ий.  -  Проигрыш  большой.  Давно  он
возвратился?
     - Дней десять тому назад. Сегодня, между прочим, он обедает у меня, а
вечером мы отправляемся вместе в театр. Надеюсь, и вы, дорогой мой, будете
с нами. У меня взята ложа.
     Загорский кивнул головой.
     - А после спектакля проектируется ужин - в "России". Нужно  достойным
образом  справить  день  театральных  именин  нашей  божественной  Надежды
Александровны!..
     Приятели  обменялись   еще   несколькими   незначительными   фразами.
Загорский нехотя рассказал два-три эпизода из своей театральной  последней
охоты. В это время горничная доложила о приезде  Ильницкого...  В  кабинет
вошел невысокого роста брюнет, живой и развязный в  движениях,  с  веселым
выражением смуглого лица цыганского  типа.  На  нем  безукоризненно  сидел
черный смокинг, сшитый по самой  последней  моде.  Небольшая  борода  была
подстрижена а-ля Генрих IV. Всей  своей  внешностью  и  манерами  господин
Ильницкий производил впечатление вполне светского человека, внешний  лоск,
непринужденность и развязность были приобретены им в  своих  скитаниях  по
отечественным и заграничным курортам. За всем тем, г. Ильницкий -  богатый
наследник  старой  золотопромышленной  фирмы,  -  был   человек   деловой,
предприимчивый и даже заслужил себе в  золотопромышленном  мире  прозвище:
"сибирский Сесиль Родс".
     Войдя в кабинет и  увидев  Загорского,  Ильницкий  широко  улыбнулся,
блеснув своими жемчужной белизны зубами.
     -  Кого  я  вижу!  Мой  счастливый  соперник   по   охоте   вернулся!
Здравствуйте, Рудольф Карлович! Руку вашу, мой молодой друг!
     Надо сказать, что Ильницкий сам  был  страстный  охотник  и  отличный
стрелок. С Загорским они неоднократно охотились вместе.
     Появление Ильницкого внесло  заметное  оживление...  Завязался  общий
разговор.
     - Вот что, господа, - предложил Ильницкий, - на  следующей  неделе  я
еду в тайгу - на прииски. Сейчас  самое  время  охотиться  на  оленей.  Не
пожелаете ли вы мне сопутствовать. Съездили бы недельки на две.  А  охота,
ручаюсь, чудная будет!
     Загорский с сожалением заметил:
     - С  большим  бы  удовольствием  воспользовался  вашим  предложением,
Капитон Матвеевич, но не могу: дела!
     -  Ну,  какие  у  вас  дела!  -  махнул  рукой  Ильницкий.  -   Разве
какая-нибудь новая интрижка!..
     После обеда в кабинет были поданы кофе и ликеры.  Беседа  затянулась.
Было уже около семи часов вечера, когда Загорский вспомнил, что ему  нужно
заехать домой - переодеться перед театром.
     - Смотрите, не опоздайте к началу! - предупредил его Кравер.
     Дома Сергей Николаевич на минутку зашел в комнату Тани, пошутил с ней
и  успокоил  ее  обещаниями  вернуться  после   спектакля   сразу   домой.
Облачившись в сюртук и  освежив  лицо  одеколоном,  Загорский  поспешил  в
театр.
     Ильницкий и Кравер уже сидели в ложе, когда приехал Загорский, бодрый
оживленный, раскрасневшийся от мороза.
     - Надеюсь, не опоздал. Однако, и народу сегодня... полный сбор!
     - Продали подставные стулья, - заметил Кравер.
     Оркестр заиграл увертюру.
     - Славная  музыка  у  этого  Штрауса!  -  заметил  Ильницкий,  слегка
покачивая головой в такт музыке.
     - Господа, обратите ваше внимание! В ложе бельэтажа,  третья  справа,
сидит эффектнейшая блондинка, - оживленно  зашептал  Ильницкий,  передавая
Краверу бинокль. - Кто бы это мог быть? Очень интересная женщина!
     Загорский посмотрел по указанному направлению,  слегка  нахмурился  и
небрежно ответил:
     - Горизонталка какая-нибудь!
     В  ложе,  привлекшей  внимание  Ильницкого,  сидела  Катя  вдвоем   с
Кочеровым. Она действительно  выглядела  сегодня  очень  эффектно.  Черное
шелковое платье, отделанное белым гипюром,  плотно  облегало  ее  стройный
стан и высокую грудь, пышные  золотистые  волосы  были  собраны  в  модную
прическу и красиво оттеняли ее розоватый  тон  ее  щек  и  томный  манящий
взгляд искусно подведенных глаз. Кочеров был вправе гордиться своей дамой.
