- заключила вторая сестра и - бах! - еще крест!
   Мы очутились в кабинете великого человека. Кхункель оказался низеньким,
удивительно подвижным человечком с  круглым  лицом,  напоминавшим  портрет
Пикассо - фас, профиль и вид сзади одновременно. Он развернул лист  бумаги
и принялся его изучать, быстро вертя головой во все стороны, как птица.
   - Нормальная запись, - заключил он. -  А  как  насчет  крестов?  Кресты
оказались просто стандартными метками.
   У моей жены был довольно хороший мозг. Кхункель казался разочарованным.
   - Но какие у нее симптомы?
   Я рассказал. Потение, головная боль - как будто в голове ползают мелкие
насекомые, бессонница, иногда очень сильная бледность. Кхункель улыбнулся.
   - Возможно у вашей жены слишком много работы или нарушен обмен веществ.
Ей давали кальций? Тогда сходите к Дронеру. - Он набросал записку коллеге,
другому гению, который был специалистом по щитовидной железе.  "Как  можно
болеть, - подумал я, - когда  есть  столько  гениев,  которые  хотят  тебя
исцелить?"   Потом   Кхункель   выписал   огромный   рецепт.   Снотворное,
тонизирующее, успокаивающее и т.д. Все вместе обошлось мне в 500 франков.
   - Ты обратил внимание? - заметила Ким, когда мы выходили,  -  он  пишет
такими же зигзагами, как его машина.
   Она была права.  Я  взглянул  на  сейсмографические  линии,  и  мы  оба
рассмеялись. Потом я разорвал рецепт и выбросил обрывки в урну.  Когда  мы
пришли домой, я сказал, что у меня сегодня встреча в центре города. И  это
было правдой. Десэн, издатель "Эко дю жур", согласился  меня  принять.  Он
был четвертым издателем, с которым я встретился за последние  две  недели.
Никогда не ходите к издателю, если вы не способны внушить ему, что  можете
написать все - от  заголовков  до  имен  и  адресов  владельцев  внизу  на
последней странице. Политика, спорт, театр, житейские  истории,  скандалы,
война в Лаосе, мореплавание, телевидение, мелкие  объявления  -  вот  ваша
специализация.  И  вы  обладаете  достаточной  энергией,  чтобы  постоянно
выдавать сенсации.
   Десэн не удостоил меня  личной  встречи,  но  послал  одного  из  своих
янычаров, который спросил, знаю ли я что-нибудь о лошадях.  Газета  только
что лишилась своего специального корреспондента по скачкам, а  платить  за
профессионального специалиста издатели не хотели. Я подумал о 500 франках,
которые уплатил Кхункелю, и прочих расходах из-за болезни Ким -  никто  не
мог сказать, когда эта  болезнь  кончится  -  и  совершил  один  из  самых
постыдных поступков в своей жизни. Мое лицо расплылось в фальшивой улыбке:
   - Я просто обожаю скачки.
   - Хорошо, - неуверенно  произнес  он,  пристально  разглядывая  меня  и
пытаясь определить, какой тип мошенника я представляю. - Посмотрим, - и он
предложил мне написать пробную статью о Новом сезоне в Стейе.
   Мое произведение было отвергнуто. Потом пришло уведомление из  банка  о
превышении кредита. Я не знал, куда еще обратиться, и наконец  сделал  то,
что надеялся никогда больше не делать.
   Я пошел к Берни. Мне было  известно,  что  газета  всегда  нуждается  в
людях, которые могли бы написать то же самое немного лучше. С  этого  я  и
начал двенадцать лет назад. Ну что ж, придется вернуться к истокам.
   - Посмотри это, - сказал Берни, открывая папку. - Кстати, как там  Ким?
- добавил он, тем самым показывая, что и ему не чуждо сострадание.
   Пробегая глазами статью об оргиях старой солистки мюзик-холла  и  время
от времени бросая отрывистые реплики, я чувствовал как вокруг моей  головы
вырастает  нимб.  Интересный  материал,  его  следовало   только   немного
отшлифовать.
   - Тебе будут платить обычную ставку, - сказал Берни.
   Я сунул листы бумаги в карман и встал.
   - Завтра принесу. Могу я получить аванс?
   - Завтра, - сказал он.
   - Я это и имел в виду.
   К двум часам ночи, переписав восемь страниц, я услышал необычный  звук.
Что-то упало с ночного столика и разбилось.
