на
него не мигая темными, неверящими, испуганными глазами.
   - Борис... я знала, что ты придешь. Мы поговорим.  Никого  нет  дома...
Проходи, пожалуйста. Я знала...
   А он, покачиваясь, неожиданно упал на колени перед ней и, пригибая ее к
себе за теплую талию,  крепко  прижимаясь  лицом  к  ее  ногам,  заговорил
отрывисто, с отчаянием, с мольбой:
   - Майя! Ты только пойми меня... Майя, я не мог раньше... Я не знаю, что
мне делать... Что мне делать?
   - Ты пьян? -  чуть  не  плача,  проговорила  она  и  почти  со  страхом
отстранилась от него. - Ты не приходил, а я... Я одна... целыми днями  жду
тебя, не хожу в институт. Ты  ничего  не  знаешь  -  у  меня  должен  быть
ребенок!..
   Она заплакала, жалко, беспомощно, зажимая рот  ладонью,  отворачиваясь,
пряча от него лицо.
   "Вот оно... Это выход! - подумал Борис. - Только здесь я нужен,  только
здесь!"
   И,  обнимая,  целуя  ее  колени,  он  говорил   исступленно   охрипшим,
задыхающимся шепотом:
   - Я давно хотел... Теперь ты моя. Я только тебя люблю,  только  ты  мне
нужна. Ты понимаешь меня, понимаешь?..



24

   Когда они взбежали на горбатый  мостик,  видя  сверху  танцующих  возле
летней эстрады, праздничное гулянье в парке было в разгаре -  серии  ракет
взлетали в черное уже небо, искры разноцветной  пылью  осыпались  в  тихие
осенние пруды, на крыши сиротливо пустынных купален, заброшенных до  лета;
опускаясь с  высоты,  трескучий  фейерверк  медленно  угасал  над  темными
деревьями, над аллеями, над куполом  этой  летней  эстрады,  где  хаотично
шевелилась толпа, гремел духовой оркестр.
   В этот день он впервые зашел к Вале домой, зная, что здесь жил  капитан
Мельниченко, и не без волнения ожидал официального приема, но вынужден был
полчаса просидеть один в столовой, потому что Валя, впустив его, сейчас же
ушла в свою комнату, прокричав оттуда:
   - Алеша, пострадай, я переодеваюсь! Пепельница на тумбочке, возьми!
   Он, благодарный ей за эту нехитрую догадливость, нашел пепельницу и тут
же почувствовал странное облегчение оттого, что все оказалось  проще,  чем
ожидал, оттого, что он будто считался частым гостем  в  этом  доме.  Затем
кто-то поскребся в дверь, и, лапой надавив на нее,  в  столовую  из  кухни
пролез сквозь щель огромный заспанный кот, лениво мяукнул, с  любопытством
пожмурился на Алексея и, замурлыкав, стал делать восьмерки вокруг его ног,
потерся боком о шпору и после  этого  изучающе  понюхал  ее,  стараясь  не
наколоть себе нос.
   - Кто ты? Как зовут тебя? - спросил Алексей и потрепал  кота.  -  Давай
познакомимся, что ли?
   - Алеша, ты истомился? Я уже...
   Дверь в другую комнату была полуоткрыта, и он услышал, как  там  ожили,
простучали каблуки, и вышла  Валя,  уже  одетая,  готовая;  летнее  солнце
оставило на ее волосах свои следы - они стали еще светлее; и эти волосы, и
не совсем пропавший загар на ее лице напомнили ему вдруг о том знойном дне
и о той июльской грозе  за  городом,  когда  от  ее  влажных  волос  пахло
дождевой свежестью, увядшей ромашкой и  он  обнимал  ее  за  вздрагивающие
плечи, целуя ее холодные губы... Он все поглаживал тершегося о шпору кота,
не мог сразу избавиться от того ощущения ее мокрых волос, ее губ,  а  она,
оглядев себя, подтянуто прошлась перед ним.
