ть) то, что не
сумел, не смог, не успел  доделать,  довести  до  полного  ума,
Михаил  Ботвинник, -- создать модель, машину, думающую примерно
(!) как шахматный мастер. Ведь он, патриарх, наверное,  не  зря
обещал:  это  будет  открытие  (переворот?),  равное  открытию,
приручению человеком... аж самого огня. Вот такие прометеевские
закидоны -- со стороны более чем трезвомыслящего... но  тоже  в
чем-то   --  по  большому  или  не  вполне  большому  счету  --
суперпрофессионала. Кстати, сыгравшего с другим,  тогда  только
становящимся,  суперпрофи  вничью; Фишер упустил выигрыш, пойдя
на "дальнейшие упрощения" -- подходил его король (при ладьях  и
легких  фигурах),  защищал  черного коня, подкреплял его, после
чего,  как  признает  Ботвинник,   легко   решало   наступление
превосходящих  пешечных сил (черных) на ферзевом фланге. Роберт
Фишер не увидел, не различил  победную  схему,  опорную  схему,
собственного,  лучшего,  господствующего  (на  ферзевом фланге)
коня, который как бы давил на своего оппонента -- белого слона,
приближая белых вообще к несколько всегда как бы  позорноватому
явлению  --  цугцвангу,  подталкивая,  вместе  с ладьей своей и
королем,  конечно,  в  этом  неприятнейшем  (для  М.Ботвинника)
направлении.  Разменяв  же  легкие фигуры, Р.Фишер семимильными
шагами  приблизился  к  всегда  потенциально-ничейной  зоне,  к
ладейному  эндшпилю, полагая, что его преимущество, в том числе
материальное, стало рельефнее. Но король,  обиженный  тем,  что
его   истинная   роль,   фундаментальная,   осмелюсь  заметить,
оказалась неразгаданной, стал болтаться на королевском  фланге,
попал   даже   в   чуточку   опасное,   бесцельно-беспредметное
положение, чуть ли не путался  в  ногах  у  собственных  пешек,
оказался  как  бы  неприкаянным, вынужденным бездельником; одна
ладья -- не та, совершенно не та в подобных случаях фигура!  --
с  двумя  проходными пешками (своими) уже не могла представлять
для белых серьезной опасности. Суровый  урок  получил  молодой,
увы,  тогда  самоуверенный  Фишер, мысленно не раз и не два уже
выигравший, выигрывавший эту  партию  --  у  партнера,  который
никак  не  хотел  сдаваться  в  явно  (казалось бы) проигранном
положении.  Запоминающийся,  во  всех  (!)  деталях,  до  самой
гробовой  доски,  урок.  Являющийся,  не сомневаюсь, до сих пор
одной из определенно-отправных точек в подготовке Р.Фишера -- в
любой подготовке, к кому бы  то  ни  было.  Юноша  отвлекся  от
самого  процесса  исследования позиции -- а только так, в таком
процессе, по ходу такого дела  побеждает  профессионал,  только
так,  а  не  иначе!  -- стал переживать, пережевывать свою, уже
казалось бы (!) лежавшую в кармане победу, едва ли не упиваться
ею, словно бы издеваться над стариком-упрямцем,  который  вроде
бы хочет его, восходящую звезду, позлить... и в какой ситуации!
имея начисто проигранную позицию! Так додавить его, и поскорее.
Поскорее!   Вот   уж   чего   никак  нельзя  было  делать.  Это
противопоказано.  Спешка  нужна...  лишь  при  ловле...  совсем
других  шансов,  нешахматных...  И  кто  заставлял его спешить,
дергаться? Да  он  сам.  Не  надо  было  суетиться,  надо  было
наращивать  углубление  в  суть  позиции,  какой она там
результат ни обещала. Вот в чем дело -- не в  результате  дело,
ожидаемом,  возможном,  каком  угодно.  Надо  было дело делать,
"дело надо делать, господа", как говорил Антон  Чехов,  русский
классик,  в  которого,  как  знать,  вдруг  да стал теперь -- в
рамках повышения, конечно же, своего общекультурного уровня  --
заглядывать  Бобби (впрочем, в теперешнем возрасте Фишера столь
фамильярно, хотя  и  железно-традиционно,  называть,  наверное,
совсем уж не стоит).
     Надо  было,  сохранив  легкие фигуры, играть дальше. Помня
замечательный совет  Капабланки:  имеешь  лишнюю  пешку  --  не
дергайся,  просто  играй  (!),  авось  удастся выиграть вторую.
