  с  внешностью:
"Купили  сукна,  очень хорошего (разрядка моя, -- Л.Б.) -- и не
мудрено, потому что об этом думали" (! -- не об  этом  как  раз
надо  было думать, а о том, как бы сделать внешность новой вещи
поскромнее, в пределе превратить ее, новую внешность, в старую,
насадить капот на новую шинель  или  сделать  искусственные  --
декоративные  --  лохмотья, ОТПУГИВАЮЩИЕ возможных грабителей и
лишающие коллег поводов для приглашений на разного рода  вечера
(вечеринки) -- по поводу обретения новой шинели, -- Л.Б.)...
     "Куницы  не купили (и слава Богу,-- Л.Б.), потому что была
точно дорога, а вместо ее выбрали  кошку,  лучшую  (!!),  какая
только  нашлась  в  лавке,  кошку,  которую ИЗДАЛИ (находка для
"раздевателей"; -- да ведь такая шинель, крытая лучшим  сукном,
да  с таким, как бы сверх-кошачьим, как бы куничьим, воротником
прямо сама просится, прыгает в руки бандитов,  --  Л.Б.)  можно
было  ВСЕГДА  (то  есть,  надо  понимать, при любой погоде, при
любом освещении? или я не прав? -- Л.Б.) принять за куницу".
     "И я там (на пиру) был, мед-пиво пил, по усам текло  --  в
рот  не  попало"  ==  слова',  каждому  знакомые  с  детства. К
проблемам профессионализма,  более  того  ==  профессиональной,
весьма  своеобразной  --  и суровой, смею заверить -- этики они
имеют прямое отношение.
     Гарри Кимовичу надо бы (но  что  общего  у  нашего  героя,
казалось  бы, может быть с жалчайшим героем Гоголя?! а вот поди
ж ты, приходится сравнивать, даже проводить какие-то параллели,
вряд ли кому они покажутся ненадуманными, правомерными,  но  --
приходится) быть, проще всего говоря, поскромнее. Раз уж звание
высшее, официально утвержденное -- хотя ведь профессионалы не в
звания  играют,  это совершенно очевидно, они играют в шахматы,
играют на повышение престижа своей игры и ни на что  более!  --
доставшееся  ему  "от"  человека, назначенного чемпионом, а сил
отказаться от не совсем качественного звания  нет,  надо  бы...
быть поскромнее. Иначе может случиться нечто похожее на то, что
произошло с господином Башмачкиным. Кстати, никто его, кажется,
во   всяком  случае  в  исследованиях,  посвященных  творчеству
Н.В.Гоголя, не назвал господином
-- только по имени-отчеству или по фамилии, и это, понятно, вовсе не случайно.
     Что же может произойти? Два варианта.
     Первый: 50-летний (конечно же,  говоря  условно)  Каспаров
проигрывает  матч  70-летнему Фишеру. С минимальным счетом. Или
даже сводит матч вничью, а Фишер, согласно заранее  достигнутой
договоренности,  старец-Фишер, сохраняет звание. То есть он его
в... очередной раз защитил, его план  выполнен;  а  как  сказал
Сомерсет  Моэм,  кажется,  цитирую  его  достаточно  точно,  --
главное в каждом (любом)  плане  это  чтобы  он  был  выполнен;
заметьте   --  речь  не  идет  о  поверхностности  или  глубине
(глубокости)  плана,  о  его   верности   или   неточности,   о
реалистичности    или   фантастичности;   профессионалу   важен
общеубедительный факт, итог: чтобы он был выполнен, воплощен  в
жизнь -- иначе о чем же говорить, иначе нечего предъявить, даже
Другим,  тем,  кому,  включая и "подходящих" людей, и не очень,
всем тем, кого профи  хотел  бы  хоть  сколько-то  убедить  (!)
неотразимыми,  ну,  самыми убойными -- из всех возможных -- для
них, Других, фактами, то есть чем-то  безусловно  состоявшимся.
Ну,  вот,  допустим, не дай Бог, конечно, Фишер завтра умрет. И
что  же  узнает  о  нем  наираспоследнейший  Акакий  Акакиевич,
сверх-Башмачкин        современности?        Из       летучего,
теле-несколькосекундного некролога, в таких иной раз, пусть раз
в год, попадаются  и  одна-две  (сорвались  с  языка  диктора?)
сравнительно содержательные фразы. Тогда он узна'ет, что Роберт
Джеймс Фишер, 1943 года рождения, проживал в гостинице, бывал у
местного жителя
-- гроссмейстера А.Лилиенталя. На счету экс-чемпиона в таком-то банке было
около, допустим, 4-х миллионов долларов.