   - Хочу быть красивой ради тебя, цени это! Знаю, что ты плохо  танцуешь,
но сегодня я командую, и ты полностью будешь мне подчиняться. Согласен?
   В тот миг, когда над эстрадой с шипением, потрескиванием широкой  стаей
всплыла  серия  ракет,  озарила  воду  и  деревья,  рассыпалась  мерцающим
фантастическим светом и длинные огни стали  падать  в  пруд,  как  кометы,
Алексей проводил зеленые нити взглядом, обернулся к Вале, спросил:
   - Ты, конечно, хочешь танцевать?
   - Знаешь, -  ответила  Валя  решительно,  -  я  сейчас  сниму  туфлю  и
подфутболю ее в пруд. Не до танцев...
   - А что случилось?
   -  Ужасно  жмет.  Знаешь,  иногда  новые  туфли  могут  испортить   все
настроение. Что с ней делать? Досада какая!
   - Подожди,  -  сказал  Алексей.  -  Дай  я  посмотрю.  Может  быть,  мы
что-нибудь придумаем...
   - Ничего ты с ней не сделаешь.
   - Я все-таки попробую.
   - Ну попробуй! Можно, я обопрусь на тебя?
   Она слегка оперлась рукой на его плечо, нагнулась, потом, балансируя на
одной ноге, посмотрела на снятую туфлю, проговорила со вздохом:
   - Вот! - и, теперь уже крепко опершись на его плечо, вспрыгнула и  села
на перила мостика, подобрала под себя ногу в чулке.
   - Держись за меня и не упади в пруд, я сейчас, - сказал Алексей.
   Ее глаза с улыбкой задержались на его лице, а он сосредоточенно  вертел
туфлю в руках, сначала не зная, что с ней делать,  туфля  же  еще  хранила
живое тепло, была узенькой, лаковой, какой-то беспомощной от этого - и он,
ни разу в жизни не имея дела с этими  хрупкими  женскими  вещами,  наконец
решился и начал растягивать задник осторожно; что-то  треснуло  в  ней,  и
Валя ахнула даже.
   - Ну конечно! Теперь я осталась совсем без ничего.  Надо  же  приложить
свою силу. Это ведь туфля - не орудие!  Дай,  пожалуйста,  иначе  останусь
босиком... - Она спрыгнула с перил, потопала надетой туфлей, договорила  с
опущенными ресницами: - Ну ладно уж. Спасибо, - и, прощая, подняла на него
глаза, словно чем-то синим осветив на миг, а он, мысленно  ругая  себя  за
свою медвежью услугу, готовый сказать, что его фронтовых денег, полученных
за подбитые танки, хватит на десяток пар туфель, взял ее под руку, спросил
с озадаченностью:
   - Все-таки тебе можно так ходить?
   - Конечно. Пошли, - закивала она. - Но, знаешь, танцевать не будем.
   Они брели по аллеям мимо толп  танцующих,  среди  потока  масок,  среди
смеха  и  огней;  им  обоим  было   тревожно   немного:   Алексею   -   от
рассеянно-ласкового, затуманенного взгляда Вали, оттого, что покорная рука
ее доверительно лежала на его рукаве; ей - оттого, что казалось, будто она
снова плывет с ним по той теплой реке, как в ту звездную ночь, а под  ними
жуткая, чернеющая глубина.
   - Ты что-нибудь помнишь? - спросила она шепотом.
   - Все.
   Впереди над вершинами деревьев катился, мчась на одном месте,  огненный
круг "чертова колеса", там разносился озорной визг, и  Валя,  сильно  сжав
локоть Алексея, снова сказала шепотом:
   - Нет, ты ничего не помнишь.
   Здесь откуда-то из  толпы  неожиданно  вынырнули  Виктор  Зимин  и  Ким
Карапетянц,  оба  потные,  на  погонах  поблескивало  конфетти,  закричали
одновременно:
   - Дмитриев! -  Но,  заметив  Валю,  тотчас  же  переглянулись,  сделали
углубленно-серьезные лица, и Зимин покраснел. - А-а, ты не один! Извините,
пожалуйста!