   Я бросился к кровати и увидел, что Ким мечется в  лихорадке.  Ее  левая
рука была  напряженно  вытянута  в  сторону,  правая  сжимала  горло.  Ким
задыхалась. Воздух проникал в ее легкие с долгим свистом, и  каждый  вздох
казался последним. Безумные  глаза  смотрели  сквозь  меня.  Внезапно  под
действием спазма ее тело  выгнулось  и  упало  на  простыню.  После  этого
дыхание стало легче, лоб покрылся испариной.
   Когда мы прибыли в больницу на скорой помощи, Декамп был уже там.  Меня
попросили подождать в маленькой комнатке на первом этаже, и  он  вышел  ко
мне примерно через час.
   - Я устроил ее в отдельной палате, - сказал он. - Ей дали  кислород,  и
теперь все в порядке. Она уснула.
   - Что с ней, Роже?
   - Не знаю. Но мы обязательно выясним.  Завтра  привезу  к  ней  Пруста.
Давай-ка выпьем чашечку кофе.
   Мы прошли по рю де Севр, но там не оказалось ни одного открытого  кафе.
Говорил один Декамп.
   - Видит Бог, мы проверили все. Возможно, что-то со спинным мозгом.
   - Что это значит?
   Он пожал плечами.
   - Давай, я провожу тебя до дома.
   На следующий день в одиннадцать я принес статью. Берни  прочел,  и  ему
понравилось. Он позвонил в расчетный отдел  и  попросил,  чтобы  мне  дали
небольшой аванс,  потом  открыл  другую  папку  -  "Андропауза  у  пожилых
мужчин".
   - Это большая тема, которую мы разделим  на  три  выпуска.  Сейчас  мне
нужно немного исторических документов. До какого  точно  возраста  спал  с
женщинами, к примеру, Луи XVI и тому подобное. Ты понял, что мне нужно?  Я
знаю, такая работа гораздо ниже твоих способностей, и у  меня  есть  много
людей, которые могли бы ее сделать, но если это  как-то  поможет...  Тебе,
вероятно, придется посидеть пару вечеров в Национальной библиотеке.
   - Спасибо, - сказал я. - Очень тронут.
   - Чем могу...
   Из редакции я поехал прямо в больницу. Ким только что сделали люмбарную
пункцию, и она очень ослабла. В  вену  левой  руки  у  нее  была  воткнута
иголка, соединенная с капельницей, а правую она протягивала  мне,  пытаясь
улыбнуться.
   - Зажги свет, - попросила Ким.
   - Но... сейчас день.
   - Ах да, конечно...
   Она взглянула в окно.
   - Что сказали доктора?
   - Они сказали, что ты самый очаровательный пациент в больнице.
   - Нет, серьезно, Серж, я не могу оставаться здесь.
   - Тебе нужно здесь остаться только, чтобы сделать все  эти  анализы.  А
потом я сразу заберу тебя домой.
   - Я хочу быть с тобой.
   - Вот, принес тебе ночную рубашку и туалетные принадлежности.
   - Я хочу умереть возле тебя.
   - Не говори глупостей,  дорогая.  Все  пройдет  через  несколько  дней.
Голова еще болит?
   - Нет, теперь лучше.
   - Вот видишь.
   - Вчера ночью я решила, что это конец.
   - Прекрати об этом, слышишь.
   Роясь в своей сумке, она как будто начала оживать.
   - Ты просто умница. Позаботился обо всем. - Она выбрала тюбик  крема  и
намазала им лицо.
   - У меня, наверное, ужасный вид?
   Вошла сестра и поддразнила Ким:
   - Прихорашиваетесь для мужа?
   Потом она сделала вид, будто поправляет постель, еще  немного  постояла
просто так и наконец объявила:
   - Вам пора уходить. Ей нужен покой.
   Выйдя из палаты, я захотел встретиться с главным врачом больницы, но он
был очень занят, и меня просили подождать. Я ждал в коридоре  больше  двух
часов, пока он не освободился. Это был высокий коренастый пожилой человек,
с впалыми щеками, редкими седыми волосами и наивным детским взглядом.
   - Вы принесли историю болезни? Очень хорошо.
   Он раскрыл карточку. Там были результаты исследований за последние  три
месяца,  даже  рентгеновский  снимок  лобных  пазух,  на  котором  настоял
какой-то идиот. Всевозможные анализы, электрокардиограммы, рентген  почек,
анализы мочи, крови, лимфы, эндокринных желез и т.д.
   Он пролистал все это  с  быстротой  профессионального  шулера,  который
выискивает в колоде джокеры. Некоторые карты ему явно не понравились.
   - Я бы не стал продолжать в этом направлении. - Он имел в виду тест  на
надпочечники. По-видимому, в карточке  не  оказалось  ключа  к  дальнейшим
исследованиям. Главный врач пожал плечами и вернул ее мне.