Глубокое, может быть, глубочайшее, и не только по  отношению  к
эндшпилям  определенного типа, замечание. Не надо, оказывается,
стремиться к выигрышу (это  --  как  получится),  к  ничьей,  к
какому-то  там  определенному,  тем  более  лестному  для тебя,
результату. Не надо рыпаться, рваться: это --  не  лабораторное
действие,  это  не  тот,  не  научный,  а  следовательно  и  не
подходяще-шахматный (раз на одну треть как бы  шахматы  наука),
стиль.  Надо  вести  себя  достойно,  хотя  и  с  позиции силы:
материальный перевес налицо и он, сам факт  этот  --  давит  на
противника.  Тем  более, что имеющий лишнюю пешку не старается,
даже не пытается ее именно реализовывать, но угрожает как бы (а
в шахматах, всем  известно,  угроза  зачастую  гораздо  сильнее
исполнения -- еще один вечный психологический нюанс) выигрышем.
И,  тем  самым,  делает  не  то,  что  от  него непосредственно
ожидается; то есть темнит, но --  темнит  наиболее  (как  потом
выяснится)  естественно,  наиболее скромно и, следовательно, --
капитально. Он просто, всего-навсего играет, не думая  о  своем
перевесе,  не  выказывая  его,  не  демонстрируя;  он не давит,
повторяю,  он  всего-навсего,  на  правах   более   "богатого",
обеспеченного,   имеющего   пешкой   больше,  пробует  позицию,
исследует ее, уже подарившую ему одну пешку, -- а вдруг да  она
же  подарит  вторую?  Нет,  не  для выигрыша опять-таки, не для
немедленного тем более, но -- как  бы,  как-то...  просто  так,
почти по инерции. Если от этого здания -- от крепости, от скалы
==  отвалилась  одна  часть  (пешка), будем потихоньку долбить,
примерно в том же духе,  в  том  же  направлении.  А  вдруг  да
отвалится  еще  глыбка,  еще  часть,  частица,  отпадет другая,
вторая пешка, ведь одна  отпала,  следовательно,  там,  в  этой
глыбе,  есть,  не  могут  не быть, некие слабости, трещины, что
доказало первое отпадение...
     Пример с первой и единственной  партией  между  Фишером  и
Ботвинником -- пример чисто шахматного недостаточного понимания
(позиции  даже) со стороны более молодого партнера. Пример с их
несостоявшимся матчем -- пример неполного понимания  (ситуации)
со стороны более старшего.
     До   М.Ботвинника   не   дошла  значительность,  "сугубая"
принципиальность  принципов  Фишера,   предлагавшего   (и   тут
обстоятельства,    как    при    обсуждении   --   в   сущности
несостоявшемся, ведь Фишер в нем не  участвовал  --  вопроса  о
счете  9:9  в  безлимитном  матче,  намечавшемся на 1975-й год,
оказались не полезными для Фишера, он более  пожилого  партнера
внешне  загонял  в  продолжительный  матч,  вел  себя  то  есть
неприлично) играть до  шести  побед  и  без  ограничения  числа
партий.  Фишер  на  деле,  казалось,  тут  не может быть других
мнений, заранее  хотел  взять  патриарха  на  измор.  То  есть,
опять-таки,  словно бы, решив не играть матч вообще, по-своему,
как обычно (!), по-фишеровски, предлагал заведомо  неприемлемую
вещь.  Понятно  ставящейся в невыгодные, совершенно неприличные
условия стороне, как бы прижимаемой, едва ли не  унижаемой.  Не
виноват   же  Ботвинник,  что  к  моменту  начала  исторических
переговоров он оказался старше -- и намного, на целых  тридцать
два года...
     Фишер,  как  видим,  и тут вроде бы явно опозорил себя: он
требовал очевидных преимуществ -- в то время как должен бы  был
идти  навстречу  пожилому человеку, посочувствовать ему, учесть
возраст,  посодействовать  его  более  успешному  и  достойному
участию в обсуждаемом соревновании.
     Но занять такую, такого типа, позицию значило бы отступить
от позиции профессионала.
     Будущий  суперпрофессионал  не  просто  собирался  (или не
собирался) играть матч с патриархом (да кем бы то ни было).  Он
продолжал  свою  линию  --  отвечающую,  как  он  полагал, духу
развития мировых шахмат -- на внедрение особого типа матчей. Он
как бы предлагал любой, самый что  ни  на  есть  "товарищеский"
(как  будто  таковые  в шахматах бывают) матч считать матчем на
высшем уровне. Он, Фишер, во всяком случае  давал  понять,  что
может  принимать  участие только -- и исключительно! -- в таких
матчах. Иначе, очень грубо говоря, и мараться не стоило бы  (не
стоит).  Играть  --  так  уж  с  полной  выкладкой,  по  полной
программе.
