Поль Андреота.
    Сладкий вкус огня

   -----------------------------------------------------------------------
   Poul Andreota.
   Сборник "Клуб любителей фантастики". Пер. с фр. - Е.Смирнов.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


1

   В то лето в газетах не появилось ничего интересного. Все тот  же  набор
войн, сумасшедшие, забаррикадировавшиеся в своих домах, угнанные самолеты,
похищенные  дипломаты,  личная  жизнь  и  внезапная  смерть  знаменитостей
порождали обычные сенсационные заголовки, которые не менялись  из  года  в
год.  В  издательстве  повторялась  старая  шутка:  тираж  "Ля  Фас  Каше"
("Скрытое  лицо")  -  еженедельника,  который,  как  считалось,  открывает
массовой публике то, о чем другие газеты умалчивают, - удавалось  удержать
на уровне примерно трех тысяч,  потому  что  людям  надо  было  во  что-то
заворачивать сандвичи на пляже.
   Берни, наш редактор, взял отпуск в июле и  вернулся,  весь  пропитанный
йодом. Однажды он вызвал меня к себе в кабинет к шести  часам.  Вызов  был
обставлен  необычайно  торжественно:  во-первых,  Берни  послал  за   мной
мальчика-посыльного, хотя мы встречались в коридоре раз двадцать за  день;
во-вторых, он попросил свою секретаршу не беспокоить его другими делами во
время нашего разговора. Несомненно, тут затевалось что-то грандиозное.
   Весной у меня возникла  идея  организовать  кампанию  против  жестокого
обращения с животными. Тираж  поднялся  до  семисот  тысяч  и  держался  в
течение двух месяцев. Потом, когда подошло время летних отпусков, читатели
постепенно потеряли интерес к избитым собакам и бездомным кошкам, и  тираж
застыл где-то на уровне четырехсот тысяч. Теперь, восьмого августа,  Берни
заявил, что мы должны сделать сенсацию. "Осенний прорыв!" - воскликнул он,
накрыв ладонью вырезку из ежедневной газеты.
   Низкорослому  коренастому  Берни  было  за  пятьдесят.   Он   постоянно
находился в движении и излучал какую-то агрессивную  энергию.  Говорил  он
так громко и быстро, что ошеломленный собеседник не успевал осмыслить  его
слова. Правда, давать ответ и не требовалось, поскольку Берни  всегда  сам
отвечал на свои вопросы.
   - Прочти это!..
   Я пробежал  глазами  по  строчкам.  Где-то  в  Гаскони  на  ферме  "при
загадочных обстоятельствах" умерла  женщина.  Муж  возбудил  дело.  Соседи
говорят, что у женщины был любовник, который жил в пятнадцати километрах и
которого она только что бросила; люди видели, как он посещал известного  в
тех краях "целителя". Местная полиция провела расследование  (Берни:  "Вот
тут самое важное"), и под матрацем у этого парня была  найдена  фотография
женщины, проколотая вязальной иглой в том месте,  которое  соответствовало
расположению матки. Ее смерть наступила от внезапного воспаления матки.
   - А что, если это правда, старина?! Что, если там  есть  люди,  которые
способны убивать на расстоянии, пронзив вязальной иглой фотографию! В  век
межпланетных полетов! - Тут  Берни  грохнул  кулаком  по  столу  так,  что
подскочили лежавшие  на  нем  предметы.  -  Возвращение  к  средневековому
оккультизму. В наш век науки  и  прогресса!  Своего  рода  социологическая
компенсация... Тут с ходу не разобраться... Боже! Ты только  взгляни...  В
конце концов, это может оказаться интереснее, чем левые,  интереснее,  чем
Вьетнам!
   Я откинулся на спинку кресла  и  слушал,  расслабившись,  как  дзюдоист
перед броском. И столь же внимательно. Я знал все  приемы  Берни.  "Только
взгляни" - был одним из них. Когда Берни хотел убедить фотографа засесть с
телеобъективом у  окна  какой-нибудь  актрисы  или  репортера  -  вытянуть
сведения у пятилетнего ребенка о пьяных похождениях папаши,  -  он  всегда
говорил, что нужно взглянуть.  Отговорить  его  можно  было  только  одним
способом - предложить  что-то  другое:  какую-нибудь  нелепицу,  но  менее
нелепую, какую-нибудь грязь, но менее грязную. Это я и попробовал сделать.
   -  У  меня  тут  родилась  идея,  когда  пили  в   "Бильбоке":   тайная
проституция.