Сам он, в модном сюртуке и белом галстуке, напомаженный и надушенный, весь
сиял от восторга. На днях ему удалось занять  под  вексель  несколько  сот
рублей и теперь он чувствовал  себя  наверху  блаженства,  прогуливая  эти
деньги при благосклонном участии Кати.
     - На кого это  вы  воззрились,  Катя?  -  обеспокоенно  спросил  Иван
Семенович, заметив, что его подруга нервно наводит бинокль на одну из  лож
будуара, именно на ту, где сидел Кравер и его спутники.
     - Лицо одно, как будто  знакомое,  увидела...  -  ответила  Катя,  не
отрывая глаз от бинокля. - Подозрительно странное сходство! - подумала она
вслух, опуская бинокль.
     - Что такое? - не понял ее Кочеров.
     - Ничего... будем слушать пьесу! - оборвала его Катя.



                          17. ДЕЛОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

     Несчастная страсть Кочерова к Кате совершенно вышибла его  из  колеи.
Он,  что  называется,  закрутился.  Холодная,   эгоистичная   натура   его
любовницы, разорившей в прошлом  не  одного  юнца  из  московской  золотой
молодежи, требовала все больших и больших жертв.  Для  того,  чтобы  иметь
возможность ужинать со своей любовницей в  первоклассных  ресторанах,  для
того, чтобы наряжать ее по последней моде, нужны были, разумеется,  деньги
и большие деньги. Кочеров, теперь уже не ограничивавшийся  тем,  что  брал
полностью в свое распоряжение доходы  с  домов,  принадлежащих  его  жене,
писал и переписывал векселя, все более и более  запутывался  в  долгах.  И
настало, наконец то время, когда  ему  пришлось  в  первый  раз  совершить
"деяние, караемое законом". Говоря проще, он прибегнул к подделке  подписи
своей жены, так как без этой гарантии он нигде не  мог  достать  денег.  А
деньги нужны были до зарезу: Катя,  потерявшая  из  вида  своего  обожания
предмет  -  Сашку  Пройди-света,  пустилась  в  самый   отчаянный   кутеж,
безжалостно  обирая  податливого  поклонника.  Иван  Семенович   переживал
тревожные дни. Постоянное пьянство, бесшабашной  разгул,  одуряющие  ласки
любовницы, - все это не  могло  однако  уничтожить  в  его  душе  гнетущее
чувство, что час расплаты приближается. Он целыми сутками не  бывал  дома,
махнув рукой на сетования стариков и молчаливые упреки жены.
     - Будь, что будет! - утешал он себя в минутные раздумья.
     Время шло, таяли денежки, приближался срок уплаты по векселям.
     В один прекрасный весенний день наш герой проснулся  после  весеннего
загородного пикника с печальным сознанием, что если  к  будущей  неделе  в
кармане у него не будет по меньшей мере тысячи рублей, вексель с  бланками
жены опротестуют и ему  неминуемо  придется  познакомиться  с  прокурором.
Такая  перспектива  не  могла,  конечно,  подействовать  успокоительно  на
душевное состояние Ивана Семеновича.
     Надо что-нибудь предпринять, что-нибудь сделать! -  растерянно  думал
он, уже ощущая на своей спине  символическую  фигуру  бубнового  туза.  Он
решил посоветоваться с Кондратием Петровичем, от которого у него  не  было
секретов. Егорин встретил своего родственника не особенно  приветливо.  Он
казался озабоченным чем-то и приход Кочерова видимо помешал ему.
     - Ну,  что  скажем,  кутило-мученик?  -  холодно  спросил  он,  хмуро
уставившись на помятое от бессонной ночи лицо. - Ежели денег взаймы хочешь
просить, наперед говорю - не дам, потому у самого нет!
     Иван Семенович сбивчиво, несколько смущенным тоном объяснил ему  цель
своего прихода.
     - Вот, брат, открылся тебе  как  на  духу...  Теперь  посоветуй,  что
делать! - закончил свое признание Кочеров. Кондратий  Петрович  молча,  не
прерывая ни одним словом, выслушал его рассказ.
     - Тэк-с! - насмешливо протянул он,  барабаня  пальцами  по  столу.  -
Значит, влопался! Эх, Ваня, говорил я тебе,  сгубят  твою  голову  красные
девицы...  Так  оно  и  вышло!  Дело,  брат,  табак!  Не   миновать   тебе
арестантского халата.
     Кочеров принужденно улыбнулся. Губы его нервно дрожали, искривляясь в
деланной улыбке...