   - Это мои друзья, - представил Алексей. - Познакомьтесь!
   Валя протянула руку, сказала:
   - Я рада...
   Зимин и Карапетянц, разом вытянувшись, откозыряли, поочередно пожали ее
руку и, чувствуя крепкое  ответное  пожатие,  несколько  смущенно  назвали
фамилии, потом подумали и назвали свои имена.
   - Где вы были? - спросил Алексей и  чуть  не  засмеялся,  уловив  после
своего вопроса неловкое переминание товарищей.
   - Мы? - спросил Карапетянц солидно.
   -  Мы?  -  спросил  Зимин  и  скосился  на  "чертово  колесо",   однако
Карапетянц, предупреждая его, кашлянул дипломатично.
   - Вы были на "чертовом колесе"? - сразу догадалась Валя. - Хорошо там?
   - О, замечательно! - с искренним восторгом воскликнул  Зимин.  -  Очень
хорошо! Знаете, оттуда весь парк виден, ракеты, огни!..
   Карапетянц  же,  не  разделяя  этого  восторга,  договорил   совершенно
серьезно:
   - А когда кто-то завизжал в другой кабине, Витя хотел открыть дверцу и,
понимаешь, спасать!
   - Вот уж не так... Зачем ты  преувеличиваешь  как-то...  -  сконфузился
Зимин. - Ну, до свидания, мы должны идти, Ким. Нам надо. -  И  необъяснимо
почему обратился к Вале по всей форме: - Разрешите идти?
   - Конечно.
   Они так же мгновенно исчезли в толпе, как и появились, и  Валя  сказала
улыбаясь:
   - Какие славные ребята! Это самые младшие?
   - Самые младшие.
   Слева, на площадке аттракционов, колыхалась под фонарями  толпа;  возле
нее шныряющими стайками бегали  мальчишки,  лезли  на  деревья,  на  спины
людей, стараясь через их головы увидеть все,  что  делалось  за  барьером;
соединенный хохот и гул голосов волной проходил по  сгрудившейся  толпе  и
замирал; иногда в короткой тишине слышались вопросы:
   - Промазал? Промазал?
   - Что здесь происходит?  -  спросил  Алексей  какого-то  бедового  вида
остроносого мальчишку в кепке с пуговкой.
   - Соревнование снайперов, товарищ военный! Гляньте-ка!
   - Давай посмотрим, - предложила Валя. - Это интересно.
   Они протиснулись сквозь толпу к перилам, потом услышали один за  другим
сухие  и  звонкие  щелчки,  увидели  холодную  глубину  тира,   освещенную
электрическими лампочками;  сразу  чуть-чуть  запахло  порохом  и  мокрыми
опилками. Оказывается, стреляли двое военных; один из них, судя по эмблеме
на погонах, курсант автомобильного  училища,  с  неподвижным,  равнодушным
лицом, белобровый,  весь  как  бы  непроницаемый,  стоял  перед  барьером,
опершись на духовое ружье, в уголке тонкого рта зажата потухшая  папироса;
новенькая фуражка была сдвинута  на  затылок;  другой  -  лежа  грудью  на
барьере, со старанием целился, долго  устраивая  локоть,  шинель  неуклюже
коробилась на широкой его спине.
   Раздался выстрел. Пулька щелкнула в глубине тира.
   По толпе наблюдателей опять прокатился шум, хохоток, вокруг  на  разные
голоса неистово закричали мальчишки:
   - Мазила! В белый свет как в копейку! Куда стреляет?
   - Пушку ему дайте, он из пушки трахнет!
   Довольно пожилой, усатый, кряжистый человек  в  солдатской  шинели  без
погон и без ремня слегка толкнул плечом Алексея,  выговорил  с  азартом  и
огорчением:
   - Что ж это, а? Шестой раз  мажет!  Ишь  новую  моду  взял!  Из  вашего
училища, должно?
   - Да, артиллерист, Алеша, смотри, - сказала Валя. - Ты его знаешь?