   - О, Серж, избавь меня от своих интеллектуальных фантазий!
   - Ты бывал в последнее время в клубах Сен-Жермена?
   - Тебе нужно...
   -  Ты  видел  всех  этих  птичек,  поджидающих  седовласых   донжуанов?
Пятьдесят процентов малышек, танцующих всю ночь напролет, продаются, чтобы
купить одежду в самой последней лавке... Это фантастическая тема, Андрэ!
   Я тоже мог применить прессинг, если меня вынуждали. Берни слушал, и  на
его лице появлялось такое скучное выражение, словно он только  что  извлек
меня из своей мусорной корзины.
   - Мы должны дать это как телерепортаж, - продолжал я,  -  поговорить  с
девочками, привести фотографа, чтобы он походил и поснимал всех подряд.
   - У меня есть для тебя другая работа, - устало сказал Берни.  -  Может,
ты будешь любезен послушать меня пять минут?
   Я опять откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза,  с  видом  человека,
который мужественно сражался и знает, что теперь его совесть чиста.
   Последнее  увлечение  Берни  было  самой  несуразной   идеей,   которая
когда-либо зарождалась в его голове. Чем больше  он  говорил,  тем  больше
убеждал самого  себя  в  том,  что  во  французской  деревне  возрождается
искусство чародейства.
   - Может, наступает новый золотой век крестьянской магии, старила!
   Он провел блестящее сравнение между черными африканцами,  перенимающими
нашу культуру, и нами, осваивающими культуру Африки. Один из  тех  великих
исторических обменов, последствия которого  невозможно  оценить,  пока  не
пройдут годы. Он шел дальше - он всегда шел дальше!
   - В конце концов, разве электричество и телевидение - в своем  роде  не
колдовство? Ты можешь объяснить  мне,  старина,  почему  свет  зажигается,
когда я нажимаю на  выключатель?  Все  это  таинственно,  и,  быть  может,
какой-нибудь деревенщина знает побольше, чем  нобелевский  лауреат.  -  Он
привел несколько примеров - он всегда приводил несколько примеров. Истории
о том, как у свиноматок рождаются мертвые поросята, как  у  коров  скисает
молоко и как дети падают в силосную яму в полнолуние.
   - Приворотное зелье, суккубы, Каббала - люди говорят об этих вещах  все
больше и больше... Я хочу, чтобы ты добрался до истины! И еще одно,  Серж.
- Он стоял и тыкал меня пальцем в грудь. - Надо ли  мне  говорить  это?  С
твоей культурой и так далее - в общем, ты тот парень, который нам нужен.
   Он всегда завершал свои блистательные тирады подобной грубой лестью.
   В восемь часов я встретился с Ким в баре "Сан-жен". С  пяти  до  девяти
часов там можно застать половину всех журналистов Парижа. Их усталые серые
фигуры внезапно появляются  в  дверях  и  так  же  внезапно  исчезают,  их
движения столь же призрачны, как график их работы. В их глазах всегда есть
какой-то мечтательный блеск - слабая  надежда  вырваться  из  безотрадного
круга. Еще туда приходят фотографы, постоянно бодрые и жизнерадостные:  им
достаточно нажать на кнопку, чтобы запечатлеть реальность,  которая  почти
всегда  ускользает  от  нас,  жалких  бумагомарателй.  Я  не  столь  рьяно
стремился вернуться к семейному  кругу,  просто  Ким  работала  в  том  же
здании. Она была  редактором  журнала  мод  в  Бюро  Женской  Моды  -  так
называлось французское отделение американского объединения  производителей
готовой одежды, - и поскольку у нас был только один автомобиль, я встречал
ее почти каждый день.
   Мне нравилось приходить сюда первым. Это была  одна  из  светлых  минут
моего дня. Я любил ждать Ким  -  так  в  театре  ждешь,  когда  поднимется
занавес. Я видел, как она  появляется  из  темноты  через  боковую  дверь,
которая  вела  в  вестибюль  здания.  Слегка  наклонившись   вперед,   она
оглядывала зал мягким близоруким взглядом, пока не замечала меня, -  тогда
все вдруг преображалось, словно в полутьме вспыхивал чудесный огонек.
   - Знаешь, что, - начала она в тот вечер, усевшись и взявшись  за  локон
своих длинных черных волос. - Я решила все это состричь.