   - Но у меня есть одна идея. - Он оживился, очевидно радуясь своей идее.
- Довольно редкое заболевание, но мы не можем делать никаких выводов, пока
не получим результатов последних анализов.
   Я хотел знать, что это  за  болезнь.  Насколько  она  серьезна.  Доктор
скривил губы:
   - Мы достаточно вооружены, чтобы справиться с ней. -  Он  взглянул  мне
прямо в глаза. - Видите ли, я могу и ошибиться. Зайдите через четыре  дня,
тогда все прояснится.
   Выходя из  больницы,  я  сказал  себе,  что  должен  как  можно  скорее
окунуться в работу, если не хочу сойти с ума. Андропауза  королей  Франции
вполне подойдет. Я отправился прямо в  Национальную  библиотеку  и  провел
весь вечер, делая заметки. Было темно, когда я покинул библиотеку и  зашел
перекусить в кафе на углу рю де Валуа.  И  тут  в  моем  мозгу  совершенно
отчетливо обозначился  один  вопрос  (он  прошел  долгий  путь  из  глубин
подсознания, преодолел все барьеры и выбрался наружу. Теперь он  заговорил
с неумолимой логикой долго отвергавшегося  факта:  "Почему  ты  не  хочешь
признать истину?")
   Не доев сандвич, я выбежал  из  кафе  и  взял  такси,  потому  что  был
неспособен вести машину. Когда я добрался до  больницы,  было  около  семи
часов.
   Пришлось ждать еще четверть часа, прежде чем меня пропустили.
   - Неприемные часы, - сказали мне. Но я настаивал.
   Девушка на коммутаторе встала и ушла  поговорить  со  старшей  сестрой.
Другие  посетители  разговаривали  приглушенными  голосами,  кто-то  читал
карточку. Наконец мне позволили  пройти.  Осторожно  открыв  дверь  палаты
N_12, я словно оказался в склепе. Сердце бешено заколотилось, Ким лежала в
полутьме ночника, и  взгляд  ее  больших  влажных  глаз  был  устремлен  в
потолок. Увидев меня, она попыталась улыбнуться.
   - О, ты здесь, - сказала она, словно это была величайшая радость  в  ее
жизни.
   Осторожно, словно самый хрупкий и драгоценный предмет в мире, я  слегка
приподнял ее и прижал к себе. Когда я попытался отпустить  ее,  она  вдруг
шепнула мне на ухо:
   - Знаешь, я скоро умру.
   - Не говори глупостей.
   - Нет, я знаю, с тех пор я точно знаю.
   - С каких пор?
   - С тех пор, как появился этот трамвай.
   - Расскажи мне, что за трамвай?
   - Я не могу больше бороться. У меня нет сил.  Я  так  хотела...  -  она
откинулась на подушку и сделала три глубоких вздоха. - Я так  хотела  быть
тебе хорошей женой, как другие жены. - Она взглянула на  меня  в  упор.  -
Трамвай у меня в правой ноге. И его воля сильнее людей.
   Ночная сестра вошла так тихо, что я не заметил.
   - Вам  лучше  уйти,  -  мягко  сказала  она.  -  У  нее  очень  высокая
температура, она бредит.
   Когда он поворачивает, троллейбусы подпрыгивают...  -  продолжала  Ким.
Там так вспыхнуло... а теперь... о... - она схватилась  за  живот.  -  Все
рельсы погнулись.
   - Уходите, будьте благоразумны, - сестра вытерла Ким лоб.
   Я покинул палату.
   Пройдя по рю де Севр и еще каким-то улицам, я  неожиданно  очутился  на
вокзале Аустерлиц. Часы показывали десять ноль ноль, и поезд отправлялся в
десять десять. Я открыл бумажник.  Да,  слава  Богу,  там  были  четыреста
франков, которые раздобыл для меня Берни. Я подошел к кассе и взял билет.



15

   Одна дверь, потом другая. И  еще  одна.  Последняя  -  двойная,  обитая
войлоком  дверь  следователя.  Целый  месяц  я  рассказывал  свою  историю
следователю Жилоти (он скорее напоминал доктора,  чем  юриста)  и  не  мог
понять, зачем он вновь и вновь вызывает меня.
   Преднамеренность. Вот в чем был главный вопрос. И каждый раз я повторял
все ту же историю. Как сошел с поезда в Мулене. Почему в  Мулене?  Потому,
что поезд шел слишком медленно. Я торопился, разве это не ясно? (Тут он не
соглашался).  Поезд  был  очень  старый  и  простаивал  часами  у  каждого
светофора. Пробивая мой билет, контролер сказал, что я буду  в  Тузуне  не
раньше девяти утра после двух пересадок. А я спешил, все могла решить одна
минута. Да, я знаю, что уже говорил это.
