й  в  ожидании  поезда  сидела  какая-то  женщина  с
трехлетней  дочкой.  Женщина,  по-видимому  очень  уставшая,   то   и   дело
задремывала. Зато девочка глаз не могла оторват ь от четвероногого  артиста.
Чтобы лучше его видеть, она рискнула даже отойти от матери.
   В это время, известив о себе гудком, по первому пути  проходил  резервный
паровоз "ФД". Длинная, покрашенная свежей зеленой краской машина шла  быстро
и почти бесшумно.
   - Голос! - скомандовал вошедший в раж и  не  видевший  никого  и  ничего,
кроме Зои, Дыходымов. - Бокс, голос!
   Азарт  хозяина  передался  Боксу,  и  он  гавкнул   несколько   раз   так
оглушительно, что даже взрослые зрители шарахнулись в  сторону,  девочка  же
кинулась бежать не разбирая направления. Из двух зол -  очень  страшного  на
вид пса и бесшумно катившегося паровоза - он а выбрала то, что  казалось  ей
наименьшим, - паровоз - и побежала к краю перрона. Зоя отчетливо видела, как
мелькнуло красное платьишко падавшей на рельсы девочки.
   Не  только  Зоя,  но  и  все  присутствующие,  кроме  одного  Дыходымова,
оцепенели от ужаса. Огромная машина судорожно затряслась от усилия тормозов,
пытавшихся сковать страшную силу инерции. Мать девочки, приведенная  в  себя
лаем Бокса и криками пассажиров, вско  чила  и  бросилась  за  дочерью,  под
колеса еще не остановившегося паровоза.
   Случай был не таков,  чтобы  его  можно  было  спокойно  наблюдать  из-за
стеклянной стены! Бросив киоск вместе с товарами  на  произвол  судьбы,  Зоя
кинулась навстречу событиям (при этом она по чистой случайности задела рукой
физиономию попавшегося ей на пути Дых одымова) и вовремя успела  схватить  и
оттащить от края перрона обезумевшую женщину. В следующую секунду они обе  -
и Зоя, и  мать  девочки  -  исчезли  в  облаке  густого  пара,  выброшенного
паровозом...

   Зоя была моложе и сильней своей противницы,  но  ею  руководил  спокойный
рассудок; мать же девочки действовала по велению слепого инстинкта... В  Зое
она видела в  эту  минуту  самого  заклятого,  самого  непримиримого  врага,
пытавшегося разлучить ее с дочерью. Зо я только удерживала  женщину,  та  же
била ее, царапала ей лицо и пыталась кусать руки.
   Но паровозный пар быстро рассеялся, и на глазах у  всех  произошло  чудо.
Сзади остановившегося паровоза поднялся небольшой красный комочек. Это  была
девочка, поставленная на край перрона чьими-то очень грязными, но несомненно
сильными и добрыми руками. Эти руки показались Зое знакомыми. Она  сразу  же
отпустила женщину, а та, схватив ревущую девочку, побежала  по  перрону  так
быстро, будто им грозила новая опасность.
   Кто был виноват  во  всей  этой  истории?  Многие  были  виноваты:  мать,
задремавшая и переставшая следить за  девочкой,  Бокс,  с  излишним  рвением
выполнявший приказания хозяина. Его хозяин. Возможно, в какой-то  мере  были
виноваты машинист паровоза и люди, обязан ные следить за  порядком.  Но  все
произошло так быстро, что вина машиниста и транспортной милиции была не  так
уж велика. Они могли вмешаться в ход событий только с опозданием.  Машинист,
переживший несколько страшных секунд, это и сделал.
   - Чья собака? - спросил он, выскакивая из будки, хотя вопрос был излишен:
конец сворки находился в руках Дыходымова.
   - Вон со станции, негодяй! - неожиданно выкрикнул машинист. -  Чтоб  духу
твоего здесь не было, бездельник!
   Это приказание Дыходымовым сразу выполнено  не  было,  возможно,  по  той
причине, что он утратил присутствие духа еще раньше.
   Тогда, схватив собаковладельца за шиворот, машинист повернул его лицом  к
"Выходу в город" и проводил ударом под зад. Обретя таким образом способность
двигаться, Арсений Дыходымов рысью побежал в заданном направлении.
   Если можно было  найти  виновников  несостоявшегося  происшествия,  то  о
людях, сумевших его предотвратить,  не  могло  быть  спора.  Это  была  Зоя,
удержавшая женщину от намерения  броситься  под  паровоз,  и...  Но  кто  же
выхватил из-под колес паровоза девочку  и  затем  ,  когда  паровоз  прошел,
вернул ее на перрон?