   Я игнорировал проблему ее волос, которую мы обсуждали целыми  вечерами,
- молодая, очаровательная двадцатисемилетняя издательница модного журнала,
которой просто необходимо следовать причудам моды, и  по  уши  влюбленный,
консервативный тридцатишестилетний супруг, который не хотел ничего  менять
в том хрупком чуде, каким была наша совместная  жизнь,  опасаясь,  как  бы
малейшее изменение не повлекло за собой полный крах, как бы неведомые злые
силы не покарали нас за непочтение к естественному ходу вещей ("Суеверие в
век межпланетных полетов, старина!..")
   - А знаешь ли ты,  -  сказал  я,  -  что  завтра  ни  свет  ни  заря  я
отправляюсь в одну деревню в Пиренеях?
   - Какая-то история?
   - Да. Мистический триллер в версии Берни.
   Когда  я  рассказал  ей  редакторский  сюжет,  она  сказала,  что   это
фантастика, но  тем  не  менее  восприняла  все  с  энтузиазмом.  О,  этот
энтузиазм! Впервые я встретил Ким  в  Антибе  среди  крепостных  стен.  Ее
приводили  в  восторг  вещи,  которые  надоели  мне  до  смерти:  слушание
пластинок, заказывание выпивки и  кафе,  работа,  безделье,  разглядывание
людей и деревьев. В течение трех месяцев я находил ее несносной. Словно  у
меня в руках были тысячи мельчайших кусочков разноцветного  стекла.  Потом
однажды ночью (тогда я упорно следовал за новейшими открытиями  в  области
борьбы с раком, которые  были  главной  темой  осенней  кампании),  теплой
бессонной ночью, кусочки в головоломке сошлись, и я  понял,  что  они  все
принадлежат мне. Сейчас  мы  были  женаты  уже  четыре  года,  и  все  шло
наилучшим образом. Просто удивительно хорошо.
   Мы пообедали в итальянском  ресторане,  и  когда  я  платил  по  счету,
появился Канава, маленький и худощавый, с  блестящими  пьяными  глазами  и
прядью густых волнистых волос, падавшей на лоб. Мишель Канава был на  пять
лет старше меня и тоже работал в газете. Ему  досталась  скверная  работа:
скандальная хроника. Каждую ночь он  шлялся  из  одного  ночного  клуба  в
другой, пытаясь выведать, кто с кем спал и почему,  или  почему  не  спал.
Канава остановился у нашего столика, настойчиво приглашая нас на  открытие
нового клуба. "Клуб элиты, старина!" Но я сказал ему,  что  завтра  должен
встать на рассвете  и  проехать  четыреста  пятьдесят  миль,  дабы  узреть
скрытое лицо сельской элиты Гаскони.
   И мы раньше обычного пошли домой, занимались любовью,  легли  спать,  а
вечером следующего дня я был в Тузуне.



2

   Как правило, в подобных случаях используют один из двух приемов. Или вы
надеваете  серый  костюм  и  шныряете  туда-сюда  с  непроницаемым  видом,
наматывая на ус всю информацию, какая только подвернется. Или прибываете с
помпой и кидаетесь в самую гущу событий, взбудораживая все вокруг. Правда,
есть еще одно решение: вы устраиваетесь с  удобством  в  глубоком  кожаном
кресле в холле местной гостиницы, заказываете двойной скотч и  записываете
все, что приходит в голову, ничуть не беспокоясь о достоверности. Однако в
отеле Тузуна "Золотой лев" отсутствовало глубокое  кожаное  кресло.  Да  и
холла не было. Одно и то же помещение служило столовой, баром и  конторой,
и ставни на окнах никогда не открывались. На следующее  утро  после  моего
прибытия сам хозяин появился из кухни, вытер руки передником и  подал  мне
завтрак.
   Месье Лорагэ, заботясь об удобстве своих гостей, постоянно находился  в
движении. Он был похож на опытного регбиста.  Больше  всего  ему  хотелось
узнать, какую модель стиральной машины я рекламирую. Когда он узнал, что я
журналист и только что  прибыл  из  Парижа  для  расследования  истории  с
проколотой фотографией, его улыбка вдруг  исчезла,  углы  губ  опустились,
лицо стало серым. Не говоря ни слова он пошел к бару, взял бутылку вина  и
вернулся с двумя стаканами.
   - Вы не шутите? Вы действительно верите в эту историю?
   - А вы?
   - Вы там в Париже, - сказал он, наполняя стаканы, - думаете, что мы все
простаки, не так ли?