     Всякого  (любого)  рода  житейские,  то  есть  посторонние
соображения,  какими  (каковыми бы) гуманными или антигуманными
они ни были (ни казались), тут просто ни  при  чем.  Не  должны
приниматься во внимание. Иначе это будут уже не шахматы. Будут,
может быть, впрочем, шахматы, но -- не те, не профессиональные,
а   значит,  словно  бы  игрушечные,  уступающие  общепринятым,
просто-человеческим установлениям и условностям.
     Хотя многим, если не решительно всем, казалось, что  Фишер
будто...  издевается  над  старшим,  загоняет,  повторяю, его в
бесконечный, марафонский матч, хочет измотать, с самого  начала
(и   до   конца)  поставить  в  положение  изматываемого  и  на
изматывание обреченного. То есть хочет  получить,  реализовать,
использовать  максимально  имеющееся  безусловное,  возрастное,
преимущество.  Между  тем  он  не  то  что   звал   (приглашал)
М.Ботвинника  на  подвиг  (на  казнь?),  он  хотел побудить его
всего-навсего  к  участию  в  утверждении   приемлемой   --   и
приличествующей   развитию   (дальнейшему?  да,  и  дальнейшему
развитию, прогрессу, если хотите)  мировых  шахмат  --  формулы
большого,   тяжелого  (в  прямом  и  косвенном,  в  образном  и
буквальном смысле -- а что делать?),  эпического  матча.  После
такого  матча,  по формуле Фишера, говорили бы: ну, уж если сам
Ботвинник согласился  играть  на  таких  условиях,  --  молодым
совсем  не  гоже  отказываться... как-нибудь выдержат, выдюжат.
Фишер  обращался  к  Ботвиннику  как  к   высшему   авторитету.
Безусловному. Но это не было расслышано, различено...
     Ботвинник  же,  не  исключено,  "обиделся" на Фишера -- за
такие,  "эксплуататорские",  настояния   и,   не   удержавшись,
заметил,  что  матч,  будучи  проведенным по "поправленной" им,
Ботвинником,  формуле,  матч,  возможно,   закончившийся   (бы)
поражением старшего, дал бы младшему определенный ценный опыт.
     Конечно,  он  в  этом плане прав. Опыта Фишер набрался бы,
ценного,  вероятно,  очень  ценного,   бесценного.   Но...   но
продвижение,  становление, осуществление (практическое) формулы
Фишера, формулы нужной шахматам, на данном  этапе  их  развития
особенно,  было  бы застопорено, даже скомпрометировано: ну, уж
если сам Фишер  согласился-таки,  если  самого  Фишера  убедили
(уломали)   отказаться  от  этой  тяжкой,  изматывающей  борьбы
(безлимитной),  то  значит...  значит,  таковая   действительно
вредна,  не  нужна,  еще  раз не полезна. Предать свою позицию,
изменить ее, изменить ей Фишер и тогда не мог. А  Ботвинник  не
смог  проникнуть  в  суть  его "претензий" и амбиций, вернее --
предположил "давильно"-амбициозный подход со стороны  молодого,
как  бы  даже и обиделся -- там, где надо было продолжать вести
внимательное рассмотрение проблемы. Думаю,  не  у  меня  одного
возникли  мысли  о каком-то (вдруг возможном) письме старшего к
младшему -- с покорнейшей  (вот  что  неосуществимо!)  просьбой
детально   объяснить   свою  позицию,  рассказать  о  причинах,
требовавших именно  таких  условий  соревнования  (вспоминается
Фишер, не согласившийся "для поощрения юного дарования" сделать
хотя  бы  одну ничью в "матче" из нескольких партий со знакомым
мальчиком, чем, быть может, и преподал  ему,  малышу,  как  раз
необходимейший  --  в  том,  конечно,  случае,  если  тот будет
когда-либо профессионализироваться, -- урок.)
     Фишер бесчинствует, ведет себя грубо,  не  считаясь  ни  с
чем,  непочтительно  (!),  да вот еще и по отношению к старшим.
Таков был всеобщий вывод после отказа Бобби играть  с  Михаилом
Моисеевичем  на  поправленных,  откорректированных  патриархом,
условиях.