     - Авось, как-нибудь вывернусь! - пробормотал он.
     Егорин покачал головой и пренебрежительно заметил.
     - Жидок же ты, Ваня, как я посмотрю, на расплату. Блудлив, как кошка,
труслив, как заяц!
     Иронический тон этих слов задел за живое Кочерова.
     - Ну, это ты, Кондратий Петрович,  напрасно...  Не  больно-то  Ванька
Кочеров труслив. По мне так: раз мать родила - так  и  умереть  один  раз!
Дальше солнца не сошлют!
     В голосе Ивана Семеновича звучали искренние  ноты.  Видно  было,  что
теперь ему, как человеку, дошедшему до отчаяния, все равно.
     - Верно, Ваня! Дальше солнца не сошлют, - медленно  повторил  Егорин,
занятый какой-то новой мыслью. - Так... не падай духом! А может...
     Тут Егорин нерешительно остановил своей  испытующий  взгляд  на  лице
Кочерова, который выжидательно смотрел на него.
     Наступила пауза...
     - Ну, говори дальше, что ты замолчал, - напомнил Иван Семенович.
     - Может, говорю и не придется тебе в тюрьму попасть.  Все  от  самого
себя зависит! - и Егорин таинственно прищурил левый глаз.
     - Да говори толком, в чем дело... Чего ты вокруг да около  ходишь!  -
досадно отозвался Кочеров.
     Егорин встал, подошел к двери, припер ее поплотнее и, убедившись, что
их никто не может слышать, близко подошел к Кочерову. Выражение  его  лица
было серьезное и многозначительное. В глазах мелькала скрытая боязнь.
     - Вот что, Иван, - напряженно  заговорил  он,  кладя  руку  на  плечо
Кочерова. - Можно твоему горю подсобить! Деньги у нас будут. Ежели ты  сам
того захочешь. Случай такой предстоит, что в одну ночь можно десять  тысяч
взять, понял. Надо только суметь сделать... Говори прямо: согласен  ты  со
мной в долю идти и по моим словам действовать? Не струсишь?
     Кочеров, не понимая еще хорошенько, в чем дело, молча кивнул головой.
     - На все согласен? - подчеркнул Егорин.
     - Да на что, на все? Не понимаю я...
     - Ты вот один раз уже фортель выкинул - подпись-то подделал,  но  это
все пустяк, а теперь я тебе предлагаю настоящее дело...  Деньги  взять  не
шутка, а коли придется за "манишку" кого взять, это как ты надумаешь.
     Егорин отступил на шаг назад и пристально наблюдал какое  впечатление
произвели его слова.
     - Понимаю! - глухо прошептал Кочеров, садясь к столу и закрывая  лицо
руками. - Понимаю теперь, в чем дело!  -  повторил  он,  весь  подавленный
страшными словами своего собеседника.
     - Ну, коли понял, так и ладно. Решай теперь, пан или пропал!
     Кочеров молчал... В  душе  его  боролись  противоречивые  чувства:  и
опасения за свою жизнь, и жажда быстрого обогащения, и  боязнь  показаться
трусом в глазах Егорина... Не проснулась только в этой молодой  безвольной
душе, рано утратившей и совесть и  веру,  ни  одного  возмущенного  порыва
нравственного чувства.
     И оба они, Кочеров и Егорин, оценивая кровь своего ближнего, ни  разу
не взглянув на тот угол  комнаты,  откуда  смотрел  на  них  всевидящий  и
всепрощающий лик Христа.
     - Ладно! Согласен! - вырвалось наконец из уст Кочерова.  -  Раз  мать
родила!.. Эх, Катя, все для тебя!..
     Первый шаг по роковому пути был сделан!



                              18. НА ПАРОХОДЕ

     Теплая июльская ночь стояла над городом.
     Несмотря на поздний час, по тротуарам большой улицы оживленно и часто
мелькали темные фигуры прохожих, возвращавшихся из городского парка...
     В темноте красными точками вспыхивали огоньки папирос.
     Слышался женский смех, обрывки разговоров, топот ног. В воздухе  было
душно и знойно. Чувствовалась близость грозы. Где-то,  в  темной  дали  за
рекой, то и дело играли синевато-белые вспышки молний.
     На городской пристани, не переведенной еще на Черемошники,  благодаря
высокой воде, стояло  два  парохода.  Белые  матовые  шары  электрического
освещения, зажженные на  верхней  палубе,  своим  белым,  холодным  светом
делали и рубку и скамейки, расставленные по бортам, и  металлический  тент
над кормой, точено нарисованными на черном фоне ночи. Черная полоса  воды,
между причальными баржами и берегом, в некоторых  местах  -  там,  где  ее
касались отблески света горела дрожащим серебром.