   - Мы в Париже тоже простаки, - заметил я.
   -  Послушайте...  До  войны  мы   были   субпрефектурой.   Нас   лишили
субпрефектуры. При Манде-Франсе здесь планировали провести автостраду.  Ее
чуть было не построили. Но планы изменились, и теперь она проходит за  сто
десять миль отсюда. Последние пять лет муниципальный совет борется за  то,
чтобы создать здесь индустриальную зону. Нашей молодежи приходится ехать в
Данс или Бордо, чтобы получить работу, некоторые уезжают за границу.  Все,
что у нас есть, - это туризм, да и то в середине августа  при  цене  сорок
пять франков за все - у меня еще есть  пустые  комнаты.  Вот  какие  здесь
дела. А вы только и можете  написать  в  своей  газете,  что  мы  верим  в
дьявола?
   Он говорил довольно громко.  Все  вокруг  постепенно  умолкли  и  стали
прислушиваться. Три человека у стойки бара со стаканами в  руках  смотрели
на меня  с  таким  видом,  словно  ожидали  сигнала  поставить  стаканы  и
линчевать меня.
   - Кто такой Бонафу? - спросил я.
   - Целитель. - Он предупредил мой следующий вопрос. - Езжайте по  дороге
на Сен-Жульен. Через две с половиной мили увидите дорогу налево. Там он  и
живет.
   - Кто местный доктор?
   - Казаль. Доктор Казаль. Третий дом в Проломе. Он вас примет,  не  надо
записываться. Хотите еще что-то узнать?
   - Да, - я встал, - что будет к ленчу?
   - Единственное утешение - это  обилие  еды.  И  еще  белое  вино.  Жаль
только, что оно не вывозится в другие районы.
   - Вино отличное, - похвалил я и даже причмокнул губами, чтобы доставить
ему удовольствие, но он уже устремился на кухню.
   Пятнадцать листов бумаги - лишь о них  я  думал,  пересекая  сквер  под
палящим солнцем. Пятнадцать страниц,  исписанных  мелким  почерком,  нужно
положить на стол Берни. Но что, черт возьми, я напишу на  этих  пятнадцати
страницах? Похоже, пятнадцати  строчек  достаточно,  чтобы  исчерпать  всю
тему.
   То, что называли Проломом, оказалось своего  рода  дорожкой,  огибавшей
поселок и  проходившей  вдоль  старых  крепостных  стен,  остатки  которых
торчали из травы. Мне предстояло покинуть душный зной сквера  и  пойти  по
каменистой  дорожке.  Обернувшись,  я  взглянул   на   собор.   Это   было
превосходное сооружение, совершенно неожиданное в подобном  месте.  Чистая
готика, с двумя асимметричными шпилями. Слишком красивый, слишком  большой
для этого сытого и  сонного  ярмарочного  города.  Сам  сквер,  окруженный
средневековыми арками, имел  небольшой  уклон  к  сторону  нижней,  сильно
вытянутой и совершенно пустынной части города. Направо от сквера стоял дом
с закрытыми ставнями,  построенный  в  прошлом  веке.  Краска  на  ставнях
облупилась, и маленький садик перед домом зарос травой и кустами  ежевики.
Это был третий пустой дом, который мне сегодня попался.
   Внезапно  тишину  прорезал  торжествующий  крик  скрытого  за  высокими
деревьями петуха. У меня возникло странное чувство, будто  этот  надменный
голос вдали дважды прокричал мое имя. Я  пожал  плечами  и  пошел  дальше.
Дойдя  до  конца  склона,  я  обнаружил,  что  нахожусь  довольно  высоко.
Оказывается, я еще не достиг долины. Дорога здесь  немного  расширялась  и
шла вниз, образуя настоящий пролом в холме. Долина лежала внизу, и  солнце
там палило нещадно, но в Проломе меня  защищала  тень  высоких  лип  с  их
пьянящим ароматом.
   Я шел медленной вялой походкой, совсем не так, как ходил в  Париже,  во
всем теле ощущались легкость и покой, мысли разбредались. Один  лишь  слух
оставался настороже - звуки здесь были редкими и отчетливыми: собачий лай,
шум молотилки, оклики  людей,  и  вдруг  совсем  рядом  -  низкое  гудение
ошалевшего майского жука.
   Минут десять мне не попадалось ни одного  дома,  потом  они  неожиданно
выросли за поворотом целым скопищем, самый большой - докторский. Дверь мне
открыла пожилая женщина. Она попросила подождать немного в коридоре, затем
провела меня прямо в  кабинет.  Здесь,  в  Тузуне,  отсутствовали  комнаты
ожидания - некому было ожидать.