   Стрелявший положил ружье, потирая пальцем переносицу,  полуобернулся  к
зрителям, и Алексей, к своему удивлению, узнал Полукарова - тот, как будто
не видя толпы позади барьера, не слыша криков мальчишек,  все  потирал  на
переносице след от очков, не выказывая никакой заботы.  "Что  его  занесло
сюда?"  -  подумал  Алексей  сначала  недовольно,  но  тут  же  при   виде
заведующего тиром  не  мог  сдержаться  и  рассмеялся.  Заведующий  тиром,
круглый, лысый,  как  бильярдный  шар,  театрально  разведя  руками  перед
Полукаровым, подкатился на коротких ножках к автомобилисту, услужливо и  с
особой ловкостью зарядил ружье и послал в глубину тира воздушный поцелуй.
   - Прошу снайперский выстрелик!
   В ответ автомобилист промычал невнятное, пожевывая папиросу,  вроде  бы
совсем неохотно уперся локтями в барьер - и мгновенно  выстрелил.  Дальняя
фигурка медведя кувыркнулась среди мишеней. Зрители загудели:
   - Враз поддел, глаз вострый! Главную мишень колупнул!
   - Вот этот... по-нашему! - одобрительно крякнув, заявил усатый человек.
- Эх, артиллерист! Бе-еда. Стрелок с тыловой кухни!
   - Ты знаешь этого артиллериста? - повторила Валя. - Ты почему  смеялся,
Алеша? Он кто?
   - Очень хорошо знаю, - ответил Алексей, затем стиснул ей  руку,  и  она
заметила: лицо его чуть-чуть  изменилось.  -  Валюта,  подожди  минуту.  Я
сейчас, - сказал он  и  с  тем  же  выражением  лица  подлез  под  перила,
приблизился к  самому  барьеру,  встреченный  неудовольствием  заведующего
тиром:
   - Товарищ дорогой артиллерист, тут соблюдать порядок надобно, прошу вас
культурно!..
   - Мы вместе, - сказал Алексей. - Все будет как надо.
   Была  очередь  Полукарова,  и  он  уже  навалился  грудью  на   барьер,
приготавливаясь  стрелять,  но,  отвлеченный  административным  замечанием
заведующего  тиром,  повернул  большую  свою  голову,  близоруко   щурясь,
проговорил:
   - Дмитриев? Ты чего? Откуда ты?
   - Дай, Женя, я достреляю твои патроны,  устал  ждать  свою  очередь,  -
вполголоса сказал Алексей. - Это таким образом можно сделать? -  обратился
он  к  заведующему  тиром.  -  Надеюсь,   это   не   нарушит   культурного
обслуживания?
   - Это ваше личное дело, за патроны заплачено...
   Заведующий с приятностью в лице пожал округлыми  плечами;  автомобилист
же   смерил   Алексея   заинтересованно-оценивающим   взглядом,   выплюнул
изжеванную папиросу, одним щелчком мизинца  сдвинул  фуражку  на  затылок,
теперь она держалась на его голове лишь чудом,  но  спросил  довольно-таки
безразлично:
   - Свежие артиллерийские силы? Или хочешь закрыть грудью амбразуру?
   - Попробую. - Алексей отстранил Полукарова, взял ружье, оглядел мишени.
- В какие фигуры можно стрелять?
   - На выбор хочешь? - по-прежнему без эмоций  удивился  автомобилист.  -
Давай. В трубу крейсера. В бегущего волка... В  крутящуюся  мельницу.  Даю
пять форы... Начинай!
   - Форы не  нужно,  -  ответил  Алексей  и,  наслаждаясь  этим  моментом
предвкушения, сам зарядил два ружья. - Начнем, - быстро проговорил  он  и,
тщательно прицелясь, стоя выстрелил. - Раз, - сказал  Алексей.  -  Считай,
автомобилист...
   - Ай-яй-яй! - ответил вместо автомобилиста заведующий тиром.