   Выйдя на большой станции до полуночи, я имел шанс найти машину. У  меня
с собой была чековая книжка, а с чеками,  даже  при  превышенном  кредите,
можно взять машину на прокат. В Мулене мне  сначала  не  повезло  с  двумя
владельцами гаражей, потом, наконец, я получил  "рено-16"  и  помчался  по
дороге на Клермон-Ферран. Я прибыл в Тузун в шесть утра.
   Теперь канистра  с  бензином.  Жилоти  придавал  особое  значение  этой
канистре. Он даже не поленился и специально  выяснил,  дают  ли  обычно  в
таких случаях лишний бензин. Нет, не  обязательно,  только  если  попросит
клиент. Но просил ли я? Служащий гаража в Мулене сказал,  что  просил.  По
вполне естественной причине, я стремился попасть в Тузун кратчайшим  путем
и не знал, найду ли  среди  ночи  заправочную  станцию.  Я  согласен,  что
канистра с бензином у меня была, и что  фактически  она  не  понадобилась,
поскольку в Тузуне я нашел открытую заправочную станцию и наполнил бак.
   Когда я прибыл в Тузун, было еще темно. В двух окнах  на  первом  этаже
горел свет. Чтобы узнать это, я должен  был  обойти  дом,  поскольку  окна
кухни выходили на задний двор. Но еще прежде, чем обойти дом, я знал,  что
эти люди не спят. Или чувствовал, если хотите.
   Я тихо подошел к окну и увидел их всех троих. Фу  и  Бонафу  сидели  за
столом  и  ели,  а  Тереза  подавала.  Казалось,  у  них  было  прекрасное
настроение, но это, я согласен, чисто субъективное впечатление. Во  всяком
случае они набивали брюхо холодным  мясом  и  сыром,  а  на  столе  стояла
бутылка вина. Я очень ясно помню, что Тереза  подала  омлет,  превосходный
толстый омлет. Потом она села и сама стала есть.
   Почему у них был такой пир в шесть утра?
   В этом месте начинался спор со следователем.
   "Они" дали показания. У них просто-напросто был завтрак. Они только что
встали. Но это не походило на завтрак,  -  возражал  я.  Скорее  это  было
пиршество общины, которая провела ночь в напряженном труде. Я делал особый
упор на слове "община" и однажды даже сказал "обряд" вместо "труд".
   Я утверждал, что в кухне царило  радостное  оживление.  Но  следователь
только пожимал плечами: Я не мог убедить его. Такая пища и столь  отменный
аппетит - это довольно странно.
   Следователь пожимал плечами.
   Но у меня был еще один аргумент. Версия завтрака предполагала, что Фу и
Бонафу спали в этом  доме,  чего  прежде  никогда  не  случалось.  Правда,
согласно их показаниям, в течение последних двух недель - то  есть  с  тех
пор, как я порвал с Терезой - двое  мужчин  не  хотели  оставлять  девушку
одну. И она сама попросила  дядю  пожить  немного  в  ее  доме,  а  старый
садовник, живший в городе, завтракал с ними перед своей дневной работой.
   "Перекусывал" - такое выражение фигурировало в его показаниях.
   У меня не было причин  отрицать  это,  и  мы  возвращались  к  проблеме
преднамеренности.
   - Что вы намеревались делать, прибыв в Тузун?
   Я  еще  не  знал,  но  зрелище  этого  ночного  празднества  превратила
ненависть, которая давно таилась во мне, в безумное  стремление  убить.  В
такие моменты поступки человека мотивируются простой мыслью.  Моя  простая
мысль была такова: они тут набивают брюхо, а  моя  Ким  лежит  и  умирает.
Из-за них.
   - В этом пункте...
   - Я знаю.
   Вернемся к дому. Сам дом казался мне каким-то злобным живым  существом.
Его крыша, покрытая черепицей,  красные  кирпичи,  облезлые  ставни,  ряды
бурых камней фундамента - все это дышало  спокойной,  самодовольной,  даже
насмешливой силой.
   Следователь пожал плечами и спросил:
   - Итак, вы вернулись к машине?
   Здесь  неожиданно  возникла  другая  простая  мысль.  Но  одному   Богу
известно, из какого глубокого уголка моего подсознания я ее извлек! Жилоти
однажды сказал:
   - Я полагаю, вы с самого начала действовали в одном направлении,  хотя,
возможно,  не  вполне  сознательно.  Надеюсь,  мнение   эксперта-психиатра
прояснит этот момент.