   Доктор Казаль  оказался  высоким  человеком  средних  лет,  с  большими
сильными руками. У него был старомодный стоячий  воротничок,  какие  можно
увидеть  на  дагерротипах.   Меня   встретил   с   удивленным,   несколько
настороженным видом.
   Когда я объяснил цель своего визита, доктор подошел к двери и  попросил
старую экономку принести графин с вином и два стакана.
   - У нас это вино называют песочным, - пояснил он. - Хотя на самом  деле
виноград не растет на песке. Просто так говорится.
   Вино у него оказалось лучше, чем в отеле. Я  словно  пил  свежую  воду,
пронизанную солнечными лучами.
   - Что касается этой женщины - у нее был рак матки. Диагноз поставили за
три месяца до смерти. Опухоль развилась очень быстро. Вероятно оттого, что
больная была молода - всего тридцать пять лет.
   - Вы лечили ее?
   - О, ее лечение... Ее лечил Бонафу, как и всех.
   - Знахарь?
   - Да... Он давал ей чай из трав. Делал какой-то массаж. Большого  вреда
в этом нет.
   - А этот парень с фермы?
   - Он итальянец. Сельскохозяйственный рабочий, работает  на  Меридаке  -
это большая ферма на холме Сен-Мишель.
   В продолжение своего рассказа он указывал на  различные  географические
объекты в пределах оконной рамы.
   - Однажды муж узнал, что итальянец ее любовник. Он пришел  в  ярость  и
потребовал, чтобы она порвала с этим  типом.  Что  она  и  сделала.  Через
месяц, когда она заболела, итальянец стал  всем  говорить,  будто  на  нее
наложено заклятье. Вполне естественно, как вы считаете?
   - Естественно?..
   - Знаете, мы тут немного отстали в деревне... Здесь вроде как в Африке.
Когда у вас появляются проблемы, вы идете к местному колдуну.
   - Бонафу тоже колдун?
   - Не он один... В колдунах здесь нет недостатка.
   Доктор все время улыбался. Как видно, эта история казалась  ему  ужасно
забавной. Но было и еще кое-что - похоже, он сам верил в нее...
   - Значит, вы идете к колдуну?..
   - Не сразу. Если заболеет теленок или корова, первым делом  вы  вешаете
над  дверью  веточку  остролиста.  Если  это  не   подействует,   пробуете
произнести  заклинание.  Если  опять  ничего  не  получается,  тогда   уже
посылаете за ветеринаром. Но к тому времени обычно бывает слишком  поздно.
Иногда вызывают полицию. Что и произошло в  данном  случае.  Муж  возбудил
дело против любовника.  Следователь  в  Даксе  приказал  обыскать  комнату
итальянца. Что еще он мог сделать? Полиция произвела  обыск  и  обнаружила
под матрацем фотографию женщины.
   - Проколотую?
   - Проколотую.
   - И что потом?
   - Потом?..  Потом  парень  был  допрошен.  И  надо  вам  сказать,  один
свидетель видел, как итальянец два раза в сумерках ходил к Бонафу.
   - И как он это объяснил?
   - Сказал, что лечил свое колено.
   - А дальше?
   -  Ничего  особенного.  Его  отпустили.  Проколотая  фотография  -   не
доказательство. Вы же  понимаете,  в  уголовном  кодексе  не  говорится  о
колдовстве.
   - Значит, история на этом кончается?
   - Боюсь, что так...
   И все же после ленча - после храброй атаки на паштет,  местную  форель,
тушеную телятину со щавелем и прочие кулинарные произведения месье  Лорагэ
- я зашел в полицейский участок. Он находился на другом конце города,  где
все казалось безобразным в сравнении со старым кварталом, грезившим  былым
великолепием. Полицейский участок был еще непригляднее  других  зданий,  и
встретивший меня сержант чем-то напоминал печального  коня.  Эту  рутинную
процедуру следовало совершить только  для  того,  чтобы  отчитаться  перед
Берни. Я ничего не ожидал от  полиции,  кроме  обычного  занятого  вида  и
несколько высокомерного тона. Сержант  рассказал  ту  же  историю,  что  и
Казаль, с небольшими деталями и некоторыми  общими  замечаниями  о  низкой
производительности местного населения.
   - Почему они не работают? - спрашивал