   Пока судили да рядили, его и след простыл!.. Могла бы  сказать  по  этому
поводу кое-что одна Зоя, но она,  исцарапанная,  окровавленная,  с  запухшим
глазом, горько плакала и не могла ничего выговорить. Продолжала  она  горько
плакать и при перевязке на медпункт е, и позже, сидя в темном киоске...
   Если вначале Зоя плакала от боли, то Потом от обиды и одиночества.
   Заходил к ней, правда, директор Николай Иванович, но не сумел  ни  одного
теплого слова сказать, только по обыкновению "однакнул":
   - После такого случая тебе, однако, отдохнуть надо. Иди домой, успокойся,
а мы, однако, здесь без тебя обойдемся...
   И все так! Все норовят обойтись без нее, никому она не нужна! Пришли было
соседки киоскерши. Поговорили две минуты о Зоиных ушибах и царапинах и сразу
же перевели разговор на полиартрит...
   Уходя, тоже посоветовали пойти домой. И невдомек им было, что и дома  Зоя
одна-одинешенька. Если бы Валя была - дело другое, но вот  уже  две  недели,
как Валя уехала на каникулы в родную Хакассию...
   Выплакав все слезы, Зоя притихла. Сидит в темном киоске  и  видит  сквозь
стекла, как плавно и спокойно,  точно  по  рельсам,  катится,  идет  обычная
вечерняя жизнь.
   Как легко можно обойтись без Зои! Нет ее - и никому нет дела. Пассажиры с
подошедшего поезда проходят мимо закрытого киоска, как мимо пустого места...
   Внезапно на Зою падает тень. Кто-то, приложив ладонь  козырьком  ко  лбу,
всматривается через стекло, потом обходит  киоск  сбоку.  Дверь  заперта  на
крючок, но подошедший потихоньку стучится пальцем.
   - Хозяйка дома?
   Постучался бы кто другой - ни за что не открыла бы дверь  настроенная  на
грустный лад Зоя, но голос знакомый. Тому, кто спас ребенка, Зоя не может не
ответить.
   - Я здесь, - говорит она, откидывая крючок и чуть-чуть приоткрывая дверь:
ей не хочется показывать забинтованную голову и запухший глаз.
   - Слышал, не повезло тебе, одна ты пострадавшая оказалась?
   В голосе звучит непритворное сочувствие, и Зоя озабоченно спрашивает:
   - Ты-то ужинал сегодня?
   - Не до того было.
   - Пирожки остались. Может, закусишь?..
   - Так и решил: либо у тебя ужинать буду, либо голодным останусь.
   - А здесь тебя искали, -  вспоминает  Зоя.  -  Хотят  тебе  благодарность
вынести.
   - Ну их с благодарностью! Я и без благодарности знаю, когда и что делать.
   - Ишь ты, какой гордый, - сомневается Зоя. - Будто бы всегда знаешь,  что
делать надо?
   - Всегда. Сейчас мы,  например,  с  тобой  в  кино  пойдем.  Как  раз  на
последний сеанс успеем.
   - Вот и выходит, что ты глупый! Как же я с забинтованной головой пойду?
   - Так и пойдешь, никакого позора  в  повязке  нет.  Вот  доем  пирожки  и
пойдем. Я для такого случая помылся и галстук нацепил.
   - И не стыдно будет тебе со мной в светлом месте показываться?
   - Если бы я тебя побил, стыдно было бы... Разговор идет в потемках,  и  в
Зое просыпается любопытство: хочется посмотреть на  вымывшегося  крановщика.
Проснувшийся хитрый бесенок нашептывает  мысль:  "Все  равно  ключи  сдавать
нужно. Доведу его до ресторана и с
   черного хода. Там лампочка есть, вот и увижу". Вслух же она говорит:
   - Мне еще по делу в ресторан зайти нужно. Если хочешь, проводи...
   Затея удается. Она проводит крановщика темными закоулками к черному  ходу
ресторана, к самой лампочке. Но  то  ли  лампочка  слаба,  то  ли  трудно  с
непривычки глядеть одним глазом,  Зоя  как  следует  рассмотреть  ничего  не
может. Одно ясно: парень еще молодой и  ро  стом  не  обижен.  Зоя  сама  не
маленькая, но ему едва до уха достает... И хотя он ни блондин ни брюнет,  но
ничуть не похож на Эдуарда Алмазова: нос очень курносый. Зато глаза...  Даже
в потемках видно, что глаза веселые!..