   Труба крейсера упала. Алексей тотчас поднял  другое  ружье  -  и  после
второго  звонкого  щелчка  в  глубине  тира  вращающиеся  крылья  мельницы
скрипнули и остановились. За спиной было тихо -  ни  шепота,  ни  возгласа
одобрения. Автомобилист, по-гусиному вытянув шею в сторону мишеней, резким
жестом надвинул козырек фуражки на  брови,  но,  сдержавшись,  протянул  с
ленцой в голосе:
   - От сотрясений валятся. Хите-ер!
   - Правильно, кто-то из артиллеристов тир качает, - согласился  Алексей.
- Сколько еще  осталось  несбитых  фигур?  Две?  Полукаров,  дай  мне  два
патрона.
   - Ай-яй-яй, два патрона?
   Заведующий тиром с услужливой торопливостью  высыпал  перед  ним  кучку
патронов, и Алексей,  испытывая  прежнее  удовольствие  от  своей  веселой
уверенности, опять зарядил  два  ружья.  Затем,  поочередно  поднимая  их,
выстрелил по оставшимся мишеням. Дважды щелкнули пульки будто по возникшей
недоверчивой тишине, и тут  первыми  разом  засвистели,  заорали,  как  на
стадионе, мальчишки, задвигались в толпе,  когда  он,  положив  на  барьер
ружье, спросил автомобилиста:
   - Теперь все?
   - Тама! Точно! Ни одной мишени! - подтвердило несколько голосов.
   Уже полностью удовлетворенный,  Алексей  перепрыгнул  через  перила;  и
Валя, поджидая  его  возле  тира,  с  изумлением  увидела,  как  мальчишки
закипевшим водоворотом закрутились перед ним, дружно крича: "Как  фамилия?
Как фамилия? Вы снайпер?" - тогда  он  сказал  им  что-то;  один  из  них,
бедового вида, в кепке с пуговкой, ответил  "Есть!"  -  и  водоворот  этот
двинулся по аллее в сторону набережной.
   - Ты хвастунишка! - улыбаясь, заговорила Валя. - Ты же  испортил  жизнь
автомобилисту, видишь, он куда-то исчез. Он умрет от огорчения... Придет в
училище, ляжет на кровать и умрет от горестных воспоминаний. Ой, не могу!
   Она так засмеялась, что слезы выступили на ресницах.
   - Как он надвинул козырек  на  глаза!  Словно  его  кто-то  по  затылку
ударил!
   В это время к ним подошел  Полукаров;  хмурый,  взъерошенный,  виновато
щурясь,  он  хотел  что-то  сказать  Алексею,  но   не   сказал   и   стал
раскланиваться  с   подчеркнутой   воспитанностью,   стесненный,   видимо,
присутствием Вали.
   - Ладно, Женя, прости, что я тебе помешал, но, кажется, все в  порядке,
- проговорил Алексей.
   - Он так плохо стреляет? - разочарованно спросила Валя, когда они пошли
по аллее, не выбирая заранее направления.
   - Он близорук. Стеснялся надеть очки, наверно.
   Валя сказала тихо, взяв его под руку:
   - А каков ты, хвастун, а? Правда, ты сумел расположить сердца  зрителей
к себе. Я все видела.
   Он ответил полушутливо:
   - Я этого и хотел. Пусть знают, как стреляют артиллеристы. Это все-таки
марка фирмы.
   - На войне тоже была эта марка фирмы?
   - Да. Только на войне далеко до хвастовства. Там  было  дело.  Нет,  не
дело, а страшная работа.
   Над деревьями небо фиолетово вспыхнуло,  раскололось  фейерверком;  они
оба посмотрели туда, и Алексей, проследив за дымными нитями впереди, после
короткого молчания заговорил снова:
   - Странно самому - даже вот эти ракеты напоминают  ночь  на  передовой,
хотя я совершенно ясно знаю, что войны нет, что я с тобой в  парке  и  все
отлично... А насчет стрельбы ты не думай, что я стреляю особенно.  Правда,
до артиллерии я случайно месяц пробыл в снайперской, но снайпера  из  меня
не получилось. Кстати, мой друг Толя Дроздов за тридцать шагов попадает из
пистолета в гривенник... Без всякой снайперской школы.  Прекрасно  стрелял
Борис из автомата. У него очень точный глаз.