     Далеко вниз по берегу, чернели неподвижные силуэты, на мачтах которых
дрожали красные точки фонариков.
     На верхней палубе одного из  пароходов  пассажирского  сообщения,  за
небольшим столиком сидели Егорин и Кочеров.
     Столик их стоял под  тентом,  где  было  темно  и  пусто.  Из  серого
полумрака резко выделялись белые пятна скатертей и  белый  пикейный  жилет
Кочерова. Стоявший перед ними графин был более  чем  наполовину  пуст.  Но
обстоятельство это, по-видимому, не отразилось на собеседниках,  в  смысле
подъема настроения. Егорин  молча  курил,  сбрасывая  пепел  в  тарелку  с
остатками уже застывшей ухи, а Иван Семенович,  также  сохраняя  молчание,
подперев голову рукой, задумчиво смотрел в темноту душной ночи. Из-за реки
слабо доносился легкий чуть  уловимый  аромат  травы,  цветов,  смолистого
бора,
     - Гроза, пожалуй, соберется... - медленно и тихо  выговорил  Кочеров,
наблюдая за быстро сменяющимися вспышками синих огней...
     - Да... душно в воздухе! - уронил Егорин, занятый в это время другими
мыслями. С юта долетел до них взрыв громкого, оживленного смеха... Там, за
двумя сдвинутыми столами ужинала какая-то веселая большая компания.
     Светлые платья дам, их легкие ажурные шляпы, серебряный холодильник с
шампанским, звонкий веселый смех и доносившаяся  оперная  ария,  казалось,
говорили о легкой  и  беззаботной  жизни,  о  красивом  и  смелом  чувстве
весенней любви, опьяняющей, как шампанское и исчезающей так же как  и  его
пена...
     - Ну, давай твою рюмку... выпьем! - предложил Кондратий Петрович.
     Кочеров тряхнул головой, точно  желая  отогнать  неприятные  мысли  и
решительным тоном сказал:
     - Выпьем!
     Холодноватая  острая  и  жгучая  влага  вызвала  у  Кочерова   легкое
покашливание. Он машинально очистил головку редиски, посолил ее и отправил
вслед за рюмкой.
     - Надо кончать поскорее, да  идти...  время  уже!  -  понижая  голос,
заметил Егорин, протягивая руку к графину.
     Они выпили еще и еще... Кочеров жадно опрокидывал  рюмку  за  рюмкой,
радуясь, что нашел исход гнетущему его настроению. От  выпитого  по  всему
телу шла приятная, нежаркая теплота. Какая-то странная  и  приятная  дымка
заволакивала сознание... Не  хотелось  больше  думать  о  том  страшном  и
неотвратимом, что ожидает его сегодня...
     И когда из открытых окон кают-кампании громко и  возбужденно  поплыли
по ночному неподвижному воздуху звуки  пианино,  Кочеров  широко  вздохнул
всей грудью, почему-то беспричинно рассмеялся и потянулся к Егорину:
     - Совершим, брат, опрокидончик...  Что  ты,  как  сыч,  сидишь.  Ходи
веселей!
     Он выпил, слегка поморщился и опять оживленно заговорил:
     - Знакомый, черт побери, мотив, а не могу вспомнить! Ах, да! Это - из
"Кармен"... Помнишь,  "тореадор,  смелее".  Эх,  люблю  музыку!  Душа  моя
музыка!
     Кочеров широко улыбнулся и тряхнул кудрями.
     - Ишь, ты... Музыкант какой, - полунасмешливо, полудосадливо протянул
Егорин...
     Ему было неприятно и казалось очень странным,  что  Кочеров,  видимо,
забыл о предстоящем деле.
     - Опьянел, парень, - раздраженно подумал  он,  -  как  бы  не  размяк
совсем. А то дело дрянь будет.
     Точно предугадывая его мысли, Иван Семенович в это  время  перегнулся
через стол и твердо шепнул:
     - Теперь я в самом раз готов... Хоть к черту на рога!
     - Молодец, Ванька! - одобрительно похлопал его по плечу Егорин. - Что
нам трусу праздновать! Мы ли не молодцы! Жены ли наши  не  куры!  -  и  он
рассмеялся тихим дробным  смешком,  в  котором  слышались  какие-то  нотки
странные.
     - Время идти... Одиннадцать часов скоро! - шумно отодвинул свой  стул
Егорин, выходя из-за стола.
     -  Идем!  -  согласился  Кочеров,  застегивая  свое   летнее   пальто
английского фасона из непромокаемой ткани.