   Пока  ходила  с  ключом,  рассудив,  что  царапины  на  лице  -   явление
кратковременное, надумала все-таки пойти в кино.
   - Идем скорее! - поторапливает крановщик и берет ее под руку.
   Зоя протестует.
   - Не хватайся! Я даже имени твоего не знаю, а ты  под  руку...  Как  тебя
зовут?
   - Приятели Сашкой, начальство Александром Петровичем величает.
   - А меня зовут Зоя...
   По дороге снова взял под руку, но на этот  раз  Зоя  этого  не  заметила.
Знакомому человеку позволить можно, а Эдуард Алмазов ничего не узнает по той
простой причине, что... вовсе нет его,  этого  Эдуарда  Алмазова!  Хоть  всю
Сибирь вверх дном переверни, нигде е го не найти... И не было его никогда  и
не будет, потому что он, Эдуард Алмазов, не что иное, как смешная  и  глупая
Зоина выдумка!..
   Первый раз осмелилась так подумать Зоя, и самой  стало  странно,  что  не
почувствовала при этой мысли ни тоски, ни печали.

   5.
   Ночь. Затерявшись в мерцании звезд, гудит над тайгой торопливый самолет.
   Может быть, выглянувший  из  окна  пассажир  заметит  разбросанную  внизу
горсточку электрических искр и подумает: "Что это? Станция,  завод,  поселок
строителей?" Подумает и, не решив вопроса, сейчас же забудет. Мало ли  таких
горсточек разбросано по темным прос торам  долгого  ночного  пути!  Никакого
дела нет пассажиру до тех, кто в эту минуту возвращается из кино  по  улицам
Бурана.
   Проскользнет под крылом  поселок  -  дальше  ничего  нет,  одна  огромная
темнота. То ли глаза устают у пассажира, то ли на самом деле так, но кажется
ему, что внизу мелькает крошечный огонек. Никогда не узнает пассажир, что  в
эту минуту на глухой таежной дорог е, рокоча  многосильным  мотором,  ползет
тяжелый и  медлительный  тягач.  Это  Вася  Землепроходец  завершает  первый
миллион километров своего бесконечного странствия...
   Померещилось или впрямь сверкнули внизу  огни  встречного  поезда?  Потом
снова темень, снова ничего нет. Невдомек  пассажиру,  что  под  ним,  подняв
вверх тяжелую мохнатую голову, всматривается в гудящее звездное небо  бывший
хозяин тайги Михайло. Давно бы пора
   ему привыкнуть к непонятным, никогда не спускающимся птицам, а  он  никак
не может. Каждый раз, когда гудит небо,  сжимает  медвежье  сердце  тоска  и
страх перед неотвратимой гибелью древнего звериного мира.
   Глухая безлунная ночь. Мерцает слабый свет лам-почки в  старом  двухосном
вагоне, загнанном в дальний тупик станции. Сидит там над картами и  длинными
колонками цифр грозный начальник взрыва,  добрейшей  души  человек,  инженер
Антон Владимирович. Скоро, теперь уже совсем скоро закончит он свои расчеты,
и простоявшая миллионы лет седая сопка разлетится на бесчисленное количество
камней и песчинок.
   Так будет потому, что  через  горы  и  реки,  через  тайгу  и  топи  идет
Советский Человек.
   В вагон по приставленной лесенке влезает сосед  Антона  Владимировича  по
временному убежищу, молодой крановщик Саша.
   - Нагулялся? -  спрашивает  инженер,  улыбаясь  и  откладывая  в  сторону
бумаги.
   - Эх, Антон Владимирович!.. Присмотрелся Антон Владимирович: лицо у парня
такое, будто бы он не в кино был, а на похоронах.
   - С чего это ты вздыхаешь, Саша?
   - Жизнь не радует, Антон Владимирович!
   - Вон что! С какого часа она тебя радовать перестала?
   - Да вот перестала... Посудите сами, Антон Владимирович, что мы за  люди?
И я, да и вы тоже... Нет под нами твердого места, вся наша жизнь на  колесах
проходит... Не люди мы, а сироты бездомные!  Непоседы  мы,  бродяги  вечные,
скитальцы, странники!.. Шатуны т аежные!.. Перекати-поле и ничего более, как
дикие кочевники!
   - Уж это ты, пожалуй, слишком!.. С чего это на тебя напало?
   - С того, что жизни настоящей нет. Уюта хочется, Антон Владимирович!
   - Уюта?.. Вон чего захотел!
   Сказал так и задумался: уюта не хватало ему самому.  Поговорили  о  своей
кочевой судьбе, затем Саша спать лег, а Антон Владимирович снова  взялся  за
свои бумаги.