     Посмотрим -- через несколько лет, а то и через много  лет,
дай  им всем Бог здоровья, -- что скажет общественное мнение по
поводу новых предложений (на этот  раз  --  инициатив)  Роберта
Фишера.   Когда,   допустим,   70-летний   "старец"   предложит
ужасающе-безлимитный   матч   не   вполне   молодому,   скажем,
50-летнему,  человеку.  То  есть  Фишер предложит (он родился в
1943-м, а Гарри -- в 1963-м) играть безлимитный матч  до  18-20
выигранных  партий,  впрочем, при условии: если счет сравняется
(16:16 или даже 15:15; фантастика?  а  вот  посмотрим!)  звание
чемпиона  сохраняет тот, кто имел его... изначально. Намекаю на
то, что Фишер может предложить, если использовать  (продолжать)
прежнюю  логику  (образца 1974-75 гг.), выиграть у него матч на
звание чемпиона мира с перевесом в три очка. Вот тут что за шум
поднимется!.. Или  вовсе  не  будет  никакого  шума  --  просто
усмешки,  ухмылки,  замечания  типа  "да  это  несерьезно", "он
(Фишер, конечно, не Каспаров же) совсем из ума выжил".
     Ну, а кончится это может  своего  рода  открытым  вызовом:
Фишер  --  напоследок == может предложить любому желающему ("из
числа",  разумеется,   используя   припоминаемую   формулировку
знаменитого, капабланковского Лондонского соглашения, "маэстро,
заслуживших  признание")  сразиться  с ним в матче -- за звание
опять-таки чемпиона -- на таких вот  условиях,  мастеру  любого
возраста,  с  любым  рейтингом  (плевал  он  на эти формальные,
формализующие выдумки математиков!).
     А почему бы и нет?
     Вот тогда, простите,  кое-какие  гроссмейстеры  почешут  в
затылках. Задумаются. Им будет, не исключено, предложен и некий
срок...  после  которого  Фишер  уже не согласен будет (возраст
есть возраст, нельзя  же  ждать  вечно)  вступать  ни  в  какие
переговоры о соревнованиях с его участием.
     Цель  (курс) профессионала -- защита звания. Об этом прямо
заявил Фишер на одной из последних своих (1992  года,  понятно)
югославских  пресс-конференций. Вот он и пытается защищаться...
На своих, конечно, условиях, на условиях до сих  пор  (до  тех,
далеких, может быть, пор) непобежденного чемпиона.
     Но в любом случае, подчеркну еще раз, как деловой человек,
Фишер,  предвидя  отказ Каспарова, может быть облеченный в даже
оскорбительную,  пренебрежительную   форму,   все   же   обязан
готовиться к матчу с ним, с ним в первую очередь.
     Вот  если  с ним самим, неровен час, или с Гарри Кимовичем
что-то нехорошее случится, если что-то одного или другого  (или
обоих  вместе)  выведет из строя, вот тогда уж придется сказать
простейшее и окончательное слово: судьба.
     А пока,  как  всегда,  Фишер  на  часах.  Он  подстерегает
Каспарова, он старается быть по возможности готовым к Бог весть
какому длинному матчу.
     Который  может  просто  надоесть партнеру -- в том случае,
если тот (а вдруг) согласится соревнование начать. Каспаров  --
не  Карпов.  Он  может  сдать  матч,  ведя  в счете -- еще одна
опасность для Фишера. И к ней тоже надо быть готовым.
     Шахматы вдруг да "обрыднут" окончательно.  Каспаров  может
почувствовать  не то что некую усталость, бо'льшую или меньшую,
чем Фишер, но невозможность играть вот в эту игру.  И  с
кем -- с человеком, играющим столь правильно, столь непрестанно
выдержанно,  столь,  значит...  скучно. Затея Фишера может быть
опробована, вернее  --  попробована  и  отодвинута,  заброшена,
отклонена,  отринута  после какого-то -- якобы доказывающего ее
бесполезность, бессмысленность, никчемность -- начала.
     И вот тогда встанет "болельщицкий"  вопрос:  кого  считать
победителем? И будет ли здесь фактический, цифровой победитель.
Наверное,   будет,   если   Каспаров   соскочит   с   поезда  в
благоприятный момент, не позволив себя  догнать.  Но  и  Фишер,
наверное,   будет   прав  --  по-своему  (вспомнится  поведение
Г.Каспарова в феврале 1985-го, после закрытия  первого  матча),
может  быть...  предлагая  новый  матч, "через какое-то время",
разумеется, на тех же условиях. Своего рода  матч-реванш,  быть
может, матч-реванш уже XXI-го века.