     То есть покойный мог купить себе в Венгрии или почти любой
другой стране дом, два, три дома, поместье, виллу, нужное число
уютных  квартир.  Но он остался один, снимал, видите ли, номер,
был постояльцем, временным жильцом, так что  в  случае  чего  и
музей негде организовывать.
     Так  что  же  это  за игра шахматы -- раз у них есть еще и
такие вот служители, == может быть, подумает один из  миллионов
и  миллионов  людей,  не  умеющих отличить лошадь от турки, тем
более офицера от королевы.
     Так что же это за игра?! Непростая какая-то, видно,  особо
привлекательная   для   кого-то,  на  кого-то  еще  и  вот  так
действующая. А если этот "неотличающий" знает еще, что  Р.Фишер
20  лет  вообще  не играл (с 1972 по 1992-й), не показывался на
людях, не жил обычной жизнью гроссмейстера. Тогда удивление,  а
может  и  очень слабое желание (пускай секундное) что-то понять
-- в шахматах, в Фишере, на какую-то долю  мгновения  задержать
внимание на этой игре -- тогда, не исключено, нечто такое может
возникнуть.
     А Фишеру, суперпрофи, ничего другого и не надо. Для таких,
да и Других,  --  этого  достаточно.  Пусть тень престижа будет
поднята на микрон-другой -- дело сделано.
     Ради этого работает ежесуточно Фишер.
     Ради этого сможет взять в "обработку" Анатолия Карпова или
Гарри Каспарова. Или их обоих -- одного за другим. Или  кого-то
из молодых. Либо кого-то еще моложе.
     Но  остальное в любом случае к шахматам, к призванию и его
реализации (ежечасной) не допускается.
                        Сурово спрашивать с себя,
                        С других -- не столь сурово.

(А.Т.Твардовский).
     Это -- тоже из заветов профессионализма.
     Из остального же -- "Жена -- злейший  враг  профессионала"
(сказано,  написано  Рудольфом Загайновым, одним из крупнейших,
что бы там ни говорили, спортивных психологов).
     Тут  все  настолько  ясно;   отвращение,   переходящее   в
омерзение,  к  быту  во  многих  и  многих  его проявлениях так
велико, что... просто говорить не о чем.
     "Жениться? -- как-то заметил Фишер -- Но ведь это столь же
опасно, как в одном из вариантов сицилианки  побить  ферзем  на
b2".
     Истрепанные,  в  том  числе  -- если не главным образом --
никчемными   (или    скорее,    может    быть,    никчемушными,
необязательными,   скромно  выражаясь,  излишними  --  сразу  в
нескольких смыслах слова) браками, изветошенные  нервы  будущих
партнеров   --   это   плюс   на  стороне  "одинокого"  Фишера,
несомненный "лишний" его шанс на победу.
     Обоим  гениям  пора,  а  может,  и  давно   пора,   начать
"раскисать",    раскиселиваться,    расхристываться    и   даже
заканчиваться -- в тренировочном плане.
     Так что встанет вопрос -- с кого начать.
     Быт того, кто мог бы  быть  профессионалом,  но  не  стал,
вероятно,        рано        или        поздно       становится
(подсознательно-субъективно) клоакообразным. От обыденной жизни
тошнит,  ну,  подташнивает.   А   спасательный   (спасительный)
воздушный шар улетает все дальше. Скрывается за горизонтом.
     Мог,  да  не  стал.  Не  сделал-ся,  не  сделал себя. Так,
какие-то    моменты-элементы    вроде    бы    профессионализма
присутствуют,  хотя  окружающие  и  специалисты  никем  другим,
только профи и считают. А как же?! Столько завоевано -- призов,
медалей, кубков, лавровых венков! Столько побед  --  позади.  И
еще сколько, не больше ли? все еще -- впереди!
     Не  будь  Фишера,  не  будь  такой  точки  отсчета,  точки
от-счета,   так   бы   и   считались,   навсегда,    настоящими
профессионалами.  А  они и есть выдающиеся мастера своего дела,
гениальные шахматисты, что общепризнано, при жизни --  куда  уж
дальше  ехать...  "Но  все  же,  все  же,  все  же..."  (тот же
А.Твардовский).
     Флобер работал по 12-14, а то и 16  часов  --  и  с  каким
напряжением, подыскивая, бракуя тысячи, десятки тысяч очередных
слов,   которые   должны   лечь  на  сугубо  черновую  страницу
очередного романа (а  у  него  все  романы  --  избранные,  все
избранное -- шедевры, как известно). И как только выдерживал?!
     А  так  и  справлялся,  ибо,  по  свидетельству Э.Гонкура,
писал, "поминутно отвлекаясь"... На что же?! Да на чтение своей
(образцовой) прозы других авторов: заранее подобранные книги их
лежали на столе, вернее