   Когда стал ложиться спать, глянул и  увидел:  молодой  крановщик  во  сне
улыбается. Должно быть, снился ему домашний уют.

   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   Куда может завести гордость. Трудности по Фаренгейту.  Перед  мостом.  На
мосту. Другой берег
   1.
   В середине июня, когда Зоя восстанавливала славу  буранских  пирожков,  в
городе   Таврове   проходило   областное   совещание    уполномоченных    по
организованному набору рабочей силы. Областная  газета,  по  примеру  многих
прошлых лет, не уделила этому событию ни одной
   строчки и, на взгляд автора, сделала ошибку: совещание являло  образцовый
пример скучнейшего времяпрепровождения.
   К концу второго дня выступавшие  явно  начали  выдыхаться  от  леденящего
однообразия собственных речей. Присутствовавший  на  совещании  председатель
облисполкома  уже  намеревался  прекратить  прения,  когда  произошло  нечто
непредвиденное: слово взял Иван Ильич Кас аткин. Иван Ильич, собственно,  не
собирался выступать, но в ходе совещания его скромная гордость не  выдержала
и превратилась из скромной в гордость самую настоящую, воинствующую...
   Уже после первых его слов председатель облисполкома сразу насторожился.
   - Здесь все время говорили о выполнении плана, приводилось много цифр,  -
сказал Иван Ильич. - А о чем идет речь? О торфе,  о  картофеле,  о  пушнине?
Стыдно  было  слушать  такие  бездушные  выступления!..  Не   к   чему   нам
скромничать, мы с вами не какие-нибудь  заго  товители,  а  вершители  судеб
человеческих. Да, вершители! И нужно здесь громко говорить о том, как мы эти
судьбы вершим, потому что за промахи в нагнем деле нужно бить без  пощады!..
Вот товарищ Хоботов смотрит на меня и улыбается, а ведь это  он  направил  в
Красносибирскую область на  ответственнейшее  государственное  строительство
вместо экскаваторщика преступника  высшей  квалификации,  который  в  дороге
пытался разложить всю партию молодежи!.. Из-за него отстала,  не  доехав  до
объекта, одна девушка. Где она те перь, что с  ней?  Не  улыбаться,  товарищ
Хоботов, плакать надо! Девчонка-то какая, не девка - чистое золото!.. Помню,
пришла она ко мне и сказала, что делать ничего  не  умеет,  а  потом,  когда
разговорились по душам, оказалось, что даже бондарничать может. Ви  дывал  я
многое, но чтобы восемнадцатилетняя девчонка бочки  и  кадки  сколачивала  -
такого не видывал! Не поленился,  проверил  на  пункте  переработки  овощей,
оказалось точно: за что ни возьмется девчонка - всякое дело горит... И  вот,
шутка сказать, этакая дев ка в Сибири  потерялась!..  Кто  виноват?  Товарищ
Хоботов виноват, потому что не проявил  проницательности  и  бдительности...
Дрова вам заготовлять, товарищ Хоботов, а не с молодыми непоседами работать!
   Улыбка сбежала с самодовольного лица товарища Хоботова.
   Можно было подумать, что, заговорив о  бдительности  и  проницательности,
Иван Ильич поскачет на любимом коньке и дальше, но он  повернул  разговор  в
другую сторону.
   - И еще вопрос: как наших непосед на новом  месте  встречают?..  Все  вы,
конечно, знаете, что такое привой и подвой.  Привой  -  черенок,  который  к
дереву приращивают... Наши непоседы - точь-в-точь такие черенки.  Слов  нет,
все мы стараемся для Сибири посылать
   черенки получше, повыносливее и уж очень  обидно  получается,  когда  их,
простите за выражение, пробуют к гнилому осиновому пню  прирастить!..  Редко
так бывает, но все-таки бывает.
   -  Конкретные  факты  имеете?  -  заинтересованно  спросил   председатель
облисполкома.
   - Есть и конкретные факты!  Возьмем  ту  же  партию  непосед,  которых  в
Красносибирскую область отправили. В субботу на  той  неделе  встречаю  я  в
Чернобылье паренька, который с этой партией уезжал. Не скрою, рассердился  я
маленько и, как потом выяснилось, пожал уй, не совсем прав  был...  Повел  я
его к себе, он рассказал,  как  дело  было...  Приехала  партия  непосед  на
небольшую станцию, откуда нужно было дальше четыреста километров на  машинах
ехать либо шестьсот километров на пароходе плыть, но ни машин,  ни  парохода
не оказалось. Трое суток непоседы ждали на станции, а потом  повезли  их  на
грузовых машинах. Приехали на  объект  поздно  вечером,  грязные,  голодные,
усталые, но их никто не встретил и ничего  для  них  не  было  приготовлено!