     Так  или иначе, Фишер попытается -- и уже пробует, считаю,
небезуспешно  (он  так,  конечно,  не  считает,   иначе   вызов
последовал  бы  незамедлительно,  допустим,  сразу по окончании
матча Г.Каспаров -- В.Ананд, нью-йоркского матча 1995 года)  ==
"задавить"  главного,  в  какой-то  мере легитимного конкурента
(Каспаров выиграл у Карпова, назначенного в  апреле  1975  года
чемпионом   мира,   но  все-таки  выиграл,  победа  она  и  над
"назначенцем" победа).
     В умах, воображении, в чаяниях болельщиков, поклонников, а
то и знатоков, рано или поздно  может  произойти  сопоставление
подготовок.  Шире, понятно, -- образов жизни. Они, поклонники и
непоклонники, в какой-то  мере  уже  "подвоспитанные"  Фишером,
уверенным   проведением   в   жизнь  его  линии,  не  могут  не
сравнивать,  не  прикидывать,   пусть   очень   приблизительно,
умо-зрительно...  И  получается,  что  детский вопрос (кто кого
сборет  --  кит  или  слон?)  не  столь  уж  бессмысленен.  Оба
живы-здоровы   и   будут   здоровы-живы,   если  обстоятельства
позволят, если, как сейчас принято выражаться, Бог пошлет  (Бог
даст),  они  физически  еще могут "пересечься"... И вот по мере
дальнейшей разъяснительной работы  --  а  ее  Фишер  своим  (!)
поведением  совершает  и в умах "фишеристов" и "антифишеристов"
== становятся все отчетливее выводы,  как  мне  кажется,  не  в
пользу  Каспарова  складывающиеся. Образующиеся, наслаивающиеся
-- с каждым годом все отчетливее, все нагляднее. Рельефнее.
     Задача Г.Каспарова  --  выполнение  которой  в  упомянутом
плане,  естественно,  мало  что  изменит,  и еще, мне думается,
меньше может изменить -- как-то косвенно, не  слишком  заметно,
чуточку   заранее   дискредитировать  Фишера.  Представить  его
фигурой, ну, разумеется, принадлежащей далекому,  про-прошлому,
истуканом,   мимо  которого,  как  говорится,  давно  проехали.
Музейным  экспонатом,  который  вдруг  да  вздумает   (вздумал)
само-реанимироваться. Потеха, дескать, да и только.
     А  ты  попробуй, сядь с ним за доску. Докажи, разнеси его,
разгроми,  размажь  по  стенке!  Что,   боишься,   не   уверен?
Опасаешься,  что  не  получится,  если  будешь  играть  как  бы
обязанным не просто выиграть, а с разгромным счетом?
     Нет, дескать, не боюсь, но -- не хочу мараться.
     Дворовый разговорчик? Не совсем. О.Бендер, помнится,  тоже
ни за что -- "из принципа" -- не желал показывать свой билет на
занятое  им  место  (в  плацкартном  вагоне). Билет, которого у
великого комбинатора "просто" не было (как будто может не  быть
"сложно"...).
     Нет,  ясное  дело,  не  хочу  сказать,  что  у Каспарова к
моменту вызова не будут уже в наличии какие бы то ни было шансы
на победу. Они будут, и немалые == взвешенные Фишером --  иначе
все   это   напоминало  бы  охоту  за...  чучелами,  специально
поставленными (вот уж поистине  "под-ставленными")  заботливыми
егерями-подхалимами  в  конце  просеки,  на  отлично освещенном
месте (да еще к тому же не менее хорошо пристреляном).
     Однако, с точки зрения суперпрофессионала, наблюдающего за
шахматным процессом и все  же  пытающимся  его  корректировать,
контролировать,  они,  шансы,  могут  и  как будто должны быть,
угнетающе небольшими, отстающими.
     Каспаров должен быть наказан  --  за  то,  в  чем  он  сам
лично-персонально  не  особенно виноват (другое дело, что он не
"покаялся", не сложил с себя  звание  ==  раз  оно  получено  в
результате   победы  над  человеком,  в  свою  (!)  очередь  не
завоевавшим место на троне). За то, что называю  ОТСЛОЕНИЕМ  от
шахмат.  Начиная с детства, может быть, раннего, его специально
учили, наставляли, специфически воспитывали  (наподобие  сестер
Полгар  --  вот,  кстати,  почему так и не сыграл и не сыграет,
вероятно, ни с одной из них), обучали хорошо играть в  шахматы.
К  которым  он  был  при-ставлен,  прислонен,  в которые он был
введен, к которым он был приучен. Они, как это ни