     Подозвали лакея, расплатились и сошли с  парохода.  На  улице  теперь
было пусто и тихо. Где-то далеко в стороне  дребезжали  ночные  извозчики,
спешившие, очевидно, на  пристань,  в  надежде  встретить  засидевшихся  в
буфете гуляк. Резко и  оглушительно  застучала  над  самым  ухом  Кочерова
колотушка ночного сторожа, невидимого в темноте.
     - Та, та, та, - отшатнулся в сторону Кочеров, - испугал даже!
     Нервы его были натянуты до предела!



                              19. НОВАЯ ЖЕРТВА

     Кочеров и Егорин шагали  напрямик  по  темной  и  безлюдной  базарной
площади.
     - Ну, Ваня, я тебе еще раз повторю, чтобы лучше помнил как и что надо
делать. Придешь ты в собрание, первым делом замечай, тут ли он... Следи за
ним до конца, но старайся это делать так, чтобы он не заметил.
     - Ладно, знаю, ведь я...  Что  двадцать  раз  повторять  -  досадливо
поморщился Иван Семенович.
     Но Егорин, не слушая его, продолжал.
     - А как будет публика выходить, ты пораньше оденься и жди внизу около
вешалок... Будто бы ожидаешь кого из знакомых! Гляди в оба: один он пойдет
домой, или с кем-нибудь. Если пойдет один, тогда  ты  иди  вперед  его  и,
поравнявшись с первым окном,  которое  я  тебе  показывал,  остановись  на
минутку и чиркни спичкой, папиросу  начни  закуривать...  Закурив,  пройди
вперед за угол соседнего дома и спрячься  там  в  палисаднике...  Когда  я
свистну - беги ко мне я передам тебе шкатулку... Прячь ее под полу и  беги
на дворянскую улицу. Как из калитки выйдешь, повертывай направо и  беги  к
соборной площади... Тут уж  иди  шагом,  спокойно  к  себе.  Лучше  всего,
пошатываясь немного, песню мурлычь себе под нос,  будто  пьяный.  А  ежели
иначе, погоня будет, беги  что  есть  духу,  сам  кричи:  держи,  дескать!
Извозчика бери, у "России" они до утра стоят, кричи ему, чтобы  он  скорее
гнал: обокрали, дескать, меня  и  воришка  впереди  бежит,  так  надо  его
догнать... Направляй извозчика  на  Верхнюю  Илань  и  там,  где-нибудь  в
удобном месте, хвати его кастетом по башке, так, чтобы с  ног  свалился...
Норови ударить прямо по темени. Сам тогда с дрожек долой и направляй  лыжи
ко мне домой... Понял! Не перепутаешь!
     - Ну вот еще! Что я - малый ребенок, что ли.
     Они прошли некоторое время молча; затем  Кондратий  Петрович  понизил
голос до шепота и замедлил шаги.
     - А ежели, в случае чего, неустойка какая выйдет...  Шум  поднимется,
тогда уж тоже не робей.
     - Ладно, не сробею!  -  самодовольно  отозвался  Кочеров,  внутренне,
впрочем, не особенно уверенный в себе...
     Они шли  теперь  по  большой  улице.  На  углу  ямского  переулка  им
встретилась какая-то женщина, одетая бедно, без претензий на моду. Она  на
минутку остановила наших героев и заговорила хриплым робким и вместе с тем
наглым голосом:
     - Молодые люди, дайте полтинник на извозчика!
     Свет электрического фонаря упал  на  ее  лицо.  Впоследствии,  спустя
долгое время, уже в стенах тюрьмы, Кочерову почему-то все вспоминалось это
жалкое и нахальное лицо, грубо накрашенное и помятое. И неотступно  стояла
в его памяти эта роковая темная и душная ночь...
     Егорин нахмурился...
     - Пошла ты к черту! - грубо оттолкнул он женщину.
     В голове Кочерова в этот момент  промелькнула  неожиданно  дерзкая  и
странная мысль...
     Он вынул из жилетного кармана смятую  рублевую  бумажку  и  подал  ее
женщине.
     - На вот тебе... получай! Пожелай нам удачи! В карты мы идем играть.
     Женщина сверкнула большими  черными  глазами  и,  сердито  косясь  на
Егорина, ответила:
     - Спасибо, красавчик... выиграть тебе денег кучу... Только смотри, на
червонную  даму  не  ставь...  обманет  она!  -  проговорив  это,  женщина
повернулась и медленно пошла по панели. Ее заключительные  слова  поразили
Кочерова. Он склонен был видеть  в  них