Пошли  за  постельными  принадлежностя  ми  -  оказалось,  склад  заперт,  а
заведующий на охоту  уехал.  Попросились  в  баню  -  в  бане  в  этот  день
начальство мылось и туда не пустили. Пошли в столовую - там на  их  долю  ни
обеда, ни ужина не готовили. Попробовали жаловаться, а пьяный  комендант  на
них кр икнул, как фельдфебели в свое время на новобранцев кричали: "Вы  что,
к теще на блины, что ли, приехали?"
   Понятно, товарищи, если человек решился ехать  на  работу  в  Сибирь,  он
должен быть готов встретить любые трудности и испытания, но какие же это,  к
чертовой матери, испытания? Не испытания,  а  обыкновенное  головотяпство  и
подлейшее неуважение к человеку... И получилось так,  что  иные  из  непосед
сумели кое-как приспособиться, а другие, вроде моего парнишки,  погорячились
и, не получив подъемных, обратно кинулись. Одни из них по Сибири разбрелись,
а он заработал на станции денег  на  дорогу  и  вернулся  в  Чернобыль  е...
Парнишка впечатлительный, совсем еще молодой, вот и не выдержал... Не прирос
черенок!.. Можем мы мимо такого факта пройти?
   - Об этом следует  сообщить  Красносибирским  областным  организациям,  -
сказал председатель облисполкома.
   - Пустое дело - переписку заводить! - ответил Иван Ильич. - У меня другое
практическое предложение: послать на место человека, который распутал бы всю
эту историю и постарался бы удержать на месте оставшихся  непосед.  Конечно,
такого  человека  выбрать  нужн  о,  чтобы  он  в  случае  нужды   дело   на
принципиальную высоту поставил... Вы скажете, на командировку средств нет, а
откуда у государства средства десятки и сотни людей туда и обратно возить?..
Предлагаю  записать  в  решении:  командировать  по  данному  поводу   в   К
расносибирскую область... Кого?.. Да вот  хотя  бы  заместителя  заведующего
областным отделом товарища Прянишникова!
   Товарищ Прянишников, собиравшийся после совещания взять отпуск  и  уехать
на рыбалку, даже руками замахал. И вообще вокруг  предложения  Ивана  Ильича
загорелся великий спор. Сам заведующий отделом  находил  командировку  делом
хотя и желательным, но нереальным. ..
   Дольше  всех  молчал  председатель  облисполкома:  ему  надлежало  решить
вопрос, следовало ли тавровцам вмешиваться в далекие таежные дела?  В  свете
выступления  Ивана  Ильича  они  чужими  не  выглядели...  И  разве  не  был
председатель облисполкома к  тому  же  депутатом  Верховного  Совета  Союза?
Вспомнилось ему, как  на  прошлой  сессии  сидели  они  рядом  с  секретарем
Красносибирского обкома партии, а в перерыве долго  и  согласно  беседовали.
Самое лучшее - написать секретарю обстоятельное вежливое письмо и послать...
не по по чте послать, а с человеком, болеющим за дело...
   Так и решил:
   - Предложение товарища Касаткина считаю Правильным... Лучше всего  будет,
по-моему, командировать самого товарища Касаткина. Пусть он вникнет в дело и
потолкует по душам со всеми непоседами.
   Читатели помнят, конечно, о привидении, посетившем в один из вечеров Зоин
киоск. Нет нужды разъяснять, что было то вовсе не привидение  и  не  двойник
Ивана Ильича, а самый настоящий Иван Ильич, торопившийся в далекую  тайгу  к
своим непоседам...

   2.
   Много о Сибири написано книг. С  большой  любовью  рассказывают  о  своем
прекрасном крае сами сибиряки  и,  нужно  отдать  им  должное,  рассказывают
хорошо и верно. Но вот наезжие  литераторы...  Читаешь  иную  книгу  и  диву
даешься, как трудно живется в Сибири! Если
   верить авторам, трудности и испытания  подстерегают  приезжих  (почему-то
одних приезжих!) на каждом шагу.  Читаешь  такую  книгу,  по  мысли  автора,
"мобилизующую на преодоление трудностей", и кажется, что  слышишь  пыхтение,
сопение и зубовный скрежет выведенных в ней героев.  Все  ополчилось  против
них: и про