   Замедляя  шаги,  Валя  прикусила  губу,  сбоку  наблюдая  за  Алексеем,
спросила:
   - А ты наконец можешь мне сказать, что у вас произошло с Борисом?  Ведь
что-то произошло? Или это тайна?
   - Нет, это не тайна, - ответил Алексей. - Но мне не хочется говорить об
этом. Просто, когда теряешь друга, становишься как-то беднее. Это я понял.
   Тут  из  боковой  аллеи  с  шумом,  топотом  подбежала  к  ним   группа
запыхавшихся мальчишек, и,  как  показалось  Вале,  предводитель  их,  тот
самый, бедового вида, в клетчатой кепке с  пуговкой,  возбужденно  шмыгнул
носом, выпятил по-военному грудь и, задыхаясь от усердия, выкрикнул:
   - Товарищ снайпер, ваши товарищи на набережной. Там много курсантов  из
артиллерийского училища! Ваше приказание выполнено!
   Валя только повела удивленными смеющимися глазами на Алексея, а он даже
не улыбнулся, приложил руку к козырьку, ответил без тени шутки:
   - Спасибо, друзья, можете идти.
   - Есть идти! - И мальчишки эти,  видимо  весьма  довольные  выполненным
приказанием,  гурьбой  кинулись  назад  к  боковой  аллее  в   направлении
аттракционов.
   А эта дальняя глухая аллея, по которой шли они  без  направления,  была
темноватой, как шалаш, засыпанной кучами  давно  опавшей  листвы,  и  было
непонятно, как мальчишки нашли здесь  Алексея.  По-осеннему  тут  шуршало,
похрустывало под ногами,  горел  одинокий  фонарь  в  черных  ветвях,  над
безлюдными скамейками, и везде: в шорохе  листьев,  в  запахе  сырости,  в
оголенном свете фонаря - был ноябрь.
   - Вот видишь, - вдруг сказал Алексей весело, - мальчишки,  оказывается,
все  знают.  Пойдем,  познакомлю  тебя  с  друзьями.   Они   должны   тебе
понравиться, я уверен. Толя Дроздов, Саша Гребнин, Миша Луц, Степанов.  Ты
их увидишь.
   Справа был маленький пруд, в нем отраженно качался у  берега  искристый
круг фонаря, на середине загорались и гасли отдаленные звезды ракет, а под
обрывом, в густо-темной недвижной воде собрались целые плоты из кленовых и
каштановых листьев, и дуло пронизывающим холодком от этого  уже  нелетнего
пруда.
   - Мальчишки, снайпер... черт знает что! - проговорила Валя и неожиданно
повернулась к нему, взялась за борта шинели, коснулась губами его щеки.  -
Ты знаешь... я тебя сегодня особенно люблю.



25

   В двенадцать часов дня капитан  Мельниченко  начал  обход  дивизиона  и
только в половине второго спустился в офицерскую раздевалку, надел шинель,
вышел в главный вестибюль.
   Стоял солнечный день в предвременье мороза.
   Был час обеденного перерыва, затихший во время занятий училищный корпус
наполнялся  жизнью:  зазвучали  голоса  в  кубриках  батарей,  застилались
папиросным  дымом  курилки,  в  комнату  оружия  несли  буссоли,  прицелы,
артиллерийские круги, планшеты,  а  на  дворе,  возле  гаража,  натруженно
ревели моторы; курсанты, вернувшиеся с полевых учений, отцепляли орудия от
машин, вкатывали их в автопарк. По этажам пронеслась команда дежурного  по
дивизиону:
   - Приготовиться к обеду!
   Мельниченко стоял в главном  вестибюле,  пропуская  мимо  себя  огневые
взводы, отвечая то и дело  на  приветствия,  -  ждал,  пока  пройдет  весь
дивизион