   Ассоциация колдовства с огнем явилась из глубин средневековья, чтобы  в
одно прекрасное декабрьское утро  поселиться  в  моем  разлаженном  мозгу.
Неведомым образом во мне  пробудился  древний  инстинкт:  очищение  огнем.
Следователь настаивал:
   - Здесь мы подходим к вопросу о вашем возможном  безумии,  не  так  ли?
Поэтому важно получить максимально ясную картину.
   Все было предельно ясно: я вылил немного бензина  на  деревянную  дверь
гаража - это был даже не  настоящий  гараж,  а  просто  сарай,  заваленный
какой-то старой мебелью. Взглянув на него и определив направление ветра, я
подумал, что старое дерево загорится очень быстро, и ветер погонит пламя к
главному зданию. Пока это было все, чего я хотел: выкурить крыс.
   Именно так и случилось.
   Но здесь я всегда останавливался.  Я  видел,  как  в  темноте  поднялся
черный дым, сначала робко, потом под  сараем  взметнулось  большое  желтое
пламя. В доме еще ни о чем не подозревали. Я слышал треск горящего дерева.
Что-то радостное было в этом звуке, но сопровождавший его запах  предвещал
трагедию. Вдруг Бонафу встал и открыл дверь  кухни.  Облако  черного  дыма
окутало его.
   Они на минуту застыли, глядя друг на друга, и я  увидел,  что  их  губы
шевелятся. Потом все трое выскочили  во  двор  (я  спрятался  за  выступом
стены), и двое мужчин побежали к парку - вероятно,  чтобы  получить  более
ясное представление о размерах бедствия. Тереза не  последовала  за  ними.
Она стояла во дворе, стиснув  руки  и  как  будто  пытаясь  переломать  по
очереди все пальцы. Она очень любила этот дом...
   Бонафу вернулся и крикнул, - теперь я мог слышать его, - что поедет  за
пожарной командой. Он велел Фу развернуть  пожарный  шланг  и  еще  что-то
сказал Терезе. Мужчины побежали в разные  стороны,  Фу  к  заднему  двору,
Бонафу к подъезду, где стояла его машина.  А  Тереза  смотрела  на  огонь,
который атаковал здание с другой стороны. Тогда я подошел ближе.
   Треск усилился. Свет пламени озарял лицо Терезы. Она увидела меня. В ту
минуту я не мог понять, ненависть или любовь  смешались  в  ее  взгляде  с
безумной пляской огня. Я вспомнил, как  тогда,  первый  раз  в  хижине,  в
глазах  Терезы  появилось  такое  же  выражение.  Потом  в  моем  мозгу  с
возрастающей быстротой пронеслось  все  остальное,  и  в  конце  оказалась
пустота. Я спокойно заглянул в бездну, и из нее поднялась одна мысль  -  о
том, как все должно кончиться.
   Тереза попыталась заговорить, но я закрыл ее рот рукой. Она не  сделала
ничего, чтобы помешать этому. Казалось, мы оба приняли неизбежное, и когда
я начал потихоньку подталкивать ее к огню, она  не  сопротивлялась.  Страх
как будто покинул ее.
   Потом я споткнулся о камень и чуть не упал. И чарам  пришел  конец.  От
прекрасного признания  неизбежного  не  осталось  и  следа.  Исчезла  наша
героическая решимость - ее умереть, и моя убить. Она попыталась бежать, но
я поймал ее, и в моих руках оказался комок нервов. "Нет! Нет!"  -  кричала
она. Но шум огня был столь громким, что  Фу  ничего  не  услышал.  У  меня
возникло сильное искушение отпустить ее. "Нет, ты  не  сделаешь  этого,  -
возразил очень спокойный голос в моем сознании. - Ты  пришел  сюда,  чтобы
спасти то, что еще можно спасти". И  я  еще  сильнее  сжал  ее  руку.  Жар
гигантского костра был совсем близко. Пламя оставило главную часть  здания
и перекинулось на кухню. Остальное было чистым кошмаром.
   Расширившиеся глаза Терезы, когда я  втолкнул  ее  в  раскрытую  дверь,
охваченную пламенем. Отчаянная попытка вырваться - я  помешал  ей.  Тереза
была сильной. Я почувствовал как ее ногти впились в мое ухо. Кровь потекла
у меня по шее. И тут я понял, чего добивалась Тереза.  Она  хотела  увлечь
меня в огонь. Мысль о том, что Тереза способна убить меня оказалась  почти
умиротво